В теплые дни отовсюду несло гнилью.
Она была примерно двух с половиной тысяч тонн водоизмещения, двухсот футов в длину и чуть больше 30 — в ширину. На ободранном носу высилась антенна. Большую часть главной палубы занимали огромные крышки люков, которые вели в главный трюм. Над ними высились три крана: один обслуживал носовую часть трюма, один — середину, и третий стоял ближе к корме. Рулевая рубка, помещения для офицерского состава, гальюн и кубрики для команды размещались на корме, вокруг дымовой трубы. Под кормой — единственный винт, который приводился в движение шестицилиндровым двигателем: теоретически тот обладал мощью в 2450 лошадиных сил и мог развивать крейсерскую скорость до 13 узлов.
При полной загрузке судно подвергалось ужасной килевой качке. Болтало немилосердно. Даже при небольшом волнении, с балластной загрузкой, судно кренилось на бок чуть ли не до семидесяти градусов. Душные помещения почти не вентилировались, трюмы часто подтапливались, а машинное отделение было достойно кисти Иеронимуса Босха.
Ее обслуживала команда из тридцати одного человека, и ни у кого из них не нашлось бы о ней ни одного доброго слова.
Единственными её пассажирами были колония тараканов, несколько мышей и пара сотен крыс.
Никому это судно не внушало симпатии, и название его было «Копарелли».
Глава десятая
Нат Дикштейн прибыл в Нью-Йорк, чтобы стать пароходным магнатом. Что и заняло у него все утро.
Заглянув в телефонный справочник Манхэттена, он выбрал адвоката, который, судя по адресу, обитал в нижнем Ист-Сайде. Вместо того, чтобы звонить, он явился к нему лично и с удовлетворением отметил, что адвокатская контора размещается над китайским ресторанчиком. Адвоката звали мистер Чанг.
Дикштейн и Чанг на такси добрались до офиса компании «Либериан Корпорейшен Сервис, инк» на Парк-авеню, которая была основана для содействия лицам, которые хотят зарегистрировать свое дело, в либерийской корпорации, но не испытывают намерения отправляться для этого за три тысячи миль в Либерию. Дикштейна не просили предъявлять документы, он не должен доказывать, что он честный, обеспеченный и душевно-здоровый человек. За гонорар в пятьсот долларов — которые Дикштейн выложил наличными — была зарегистрирована либерийская корпорация «Сейвил шипинг». Тот факт, что на данном этапе Дикштейну не принадлежала даже гребная шлюпка, никого не волновал.
Штаб-квартира компании была вписана под номером 80 по адресу Брод-стрит, Монровия. Либерия: и её директорами стали П.Сатиа, Э.К.Нугба и Дж.Д.Бойд, все жители Либерии. По тому же адресу размещалось большинство таких либерийских корпораций, и директорами во многих из них были те же Сатиа, Нугба и Бойд — откровенно говоря, таким образом они зарабатывали себе на жизнь. Кроме того. они были служащими Либерийской залоговой компании, которая размещалась по тому же адресу.
Мистер Чанг попросил выдать ему пятьдесят долларов и оплатить такси. Дикштейн выдал ему наличными требуемую сумму и посоветовал воспользоваться автобусом.
Так, обзаведясь всего лишь адресом. Дикштейн стал основателем совершенно законной пароходной компании, которая не могла привести ни к нему, ни к Моссаду.
Через двадцать четыре часа Сатиа, Нугба и Бойд подали в отставку, которая была принята; в тот же самый день общественный нотариус из графства Монсеррадо в Либерии поставил печать на документ, в котором говорилось, что полный и всеобъемлющий контроль над деятельностью корпорации «Сейвил шипинг» вручается в руки некоего Андре Папагополуса.
К тому времени Дикштейн уже ехал на автобусе из Цюрихского аэропорта в город, где ему предстояло встретиться за ленчем с Папагополусом.
Когда, наконец, он смог прикинуть предстоящие действия, даже он был потрясен запутанностью планов, обилием деталей, которым предстояло сложиться одна к одной, как в головоломке, количеством людей, которых предстояло убеждать, подкупать или запугивать, чтобы каждый из них исполнил свою роль. Пока ему везло, сначала с Воротничком, потом с Алом Кортоне, не говоря уж о «Ллойде» в Лондоне и о либерийской фирме, но сколько же ему будет сопутствовать удача?
