А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Все тут было не так.
Но Дикштейна это не волновало.

На такси они добрались до квартирки, где она собиралась остановиться на ночь. Она пригласила его войти — её друзья, владельцы квартиры, уехали на выходные дни, и они очутились в постели, но только тут начались их проблемы.
Сначала Сузи решила, что его обуревает слишком сильный порыв страсти, когда, ещё стоя в маленьком холле, он притянул её за руки и сильно поцеловал её, а она простонала «О Господи», переняла его руки и положила их себе на грудь. В голове у неё мелькнула циничная мысль: «Эту картину я уже где-то видела, он настолько поражен моей красотой, что практически сейчас изнасилует меня, а потом, оказавшись в постели, через пять минут будет сопеть, провалившись в сон». Но, отстранившись от его поцелуев и заглянув в большие карие мягкие глаза, она подумала: «Что бы ни было, но такого не произойдет».
Она провела его в маленькую спальню на задах квартиры, выходящую окнами во двор. Сев на край постели, она скинула туфли. Дикштейн стоял в дверном проеме, наблюдая за ней. Она подняла на него глаза и улыбнулась.
— Раздевайся, — сказала она.
Он выключил свет.
Она нырнула под простыню, тронутая и заинтересованная тем. что он хочет заниматься любовью в темноте. Оказавшись рядом, он поцеловал её на этот раз легко и нежно. Она провела руками по его сухому твердому телу и приоткрыла рот под его поцелуями. После мгновенного замешательства он ответил, и она предположила, что так он не целовался никогда или очень длительное время.
Теперь он нежно касался её кончиками пальцев, изучая тело, и изумленно выдохнул «Ох!», когда обнаружил её напрягшиеся соски. В его ласках не было ни следа той умелой опытности, столь знакомой ей по прошлым любовным историям: он был, словно… ну, словно девственница. Эта мысль заставила её улыбнуться в темноте.
— У тебя прекрасные груди, — прошептал он.
— Они твои, — сказала она, притрагиваясь к ним. Страсть начала оказывать свое действие, и она напряглась, чувствуя шершавость его кожи, волосы на ногах, легкий приятный мужской запах. И внезапно что-то с ним произошло. Не было никаких видимых причин, и на мгновение она было решила, что ей все показалось, потому что он продолжал ласкать ее: но она ощутила, что движения его обрели механический характер, он думает о чем-то другом, и она теряет его.
Она уже была готова заговорить с ним, как он отвел руки и сказал:
— Ничего не получается. Я не могу.
Ее охватила паника, с которой она с трудом справилась. Она испугалась, но не за себя — «В свое время ты навидалась достаточно крепких колов, девочка, чтобы не бояться облома», а за него, и его реакция могла быть признаком отчаяния или стыда и…
Обхватив его обеими руками, она притянула его к себе.
— Что бы ты ни делал, но только, прошу тебя, не уходи.
— Я не могу.
Она захотела зажечь свет, чтобы заглянуть ему в лицо, но ей показалось, что именно сейчас делать этого не стоит. Она прижалась щекой к его груди.
— У тебя где-то есть жена?
— Нет.
Кончиком языка она лизнула его плечо.
— Я просто подумала, что ты испытываешь перед кем-то чувство вины. Может, из-за того, что во мне арабская кровь?
— Я не думал об этом.
— Или из-за того, что я дочка Эйлы Эшфорд? Ты же любил её, не так ли?
— Откуда ты знаешь?
— Я видела, как ты говорил о ней.
— А, ясно… ну, не думаю, что должен испытывать чувство вины из-за этого, но все же… со мной что-то не то, доктор.
— М-м-м… — Он вроде начал выползать из своей скорлупы. Она поцеловала его в грудь. — Не расскажешь ли мне?
— Я бы хотел…
— Когда ты в последний раз занимался сексом?
— В 194.4-м.
— Ты шутишь! — воскликнула она, не в силах скрыть удивления.
— Это первая глупость, которую я от тебя услышал.
— Я… прости, ты прав. — Она помедлила. — Но почему?
Он вздохнул.
— Я не могу… я не в состоянии рассказать тебе об этом.
— Но ты должен. — Дотянувшись до настольной лампы, она включила свет. Дикштейн закрыл глаза от яркого сияния. Сузи приподнялась, опираясь на локоть. — И не должно быть никаких тайн. Если ты испуган, или тебе что-то неприятно, ты чем-то обеспокоен, ты можешь и должен обо всем рассказать. До сегодняшнего вечера я никогда и никому не говорила «Я люблю тебя». Нет. Поговори со мной. пожалуйста.
