Они торопливо провели церемонию похорон под взглядами — и автоматами — оставшихся в живых израильтян, которые понимали, что вынуждены оказать врагам такую любезность, но она им не нравилась.
Тем временем капитан «Штромберга» перенес к себе на борт все корабельные бумаги и документы. Команда плотников и отделочников, которых взяли на борт именно для такого случая, спешно принялась переоборудовать «Копарелли» в «Штромберг», заделывая следы разыгравшегося боя. Дикштейн потребовал уделить основное внимание тем разрушениям, которые видны с палубы: остальное может подождать, пока они не окажутся в порту. Они заделывали и закрашивали пробоины, ремонтировали мебель, вставляли стекла и меняли искореженные рамы и косяки, которые безжалостно выдирались с обреченного «Штромберга». Маляр, висящий в лебедке за бортом, закрасив название «Копарелли», на его месте выводил «Ш-т-р-о-м-б-е-р-г». Закончив с бортом, он принялся за надстройку и трубу. Те спасательные шлюпки «Копарелли», которые уже не подлежали ремонту, были выкинуты за борт, а на их месте оказались шлюпки «Штромберга». Новый масляный насос, который по указанию Коха доставил «Штромберг», был поставлен на «Копарелли».
Работа была прекращена только для церемонии похорон и. как только капитан произнес последние слова прощальной молитвы, закипела снова. Ближе к концу дня ожил двигатель. Дикштейн стоял на мостике, когда капитан приказал поднять якорь. Команда «Штромберга» быстро освоилась на новом корабле, который был копией предыдущего. Капитан проложил курс и отдал «полный вперед».
Все почти кончено, подумал Дикштейн. «Копарелли» исчез: по всем приметам судно, которое сейчас легло на курс, было «Штромбергом», а он законным образом принадлежал «Сейвил шипинг». У Израиля будет свой уран, и никому в голову не придет, откуда он взялся. Все, участвовавшие в этой операции, получили свое — все, кроме Педлера. который пока ещё считается законным владельцем урановой руды. Он — единственный человек, который ещё может разрушить весь замысел, если будет излишне дотошным и враждебным. Папагополусу ещё придется иметь с ним дело: Дикштейн мысленно пожелал ему удачи.
— Мы на курсе, — доложил капитан.
Взрывник в штурманской повернул ручку своей машинки, и все, столпившиеся на палубе, устремили взгляды на опустевший «Штромберг», который виднелся в миле от них.
Раздался мощный глухой гул, подобно грому, и «Штромберг» осел в середине корпуса. Его топливные баки занялись пламенем, отсветы которого отражались в низких вечерних облаках. Дикштейн ощутил возбуждение и легкую тревогу при виде такой величественной гибели судна. «Штромберг» начал тонуть, сначала медленно, а потом все быстрее. Вот и корма ушла под воду, через несколько секунд погрузилась носовая часть: труба ещё несколько секунд виднелась над водой, как вскинутая рука утопающего человека, а потом исчезла и она.
Дикштейн чуть заметно улыбнулся и повернул голову.
До него донеслись какие-то звуки. Капитан тоже их услышал. Они склонились с крыла мостика и только тут все поняли.
Столпившиеся внизу на палубе люди аплодировали.
Франц Альберт Педлер сидел в своем офисе на окраине Висбадена и задумчиво почесывал снежно-белую голову. Телеграмма от «Ангелуцци и Бьянко» из Италии, которую перевела с итальянского его секретарша-полиглот, была совершенно недвусмысленная и. с другой стороны, абсолютно непонятная. В ней говорилось:
«Будьте любезны, как можно скорее сообщите о новой дате прибытия урановой руды».
Насколько Педлер знал, груз должен был прибыть, как и предполагалось, пару дней назад. Но, без сомнения. «Ангелуцци и Бьянко» его не получили. Он тут же связался с капитаном:
«Доставлена ли руда?»
Он чувствовал легкое раздражение. Конечно же, как получатели груза, они должны были проинформировать его о задержке. Но, может, они что-то напутали со своим посланием. Во время войны у Педлера сформировалось твердое убеждение, что итальянцы никогда не делают того, что говорят. Он было думал, что в наши дни они переменились, но. скорее всего, остались точно такими же.
Он стоял у окна, наблюдая, как вечерние сумерки сгущаются над крышами его небольшого предприятия. Надо было бы ему самому закупить уран. Эта сделка с израильской армией могла бы обеспечить доход его компании до конца его жизни. и у него не было бы больше необходимости спекулировать.