В определенном смысле Папагополус представлял собой самую серьезную проблему: человек столь же уклончивый, сколь и могущественный, и так же свободный от слабостей, как и сам Дикштейн.
Он родился в 1912 году в деревне, которая во времена его детства поочередно становилась то турецкой, то болгарской, то греческой. Его отец был рыбак. Еще подростком он освоил все морские премудрости, но главным образом уделял внимание контрабанде. После второй мировой войны он оказался в Эфиопии, где за ничтожную цену скупил горы военных излишков, которые по окончании войны оказались никому не нужны. Он продавал ружья и автоматы, ручные гранаты; пулеметы, противотанковые ружья и боеприпасы всем, у кого была нужда. Тогда же он вошел в контакт с Еврейским агентством в Каире и, получая огромную прибыль, продавал оружие подпольной израильской армии. Он организовал переброску на судах — в чем неоценимую услугу оказали его способности контрабандиста — оружия прямо в Палестину. Тогда-то он и спросил, не нужно ли что-нибудь еще.
Таким образом он и встретился с Натом Дикштейном.
Он быстро перемещался с места на место — из Каира времен короля Фарука в Швейцарию. Его дела с Израилем преобразовались из полностью незаконных в, худшем случае, несколько сомнительные, а в большинстве своем совершенно Невинные. Теперь он именовал себя брокером по судам, что и было его основным, хотя и не полностью, делом.
Адреса у него не было. С ним необходимо было связываться по полудюжине телефонных номеров по всему миру, но его никогда не было на месте — каждый раз приходилось оставлять послание, и Папагополус звонил сам. Многие знали его и доверяли ему, особенно в судовом деле. Потому что он никогда никого не подводил; но доверие к нему было основано на репутации, а не в силу личных знакомств. Он жил хорошо, но достаточно тихо и незаметно, и Дикштейн был одним из немногих людей в мире, которому была известна его единственная слабость: он любил оказываться в постели в компании девочек, но, в самом деле, в компании, которая включала в себя десять-двенадцать красавиц. И у него не было чувства юмора.
Дикштейн сошел с автобуса у вокзала, где на тротуаре его ждал Папагополус. Это был крупный человек с оливковой кожей и редкими темными волосами, пряди которых прикрывали намечающуюся тонзуру.
Они обменялись рукопожатием.
— Как дела? — спросил Дикштейн.
— То вверх, то вниз, — улыбнулся Папагополус. — Но больше вверх.
Они двинулись по тихим чистым улочкам, напоминая директора компании в сопровождении его бухгалтера. Дикштейн с удовольствием вдыхал прохладный воздух.
— Мне нравится этот город, — сказал он.
— Я заказал столик у «Велтлинер Келлер» в старом городе, — предупредил его спутник. — Хотя знаю, что в отличие от меня, вы не обращаете внимания на пищу.
— Вы были на Пеликанштрассе? — спросил Дикштейн.
— Да.
— Хорошо.
На Пеликанштрассе располагался цюрихский офис «Либериан Корпорейшен сервис, инк». Дикштейн попросил Папаго-полуса зарегистрироваться там как исполнительного директора «Сейвил шипинг». После этого, получив десять тысяч долларов со счета Моссада в швейцарском банке, он сможет перевести их на счет Папагополуса в том же банке, и следы этого перевода будет очень трудно проследить.
— Но я больше ничего не обещаю. Так что вы можете впустую потерять деньги, — предупредил Папагополус.
— Уверен, что этого не произойдет.
В ресторане они заказали поесть и выпить. Дикштейн с сожалением отметил, что местное швейцарское вино все же лучше израильского.
За едой Дикштейн объяснил Папагополусу его обязанности как исполнительного директора «Сейвил шипинг».
— Первое: приобрести небольшое, но быстроходное судно в 1000 или 1500 тонн водоизмещения. Зарегистрировать его в Либерии. — Это задание предполагало ещё один визит на Пеликанштрассе и выплаты налога в виде одного доллара за каждую тонну. — В стоимость включите и ваш процент как брокера. За все действия с судном вам будут идти брокерские процентные отчисления. Меня не волнует, как оно будет использоваться. пока не придет время ему пуститься в путешествие, в конце которого оно пришвартуется в Хайфе; произойти это должно примерно 7 октября. В Хайфе вы рассчитаете команду. Вы будете делать заметки?
