— Хассан решил, что будет говорить спокойно и убедительно, без ноток паники в голосе. — Это самая первая точка, в которой мы можем встретиться. «Копарелли», может, идет и не на предельной скорости. Для того есть куча причин.
— Какие, например?
Махмуд тоже нервничает, заметил Хассан. На борту судна он уже не контролирует все и вся, только Хассан может принимать решения.
— Мы двинемся на юго-запад, наперерез предполагаемому курсу «Копарелли». Рано или поздно мы должны столкнуться с ним.
— Отдай приказ капитану. — Махмуд спустился вниз к своей команде, оставив Хассана на мостике вместе с капитаном.
Махмуд кипел от непонятного чувства гнева, причиной которого явилось напряжение. Как и его команда, отметил Хассан. Они предполагали, что к полудню уже вступят в бой, а теперь им приходится ждать, слоняясь по кубрикам и коридорам; чистя оружие, играя в карты и бахвалясь прошлыми подвигами. Они были готовы разить врагов в схватке, но единственное, что им пока остается — играть в опасные игры с метанием ножей, чтобы демонстрировать отвагу перед своими друзьями. Один из федаинов сцепился с двумя моряками, которые якобы нанесли ему оскорбление, и, прежде чем их успели растащить, порезал их осколками разбитой бутылки. И теперь команда старалась держаться подальше от федаинов.
Хассан попытался представить себе, мог бы он управляться с ними, будь он на месте Махмуда. Ему это уже приходило в голову. Махмуд по-прежнему был командиром, но самая важная доля работы выпала на него, Хассана: он обнаружил Дикштейна, проник в его планы, придумал, как захватить судно, и определил местонахождение «Штромберга». Он начал прикидывать, какое положение займет в движении, когда все завершится успехом.
Ясное дело, Махмуд думал о том же самом.
Ну-ну. Если в свое время они и сцепятся, то пока с этим торопиться не стоит. Первым делом им предстоит захватить «Копарелли» и устроить засаду Дикштейну. Хассана слегка замутило, когда он подумал, что ему предстоит. Хорошо быть закаленным в боях человеком, который ясно представляет себе ход будущей схватки. Хассан никогда не участвовал в боевых действиях, на него никто не наводил оружие, если не считать Кортоне на разрушенной вилле. Он боялся, но ещё больше он опасался покрыть себя позором, если позволит увидеть свой страх, если бросится бежать, показав спину, если впадет в замешательство, как тогда на вилле. Но вместе с тем он чувствовал возбуждение, ибо если они победят… а они победят!
В половине пятого прозвучала ложная тревога, когда они увидели приближающееся к ним судно, но рассмотрев его в бинокль, Ясиф Хассан объявил, что это не «Копарелли»; когда корабль прошел мимо, он успел прочесть название на его борту — «Джил Гамильтон».
Спускались сумерки, и Хассан начал беспокоиться. При такой погоде, да ночью, при всех ходовых навигационных огнях два корабля могут разминуться в полумиле друг от друга. И весь день по тайному радиопередатчику с «Копарелли» не поступило ни звука, хотя Яаков сообщил — Ростов пытается вызвать Тюрина. Чтобы не пропустить «Копарелли», «Наблус» ночью должен двинуться к Генуе со скоростью «Копарелли», а потом с первыми лучами рассвета развернуться и продолжить поиск. Но к тому времени к нему подойдет «Штромберг», и фёдаины потеряют возможность устроить ловушку для Дикштейна.
Хассан уже приготовился объяснить ситуацию Махмуду — который как раз вернулся на мостик, когда в отдалении мелькнул одинокий огонек.
— Стоит на якоре, — отметил капитан.
— Откуда вы знаете? — спросил Махмуд.
— Об этом говорит одиночный белый огонь.
Хассан сказал:
— Что и объясняет, почему оно и не подошло к острову, где мы ждали судно. Если это «Копарелли», надо приготовиться к высадке на его борт.
— Согласен, — кивнул Махмуд и поспешил к своим.
— Выключите свои навигационные огни, — приказал Хассан капитану.
Когда «Наблус» приблизился к другому судну, ночь сгустилась.
— Я почти уверен, что это «Копарелли», — сказал Хассан. Капитан опустил бинокль.
— На палубе три крана, а люки в кормовой части.
— Вы разбираетесь лучше меня, — признал Хассан. — Это «Копарелли».