Его секретарша доставила ответ от капитана, который тут же перевела:
«Копарелли» продан компании «Сейвил шипинг» из Цюриха, которая ныне несет ответственность за ваш груз. Заверяем вас в полной надежности покупателей».
Дальше следовал номер телефона «Сейвил шипинг» и совет:
«Переговорите с Папагополусом».
Педлер передал телеграмму секретарше.
— Будьте любезны набрать этот цюрихский номер и пригласить к телефону Папагополуса.
Она вернулась через несколько минут.
— Папагополус вам перезвонит. Педлер посмотрел на часы.
— Мне лучше дождаться его звонка. Если я уж начал это дело, надо его довести до конца.
Папагополус объявился через десять минут. Педлер сказал ему:
— Мне сообщили, что теперь вы отвечаете за мой груз на борту «Копарелли». Я получил радиограмму от итальянцев, которые осведомляются о новой дате получения его — что возникла какая-то задержка?
— Да, в какой-то мере, — ответил Папагополус. — Вам должны были сообщить, и я очень извиняюсь. — Человек говорил на отличном немецком, но чувствовалось, что он не немец. Видно было также, что извинения не волновали его. Он продолжил: — Когда «Копарелли» был в море, вышел из строя масляный насос, и судну пришлось встать на якорь. Мы предпринимаем все возможное, чтобы ваш груз был доставлен, как можно скорее.
— Ну, а что мне сказать «Ангелупци и Бьянко»?
— Я скажу им, что, как только мне станет известна окончательная дата доставки, я им тут же сообщу, — заверил его Папагополус. — Прошу вас, предоставьте мне это. Я буду держать обе стороны в курсе.
— Очень хорошо. Будьте здоровы.
Странно, подумал Педлер, вешая трубку. Глянув в окно, он заметил, что все рабочие уже ушли. Стоянка для служащих была пуста, если не считать его «Мерседеса» и «Фольксвагена» секретарши. Какого черта, пора отправляться домой. Он надел пальто. Уран застрахован. Если с ним что-то случится, потери возместят. Он выключил свет в кабине и помог секретарше надеть пальто, после чего сел в свою машину и направился домой к жене.
Сузи Эшфорд всю ночь не сомкнула глаз.
Жизнь Ната Дикштейна снова в опасности. И снова она была той единственной, которая могла предупредить его. Но на этот раз она уже никого не могла обмануть, чтобы кто-то оказал ей содействие.
Она должна действовать в одиночку.
Это было просто. Она должна оказаться в радиорубке «Карлы», избавиться от Александра и связаться с «Копарелли».
Мне никогда с этим не справиться. Судно полно агентов КГБ. Александр — крупный мужчина. Я хочу уснуть. Навсегда. Это невозможно. Я не могу этого сделать.
О. Натаниель.
Встав в четыре утра, она натянула свитер, брюки, сапоги и непромокаемую куртку. Из кают-компании она захватила полную бутылку водки — поможет уснуть — и засунула её во внутренний карман куртки.
Ей предстояло узнать, где находится «Карла».
Она поднялась на мостик. Первый помощник встретил её улыбкой.
— Не спится? — спросил он по-английски.
— Слишком сказывается напряжение, — ответила она ему. «Большая Улыбка» авиакомпании ВОАС. «Вы пристегнулись, сэр? Всего лишь небольшая воздушная яма, не стоит беспокоиться». Она спросила первого помощника: — Где мы находимся?
Он показал ей их место на карте и предполагаемое место «Копарелли».
— А это что за цифры? — поинтересовалась Сузи. Он растолковал ей все о координатах, курсе и скорости «Карлы». Она повторила цифры вслух и дважды про себя — чтобы они отпечатались в мозгу.
— Потрясающе, — восхитилась она. — Тут на судне все такие умные… Вы думаете, мы настигнем «Копарелли» вовремя?
— О, да, — сказал он. — А потом — бум!
Она выглянула наружу. Стояла густая тьма — в поле зрения не видно ни звезд, ни судовых огней. Погода заметно ухудшилась.
— Вы дрожите, — сказал первый помощник. — Холодно?
— Да, — сказала она, хотя колотило её не из-за погоды. — Когда поднимется полковник Ростов?
— Он просил разбудить его в пять часов.
— Думаю, что попробую вздремнуть ещё часик.
Она спустилась в радиорубку. В ней находился Александр.
— Вам тоже не спится? — спросила она его.