— Думаю, что обойдусь, — улыбнулся Папагополус. От Дикштейна не ускользнула некоторая сдержанность собеседника. Папагополус внимательно слушал, но пока ещё не давал согласия взяться за дело. Дикштейн продолжил:
— Второе: купите любое из судов в данном списке. — Он протянул ему листик бумаги, на котором были поименованы четыре судна-близнеца «Копарелли» с именами их владельцев и последним портом швартовки — информацию эту он получил в «Ллойде». — Давайте любую цену, которую запросят: мне нужно одно из них. Включите в неё ваш брокерский процент. И к 7 октября доставьте его в Хайфу. Там рассчитаете команду.
Папагополус с непроницаемым лицом поглощал шоколадный мусс. Положив ложечку, он надел очки в золотой оправе, чтобы прочитать список. Сложив листик, без комментариев положил его на стол.
Дикштейн протянул ему другой лист бумаги.
— Третье: купите вот это судно — «Копарелли». Но вы Должны приобрести его в точно обусловленное время. Оно выйдет из Антверпена в воскресенье. 17 ноября. Мы должны получить его после того, как оно выйдет в море, и до того, как минует Гибралтар.
Папагополус с сомнением посмотрел на него.
— М-да…
— Подождите, дайте мне досказать остальное. Четвертое: в самом начале 1969 года вы продадите судно номер один, маленькое, и номер три, «Копарелли». Вы получите от меня сертификат, подтверждающий, что корабль номер два продан на металлолом. Перешлете его «Ллойду». И прикроете «Сейвил шипинг».
— То есть, вы хотите, чтобы судно исчезло без следа. Дикштейн кивнул. Папагополус уловил самую суть дела и резал, как ножом».
— Как вы должны понимать, — продолжил он, — все это достаточно несложно, кроме покупки «Копарелли», когда корабль будет в море. Нормальная процедура приобретения судна носит следующий характер: в ходе переговоров достигается соглашение о цене и подписываются соответствующие документы. Судно ставят в сухой док для осмотра. Когда он кончается удовлетворительным результатом, подписываются документы, выплачиваются деньги, и Новый владелец получает право вывести судно из сухого дока. Покупка судна, находящегося в море, носит исключительный характер.
— Но возможный.
— Да, возможный.
Дикштейн внимательно наблюдал за ним. Папагополус задумался с рассеянным взглядом: он уже пытался осмыслить проблему, что обнадеживало.
— На следующей день, после того как судно уйдет в море, мы можем начать переговоры и обговорить цену, назначить дату инспекции. Затем, пока судно будет в рейсе, мы можем сказать, что покупателю необходимо срочно потратить деньги, предположим, в связи с уплатой налогов. Продавец внесет страховой взнос на случай каких-то серьезных неполадок, которые могут обнаружиться после осмотра… хотя это его не должно беспокоить. Он беспокоится о своей репутации как владелец судна. Он даст железные гарантии, что его имущество будет в целости и сохранности доставлено в распоряжение нового владельца «Копарелли».
— Можете ли вы представить такую гарантию грузоотправителю, основанную на вашей репутации?
— Конечно. Но почему я должен её давать? Дикштейн посмотрел ему прямо в глаза:
— Могу обещать вам, что владелец груза претензий к вам предъявлять не будет.
Папагополус развел в сторону распростертые ладони.
— Не подлежит сомнению, что вы замышляете какое-то мошенничество. И я нужен вам в качестве респектабельного прикрытия. Что я ещё могу сделать? Но, кроме того, вы требуете, чтобы я выложил на стол свою репутацию, предлагая верить вам на слово, что она не пострадает. Так?
— Да. Послушайте. Разрешите мне кое-что спросить у вас. Когда-то вы доверились израильтянам, помните?
— Конечно.
— Вы когда-нибудь сожалели об этом?
Папагополус улыбнулся, вспоминая добрые старые времена.
— Это было лучшее решение из всех, которые я когда-либо принимал.
— Так готовы ли вы снова поверить нам? — Дикштейн затаил дыхание.
— В то время я был готов и к потерям. Мне было… тридцать пять лет. То было веселое времечко. Я получил самое интригующее предложение за все двадцать лет. Черт побери, я согласен!
Дикштейн протянул ему руку над столиком. Папагополус пожал её.