Он спустился вниз, где выстроив в коридоре свою команду, Махмуд обращался к ней. Махмуд глянул на него. Хассан кивнул.
Махмуд повернулся к своим людям.
— Серьезного сопротивления не ожидается. Команда на судне из самых обыкновенных моряков, иметь оружие у них нет никаких основании. Мы подойдем в двух шлюпках, одна будет атаковать с правого борта, другая — с левого. На борту сразу же занять мостик и перекрыть проходы к радиорубке, чтобы никто не воспользовался рацией. Затем мы сгоним всю команду на палубу. — Замолчав, он повернулся к Хассану: — Скажи капитану подойти как можно ближе к «Копарелли» и заглушить двигатель.
Хассан повернулся; Внезапно он увидел, что снова стал мальчиком для посылок: Махмуд дал ему понять, что он остается боевым командиром. Унижение, испытанное Хассаном, заставило всю кровь броситься ему в лицо.
— Ясиф.
Он повернулся.
— Твое оружие. — Махмуд бросил ему пистолет. Хассан поймал его. Он был маленький, почти игрушкой, того типа, который женщины таскают в сумочках. Фёдаины покатились со смеху.
Хассан подумал: в эти игры и я могу играть. Он нашел защелку, которая выглядела как предохранитель, и спустил её. Нацелив ствол в палубу, он нажал спусковой крючок. Раздался грохот. Он опустошил всю обойму.
Наступило молчание.
— Мне показалось, что я увидел мышь, — спокойно сказал Хассан и кинул пистолет обратно Махмуду.
Фёдаины расхохотались ещё громче.
Хассан вышел. Поднявшись на мостик, он передал указание капитану и вернулся на палубу. Стояла почти полная тьма. Был виден только стояночный огонь «Копарелли». Когда глаза попривыкли, сквозь стену тьмы стали различимы величественные темные очертания борта и надстроек.
Федаины уже бесшумно поднялись на палубу и стояли тут, смешавшись с командой. Двигатель «Наблуса» замолк. Команда стала спускать шлюпки.
Хассан оказался в той же шлюпке, что и Махмуд. Ялик прыгал на волнах, череда которых была бесконечной. Они подошли под крутой борт «Копарелли». На судне не было никаких признаков жизни. Конечно же, подумал Хассан, вахтенный офицер должен был слышать шум двигателей приближающегося судна, не так ли? Но никто не обеспокоился, свет не заливал палубу, никто не выкрикивал приказов и не склонялся над бортом.
Первым по трапу вскарабкался Махмуд.
Когда Хассан оказался на палубе «Копарелли», все остальные уже собрались на корме по правому борту. По трапу они спустились в кают-компанию. По-прежнему не было и следа команды «Копарелли». У Хассана возникло омерзительное чувство, что совершена какая-то ужасная ошибка. Вслед за Махмудом он поднялся на мостик. Там уже были два человека.
— Они успели воспользоваться рацией? — спросил Хассан.
— Кто? — посмотрел на него Махмуд.
Они спустились обратно на палубу. Постепенно подтягивались и остальные, обшаривавшие внутренности судна; вид у них был удивленный, и в руках они держали холодные стволы оружия.
— Останки «Марии Селесты», — пробормотал Махмуд.
Двое подтащили по палубе какого-то моряка, у которого был предельно перепуганный вид.
— Что тут произошло? — по-английски спросил у него Хассан.
Моряк ответил на каком-то другом языке. Хассану внезапно в голову пришла испугавшая его мысль.
— Давай проверим трюмы, — обратился он к Махмуду. Они нашли трап, который вел вниз, и спустились в трюм. Хассан нащупал выключатель и повернул его.
Трюм был полон огромными бочками из-под масла, распертыми деревянными клиньями. На округлых бочках было написано слово «Запломбировано».
— Вот он, — облегченно вздохнул Хассан. — Вот он, уран. Уставившись на бочки, они потом посмотрели друг на друга. В это мгновение все соперничество было забыто.
— Мы это сделали, — сказал Хассан. — Аллах милостивый, мы это сделали.
Когда сгустилась тьма, Тюрин увидел, как механик пошел включить белый стояночный огонь. Возвращаясь, он не поднялся на мостик, а прошел на корму и скрылся в надстройке. Скорее всего, пошел перекусить. Тюрин тоже проголодался. Он захватил с собой соленую треску и солидный ломоть черного хлеба. Весь день он просидел, скорчившись, в спасательной шлюпке и наблюдал, как Кох разгуливает по палубе. Он не мог думать ни о чем, кроме как о раздиравшем его чувстве голода; он мучил себя картинами икры, копченых балыков, грибочков и обилия мягкого хлеба.