— Да. Я послал спать напарника. Она пригляделась к радиоаппаратуре.
— Разве вы не слушаете больше «Штромберга»?
— Передача прекратилась. То ли они нашли маяк, что ли судно затонуло. Мы думаем, что они потопили его.
Сев, Сузи вытащила бутылку водки и открутила пробку.
— Выпейте. — Она протянула ему бутылку.
— Вам холодно?
— Немного.
— У вас руки дрожат. — Он взял у неё бутылку и, поднеся к губам, сделал большой глоток. — Ну, спасибо. — поблагодарил он Сузи, возвращая ей бутылку.
Сузи тоже отпила для храбрости. Это была крепкая русская водка, которая обожгла ей горло, но оказала свое воздействие. Закрутив пробку, она подождала, пока Александр повернулся к ней спиной.
— Расскажите мне о жизни в Англии, — обратился Александр к ней. — Это правда, что бедняки голодают, пока богачи толстеют и наживаются?
— Голодают не очень многие, — сказала она. Повернись, черт возьми, да повернись же. Я не могу сделать это, стоя лицом к тебе. — Но существует большое неравенство.
— И существуют разные законы для богатых и бедных?
— Есть пословица: «И богатым и бедным закон запрещает воровать хлеб и спать под мостом».
Александр засмеялся.
— В Советском Союзе все равны, но у некоторых есть кое-какие привилегии. Теперь вы будете жить в России?
— Не знаю. — Сузи снова открыла бутылку и протянула ему.
Сделав большой глоток, он вернул её.
— В России у вас не будет таких нарядов.
Время стремительно улетучивалось, и ей придется приступить к делу. Она встала, чтобы перенять бутылку. Куртка её распахнулась на груди. Стоя перед ним, она запрокинула голову, чтобы отпить из бутылки, зная, что теперь он уставился на её поднявшуюся грудь. Она позволила ему основательно приковаться к ней взглядом, а затем, перехватив бутылку за горлышко, со всей силой спустила её ему на макушку.
От звука удара её передернуло. Он изумленно уставился на нее. Она подумала: ты же должен потерять сознание! Но глаза его оставались открытыми. Что делать? Сжав зубы, она ещё раз ударила его.
Глаза его закрылись, и он обмяк на стуле. Сузи еле успела отпрянуть от его дернувшихся ног. Когда он свалился со стула, голова его гулко стукнулась о палубу, заставив Сузи слегка вздрогнуть, но в то же время она подумала: ещё лучше, он окончательно и надолго отключился.
Она подтащила его к шкафу. Она тяжело дышала от страха и от возбуждения. Из кармана джинсов она вытащила двойной моток веревки, которую нашла на корме. Она связала Александру ноги и, перевернув его на живот, скрутила руки за спиной.
Она должна засунуть его в шкаф. Сузи посмотрела на дверь. О. Господи, только бы никто не зашел. Она засунула в проем шкафа его ноги, а затем попыталась приподнять его бесчувственное тело. Он был очень грузным. Она почти усадила его, но, когда попыталась ещё приподнять его и засунуть в шкаф, выскользнул у неё из рук. Она попыталась снова подхватить его сзади, пропустив руки под мышками и приподнимая его. На этот раз получилось лучше: вес радиста лег ей на грудь, и ей удалось подтащить его. Ей придется залезть в шкаф вместе с ним, уложить его, а потом как-то выбраться из-под него.
Теперь он находился в сидячем положений, с согнутыми коленями, подошвы его упирались в стенку шкафа, а спина — к противоположной стенке. Она проверила веревки: не развяжутся. Но он же может закричать, придя в себя! Она огляделась в поисках тряпки, из которой можно сделать кляп и засунуть ему в рот. На глаза ей ничего не попалось. Она не могла оставить рубку и отправиться на поиски, потому что он каждую минуту мог придти в себя. Единственное, что ей пришло на ум — это её трусики.
Ей казалось, что она освобождается от них целую вечность. Ей пришлось скинуть тяжелые сапоги, стянуть джинсы, спустить трусики, натянуть джинсы, влезть в сапоги, затем смять нейлон в тугой комок и засунуть в рот пленнику.
Ей не удалось закрыть дверцу шкафа. Господи! Мешал оттопыренный локоть Александра. Связанные руки касались дна шкафа и в этой скрюченной позиции торчали наружу. Как бы она ни толкала и ни прижимала дверь, локоть мешал ей. Наконец она сама залезла в шкаф и положила его чуть на бок, чтобы он привалился в угол. Локоть больше не мешал ей.