— Теперь детали, — сказал Дикштейн. — Откройте счет на «Сейвил шипинг» в вашем банке здесь. Как только будут получены средства, посольство сразу переведет их. Сообщите мне об этом, просто оставив письменную информацию в банке. Записку возьмет кто-нибудь из посольства. Если у нас возникнет необходимость встретиться и переговорить, воспользуемся теми же самыми телефонными номерами.
— Договорились.
— Я рад, что мы снова будем работать вместе. Папагополус погрузился в задумчивость.
— Судно номер два — это судно-близнец «Копарелли», — пробормотал он. — Думаю, что догадываюсь, к чему вы клоните. Есть только одно, что мне хотелось бы узнать, хотя не сомневаюсь, что вы не скажете. Какой же, черт побери, груз на борту «Копарелли» — уран, что ли?
Петр Тюрин задумчиво посмотрел на «Копарелли» и пробормотал:
— Ну и старое же корыто.
Ростов не ответил. Они сидели во взятом напрокат «Форде» рядом с кардиффскими доками. Белки в Московском центре предупредили, что сегодня «Копарелли» пришвартуется именно здесь, и теперь они наблюдали, как проходила эта операция. Судну предстояло разгрузить фрахт строевого леса из Швеции и взять генеральный груз в виде небольших станков и хлопка, что должно занять несколько дней.
— По крайней мере, на эту развалюху никто не захочет покуситься, — пробормотал Тюрин больше для себя.
— Оно не так уж старо, — возразил Ростов.
Тюрин удивился: Ростов понял, что его беспокоит. Но Ростов постоянно удивлял его своей прозорливостью.
Дождило. Дождь в Уэльсе был самый пронизывающий и монотонный, чем по всей Англии, и куда холоднее. Петр Тюрин пребывал в тоске. В свое время он отслужил два года в военно-морском флоте. Это и ещё плюс тот факт, что он специалист по радио и электронике, не оставило другого выбора, как оказаться на борту «Копарелли». Он не хотел опять уходить в море. Он терпеть не мог сырость, холод, корабельную пищу и строгую дисциплину на борту. В квартирке в Москве его ждала теплая уютная жена. и он скучал по ней.
Конечно, не могло быть и речи, чтобы он позволил себе отказаться перед Ростовым от задания.
— Мы подставим тебя на место радиста, но в случае чего у тебя должно быть свое оборудование, — сказал Ростов.
Тюрин постарался прикинуть, как все это будет организовано. В его обязанности, очевидно, будет входить найти радиста, трахнуть его по голове, кинуть в воду и. явившись на борт судна, сказать: «Я слышал, вам нужен новый радист». Но, скорее всего. Ростов придумает что-то поумнее: на то он и полковник.
Оживление на палубе стихло, и «Копарелли» вырубил двигатель. Шесть или семь матросов спустились по трапу, смеясь и перекрикиваясь, и направились в город.
— Проследи, в каком пабе они бросят якорь. Ник, — дал указание Ростов. Бунин вылез из машины и последовал за моряками.
Тюрин проводил его взглядом. Он решительно не мог разделить радостного возбуждения Ростова по поводу того, что операция успешно развивается. Они снова не имели представления, куда делся Дикштейн — хотя и не потеряли окончательно его следы. Ростов принял решение дать ему свободно действовать: он боялся, что слежка за Дикштейном спугнет его.
— Мы будем следить за «Копарелли», — сказал он, — и Дикштейн сам выйдет на нас.
Ясиф Хассан было заспорил с ним. но Ростов одержал верх. Тюрин, который абсолютно не испытывал желания принимать участие в обсуждении стратегических вопросов, подумал, что Ростов прав, хотя у него и нет больших оснований быть столь уверенным.
— Первым делом надо подружиться с командой, — прервал Ростов размышления Тюрина. — Ты радист. Ты получил небольшую травму на борту своего последнего судна «Рождественская роза» — сломал руку — и тебя оставили тут в Кардиффе до полного выздоровления. От хозяина судна ты получил приличную компенсацию. Ты неплохо проводил время, пока у тебя были деньги. Осторожно намекни, что хотел бы найти себе работу, когда деньги подойдут к концу. Ты должен выяснить две вещи: кто у них радист и когда собирается отходить судно.