Еще рано, Петр, говорил он себе.
Как только Кох скрылся из виду, Тюрин выкарабкался из шлюпки, с трудом размял застывшие мышцы и торопливо двинулся по палубе к кладовой.
Ему пришлось отбросить ящики и барахло, перекрывавшие доступ в маленькое помещение, где хранилась его рация. Стоя на четвереньках, он отбросил последнюю коробку и пополз по образовавшемуся проходу.
Передача началась с повторения короткого двухбуквенного сигнала. Найдя кодовую книгу, Тюрин выяснил, что предварительно должен переключиться на другую частоту. Подчинившись инструкции, он передал свои позывные.
Ростов тут же ответил: «План изменен. Хассан нападает на «Копарелли».
Тюрин изумленно нахмурился и передал: «Прошу повторить».
«Хассан предатель. Федаины будут атаковать «Копарелли».
— Господи, что же это происходит? — вслух произнес Тюрин. — «Копарелли» на месте, он на нем… Почему Хассан собирается… ну, конечно же, из-за урана.
Ростов по-прежнему что-то передавал. «Хассан планирует устроить засаду для Дикштейна. Для претворения наших планов необходимо предупредить Дикштейна о засаде».
Тюрин было нахмурился, расшифровывая послание, а потом, все поняв, просиял.
— А потом мы появимся и вышибем всех, — сказал он про себя. — Умно. Но что мне делать?
Он передал: «Как?»
«Вызывай «Штромберг» на постоянной частоте «Копарелли» и точно, повторяю, точно передай следующий текст: кавычки Судно захвачено, думаю, что арабами кавычки закрываются.
Тюрин кивнул. Дикштейн решит, что Кох успел передать эти несколько слов до того, как арабы убили его. Предупрежденный, Дикштейн сможет отбить «Копарелли». А затем «Карла» Ростова столкнется с судном Дикштейна, как и планировалось. Но что со мной будет? — подумал Тюрин.
Он отбил: «Все понятно». До него донесся отдаленный глухой удар, словно кто-то пришвартовался к борту судна. Сначала он не обратил на это внимания, а потом припомнил, что на борту нет никого, кроме них с Кохом. Подобравшись к дверям, он выглянул из них.
На борт поднимались федаины.
Задраив двери, он поспешил обратно к передатчику. «Хассан здесь», — передал он.
Ростов ответил: «Тут же связаться с Дикштейном».
«А что мне потом делать?»
«Прятаться».
Большое спасибо, подумал Тюрин. Вздохнув, он настроился на другую волну, чтобы связаться со «Штромбергом».
В голову ему пришла мрачная мысль, что ему уж больше не придется поесть даже соленой трески.
Я было думал, что придется обвешиваться оружием до зубов, но тут это просто смешно, — сказал Дикштейн, и все охотно рассмеялись.
Поступившее послание с «Копарелли» сразу же изменило его настроение. Сначала он был просто поражен. Каким образом противная сторона смогла проникнуть в его планы настолько, что им удалось первым захватить «Копарелли»? Должно быть, где-то он допустил ужасную ошибку, доверившись кому-то. Сузи?.. Но пока не имело смысла терзаться угрызениями совести. Их ждал бой. Его мрачная подавленность исчезла. Напряжение не покинуло его; оно сжалось подобно стальной пружине, но теперь он мог управлять им на пользу делу, он знал, как его использовать.
Двенадцать человек в кают-компании «Штромберга» почувствовали перемену, происшедшую в Дикштейне, и им передалась его собранность перед схваткой, хотя они понимали, что кое-кому из них скоро придется погибнуть.
Теперь они в самом деле были вооружены до зубов. У каждого был 9-миллиметровый автомат «Узи», компактное удобное оружие весом в девять фунтов с полным магазином в 25 патронов и с откинутым прикладом всего на дюйм длиннее двух футов. У каждого было по три запасных магазина, а в кобуре на поясе — 9-миллиметровый «Люгер», обойма которого снаряжалась теми же боеприпасами, что и автомат; с другой стороны на поясе висели четыре ручные гранаты. Кроме того, каждый обзавелся оружием по своему собственному выбору: ножи, дубинки, штыки, кастеты и другое ещё более экзотическое, которое трудно даже представить смертельно опасным оружием.
