— В поисках безопасности.
— Но там же далеко не так безопасно.
— Это совсем другое дело, — рассеянно сказал он, не желая пускаться в объяснения, но потом передумал, потому что она должна все знать о нем и о его мыслях. — Должно быть какое-то место в мире, где никто не скажет тебе: «Ты другой, не такой, как остальные люди, ты еврей», где никто не будет бить мне стекла в окнах или подвергать экспериментам мое тело только потому, что я еврей. Понимаешь ли… — Она в упор смотрела на него чистыми и ясными глазами, и он сделал над собой усилие, чтобы сказать ей всю истину, без умолчаний, не стараясь сделать её лучше, чем она есть. — И для меня не имело значения, окажемся ли мы в Уганде, в Палестине или на Манхэттене — где бы я ни оказался, я хотел иметь право сказать: «Это м о и д о м», за который я буду драться зубами и когтями. Поэтому я никогда не пытался оспаривать с моральной точки зрения и право Израиля на существование и его ошибки. Законы справедливости и правила честной игры тут неприменимы. После войны… ну, понимаешь ли, предположение, что правила честной игры играют какую-то роль в международной политике, теперь кажется мне дурной шуткой. В любом месте, где доводится жить евреям — в Нью-Йорке ли, в Торонто или Париже — как бы хорошо им там ни было, как бы они ни были ассимилированы, они никогда не знают, сколько будет длиться их благополучие, когда придет очередной кризис, за который неизменно будут проклинать их, и только их. В Израиле же я знаю: что бы ни случилось, я никогда не стану жертвой этого. Так что, устранив эту проблему, мы можем иметь дело с реальностью, которая является частью повседневной жизни: обрабатывать землю и снимать урожай, покупать и продавать, драться и умирать. Думаю, именно поэтому я там и оказался… Может быть, в то время я и не понимал все это так ясно — во всяком случае, я никогда не пытался облекать в слова свои мысли — но во всяком случае, так я сейчас чувствую и мыслю.
Помолчав, Сузи сказала:
— Мой отец придерживается мнения, что в настоящее время Израиль является расистским обществом.
— Так считают юнцы. У них есть кое-какие основания. Если…
Она в ожидании смотрела на него.
— Если у нас с тобой будет ребенок, его откажутся записывать евреем. Он будет гражданином второго сорта. Но не думаю, что это положение вещей будет длиться вечно. Сейчас религиозные фанатики обладают определенным весом в правительстве, что неизбежно: сионизм все-таки религиозное движение. По мере возмужания и становления нации, это будет отходить на второй план. Да, расовые законы уже несут в себе противоречия. Мы боремся с ними и, в конце концов, мы победим.
Сидя у окна ресторана и вспоминая это утро, он понял, что хочет видеть рядом с собой Сузи всю жизнь, и стал думать, что делать, если Сузи откажется последовать за ним на его родину, в его страну. Что же ему тогда выбрать, Израиль или Сузи? Он не знал.
Он наблюдал за улицей. Была типичная июньская погода: постоянные дожди с порывами холодного ветра. Неизменные красные автобусы и черные машины сновали взад и вперед по улице, пробираясь сквозь дождевые завесы и разбрызгивая лужи на мостовой. Его страна, его женщина: может, он обретет их обеих.
«Я должен наконец быть счастлив».
К кафе на другой стороне улицы подъехала машина, и Дикштейн напрягся: прислонившись к окну, он сквозь завесу дождя старался разглядеть пассажиров. Узнал грузную фигуру Пьера Борга в коротком темном плаще и мягкой фетровой шляпе, когда тот вылезал из машины. Второго мужчину, который расплачивался с водителем, Нат не знал. Пара вошла в кафе. Дикштейн осмотрел улицу с обеих сторон.
Серый «Марк-II Ягуар» остановился у двойной желтой линии в пятидесяти ярдах от кафе. Развернувшись, он подал задом на боковую улицу, где и остановился на углу так, чтобы его нельзя было увидеть из кафе. Пассажир вышел и направился к нему.
Оставив столик, Дикштейн пошел к телефонному аппарату в холле ресторана. Он по-прежнему не упускал из виду кафе напротив, набирая его номер.
— Да?
— Будьте любезны, не могу ли я переговорить с Биллом?
— Билл? Не знаю такого.
— Не могли бы вы спросить?
— Конечно. Есть тут кто-нибудь, кого зовут Биллом? — Пауза. — Да, он идет.
Через мгновение Дикштейн услышал голос Борга.
— Что это за тип с вами?