Несколько секунд она смотрела на него. Как долго люди остаются без сознания? Она не имела представления об этом. Она понимала, что для верности стоило нанести ему ещё один удар, но боялась убить его. Все же взяла бутылку и даже вскинула её над головой, но в последний момент нервы отказали, и, опустив бутылку, она просто захлопнула дверцу шкафа.
Сев на панель, она перевела стрелку на «Передачу», выбрав ту рацию, которая уже была настроена на волну «Копарелли» и склонилась к микрофону.
— Вызываю «Копарелли», ответьте, пожалуйста.
Она ждала. Ничего.
— Вызываю «Копарелли», ответьте, пожалуйста.
Молчание.
— Черт бы тебя побрал, Нат Дикштейн, да говори же со мной. Натаниель!
Нат Дикштейн стоял у кромки люка «Копарелли», глядя на бочки с металлизированным рудным песком, который так дорого обошелся им. В нем, на первый взгляд, не было ничего особенного — просто большие черные металлические бочки с надписями на их округлых боках. Ему хотелось открыть одну из них и посмотреть на их содержимое, просто увидеть что оно собой представляет, но крышки были плотно приварены.
У него было убийственное состояние. Вместо радости победы его не покидало ощущение тяжелой утраты. Его совершенно не волновали террористы, которых ему довелось убить, он скорбел о павших товарищах.
Он снова припомнил ход боя, чем занимался всю бессонную ночь. Если бы он приказал Аббасу открыть огонь, как только очутился на палубе, это могло бы отвлечь федаинов и дать Гибли возможность перебраться через борт, а не принять в себя пулю. Если бы он сразу же бросил трех человек с гранатами на штурм мостика, кают-компанию удалось бы занять раньше и многие остались бы в живых. Если бы… но были сотни тех ходов, которые он мог предпринять, если бы он был способен заглянуть в будущее или хотя бы был поумнее.
Ну что ж, по крайней мере, у Израиля теперь будет атомная бомба и он навечно сможет защитить себя.
Но даже эта мысль не принесла ему радости. Год тому назад она привела бы его в восторг. Но год тому назад он ещё не знал Сузи Эшфорд.
Он услышал голоса и обернулся. Похоже, кто-то бежал по палубе. Видно, у кого-то приступ морской болезни.
Сузи изменила ему. Она дала ему понять, что в жизни существуют и другие радости кроме счастья победы в бою. Он постоянно вспоминал тот день, он думал о пришедшем к нему потрясении, и она всегда была в его мыслях, она ждала его, готовая разделить с ним его радости, его триумф. Но теперь её не было с ним рядом. И никого не будет. И в этом одиноком празднестве для него не было радости.
Он очнулся от забытья и полез по трапу из люка, думая, что же ему делать весь остаток жизни. Он выкарабкался на палубу. Посыльный матрос чуть не налетел на него.
— Мистер Дикштейн?
— Да. В чем дело?
— Мы обыскались по всему судну ради вас, сэр… Это рация, кто-то вызывает «Копарелли». Мы не отвечаем, сэр, потому что мы больше не «Копарелли», не так ли? Но она говорит…
— Она?
— Да, сэр. Ее слышно совершенно ясно — она говорит, а не стучит по азбуке Морзе. Ее четко слышно. И она взволнована. «Говори со мной, Натаниель», это её слова и что-то такое, сэр.
Дикштейн схватил матроса за отвороты куртки.
— Натаниель? — выкрикнул он. — Она сказала «Натаниель»?
— Да, сэр. Простите, если…
Но Дикштейн уже мчался к мостику.
Сквозь треск разрядов прорезался голос Ната Дикштейна.
— Кто вызывает «Копарелли»?
Внезапно Сузи потеряла голос. После всего, что она пережила, звук его голоса заставил её ощутить беспомощность.
— Кто вызывает «Копарелли»?
— Ох, Нат, наконец-то.
— Сузи? Это Сузи?
— Да, да.
— Где ты?
Она собралась с мыслями.
— Я вместе с Давидом Ростовым на русском судне «Карла». Записывай. — Она передала ему координаты, курс и скорость, которые точно запомнила со слов старшего помощника. — Это данные на 4.10 утра. Нат, судно собирается вас таранить в шесть утра.
— Таранить? Зачем? Ах, да, понятно…
— Нат, они каждую минуту могут засечь меня в радиорубке, что нам делать, быстрее…
— Можешь ли точно в половине шестого организовать какую-нибудь диверсию?