— Ясно, — кивнул Тюрин, хотя до ясности было далеко. Вот как, например, взять и просто «подружиться» с командой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Она была примерно двух с половиной тысяч тонн водоизмещения, двухсот футов в длину и чуть больше 30 — в ширину. На ободранном носу высилась антенна. Большую часть главной палубы занимали огромные крышки люков, которые вели в главный трюм. Над ними высились три крана: один обслуживал носовую часть трюма, один — середину, и третий стоял ближе к корме. Рулевая рубка, помещения для офицерского состава, гальюн и кубрики для команды размещались на корме, вокруг дымовой трубы. Под кормой — единственный винт, который приводился в движение шестицилиндровым двигателем: теоретически тот обладал мощью в 2450 лошадиных сил и мог развивать крейсерскую скорость до 13 узлов.
При полной загрузке судно подвергалось ужасной килевой качке. Болтало немилосердно. Даже при небольшом волнении, с балластной загрузкой, судно кренилось на бок чуть ли не до семидесяти градусов. Душные помещения почти не вентилировались, трюмы часто подтапливались, а машинное отделение было достойно кисти Иеронимуса Босха.
Ее обслуживала команда из тридцати одного человека, и ни у кого из них не нашлось бы о ней ни одного доброго слова.
Единственными её пассажирами были колония тараканов, несколько мышей и пара сотен крыс.
Никому это судно не внушало симпатии, и название его было «Копарелли».
Глава десятая
Нат Дикштейн прибыл в Нью-Йорк, чтобы стать пароходным магнатом. Что и заняло у него все утро.
Заглянув в телефонный справочник Манхэттена, он выбрал адвоката, который, судя по адресу, обитал в нижнем Ист-Сайде. Вместо того, чтобы звонить, он явился к нему лично и с удовлетворением отметил, что адвокатская контора размещается над китайским ресторанчиком. Адвоката звали мистер Чанг.
Дикштейн и Чанг на такси добрались до офиса компании «Либериан Корпорейшен Сервис, инк» на Парк-авеню, которая была основана для содействия лицам, которые хотят зарегистрировать свое дело, в либерийской корпорации, но не испытывают намерения отправляться для этого за три тысячи миль в Либерию. Дикштейна не просили предъявлять документы, он не должен доказывать, что он честный, обеспеченный и душевно-здоровый человек. За гонорар в пятьсот долларов — которые Дикштейн выложил наличными — была зарегистрирована либерийская корпорация «Сейвил шипинг». Тот факт, что на данном этапе Дикштейну не принадлежала даже гребная шлюпка, никого не волновал.
Штаб-квартира компании была вписана под номером 80 по адресу Брод-стрит, Монровия. Либерия: и её директорами стали П.Сатиа, Э.К.Нугба и Дж.Д.Бойд, все жители Либерии. По тому же адресу размещалось большинство таких либерийских корпораций, и директорами во многих из них были те же Сатиа, Нугба и Бойд — откровенно говоря, таким образом они зарабатывали себе на жизнь. Кроме того. они были служащими Либерийской залоговой компании, которая размещалась по тому же адресу.
Мистер Чанг попросил выдать ему пятьдесят долларов и оплатить такси. Дикштейн выдал ему наличными требуемую сумму и посоветовал воспользоваться автобусом.
Так, обзаведясь всего лишь адресом. Дикштейн стал основателем совершенно законной пароходной компании, которая не могла привести ни к нему, ни к Моссаду.
Через двадцать четыре часа Сатиа, Нугба и Бойд подали в отставку, которая была принята; в тот же самый день общественный нотариус из графства Монсеррадо в Либерии поставил печать на документ, в котором говорилось, что полный и всеобъемлющий контроль над деятельностью корпорации «Сейвил шипинг» вручается в руки некоего Андре Папагополуса.
К тому времени Дикштейн уже ехал на автобусе из Цюрихского аэропорта в город, где ему предстояло встретиться за ленчем с Папагополусом.
Когда, наконец, он смог прикинуть предстоящие действия, даже он был потрясен запутанностью планов, обилием деталей, которым предстояло сложиться одна к одной, как в головоломке, количеством людей, которых предстояло убеждать, подкупать или запугивать, чтобы каждый из них исполнил свою роль. Пока ему везло, сначала с Воротничком, потом с Алом Кортоне, не говоря уж о «Ллойде» в Лондоне и о либерийской фирме, но сколько же ему будет сопутствовать удача?