Наступило долгое молчание. Он лежал неподвижно, не подавая признаков жизни и закрыв глаза. Наконец, он начал рассказывать.
— Я так и не узнал, где находился — и до сих пор не знаю. Меня доставили в теплушке, а в то время я не мог отличить одну страну от другой по окружающему пейзажу. Это был специальный лагерь, медицинский исследовательский центр. Его заключенных отобрали из всех других лагерей. Все были молоды и здоровы, и все мы были евреями. У нас все время брали анализы — кровь, мочу; заставляли дуть в трубку, давить мячи, читать буквы на карточках. Порой мы чувствовали себя словно в больнице. Затем начались эксперименты.
Он остановился, чтобы сглотнуть ком в горле. Ему было все труднее сохранять спокойствие.
— Ты должен рассказать мне, — шепнула Сузи, — все, что с тобой произошло — все до последнего.
Он был бледен и говорил тихо. Глаза его по-прежнему были закрыты.
— Они привели меня в ту лабораторию. Стражники, которые сопровождали меня, подмигивали, подталкивая меня, и говорили, что я glucklich, счастливчик. Я оказался в большой комнате с низким потолком и очень ярко освещенной. Там было шесть или семь человек и стояла кинокамера. В середине комнаты стояла низкая лежанка с матрацем, без простыней. И там лежала женщина. Они приказали, чтобы я овладел ею. Она была голой, и её била дрожь — тоже заключенная. Она шепнула мне: «Спасите мою жизнь, а я спасу вас». И тогда мы сделали то, что нам приказали. Но это было только началом.
После этого экспериментаторы стали заниматься разными вариантами. Каждый день в течение нескольких месяцев они что-то придумывали. Порой наркотики. Старухи. С мужчинами. Сношение в разных положениях — стоя, сидя, как угодно. Оральный секс, анальный секс, мастурбирование, групповой секс. Если вы выходили из строя, вас забивали насмерть или пристреливали. Вот почему после войны об этих историях никто ничего не знал. Потому что все их участники несли какую-то долю вины.
Сузи настойчивее погладила его. Она знала, сама не зная почему, что делает то, в чем он нуждался, и все правильно.
— Рассказывай мне. Все.
У него участилось дыхание. Глаза его открылись, и он уставился в чистый белый потолок, видя перед собой другое место и другое время.
— И в конце… это было самое позорное, самое ужасное… она была монахиней. Сначала я подумал, что они соврали мне: просто её так одели, но она стала молиться по-французски. У неё не было ног… их у неё ампутировали, просто, чтобы посмотреть, какое это произведет на меня эффект… это было ужасно, и я… и я…
Он содрогнулся, а Сузи скользнула губами по его телу, опускаясь все ниже и ниже, и он шептал-кричал: «О, нет, нет, нет!», и ритм слов диктовался спазмами, сотрясавшими его тело, и, когда все завершилось, он разрыдался.

Она поцелуями осушала его слезы и говорила, что все в порядке, говорила снова и снова. Он постепенно успокаивался, пока, наконец, ей не показалось, что он на несколько минут провалился в сон. Она лежала рядом, наблюдая, как смягчились черты его лица, и на него снисходил покой. Вдруг он открыл глаза и спросил:
— Почему ты это для меня сделала?
— Видишь ли… — В те минуты она не понимала смысла своих действий, но сейчас к ней пришло осознание правильности своего поведения. — Я могла бы прочесть тебе лекцию. Я могла втолковать тебе, что стыдиться тут нечего. Я могла бы поспорить с тобой, но все это не имело бы смысла. Я должна была доказать тебе… Ну и, кроме того, — она смущенно улыбнулась, — и, кроме того, во мне тоже есть темные инстинкты.
Коснувшись пальцами её щеки, он склонился к Сузи и поцеловал её в губы.
— Откуда ты обрела такую мудрость, малыш?
— Это не мудрость, это любовь.
Обняв Сузи, он притянул её к себе и поцеловал, называя своей дорогой, а немного погодя они стали заниматься любовью. просто и нежно, почти не говоря друг с другом, без каких-либо признаний или темных фантазий или дикой похоти, беря и давая друг другу нежность и радость, как давняя супружеская пара. которая отлично знает друг друга, потом они погрузились в сон. полный радости и покоя.