Дикштейн понимал, в каком настроении его боевые друзья, и понимал, что оно перешло к ним от него. Он и раньше сталкивался с таким общим духом перед боем. Всем им не был чужд страх, и, как ни парадоксально, именно он заставлял их желать скорейшего начала схватки, потому что хуже всего было ожидание; обстановка боя оказывала наркотическое воздействие, и лишь после него было ясно, кто остался в живых, кто погиб, но ни о чем больше не надо беспокоиться.
Дикштейн детально разработал план атаки и рассказал о нем. «Копарелли» — этакий миниатюрный танкер, с трюмами в передней и средней части палубы, с основной надстройкой на корме, где располагается и дополнительная. Основная надстройка включает в себя командный мостик, каюты офицерского состава и общую кают-компанию; под ней — кубрики команды. В дополнительной надстройке проход, ведущий к кладовым, а под ними — машинное отделение. На палубе обе надстройки отделены друг от друга, но внизу сообщаются между собой.
Им предстоит высаживаться тремя группами. Аббас атакует с носа. Остальные две, возглавляемые Бадером и Гибли, штурмуют с правого борта и левого по трапам, свисающим с кормы.
Обеим этим штурмовым группам предстоит сразу же уходить вниз и двигаться вперед, уничтожая врагов внутри судна, куда их должен будет загнать Аббас и его люди с носовой части судна. Поскольку принятая стратегия действий предполагала, что основной очаг сопротивления останется на мостике, Дикштейн решил сам заняться им.
Атака должна состояться под покровом ночной тьмы: в противном случае им ни в коем случае не удастся подняться на борт — их засекут едва только они окажутся на палубе. Осталось решить проблему, как не подстрелить друг друга в ночном бою. Он предложил опознавательный сигнал, слово «Алия», и атакующие силы были разведены в разные стороны, чтобы они не столкнулись друг с другом, пока все не будет кончено.
Теперь оставалось лишь ждать.
Они сидели тесным кружком на «Штромберге», столь похожего на «Копарелли», где им скоро предстояло драться и умирать. Дикштейн обратился к Аббасу.
— С носа вы будете держать под контролем переднюю часть палубы, пространство, открытое для огня. Размести своих ребят за прикрытиями и оставайтесь там. Как только враг на палубе попробует сменить позиции, снимайте его. Ваша главная проблема — подавить огонь с мостика.
Развалившись в кресле, Аббас ещё больше, чем обычно, походил на танк. Дикштейн мог только радоваться, что он рядом с ним.
— И мы первыми открываем огонь. Дикштейн кивнул.
— Да. У вас есть хорошая возможность попасть на борт незамеченными. Но не открывайте огня, пока последний из нас не поднимется на палубу.
Кивнул и Аббас.
— Я вижу, что в моей команде и Поруш. Ты же знаешь, что он мой зять, муж сестры.
— Да. Кроме того, я знаю, что он единственный женатый человек здесь. И, думаю, у тебя есть право позаботиться о нем.
— Спасибо.
Фейнберг поднял глаза от лезвия ножа, которое он острил. Теперь тощий ньюйоркец не улыбался.
— Что ты знаешь об этих арабах?
Дикштейн нерешительно покачал головой.
— Они могут быть и регулярной армией и федаинами. Фейнберг ухмыльнулся.
— Будем надеяться, что армейские — стоит им только увидеть наши рожи, сразу сдадутся.
Шутка была не из лучших, но все облегченно расхохотались.
— Поймите, — сказал Дикштейн, — они предполагают, что, по нашему мнению, нас ждет совершенно пустое судно. И их засада должна быть жуткой неожиданностью для нас. Они ждут легкой победы — но мы подготовились к бою. И кроме того, будет темно…
Открылась дверь и вошел капитан.
— Мы в виду «Копарелли», — сказал он. Дикштейн встал.
— Пошли. Удачи — и пленных не брать.
Глава шестнадцатая
Три шлюпки отвалили от «Штромберга» незадолго перед рассветом.
Через несколько секунд они уже не видели судна, оставшегося за кормой. Оно притушило навигационные огни, освещения ни на палубе, ни в каютах не было, даже в тех, что располагались ниже ватерлинии, дабы ничто не могло предупредить «Копарелли».
В течение ночи погода ухудшилась. Капитан «Штромберга» сказал, она ещё не такая плохая, чтобы заслужить название шторма, но дождь налетал порывами столь мощными, что ведро со звоном летало по палубе, а волны были так высоки, что Дикштейну пришлось изо всех сил вцепиться в банку, на которой он сидел в шлюпке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— Какие, например?