— Глава нашего лондонского отделения. Можно ли ему доверять, по твоему мнению?
— Дикштейн пропустил мимо ушей сарказм.
— Один из вас привел хвост. Два человека в сером «Ягуаре».
— Мы их видели.
— Оторвитесь от них.
— Конечно. Слушай, ты знаешь этот город — как это получше сделать?
— Отошлите спутника обратно в посольство в машине. Он уведет за собой «Ягуар». Подождите минут десять и берите такси до… — Дикштейн помолчал, припоминая какую-нибудь тихую улочку неподалеку. — До Рэдклифф-стрит. И там я вас встречу.
— О'кей.
Дикштейн посмотрел через улицу.
— Ваш хвост как раз входит в кафе. — Он повесил трубку. Вернувшись к своему месту около окна, он стал ждать. Спутник Борга вышел из кафе, открыл зонтик и остановился на углу в ожидании машины. Хвост то ли не опознал Борга в аэропорту, то ли следовал за главой отделения в силу каких-то других причин. Подъехало такси. Когда оно, взяв пассажира, снялось с места, серый «Ягуар» вывернулся из-за угла и последовал за ним. Дикштейн вышел из ресторана и взял такси для себя. Для шпиона нет ничего лучше водителя такси, подумал он.
Он велел кэбби ехать на Рэдклифф-стрит и подождать там. Минут через одиннадцать на улице показалось другое такси, и из него вылез Борг.
— Мигните фарами, — попросил Дикштейн. — Этого человека я и жду.
Борг увидел вспышку и махнул рукой в знак привета. Когда он расплачивался, третье такси въехало на улицу и остановилось. Борг заметил его.
Смутный силуэт в третьем такси ждал, наблюдая за происходящим. Обратив на него внимание, Борг двинулся в другую сторону от своей машины. Дикштейн сказал своему водителю, что мигать фарами больше не стоит.
Борг прошел мимо них. Хвост выскочил из такси, торопливо расплатился с водителем и последовал за Боргом. Когда такси, в котором прибыл хвост, исчезло за углом. Борг повернулся, подошел к машине с Дикштейном и залез в нее.
— О'кей, — сказал он водителю. — Поехали. — Они рванулись с места, оставив хвост стоять на мостовой в тщетных поисках другого такси. Улочка тут была тихая, и ему ничего не попадется на глаза минут пять или десять.
Дикштейн откинулся на спинку сидения и улыбнулся Боргу.
— Ну. Билл, старый пройдоха, как дела, черт побери? Борг нахмурился.
— С чего это ты, мать твою, так развеселился?
Больше в такси они не разговаривали, и Дикштейн понял, что он как-то не готов к этой встрече. Ему надо было заранее рассчитать, что ему нужно от Борга, а теперь все придется решать на ходу.
Так что же я хочу, подумал он. Ответ пришел откуда-то из глубин подсознания и ошеломил его. Я хочу обеспечить Израиль бомбой — а после вернуться домой.
Он отвернулся от Борга. Дождевые струи, подобно слезам, текли по стеклам машины. Внезапно он испытал облегчение, что из-за присутствия водителя избавлен от необходимости говорить. На тротуаре жались трое хиппи без пальто, промокшие до костей: подняв лица и раскинув руки, они радовались дождю. «Если я справлюсь, если я завершу это дело, то смогу отдохнуть».
Эта мысль наполнила его безотчетным счастьем. Глянув на Борга, он улыбнулся. Борг сидел, отвернувшись к окну.
Добравшись до музея, они вошли в него. Перед ними предстал реконструированный скелет динозавра.
— Я подумываю, чтобы снять тебя с этого дела, — сказал Борг.
Дикштейн кивнул и, справившись с тревогой, стал лихорадочно думать. Хассан, должно быть, сообщил в Каир, а человек Борга в Каире получил его донесение и дал знать о нем Тель-Авиву.
— Я выяснил, что меня расконспирировали. — сказал он Боргу.
— Я знал это ещё несколько недель назад. И если бы ты был на связи, мы бы успели вывести тебя из дела.
— Будь я на связи, я бы подзалетал куда чаще.
Борг хмыкнул и двинулся дальше. Он было вынул сигару. но Дикштейн предупредил:
— Тут не курят. — Борг спрятал сигару в карман.
— То, что меня вычислили, это ерунда. Это случалось со мной не менее полудюжины раз, — сказал Дикштейн. — Главное, что они знают.
— Ты наскочил на этого Хассана. который знает тебя с давних времен. А теперь он работает на русских.