Давид Ростов испытал глубокое разочарование, изучая распечатку Евроатома. После того, как он с Пьером Тюриным провел долгие часы за её изучением, стало совершенно ясно, что список грузов неподъемно велик. Не подлежало сомнению, что они не могли проследить за всеми из них. Единственный путь выяснить. на какой из них нацелился для похищения Нат Дикштейн, — это снова напасть на его след.
Они ждали звонка араба. После десяти Ник Бунин, который любил спать так, как некоторые люди обожают загорать, пошел в постель. Тюрин ещё держался до полуночи, но потом и он скис. Для Ростова звонок, наконец, прозвучал после часа ночи. Он испуганно подхватился, сорвал телефонную трубку, и ему пришлось переждать несколько секунд, чтобы успокоиться, и лишь потом он бросил в трубку:
— Да?
Голос Хассана пришел за триста миль по кабелю международной связи.
— Я все выяснил. Этот человек был здесь. Два дня назад.
Ростов стиснул кулаки, стараясь подавить возбуждение.
— Иисусе! Вот повезло!
— Что теперь?
Ростов задумался.
— Теперь он знает, что мы знаем о нем.
— Да. Должен ли я возвращаться на базу?
— Не думаю. Сообщил ли профессор, как долго этот человек предполагает оставаться в Англии?
— Нет. Я задал ему этот вопрос напрямую. Профессор не знает: этот человек ничего не сообщал ему.
— Он и не мог. — Ростов нахмурился, прикидывая. — Первым делом в этих обстоятельствах он должен был бы сообразить, что его вычислили. То есть, он должен выйти на контакт со своей лондонской конторой.
— Может быть, он уже сделал это.
— Да, но он может потребовать и встречи. Ему придется принять меры предосторожности, а эти меры требуют времени. Ладно, предоставьте все мне. Сегодня во второй половине дня я буду в Лондоне. Где ты сейчас?
— Я все ещё в Оксфорде. Направился сюда сразу же с самолета. И не могу вернуться в Лондон до утра.
— Хорошо. Загляни в «Хилтон», и я встречусь там с тобой во время ленча.
— Договорились. A bientot.
Ростов снова стал думать о Дикштейне. Этот человек может и не предоставить им второй раз сесть ему на хвост. Так что Ростов должен шевелиться и не терять времени. Он натянул пиджак, вышел из гостиницы и, взяв такси, направился к советскому посольству.
Он потерял какое-то время, представляясь четырем различным людям, прежде чем в середине ночи его впустили внутрь. Дежурный оператор вытянулся по стойке смирно, когда Ростов вошел в центр связи.
— Садитесь, — сказал Ростов. — Предстоит кое-какая работа. Первым делом, дайте мне контору в Лондоне.
Оператор включил скрамблер, устройство, препятствующее подслушиванию, и начал вызывать советское посольство в Лондоне. Ростов снял пиджак и закатал рукава.
— Товарищ полковник Давид Ростов, — бросил в трубку оператор, — хочет переговорить с самым старшим офицером службы безопасности. — Он сделал знак Ростову, чтобы тот взял отводную трубку.
— Полковник Петров слушает. — Голос типичного служаки средних лет.
— Петров, мне нужна кое-какая помощь, — без предисловий начал Ростов. — Предполагается, что в Англии находится израильский агент Нат Дикштейн.
— Да, с дипломатической почтой к нам пришел его фотоснимок — но мы не уверены, что он здесь.
— Слушай. Я думаю, он может искать контактов со своим посольством. И я хочу, чтобы сразу же, с рассветом, ты поставил под наблюдение всех открытых сотрудников израильского посольства.
— Да брось ты. Ростов, — коротко засмеялся Петров. — Для этого же потребуется куча народа.
— Кончай глупить. У вас сотни человек, а израильтян всего пара дюжин.
— Извини, Ростов, я не могу раскручивать такую операцию только потому, что ты говоришь так, мол, и так. Вот представь мне соответствующий документик, и я в твоем распоряжении.
— Но к тому времени он исчезнет!
— Это уж не моя забота.
В ярости Ростов швырнул трубку и рявкнул:
— Чертова российская психология! Пальцем не шевельнут без шести подписей! Свяжитесь с Москвой, скажите, чтобы нашли там Феликса Воронцова и дали его мне, где бы он ни был.
Через несколько минут на линии прорезался сонный голос Феликса, шефа Ростова.
— Да. Кто там?
— Давид Ростов. Я в Люксембурге. Мне нужна поддержка. Думаю, Пират решил выйти на связь с израильским посольством в Лондоне, и мне нужно поставить под наблюдение всех его сотрудников.
— Так и звони в Лондон.