Махмуд тоже нервничает, заметил Хассан. На борту судна он уже не контролирует все и вся, только Хассан может принимать решения.
— Мы двинемся на юго-запад, наперерез предполагаемому курсу «Копарелли». Рано или поздно мы должны столкнуться с ним.
— Отдай приказ капитану. — Махмуд спустился вниз к своей команде, оставив Хассана на мостике вместе с капитаном.
Махмуд кипел от непонятного чувства гнева, причиной которого явилось напряжение. Как и его команда, отметил Хассан. Они предполагали, что к полудню уже вступят в бой, а теперь им приходится ждать, слоняясь по кубрикам и коридорам; чистя оружие, играя в карты и бахвалясь прошлыми подвигами. Они были готовы разить врагов в схватке, но единственное, что им пока остается — играть в опасные игры с метанием ножей, чтобы демонстрировать отвагу перед своими друзьями. Один из федаинов сцепился с двумя моряками, которые якобы нанесли ему оскорбление, и, прежде чем их успели растащить, порезал их осколками разбитой бутылки. И теперь команда старалась держаться подальше от федаинов.
Хассан попытался представить себе, мог бы он управляться с ними, будь он на месте Махмуда. Ему это уже приходило в голову. Махмуд по-прежнему был командиром, но самая важная доля работы выпала на него, Хассана: он обнаружил Дикштейна, проник в его планы, придумал, как захватить судно, и определил местонахождение «Штромберга». Он начал прикидывать, какое положение займет в движении, когда все завершится успехом.
Ясное дело, Махмуд думал о том же самом.
Ну-ну. Если в свое время они и сцепятся, то пока с этим торопиться не стоит. Первым делом им предстоит захватить «Копарелли» и устроить засаду Дикштейну. Хассана слегка замутило, когда он подумал, что ему предстоит. Хорошо быть закаленным в боях человеком, который ясно представляет себе ход будущей схватки. Хассан никогда не участвовал в боевых действиях, на него никто не наводил оружие, если не считать Кортоне на разрушенной вилле. Он боялся, но ещё больше он опасался покрыть себя позором, если позволит увидеть свой страх, если бросится бежать, показав спину, если впадет в замешательство, как тогда на вилле. Но вместе с тем он чувствовал возбуждение, ибо если они победят… а они победят!
В половине пятого прозвучала ложная тревога, когда они увидели приближающееся к ним судно, но рассмотрев его в бинокль, Ясиф Хассан объявил, что это не «Копарелли»; когда корабль прошел мимо, он успел прочесть название на его борту — «Джил Гамильтон».
Спускались сумерки, и Хассан начал беспокоиться. При такой погоде, да ночью, при всех ходовых навигационных огнях два корабля могут разминуться в полумиле друг от друга. И весь день по тайному радиопередатчику с «Копарелли» не поступило ни звука, хотя Яаков сообщил — Ростов пытается вызвать Тюрина. Чтобы не пропустить «Копарелли», «Наблус» ночью должен двинуться к Генуе со скоростью «Копарелли», а потом с первыми лучами рассвета развернуться и продолжить поиск. Но к тому времени к нему подойдет «Штромберг», и фёдаины потеряют возможность устроить ловушку для Дикштейна.
Хассан уже приготовился объяснить ситуацию Махмуду — который как раз вернулся на мостик, когда в отдалении мелькнул одинокий огонек.
— Стоит на якоре, — отметил капитан.
— Откуда вы знаете? — спросил Махмуд.
— Об этом говорит одиночный белый огонь.
Хассан сказал:
— Что и объясняет, почему оно и не подошло к острову, где мы ждали судно. Если это «Копарелли», надо приготовиться к высадке на его борт.
— Согласен, — кивнул Махмуд и поспешил к своим.
— Выключите свои навигационные огни, — приказал Хассан капитану.
Когда «Наблус» приблизился к другому судну, ночь сгустилась.
— Я почти уверен, что это «Копарелли», — сказал Хассан. Капитан опустил бинокль.
— На палубе три крана, а люки в кормовой части.
— Вы разбираетесь лучше меня, — признал Хассан. — Это «Копарелли».
Он спустился вниз, где выстроив в коридоре свою команду, Махмуд обращался к ней. Махмуд глянул на него. Хассан кивнул.
Махмуд повернулся к своим людям.