— Но что они знают?
— Что ты был в Люксембурге и во Франции.
— Это немного.
— Я понимаю, что это немного. Я тоже знаю, что ты был в Люксембурге и во Франции, но не имею представления, что ты там делал.
— Так что можешь и дальше не беспокоиться из-за меня, — сказал Дикштейн, сухо посмотрев на Борга.
— Это зависит от… Так что ты там делал?
— Ну что ж, — Дикштейн продолжал смотреть на Борга. Тот начал нервничать, не зная, куда девать руки, когда был лишен возможности закурить. Яркий свет, идущий от стендов, освещал его с головы до ног, всю его неуклюжую фигуру, искаженное беспокойством лицо. Дикштейну надо было очень аккуратно прикинуть, что он может сказать Боргу: достаточно, чтобы создать у него впечатление о крупном деле. на которое он вышел: и не так много, дабы у Борга не появилась мысль о замене Дикштейна другим человеком, который будет воплощать его замыслы… — Я тут напал на след груза урановой руды, который можно будет спереть. В ноябре он будет переправляться на судне из Антверпена в Геную. И я собираюсь захватить судно.
— Черт! — Борг одновременно и обрадовался и испугался наглости этой идеи. — Какого черта ты держишь это в секрете?
— Я ещё работаю над проектом. — Дикштейн решил поведать Боргу чуть больше, чтобы завести его. — Тут в Лондоне я должен зайти в Регистр «Ллойда». Надеюсь, что судно окажется одним из тех. которые выпускают целыми сериями — мне говорили, что большинство судов сегодня так и строят. И если я смогу купить идентичный корабль, где-то в Средиземном море я их подменю.
Борг дважды провел руками по короткой стрижке седеющих волос и крепко растер уши.
— Не понимаю…
— Я ещё не разработал все в деталях, но уверен, что это единственный способ тайно провести такую операцию.
— Так иди и разрабатывай все детали.
— Но ты хотел вывести меня из дела.
— М-да… — Борг нерешительно склонил голову с одной стороны на другую. — Если я введу в операцию опытного человека, чтобы заменить тебя, то я его могут вычислить.
— А если будет введен неизвестный, то он будет и неопытен.
— Плюс к тому, я не уверен, есть ли такой опытный или знающий, который может справиться с делом не хуже тебя. И есть кое-что еще, чего ты не знаешь.
Они остановились перед макетом ядерного реактора.
— Ну? — спросил Дикштейн.
— Мы получили донесение из Каттара. Русские теперь помогают им. И мы должны поторопиться. Дикштейн. Я не могу позволить оттяжек, а изменение наших планов неминуемо будет связано с задержкой.
— Устроит ли ноябрь?
Борг кивнул.
— Почти. — Видно было, что он принял определенное решение. — Хорошо. Я оставляю тебя в деле. Но действовать тебе придется очень скрытно, погореть ты не должен.
Дикштейн широко ухмыльнулся и хлопнул Борга по спине.
— Ты настоящий друг, Пьер. Можешь не беспокоиться, я их обведу вокруг пальца.
Борг нахмурился.
— Что это с тобой? Улыбка так и не сползает у тебя с физиономии.
— Только из-за твоего лицезрения. Твоя физиономия возбуждающе действует на меня. Твое радостное отношение к миру просто заразительно. А когда ты улыбаешься, Пьер, весь мир смеется вместе с тобой.
— Ну, ты совсем рехнулся, — буркнул Борг.

Пьер Борг мог быть вульгарным, бесцеремонным, злым и надоедливым, но далеко не глупым. «Может, он и сукин сын, — говаривали о нем, — но чертовски умный сукин сын». К тому времени, когда они расстались, он догадался, что в жизни Ната Дикштейна произошло что-то важное.
Он размышлял на эту тему, возвращаясь в израильское посольство в Палас-Грин в Кенсингтоне. За те двадцать лет, когда они впервые встретились, Дикштейн почти не менялся. Его внутренняя сила исключительно редко давала о себе знать. Он всегда был тих и сдержан; неизменно выглядел как безработный банковский клерк; и, не считая редких проявлений его едкого циничного ума, он был, скорее, застенчив и молчалив.
До сегодняшнего дня.
На первых минутах встречи он был в привычном для себя облике — сдержан и замкнут. Но ближе к концу он предстал в роли типичного беззаботного воробья-кокни, какие шествуют по экранам голливудских фильмов.
Борг должен разобраться, в чем причина.