В определенном смысле Папагополус представлял собой самую серьезную проблему: человек столь же уклончивый, сколь и могущественный, и так же свободный от слабостей, как и сам Дикштейн.
Он родился в 1912 году в деревне, которая во времена его детства поочередно становилась то турецкой, то болгарской, то греческой. Его отец был рыбак. Еще подростком он освоил все морские премудрости, но главным образом уделял внимание контрабанде. После второй мировой войны он оказался в Эфиопии, где за ничтожную цену скупил горы военных излишков, которые по окончании войны оказались никому не нужны. Он продавал ружья и автоматы, ручные гранаты; пулеметы, противотанковые ружья и боеприпасы всем, у кого была нужда. Тогда же он вошел в контакт с Еврейским агентством в Каире и, получая огромную прибыль, продавал оружие подпольной израильской армии. Он организовал переброску на судах — в чем неоценимую услугу оказали его способности контрабандиста — оружия прямо в Палестину. Тогда-то он и спросил, не нужно ли что-нибудь еще.
Таким образом он и встретился с Натом Дикштейном.
Он быстро перемещался с места на место — из Каира времен короля Фарука в Швейцарию. Его дела с Израилем преобразовались из полностью незаконных в, худшем случае, несколько сомнительные, а в большинстве своем совершенно Невинные. Теперь он именовал себя брокером по судам, что и было его основным, хотя и не полностью, делом.
Адреса у него не было. С ним необходимо было связываться по полудюжине телефонных номеров по всему миру, но его никогда не было на месте — каждый раз приходилось оставлять послание, и Папагополус звонил сам. Многие знали его и доверяли ему, особенно в судовом деле. Потому что он никогда никого не подводил; но доверие к нему было основано на репутации, а не в силу личных знакомств. Он жил хорошо, но достаточно тихо и незаметно, и Дикштейн был одним из немногих людей в мире, которому была известна его единственная слабость: он любил оказываться в постели в компании девочек, но, в самом деле, в компании, которая включала в себя десять-двенадцать красавиц. И у него не было чувства юмора.
Дикштейн сошел с автобуса у вокзала, где на тротуаре его ждал Папагополус. Это был крупный человек с оливковой кожей и редкими темными волосами, пряди которых прикрывали намечающуюся тонзуру.
Они обменялись рукопожатием.
— Как дела? — спросил Дикштейн.
— То вверх, то вниз, — улыбнулся Папагополус. — Но больше вверх.
Они двинулись по тихим чистым улочкам, напоминая директора компании в сопровождении его бухгалтера. Дикштейн с удовольствием вдыхал прохладный воздух.
— Мне нравится этот город, — сказал он.
— Я заказал столик у «Велтлинер Келлер» в старом городе, — предупредил его спутник. — Хотя знаю, что в отличие от меня, вы не обращаете внимания на пищу.
— Вы были на Пеликанштрассе? — спросил Дикштейн.
— Да.
— Хорошо.
На Пеликанштрассе располагался цюрихский офис «Либериан Корпорейшен сервис, инк». Дикштейн попросил Папаго-полуса зарегистрироваться там как исполнительного директора «Сейвил шипинг». После этого, получив десять тысяч долларов со счета Моссада в швейцарском банке, он сможет перевести их на счет Папагополуса в том же банке, и следы этого перевода будет очень трудно проследить.
— Но я больше ничего не обещаю. Так что вы можете впустую потерять деньги, — предупредил Папагополус.
— Уверен, что этого не произойдет.
В ресторане они заказали поесть и выпить. Дикштейн с сожалением отметил, что местное швейцарское вино все же лучше израильского.
За едой Дикштейн объяснил Папагополусу его обязанности как исполнительного директора «Сейвил шипинг».
— Первое: приобрести небольшое, но быстроходное судно в 1000 или 1500 тонн водоизмещения. Зарегистрировать его в Либерии. — Это задание предполагало ещё один визит на Пеликанштрассе и выплаты налога в виде одного доллара за каждую тонну. — В стоимость включите и ваш процент как брокера. За все действия с судном вам будут идти брокерские процентные отчисления. Меня не волнует, как оно будет использоваться. пока не придет время ему пуститься в путешествие, в конце которого оно пришвартуется в Хайфе; произойти это должно примерно 7 октября. В Хайфе вы рассчитаете команду. Вы будете делать заметки?