— Серьезного сопротивления не ожидается. Команда на судне из самых обыкновенных моряков, иметь оружие у них нет никаких основании. Мы подойдем в двух шлюпках, одна будет атаковать с правого борта, другая — с левого. На борту сразу же занять мостик и перекрыть проходы к радиорубке, чтобы никто не воспользовался рацией. Затем мы сгоним всю команду на палубу. — Замолчав, он повернулся к Хассану: — Скажи капитану подойти как можно ближе к «Копарелли» и заглушить двигатель.
Хассан повернулся; Внезапно он увидел, что снова стал мальчиком для посылок: Махмуд дал ему понять, что он остается боевым командиром. Унижение, испытанное Хассаном, заставило всю кровь броситься ему в лицо.
— Ясиф.
Он повернулся.
— Твое оружие. — Махмуд бросил ему пистолет. Хассан поймал его. Он был маленький, почти игрушкой, того типа, который женщины таскают в сумочках. Фёдаины покатились со смеху.
Хассан подумал: в эти игры и я могу играть. Он нашел защелку, которая выглядела как предохранитель, и спустил её. Нацелив ствол в палубу, он нажал спусковой крючок. Раздался грохот. Он опустошил всю обойму.
Наступило молчание.
— Мне показалось, что я увидел мышь, — спокойно сказал Хассан и кинул пистолет обратно Махмуду.
Фёдаины расхохотались ещё громче.
Хассан вышел. Поднявшись на мостик, он передал указание капитану и вернулся на палубу. Стояла почти полная тьма. Был виден только стояночный огонь «Копарелли». Когда глаза попривыкли, сквозь стену тьмы стали различимы величественные темные очертания борта и надстроек.
Федаины уже бесшумно поднялись на палубу и стояли тут, смешавшись с командой. Двигатель «Наблуса» замолк. Команда стала спускать шлюпки.
Хассан оказался в той же шлюпке, что и Махмуд. Ялик прыгал на волнах, череда которых была бесконечной. Они подошли под крутой борт «Копарелли». На судне не было никаких признаков жизни. Конечно же, подумал Хассан, вахтенный офицер должен был слышать шум двигателей приближающегося судна, не так ли? Но никто не обеспокоился, свет не заливал палубу, никто не выкрикивал приказов и не склонялся над бортом.
Первым по трапу вскарабкался Махмуд.
Когда Хассан оказался на палубе «Копарелли», все остальные уже собрались на корме по правому борту. По трапу они спустились в кают-компанию. По-прежнему не было и следа команды «Копарелли». У Хассана возникло омерзительное чувство, что совершена какая-то ужасная ошибка. Вслед за Махмудом он поднялся на мостик. Там уже были два человека.
— Они успели воспользоваться рацией? — спросил Хассан.
— Кто? — посмотрел на него Махмуд.
Они спустились обратно на палубу. Постепенно подтягивались и остальные, обшаривавшие внутренности судна; вид у них был удивленный, и в руках они держали холодные стволы оружия.
— Останки «Марии Селесты», — пробормотал Махмуд.
Двое подтащили по палубе какого-то моряка, у которого был предельно перепуганный вид.
— Что тут произошло? — по-английски спросил у него Хассан.
Моряк ответил на каком-то другом языке. Хассану внезапно в голову пришла испугавшая его мысль.
— Давай проверим трюмы, — обратился он к Махмуду. Они нашли трап, который вел вниз, и спустились в трюм. Хассан нащупал выключатель и повернул его.
Трюм был полон огромными бочками из-под масла, распертыми деревянными клиньями. На округлых бочках было написано слово «Запломбировано».
— Вот он, — облегченно вздохнул Хассан. — Вот он, уран. Уставившись на бочки, они потом посмотрели друг на друга. В это мгновение все соперничество было забыто.
— Мы это сделали, — сказал Хассан. — Аллах милостивый, мы это сделали.
Когда сгустилась тьма, Тюрин увидел, как механик пошел включить белый стояночный огонь. Возвращаясь, он не поднялся на мостик, а прошел на корму и скрылся в надстройке. Скорее всего, пошел перекусить. Тюрин тоже проголодался. Он захватил с собой соленую треску и солидный ломоть черного хлеба. Весь день он просидел, скорчившись, в спасательной шлюпке и наблюдал, как Кох разгуливает по палубе. Он не мог думать ни о чем, кроме как о раздиравшем его чувстве голода; он мучил себя картинами икры, копченых балыков, грибочков и обилия мягкого хлеба.