— Диверсию?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Тем временем капитан «Штромберга» перенес к себе на борт все корабельные бумаги и документы. Команда плотников и отделочников, которых взяли на борт именно для такого случая, спешно принялась переоборудовать «Копарелли» в «Штромберг», заделывая следы разыгравшегося боя. Дикштейн потребовал уделить основное внимание тем разрушениям, которые видны с палубы: остальное может подождать, пока они не окажутся в порту. Они заделывали и закрашивали пробоины, ремонтировали мебель, вставляли стекла и меняли искореженные рамы и косяки, которые безжалостно выдирались с обреченного «Штромберга». Маляр, висящий в лебедке за бортом, закрасив название «Копарелли», на его месте выводил «Ш-т-р-о-м-б-е-р-г». Закончив с бортом, он принялся за надстройку и трубу. Те спасательные шлюпки «Копарелли», которые уже не подлежали ремонту, были выкинуты за борт, а на их месте оказались шлюпки «Штромберга». Новый масляный насос, который по указанию Коха доставил «Штромберг», был поставлен на «Копарелли».
Работа была прекращена только для церемонии похорон и. как только капитан произнес последние слова прощальной молитвы, закипела снова. Ближе к концу дня ожил двигатель. Дикштейн стоял на мостике, когда капитан приказал поднять якорь. Команда «Штромберга» быстро освоилась на новом корабле, который был копией предыдущего. Капитан проложил курс и отдал «полный вперед».
Все почти кончено, подумал Дикштейн. «Копарелли» исчез: по всем приметам судно, которое сейчас легло на курс, было «Штромбергом», а он законным образом принадлежал «Сейвил шипинг». У Израиля будет свой уран, и никому в голову не придет, откуда он взялся. Все, участвовавшие в этой операции, получили свое — все, кроме Педлера. который пока ещё считается законным владельцем урановой руды. Он — единственный человек, который ещё может разрушить весь замысел, если будет излишне дотошным и враждебным. Папагополусу ещё придется иметь с ним дело: Дикштейн мысленно пожелал ему удачи.
— Мы на курсе, — доложил капитан.
Взрывник в штурманской повернул ручку своей машинки, и все, столпившиеся на палубе, устремили взгляды на опустевший «Штромберг», который виднелся в миле от них.
Раздался мощный глухой гул, подобно грому, и «Штромберг» осел в середине корпуса. Его топливные баки занялись пламенем, отсветы которого отражались в низких вечерних облаках. Дикштейн ощутил возбуждение и легкую тревогу при виде такой величественной гибели судна. «Штромберг» начал тонуть, сначала медленно, а потом все быстрее. Вот и корма ушла под воду, через несколько секунд погрузилась носовая часть: труба ещё несколько секунд виднелась над водой, как вскинутая рука утопающего человека, а потом исчезла и она.
Дикштейн чуть заметно улыбнулся и повернул голову.
До него донеслись какие-то звуки. Капитан тоже их услышал. Они склонились с крыла мостика и только тут все поняли.
Столпившиеся внизу на палубе люди аплодировали.
Франц Альберт Педлер сидел в своем офисе на окраине Висбадена и задумчиво почесывал снежно-белую голову. Телеграмма от «Ангелуцци и Бьянко» из Италии, которую перевела с итальянского его секретарша-полиглот, была совершенно недвусмысленная и. с другой стороны, абсолютно непонятная. В ней говорилось:
«Будьте любезны, как можно скорее сообщите о новой дате прибытия урановой руды».
Насколько Педлер знал, груз должен был прибыть, как и предполагалось, пару дней назад. Но, без сомнения. «Ангелуцци и Бьянко» его не получили. Он тут же связался с капитаном:
«Доставлена ли руда?»
Он чувствовал легкое раздражение. Конечно же, как получатели груза, они должны были проинформировать его о задержке. Но, может, они что-то напутали со своим посланием. Во время войны у Педлера сформировалось твердое убеждение, что итальянцы никогда не делают того, что говорят. Он было думал, что в наши дни они переменились, но. скорее всего, остались точно такими же.
Он стоял у окна, наблюдая, как вечерние сумерки сгущаются над крышами его небольшого предприятия. Надо было бы ему самому закупить уран. Эта сделка с израильской армией могла бы обеспечить доход его компании до конца его жизни. и у него не было бы больше необходимости спекулировать.