— Думаю, что обойдусь, — улыбнулся Папагополус. От Дикштейна не ускользнула некоторая сдержанность собеседника. Папагополус внимательно слушал, но пока ещё не давал согласия взяться за дело. Дикштейн продолжил:
— Второе: купите любое из судов в данном списке. — Он протянул ему листик бумаги, на котором были поименованы четыре судна-близнеца «Копарелли» с именами их владельцев и последним портом швартовки — информацию эту он получил в «Ллойде». — Давайте любую цену, которую запросят: мне нужно одно из них. Включите в неё ваш брокерский процент. И к 7 октября доставьте его в Хайфу. Там рассчитаете команду.
Папагополус с непроницаемым лицом поглощал шоколадный мусс. Положив ложечку, он надел очки в золотой оправе, чтобы прочитать список. Сложив листик, без комментариев положил его на стол.
Дикштейн протянул ему другой лист бумаги.
— Третье: купите вот это судно — «Копарелли». Но вы Должны приобрести его в точно обусловленное время. Оно выйдет из Антверпена в воскресенье. 17 ноября. Мы должны получить его после того, как оно выйдет в море, и до того, как минует Гибралтар.
Папагополус с сомнением посмотрел на него.
— М-да…
— Подождите, дайте мне досказать остальное. Четвертое: в самом начале 1969 года вы продадите судно номер один, маленькое, и номер три, «Копарелли». Вы получите от меня сертификат, подтверждающий, что корабль номер два продан на металлолом. Перешлете его «Ллойду». И прикроете «Сейвил шипинг».
— То есть, вы хотите, чтобы судно исчезло без следа. Дикштейн кивнул. Папагополус уловил самую суть дела и резал, как ножом».
— Как вы должны понимать, — продолжил он, — все это достаточно несложно, кроме покупки «Копарелли», когда корабль будет в море. Нормальная процедура приобретения судна носит следующий характер: в ходе переговоров достигается соглашение о цене и подписываются соответствующие документы. Судно ставят в сухой док для осмотра. Когда он кончается удовлетворительным результатом, подписываются документы, выплачиваются деньги, и Новый владелец получает право вывести судно из сухого дока. Покупка судна, находящегося в море, носит исключительный характер.
— Но возможный.
— Да, возможный.
Дикштейн внимательно наблюдал за ним. Папагополус задумался с рассеянным взглядом: он уже пытался осмыслить проблему, что обнадеживало.
— На следующей день, после того как судно уйдет в море, мы можем начать переговоры и обговорить цену, назначить дату инспекции. Затем, пока судно будет в рейсе, мы можем сказать, что покупателю необходимо срочно потратить деньги, предположим, в связи с уплатой налогов. Продавец внесет страховой взнос на случай каких-то серьезных неполадок, которые могут обнаружиться после осмотра… хотя это его не должно беспокоить. Он беспокоится о своей репутации как владелец судна. Он даст железные гарантии, что его имущество будет в целости и сохранности доставлено в распоряжение нового владельца «Копарелли».
— Можете ли вы представить такую гарантию грузоотправителю, основанную на вашей репутации?
— Конечно. Но почему я должен её давать? Дикштейн посмотрел ему прямо в глаза:
— Могу обещать вам, что владелец груза претензий к вам предъявлять не будет.
Папагополус развел в сторону распростертые ладони.
— Не подлежит сомнению, что вы замышляете какое-то мошенничество. И я нужен вам в качестве респектабельного прикрытия. Что я ещё могу сделать? Но, кроме того, вы требуете, чтобы я выложил на стол свою репутацию, предлагая верить вам на слово, что она не пострадает. Так?
— Да. Послушайте. Разрешите мне кое-что спросить у вас. Когда-то вы доверились израильтянам, помните?
— Конечно.
— Вы когда-нибудь сожалели об этом?
Папагополус улыбнулся, вспоминая добрые старые времена.
— Это было лучшее решение из всех, которые я когда-либо принимал.
— Так готовы ли вы снова поверить нам? — Дикштейн затаил дыхание.
— В то время я был готов и к потерям. Мне было… тридцать пять лет. То было веселое времечко. Я получил самое интригующее предложение за все двадцать лет. Черт побери, я согласен!
Дикштейн протянул ему руку над столиком. Папагополус пожал её.