Еще рано, Петр, говорил он себе.
Как только Кох скрылся из виду, Тюрин выкарабкался из шлюпки, с трудом размял застывшие мышцы и торопливо двинулся по палубе к кладовой.
Ему пришлось отбросить ящики и барахло, перекрывавшие доступ в маленькое помещение, где хранилась его рация. Стоя на четвереньках, он отбросил последнюю коробку и пополз по образовавшемуся проходу.
Передача началась с повторения короткого двухбуквенного сигнала. Найдя кодовую книгу, Тюрин выяснил, что предварительно должен переключиться на другую частоту. Подчинившись инструкции, он передал свои позывные.
Ростов тут же ответил: «План изменен. Хассан нападает на «Копарелли».
Тюрин изумленно нахмурился и передал: «Прошу повторить».
«Хассан предатель. Федаины будут атаковать «Копарелли».
— Господи, что же это происходит? — вслух произнес Тюрин. — «Копарелли» на месте, он на нем… Почему Хассан собирается… ну, конечно же, из-за урана.
Ростов по-прежнему что-то передавал. «Хассан планирует устроить засаду для Дикштейна. Для претворения наших планов необходимо предупредить Дикштейна о засаде».
Тюрин было нахмурился, расшифровывая послание, а потом, все поняв, просиял.
— А потом мы появимся и вышибем всех, — сказал он про себя. — Умно. Но что мне делать?
Он передал: «Как?»
«Вызывай «Штромберг» на постоянной частоте «Копарелли» и точно, повторяю, точно передай следующий текст: кавычки Судно захвачено, думаю, что арабами кавычки закрываются.
Тюрин кивнул. Дикштейн решит, что Кох успел передать эти несколько слов до того, как арабы убили его. Предупрежденный, Дикштейн сможет отбить «Копарелли». А затем «Карла» Ростова столкнется с судном Дикштейна, как и планировалось. Но что со мной будет? — подумал Тюрин.
Он отбил: «Все понятно». До него донесся отдаленный глухой удар, словно кто-то пришвартовался к борту судна. Сначала он не обратил на это внимания, а потом припомнил, что на борту нет никого, кроме них с Кохом. Подобравшись к дверям, он выглянул из них.
На борт поднимались федаины.
Задраив двери, он поспешил обратно к передатчику. «Хассан здесь», — передал он.
Ростов ответил: «Тут же связаться с Дикштейном».
«А что мне потом делать?»
«Прятаться».
Большое спасибо, подумал Тюрин. Вздохнув, он настроился на другую волну, чтобы связаться со «Штромбергом».
В голову ему пришла мрачная мысль, что ему уж больше не придется поесть даже соленой трески.
Я было думал, что придется обвешиваться оружием до зубов, но тут это просто смешно, — сказал Дикштейн, и все охотно рассмеялись.
Поступившее послание с «Копарелли» сразу же изменило его настроение. Сначала он был просто поражен. Каким образом противная сторона смогла проникнуть в его планы настолько, что им удалось первым захватить «Копарелли»? Должно быть, где-то он допустил ужасную ошибку, доверившись кому-то. Сузи?.. Но пока не имело смысла терзаться угрызениями совести. Их ждал бой. Его мрачная подавленность исчезла. Напряжение не покинуло его; оно сжалось подобно стальной пружине, но теперь он мог управлять им на пользу делу, он знал, как его использовать.
Двенадцать человек в кают-компании «Штромберга» почувствовали перемену, происшедшую в Дикштейне, и им передалась его собранность перед схваткой, хотя они понимали, что кое-кому из них скоро придется погибнуть.
Теперь они в самом деле были вооружены до зубов. У каждого был 9-миллиметровый автомат «Узи», компактное удобное оружие весом в девять фунтов с полным магазином в 25 патронов и с откинутым прикладом всего на дюйм длиннее двух футов. У каждого было по три запасных магазина, а в кобуре на поясе — 9-миллиметровый «Люгер», обойма которого снаряжалась теми же боеприпасами, что и автомат; с другой стороны на поясе висели четыре ручные гранаты. Кроме того, каждый обзавелся оружием по своему собственному выбору: ножи, дубинки, штыки, кастеты и другое ещё более экзотическое, которое трудно даже представить смертельно опасным оружием.