Его секретарша доставила ответ от капитана, который тут же перевела:
«Копарелли» продан компании «Сейвил шипинг» из Цюриха, которая ныне несет ответственность за ваш груз. Заверяем вас в полной надежности покупателей».
Дальше следовал номер телефона «Сейвил шипинг» и совет:
«Переговорите с Папагополусом».
Педлер передал телеграмму секретарше.
— Будьте любезны набрать этот цюрихский номер и пригласить к телефону Папагополуса.
Она вернулась через несколько минут.
— Папагополус вам перезвонит. Педлер посмотрел на часы.
— Мне лучше дождаться его звонка. Если я уж начал это дело, надо его довести до конца.
Папагополус объявился через десять минут. Педлер сказал ему:
— Мне сообщили, что теперь вы отвечаете за мой груз на борту «Копарелли». Я получил радиограмму от итальянцев, которые осведомляются о новой дате получения его — что возникла какая-то задержка?
— Да, в какой-то мере, — ответил Папагополус. — Вам должны были сообщить, и я очень извиняюсь. — Человек говорил на отличном немецком, но чувствовалось, что он не немец. Видно было также, что извинения не волновали его. Он продолжил: — Когда «Копарелли» был в море, вышел из строя масляный насос, и судну пришлось встать на якорь. Мы предпринимаем все возможное, чтобы ваш груз был доставлен, как можно скорее.
— Ну, а что мне сказать «Ангелупци и Бьянко»?
— Я скажу им, что, как только мне станет известна окончательная дата доставки, я им тут же сообщу, — заверил его Папагополус. — Прошу вас, предоставьте мне это. Я буду держать обе стороны в курсе.
— Очень хорошо. Будьте здоровы.
Странно, подумал Педлер, вешая трубку. Глянув в окно, он заметил, что все рабочие уже ушли. Стоянка для служащих была пуста, если не считать его «Мерседеса» и «Фольксвагена» секретарши. Какого черта, пора отправляться домой. Он надел пальто. Уран застрахован. Если с ним что-то случится, потери возместят. Он выключил свет в кабине и помог секретарше надеть пальто, после чего сел в свою машину и направился домой к жене.
Сузи Эшфорд всю ночь не сомкнула глаз.
Жизнь Ната Дикштейна снова в опасности. И снова она была той единственной, которая могла предупредить его. Но на этот раз она уже никого не могла обмануть, чтобы кто-то оказал ей содействие.
Она должна действовать в одиночку.
Это было просто. Она должна оказаться в радиорубке «Карлы», избавиться от Александра и связаться с «Копарелли».
Мне никогда с этим не справиться. Судно полно агентов КГБ. Александр — крупный мужчина. Я хочу уснуть. Навсегда. Это невозможно. Я не могу этого сделать.
О. Натаниель.
Встав в четыре утра, она натянула свитер, брюки, сапоги и непромокаемую куртку. Из кают-компании она захватила полную бутылку водки — поможет уснуть — и засунула её во внутренний карман куртки.
Ей предстояло узнать, где находится «Карла».
Она поднялась на мостик. Первый помощник встретил её улыбкой.
— Не спится? — спросил он по-английски.
— Слишком сказывается напряжение, — ответила она ему. «Большая Улыбка» авиакомпании ВОАС. «Вы пристегнулись, сэр? Всего лишь небольшая воздушная яма, не стоит беспокоиться». Она спросила первого помощника: — Где мы находимся?
Он показал ей их место на карте и предполагаемое место «Копарелли».
— А это что за цифры? — поинтересовалась Сузи. Он растолковал ей все о координатах, курсе и скорости «Карлы». Она повторила цифры вслух и дважды про себя — чтобы они отпечатались в мозгу.
— Потрясающе, — восхитилась она. — Тут на судне все такие умные… Вы думаете, мы настигнем «Копарелли» вовремя?
— О, да, — сказал он. — А потом — бум!
Она выглянула наружу. Стояла густая тьма — в поле зрения не видно ни звезд, ни судовых огней. Погода заметно ухудшилась.
— Вы дрожите, — сказал первый помощник. — Холодно?
— Да, — сказала она, хотя колотило её не из-за погоды. — Когда поднимется полковник Ростов?
— Он просил разбудить его в пять часов.
— Думаю, что попробую вздремнуть ещё часик.
Она спустилась в радиорубку. В ней находился Александр.
— Вам тоже не спится? — спросила она его.
— Да. Я послал спать напарника. Она пригляделась к радиоаппаратуре.