— Что я и сделал. Им нужно подтверждение.
— Вот и попроси его.
— Ради Бога, Феликс, этим я и занимаюсь!
— Ночью я ничем не могу тебе помочь. Звони мне утром.
— Да в чем дело? Конечно же, ты можешь… — И внезапно Ростов осознал, в чем дело. Не без усилия он взял себя в руки. — Хорошо, Феликс. Утром.
— Кто следующий? — спросил оператор. Ростов нахмурился.
— Держите связь с Москвой. Дайте мне минутку подумать.
Ему осталось только одно. Это был довольно опасный способ действия, который вполне может ему выйти боком — в сущности, на что Феликс и рассчитывал. Но он не имеет права жаловаться, что ставки слишком высоки, потому что именно он и поднял их.
Пару минут он продумывал порядок действий. Затем сказал:
— Сообщите в Москву, пусть они дадут мне квартиру Юрия Владимировича Андропова на Кутузовском проспекте, 26. — Оператор вскинул брови — в первый и последний раз его просили связаться по телефону лично с главой КГБ, — но ничего не сказал. Ростов ждал, нервничая. — Ручаюсь, что ЦРУ так не работает, — пробормотал он.
Оператор кивнул ему, и он взял трубку. Голос на том конце провода произнес:
— Да?
Повысив голос. Ростов рявкнул:
— Ваше имя и звание!
— Майор Петр Эдуардович Щербицкий.
— Говорит полковник Ростов. Я хочу переговорить с Андроповым. Это очень срочно, и. если через две минуты он не подойдет к телефону, остаток жизни вы проведете на строительстве плотины в Братске. Я ясно выражаюсь?
— Да, товарищ полковник. Обождите, пожалуйста, у телефона.
Через несколько секунд Ростов услышал низкий спокойный голос Юрия. Андропова, одного из самых могущественных людей в мире.
— А ты в самом деле перепугал Петра Эдуардовича, Ростов Давид.
— У меня не было выбора, сэр.
— Ладно, давай к делу. Надеюсь, оно стоит этой спешки.
— Моссад охотится за ураном.
— Боже милостивый.
— Думаю, Пират в Англии. Он может выйти на контакт со своим посольством. Хочу поставить под наблюдение всех его сотрудников, но там в Лондоне старый дурак Петров дал мне от ворот поворот.
— Я сейчас же переговорю с ним.
— Благодарю вас.
— И еще, Давид.
— Да?
— Ты хорошо сделал, что поднял меня — но больше этого не делай.

Глава восьмая

Утром Дикштейну было мучительно трудно оставить Сузи и возвращаться к делам.
Он все еще… ну, в общем, он все ещё испытывал потрясение, когда в одиннадцать утра, сидя у окна ресторанчика на Фуллхем-роуд, ждал появления Пьера Борга. Он оставил послание в службе информации аэропорта Хитроу, в котором просил Борга появиться в кафе напротив того, в котором сейчас сидел сам. Ему казалось, что долгое время, может, никогда, он не оправится от того потрясения, в котором продолжал находиться.
Он проснулся в шесть часов и на несколько секунд впал в панику, пытаясь вспомнить, где он находится. Затем увидел длинные пряди каштановых волос Сузи, разметавшихся на подушке рядом, пока она спала, свернувшись во сне, как зверек: воспоминания о ночи захлестнули его, и он с трудом мог поверить выпавшему на его долю счастья. Он подумал, что не стоит будить её, но не смог сдержать желания прикоснуться к её телу. Она открыла глаза от его прикосновения, и они нежно приникли друг к другу, то улыбаясь от переполнявшего их чувства, то смеясь; в мгновения высшего взлета чувств они смотрели в глаза друг другу. Затем они, полуодетые, смеялись и дурачились на кухне, в результате чего кофе получился слишком слабым, а тосты подгорели.
Дикштейну хотелось, чтобы это длилось вечно.
С возгласом, полным ужаса, Сузи взяла его майку.
— Что это такое?
— Мое нижнее белье.
— Нижнее белье? Я просто запрещаю тебе носить его. Это старомодно, негигиенично, и оно мешает мне чувствовать под рубашкой твои соски.
Лицо её изобразило такую похотливость, что он покатился со смеху.
Они вели себя так, словно только что познали секс. Единственная неудобная заминка наступила, когда она увидела его шрамы и спросила, где он получил их.
— С тех пор, как я очутился в Израиле, мы прошли три войны, — сказал он.
Это была правда, но не вся правда.
— Чего ради ты оказался в Израиле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41