Он многое мог стерпеть от большинства своих агентов. Если дела у агента шли успешно и он работал эффективно и с отдачей, он мог позволить себе быть нервным, агрессивным, непослушным и даже проявлять садистские наклонности — лишь бы Борг знал об этом. Он мог позволить им ошибки, но не мог позволить себе иметь дело с чем-то непонятным и неизвестным. Он не может полностью доверять Дикштейну, пока не поймет, в чем причина происшедших в нем изменений. Вот и все. В принципе он не возражал, если у кого-то из его агентов появится радостное отношение к миру.
Ему удалось незамеченным проскользнуть в посольство. Он установит слежку за Дикштейном, решил он. Что потребует две машины и три смены работников, по восемь часов каждая. Глава лондонского отделения будет жаловаться. Ну и черт с ним!
Необходимость выяснить, что произошло с Дикштейном, была только одной причиной, по которой Борг решил не выпускать его из-под наблюдения. Другая причина была куда важнее. Пока у Дикштейна на руках есть только половина плана; и вряд ли кто-либо другой сможет завершить его. Никто лучше Дикштейна не разработает его до конца. И как только его стараниями все встанет на места, только тогда кто-то другой переймет его к воплощению. Борг решил вывести его из дела при первой же возможности. Дикштейн будет в ярости; он решит, что ему не доверяют.
Ну и черт с ним тоже!

По сути, майор Петр Алексеевич Тюрин не любил Ростова. Он вообще не испытывал симпатии ни к кому из своих начальников: с его точки зрения, надо быть настоящей крысой, чтобы в КГБ подняться выше майора. Тем не менее, он испытывал своеобразную привязанность к своему умному и решительному шефу. Тюрин был далеко не глуп, особенно в делах, связанных с электроникой, но не мог управлять людьми. Он получил звание майора лишь потому, что входил в состав команды Ростова, которой сопутствовала удача.
«Абба Аллон. Выходит с Хай-стрит. Откликнетесь, пятьдесят второй или девятый. Где вы, пятьдесят второй?»
«Пятьдесят второй. Мы рядом. Мы переймем его. Как он выглядит?»
«Нейлоновый плащ, зеленая шапка, усы».
Как друг Ростов собой ничего не представлял, но в роли врага он достаточно опасен. Тот полковник Петров в Лондоне уже успел убедиться в этом. Он попытался отделаться от Ростова и был несказанно удивлен, когда в середине ночи его поднял звонок от самого главы КГБ Юрия Владимировича Андропова.
Ростов получил в свое распоряжение лучших топтунов Петрова и большинство машин. Район вокруг израильского посольства в Лондоне заполонили агенты — кто-то даже сострил: «Красных тут больше, чем в Кремлевской больнице», — но заметить их было очень трудно. Они сидели в автомобилях, фургонах, микроавтобусах и грузовиках и ещё к тому же в машине, которая как две капли воды смахивала на полицейский фургон Метрополитен-полис. Многие были на своих двоих, то заходя, якобы по делу, в общественные здания по соседству, то прогуливаясь по улицам и по дорожкам соседнего парка. Один из агентов оказался даже внутри посольства, где на ужасном ломаном английском попытался узнать, что ему надо делать для эмиграции в Израиль.
Никто из агентов не околачивался вблизи посольства Израиля. За дверями его наблюдал только один член команды — Ростов, который в полумиле отсюда, на двенадцатом этаже отеля вел наблюдение через мощную цейсовскую оптику, укрепленную на треножнике.
В его распоряжении был, наряду с телескопом, и передатчик. У каждого из агентов снаружи был уоки-токи. Ростов вел переговоры с ними на беглом русском, то и дело пуская в ход кодовые слова, а частоты, на которых он вел разговоры и на которых ему отвечали, менялись каждые пять минут в соответствии с программой миникомпьютеров, встроенных в каждый передатчик. Придумал эту систему Тюрин.
«Восьмой, двигайтесь в северную сторону».
«Понятно».
Располагайся израильтяне в Белгравии, местоположении многих посольств, задача Ростова была бы куда труднее. Там почти не было магазинов, кафе или общественных учреждений, и агентам негде было бы скрыться: и в силу того, что район этот был тихим, благополучным и заполненным посольствами. полиция сразу бы обратила внимание на любую подозрительную активность в районе.
Сам Тюрин сидел в пабе на Кенисингтон-Черч-стрит. Человек из резидентуры КГБ рассказал ему, что этот паб часто посещается ребятами из «Специального отдела» — несколько забавное наименование для политической полиции Скотланд-Ярда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41