— Разве вы не слушаете больше «Штромберга»?
— Передача прекратилась. То ли они нашли маяк, что ли судно затонуло. Мы думаем, что они потопили его.
Сев, Сузи вытащила бутылку водки и открутила пробку.
— Выпейте. — Она протянула ему бутылку.
— Вам холодно?
— Немного.
— У вас руки дрожат. — Он взял у неё бутылку и, поднеся к губам, сделал большой глоток. — Ну, спасибо. — поблагодарил он Сузи, возвращая ей бутылку.
Сузи тоже отпила для храбрости. Это была крепкая русская водка, которая обожгла ей горло, но оказала свое воздействие. Закрутив пробку, она подождала, пока Александр повернулся к ней спиной.
— Расскажите мне о жизни в Англии, — обратился Александр к ней. — Это правда, что бедняки голодают, пока богачи толстеют и наживаются?
— Голодают не очень многие, — сказала она. Повернись, черт возьми, да повернись же. Я не могу сделать это, стоя лицом к тебе. — Но существует большое неравенство.
— И существуют разные законы для богатых и бедных?
— Есть пословица: «И богатым и бедным закон запрещает воровать хлеб и спать под мостом».
Александр засмеялся.
— В Советском Союзе все равны, но у некоторых есть кое-какие привилегии. Теперь вы будете жить в России?
— Не знаю. — Сузи снова открыла бутылку и протянула ему.
Сделав большой глоток, он вернул её.
— В России у вас не будет таких нарядов.
Время стремительно улетучивалось, и ей придется приступить к делу. Она встала, чтобы перенять бутылку. Куртка её распахнулась на груди. Стоя перед ним, она запрокинула голову, чтобы отпить из бутылки, зная, что теперь он уставился на её поднявшуюся грудь. Она позволила ему основательно приковаться к ней взглядом, а затем, перехватив бутылку за горлышко, со всей силой спустила её ему на макушку.
От звука удара её передернуло. Он изумленно уставился на нее. Она подумала: ты же должен потерять сознание! Но глаза его оставались открытыми. Что делать? Сжав зубы, она ещё раз ударила его.
Глаза его закрылись, и он обмяк на стуле. Сузи еле успела отпрянуть от его дернувшихся ног. Когда он свалился со стула, голова его гулко стукнулась о палубу, заставив Сузи слегка вздрогнуть, но в то же время она подумала: ещё лучше, он окончательно и надолго отключился.
Она подтащила его к шкафу. Она тяжело дышала от страха и от возбуждения. Из кармана джинсов она вытащила двойной моток веревки, которую нашла на корме. Она связала Александру ноги и, перевернув его на живот, скрутила руки за спиной.
Она должна засунуть его в шкаф. Сузи посмотрела на дверь. О. Господи, только бы никто не зашел. Она засунула в проем шкафа его ноги, а затем попыталась приподнять его бесчувственное тело. Он был очень грузным. Она почти усадила его, но, когда попыталась ещё приподнять его и засунуть в шкаф, выскользнул у неё из рук. Она попыталась снова подхватить его сзади, пропустив руки под мышками и приподнимая его. На этот раз получилось лучше: вес радиста лег ей на грудь, и ей удалось подтащить его. Ей придется залезть в шкаф вместе с ним, уложить его, а потом как-то выбраться из-под него.
Теперь он находился в сидячем положений, с согнутыми коленями, подошвы его упирались в стенку шкафа, а спина — к противоположной стенке. Она проверила веревки: не развяжутся. Но он же может закричать, придя в себя! Она огляделась в поисках тряпки, из которой можно сделать кляп и засунуть ему в рот. На глаза ей ничего не попалось. Она не могла оставить рубку и отправиться на поиски, потому что он каждую минуту мог придти в себя. Единственное, что ей пришло на ум — это её трусики.
Ей казалось, что она освобождается от них целую вечность. Ей пришлось скинуть тяжелые сапоги, стянуть джинсы, спустить трусики, натянуть джинсы, влезть в сапоги, затем смять нейлон в тугой комок и засунуть в рот пленнику.
Ей не удалось закрыть дверцу шкафа. Господи! Мешал оттопыренный локоть Александра. Связанные руки касались дна шкафа и в этой скрюченной позиции торчали наружу. Как бы она ни толкала и ни прижимала дверь, локоть мешал ей. Наконец она сама залезла в шкаф и положила его чуть на бок, чтобы он привалился в угол. Локоть больше не мешал ей.