Дикштейн понимал, в каком настроении его боевые друзья, и понимал, что оно перешло к ним от него. Он и раньше сталкивался с таким общим духом перед боем. Всем им не был чужд страх, и, как ни парадоксально, именно он заставлял их желать скорейшего начала схватки, потому что хуже всего было ожидание; обстановка боя оказывала наркотическое воздействие, и лишь после него было ясно, кто остался в живых, кто погиб, но ни о чем больше не надо беспокоиться.
Дикштейн детально разработал план атаки и рассказал о нем. «Копарелли» — этакий миниатюрный танкер, с трюмами в передней и средней части палубы, с основной надстройкой на корме, где располагается и дополнительная. Основная надстройка включает в себя командный мостик, каюты офицерского состава и общую кают-компанию; под ней — кубрики команды. В дополнительной надстройке проход, ведущий к кладовым, а под ними — машинное отделение. На палубе обе надстройки отделены друг от друга, но внизу сообщаются между собой.
Им предстоит высаживаться тремя группами. Аббас атакует с носа. Остальные две, возглавляемые Бадером и Гибли, штурмуют с правого борта и левого по трапам, свисающим с кормы.
Обеим этим штурмовым группам предстоит сразу же уходить вниз и двигаться вперед, уничтожая врагов внутри судна, куда их должен будет загнать Аббас и его люди с носовой части судна. Поскольку принятая стратегия действий предполагала, что основной очаг сопротивления останется на мостике, Дикштейн решил сам заняться им.
Атака должна состояться под покровом ночной тьмы: в противном случае им ни в коем случае не удастся подняться на борт — их засекут едва только они окажутся на палубе. Осталось решить проблему, как не подстрелить друг друга в ночном бою. Он предложил опознавательный сигнал, слово «Алия», и атакующие силы были разведены в разные стороны, чтобы они не столкнулись друг с другом, пока все не будет кончено.
Теперь оставалось лишь ждать.
Они сидели тесным кружком на «Штромберге», столь похожего на «Копарелли», где им скоро предстояло драться и умирать. Дикштейн обратился к Аббасу.
— С носа вы будете держать под контролем переднюю часть палубы, пространство, открытое для огня. Размести своих ребят за прикрытиями и оставайтесь там. Как только враг на палубе попробует сменить позиции, снимайте его. Ваша главная проблема — подавить огонь с мостика.
Развалившись в кресле, Аббас ещё больше, чем обычно, походил на танк. Дикштейн мог только радоваться, что он рядом с ним.
— И мы первыми открываем огонь. Дикштейн кивнул.
— Да. У вас есть хорошая возможность попасть на борт незамеченными. Но не открывайте огня, пока последний из нас не поднимется на палубу.
Кивнул и Аббас.
— Я вижу, что в моей команде и Поруш. Ты же знаешь, что он мой зять, муж сестры.
— Да. Кроме того, я знаю, что он единственный женатый человек здесь. И, думаю, у тебя есть право позаботиться о нем.
— Спасибо.
Фейнберг поднял глаза от лезвия ножа, которое он острил. Теперь тощий ньюйоркец не улыбался.
— Что ты знаешь об этих арабах?
Дикштейн нерешительно покачал головой.
— Они могут быть и регулярной армией и федаинами. Фейнберг ухмыльнулся.
— Будем надеяться, что армейские — стоит им только увидеть наши рожи, сразу сдадутся.
Шутка была не из лучших, но все облегченно расхохотались.
— Поймите, — сказал Дикштейн, — они предполагают, что, по нашему мнению, нас ждет совершенно пустое судно. И их засада должна быть жуткой неожиданностью для нас. Они ждут легкой победы — но мы подготовились к бою. И кроме того, будет темно…
Открылась дверь и вошел капитан.
— Мы в виду «Копарелли», — сказал он. Дикштейн встал.
— Пошли. Удачи — и пленных не брать.
Глава шестнадцатая
Три шлюпки отвалили от «Штромберга» незадолго перед рассветом.
Через несколько секунд они уже не видели судна, оставшегося за кормой. Оно притушило навигационные огни, освещения ни на палубе, ни в каютах не было, даже в тех, что располагались ниже ватерлинии, дабы ничто не могло предупредить «Копарелли».
В течение ночи погода ухудшилась. Капитан «Штромберга» сказал, она ещё не такая плохая, чтобы заслужить название шторма, но дождь налетал порывами столь мощными, что ведро со звоном летало по палубе, а волны были так высоки, что Дикштейну пришлось изо всех сил вцепиться в банку, на которой он сидел в шлюпке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41