— Теперь детали, — сказал Дикштейн. — Откройте счет на «Сейвил шипинг» в вашем банке здесь. Как только будут получены средства, посольство сразу переведет их. Сообщите мне об этом, просто оставив письменную информацию в банке. Записку возьмет кто-нибудь из посольства. Если у нас возникнет необходимость встретиться и переговорить, воспользуемся теми же самыми телефонными номерами.
— Договорились.
— Я рад, что мы снова будем работать вместе. Папагополус погрузился в задумчивость.
— Судно номер два — это судно-близнец «Копарелли», — пробормотал он. — Думаю, что догадываюсь, к чему вы клоните. Есть только одно, что мне хотелось бы узнать, хотя не сомневаюсь, что вы не скажете. Какой же, черт побери, груз на борту «Копарелли» — уран, что ли?
Петр Тюрин задумчиво посмотрел на «Копарелли» и пробормотал:
— Ну и старое же корыто.
Ростов не ответил. Они сидели во взятом напрокат «Форде» рядом с кардиффскими доками. Белки в Московском центре предупредили, что сегодня «Копарелли» пришвартуется именно здесь, и теперь они наблюдали, как проходила эта операция. Судну предстояло разгрузить фрахт строевого леса из Швеции и взять генеральный груз в виде небольших станков и хлопка, что должно занять несколько дней.
— По крайней мере, на эту развалюху никто не захочет покуситься, — пробормотал Тюрин больше для себя.
— Оно не так уж старо, — возразил Ростов.
Тюрин удивился: Ростов понял, что его беспокоит. Но Ростов постоянно удивлял его своей прозорливостью.
Дождило. Дождь в Уэльсе был самый пронизывающий и монотонный, чем по всей Англии, и куда холоднее. Петр Тюрин пребывал в тоске. В свое время он отслужил два года в военно-морском флоте. Это и ещё плюс тот факт, что он специалист по радио и электронике, не оставило другого выбора, как оказаться на борту «Копарелли». Он не хотел опять уходить в море. Он терпеть не мог сырость, холод, корабельную пищу и строгую дисциплину на борту. В квартирке в Москве его ждала теплая уютная жена. и он скучал по ней.
Конечно, не могло быть и речи, чтобы он позволил себе отказаться перед Ростовым от задания.
— Мы подставим тебя на место радиста, но в случае чего у тебя должно быть свое оборудование, — сказал Ростов.
Тюрин постарался прикинуть, как все это будет организовано. В его обязанности, очевидно, будет входить найти радиста, трахнуть его по голове, кинуть в воду и. явившись на борт судна, сказать: «Я слышал, вам нужен новый радист». Но, скорее всего. Ростов придумает что-то поумнее: на то он и полковник.
Оживление на палубе стихло, и «Копарелли» вырубил двигатель. Шесть или семь матросов спустились по трапу, смеясь и перекрикиваясь, и направились в город.
— Проследи, в каком пабе они бросят якорь. Ник, — дал указание Ростов. Бунин вылез из машины и последовал за моряками.
Тюрин проводил его взглядом. Он решительно не мог разделить радостного возбуждения Ростова по поводу того, что операция успешно развивается. Они снова не имели представления, куда делся Дикштейн — хотя и не потеряли окончательно его следы. Ростов принял решение дать ему свободно действовать: он боялся, что слежка за Дикштейном спугнет его.
— Мы будем следить за «Копарелли», — сказал он, — и Дикштейн сам выйдет на нас.
Ясиф Хассан было заспорил с ним. но Ростов одержал верх. Тюрин, который абсолютно не испытывал желания принимать участие в обсуждении стратегических вопросов, подумал, что Ростов прав, хотя у него и нет больших оснований быть столь уверенным.
— Первым делом надо подружиться с командой, — прервал Ростов размышления Тюрина. — Ты радист. Ты получил небольшую травму на борту своего последнего судна «Рождественская роза» — сломал руку — и тебя оставили тут в Кардиффе до полного выздоровления. От хозяина судна ты получил приличную компенсацию. Ты неплохо проводил время, пока у тебя были деньги. Осторожно намекни, что хотел бы найти себе работу, когда деньги подойдут к концу. Ты должен выяснить две вещи: кто у них радист и когда собирается отходить судно.
— Ясно, — кивнул Тюрин, хотя до ясности было далеко. Вот как, например, взять и просто «подружиться» с командой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41