Несколько секунд она смотрела на него. Как долго люди остаются без сознания? Она не имела представления об этом. Она понимала, что для верности стоило нанести ему ещё один удар, но боялась убить его. Все же взяла бутылку и даже вскинула её над головой, но в последний момент нервы отказали, и, опустив бутылку, она просто захлопнула дверцу шкафа.
Сев на панель, она перевела стрелку на «Передачу», выбрав ту рацию, которая уже была настроена на волну «Копарелли» и склонилась к микрофону.
— Вызываю «Копарелли», ответьте, пожалуйста.
Она ждала. Ничего.
— Вызываю «Копарелли», ответьте, пожалуйста.
Молчание.
— Черт бы тебя побрал, Нат Дикштейн, да говори же со мной. Натаниель!
Нат Дикштейн стоял у кромки люка «Копарелли», глядя на бочки с металлизированным рудным песком, который так дорого обошелся им. В нем, на первый взгляд, не было ничего особенного — просто большие черные металлические бочки с надписями на их округлых боках. Ему хотелось открыть одну из них и посмотреть на их содержимое, просто увидеть что оно собой представляет, но крышки были плотно приварены.
У него было убийственное состояние. Вместо радости победы его не покидало ощущение тяжелой утраты. Его совершенно не волновали террористы, которых ему довелось убить, он скорбел о павших товарищах.
Он снова припомнил ход боя, чем занимался всю бессонную ночь. Если бы он приказал Аббасу открыть огонь, как только очутился на палубе, это могло бы отвлечь федаинов и дать Гибли возможность перебраться через борт, а не принять в себя пулю. Если бы он сразу же бросил трех человек с гранатами на штурм мостика, кают-компанию удалось бы занять раньше и многие остались бы в живых. Если бы… но были сотни тех ходов, которые он мог предпринять, если бы он был способен заглянуть в будущее или хотя бы был поумнее.
Ну что ж, по крайней мере, у Израиля теперь будет атомная бомба и он навечно сможет защитить себя.
Но даже эта мысль не принесла ему радости. Год тому назад она привела бы его в восторг. Но год тому назад он ещё не знал Сузи Эшфорд.
Он услышал голоса и обернулся. Похоже, кто-то бежал по палубе. Видно, у кого-то приступ морской болезни.
Сузи изменила ему. Она дала ему понять, что в жизни существуют и другие радости кроме счастья победы в бою. Он постоянно вспоминал тот день, он думал о пришедшем к нему потрясении, и она всегда была в его мыслях, она ждала его, готовая разделить с ним его радости, его триумф. Но теперь её не было с ним рядом. И никого не будет. И в этом одиноком празднестве для него не было радости.
Он очнулся от забытья и полез по трапу из люка, думая, что же ему делать весь остаток жизни. Он выкарабкался на палубу. Посыльный матрос чуть не налетел на него.
— Мистер Дикштейн?
— Да. В чем дело?
— Мы обыскались по всему судну ради вас, сэр… Это рация, кто-то вызывает «Копарелли». Мы не отвечаем, сэр, потому что мы больше не «Копарелли», не так ли? Но она говорит…
— Она?
— Да, сэр. Ее слышно совершенно ясно — она говорит, а не стучит по азбуке Морзе. Ее четко слышно. И она взволнована. «Говори со мной, Натаниель», это её слова и что-то такое, сэр.
Дикштейн схватил матроса за отвороты куртки.
— Натаниель? — выкрикнул он. — Она сказала «Натаниель»?
— Да, сэр. Простите, если…
Но Дикштейн уже мчался к мостику.
Сквозь треск разрядов прорезался голос Ната Дикштейна.
— Кто вызывает «Копарелли»?
Внезапно Сузи потеряла голос. После всего, что она пережила, звук его голоса заставил её ощутить беспомощность.
— Кто вызывает «Копарелли»?
— Ох, Нат, наконец-то.
— Сузи? Это Сузи?
— Да, да.
— Где ты?
Она собралась с мыслями.
— Я вместе с Давидом Ростовым на русском судне «Карла». Записывай. — Она передала ему координаты, курс и скорость, которые точно запомнила со слов старшего помощника. — Это данные на 4.10 утра. Нат, судно собирается вас таранить в шесть утра.
— Таранить? Зачем? Ах, да, понятно…
— Нат, они каждую минуту могут засечь меня в радиорубке, что нам делать, быстрее…
— Можешь ли точно в половине шестого организовать какую-нибудь диверсию?
— Диверсию?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41