до “Лавса
”, от “Черного Ангуса” и до “Дона Хосе” Ч рестораны, которые я осчастливи
л когда-либо своим посещением, не были оригинальными ресторанами, отража
ющими личность владельцев, а всегда типовыми корпоративными обжорками,
уютными надежностью своего единообразия. Когда мы вошли в дверь и я увид
ел элегантный декор, шикарных клиентов, я понял, что не знаю ни что здесь д
елать, ни как себя вести. Хотя мы оба с Джейн приоделись Ч она в парадном п
латье, я в том костюме, который был на мне в день интервью, мы среди этих люд
ей были не на своем месте. Мы были на пару десятков лет моложе их. И вместо т
ого, чтобы платить за еду нормально, мы используем этот дурацкий сертифи
кат. Я сунул руку в карман, ощупал ребристый край сертификата и подумал, вз
ял ли я достаточно денег на чаевые. Вдруг я пожалел, что мы сюда пошли.
Столик мы заказали заранее, еще за две недели, и нас должным образом усади
ли и выдали каллиграфически напечатанное дневное меню. Насколько я поня
л, выбирать нам не приходилось Ч нам предлагался дежурный ужин из неско
льких блюд, и я утвердительно кивнул официанту, возвращая ему карту. Так ж
е поступила и Джейн.
Ч Что будете пить, сэр? Ч спросил официант. Тут я впервые заметил карту в
ин на столе перед собой, и, не желая показаться таким невежественным, каки
м на самом деле был, я целую минуту его просматривал. Потом я поднял глаза
на Джейн, прося помощи, но юна лишь пожала плечами и отвернулась, и я ткнул
в одно из вин в середине списка.
Ч Очень хорошо, сэр.
Через пару минут принесли вино и первое блюдо Ч нечто вроде копченого л
осося. В мой бокал упала капля вина, и я ее попробовал, как показывали в фил
ьмах, потом кивнул официанту. Вино полилось в бокалы. И нас оставили одних.
Я посмотрел через стол на Джейн. Впервые больше чем за неделю мы ели вмест
е. Для этого были вполне уважительные причины: ей надо было навестить мат
ь, мне Ч отвезти автомобиль к “Зирсу” на проверку тормозов, ей Ч позаним
аться в библиотеке, но на самом деле мы просто избегали друг друга. Теперь
, глядя на нее, я не знал, что ей сказать. Любая попытка начать разговор буде
т именно этим Ч неуклюжим поиском темы. Та общность, которая была между н
ами раньше, та естественность, которая была в наших отношениях, исчезли. Д
о меня дошло, что я становился для нее таким же чужим, как для всех остальн
ых.
Джейн оглядела зал.
Ч Действительно приятное место, Ч сказала она.
Ч Да, Ч согласился я. Ч Действительно приятное.
Ничего другого я не мог придумать, только повторить ее слова.
Сервис был великолепен. К нашему столу, очевидно, был прикреплен виртуал
ьный взвод официантов, но они не нависали над нами, не создавали неловкос
ти. Когда кончалась одна перемена, официант молча и умело уносил посуду, з
аменяя ее следующим блюдом.
Заканчивая салат, Джейн допила бокал, и я налил ей второй.
Ч Я тебе рассказывала про мамочку Бобби Тетертона? Ч спросила она.
Я покачал головой, и она стала мне излагать историю конфликта с чересчур
заботливой мамашей, который произошел сегодня у них в детском саду.
Я слушал и думал, что, быть может, ничего страшного не происходит на самом
деле. Может быть, я все это вообразил. Джейн вела себя так, будто все было но
рмально, все хороню. Может быть, я только вообразил пролегшую между нами т
рещину. Нет.
Что-то все же случилось. Что-то между нами встало. Мы всегда делились своим
и проблемами, всегда обсуждали все наши трудности в колледже или на рабо
те. Я не был знаком с ее коллегами по детскому саду, но она их мне представи
ла, как живых, я знал их по имени, и мне было небезразлично, что делается у не
е на работе.
Но сейчас я блуждал где-то мыслями, пока Джейн вела свой рассказ о сегодня
шних несправедливостях.
А мне ее день был неинтересен. Я отключился, перестал слушать. У нас всегда
были отношения уравновешенные, отношения современные, и я всегда считал
ее работу и ее карьеру не менее важными, чем свои. Это не была риторика, не т
о, чтобы я заставлял себя так считать по обязанности, Ч так было на самом
деле. Ее жизнь была так же важна, как моя. Мы были равными.
Но больше у меня не было такого чувства. Ее проблемы стали ничтожно-мелки
ми по сравнению с моими.
Она трещала что-то о детях, которых я не знал и знать не хотел. Мне надоела е
е болтовня, и я начинал злиться. Я не сказал ей о том, что меня не замечают, о
своем открытии, что я Ч квинтэссенция среднего... но, черт побери, она же мо
гла заметить, что что-то не так, и должна была меня спросить. Она должна был
а попытаться поговорить со мной, выяснить, что меня беспокоит, и попытать
ся подбодрить меня. Не должна была она притворяться, что все оТ кей.
Ч ...сначала эти родители доверяют нам своих детей, Ч говорила она, Ч а по
том они же пытаются нас учить, как...
Ч Мне не, интересно, Ч перебил я ее.
Она осеклась, моргнула.
Ч А?
Ч Мне глубоко плевать на весь твой детский сад.
Ее рот захлопнулся и искривился мрачной улыбкой. Она кивнула, будто случ
илось то, чего она ждала.
Ч Наконец-то, Ч сказала она. Ч Наконец-то ты сказал правду.
Ч Слушай, давай просто поедим с удовольствием.
Ч После этого?
Ч После чего? Мы что, не можем просто поесть и хорошо провести время?
Ч В молчании? Ты этого хочешь?
Ч Послушай...
Ч Нет, это ты послушай. Я не знаю, что с тобой творится, не знаю, что тебя пос
леднее время грызет...
Ч А если попытаться спросить?
Ч Я бы попыталась, если бы думала, что от этого будет толк. Но ты уже месяц и
ли больше живешь в своем собственном мире. Ты сидишь все время мрачный, ни
чего не говоришь, ничего не делаешь, только затыкаешь мне рот...
Ч Затыкаю тебе рот?
Ч Да! Каждый раз, когда я пытаюсь к тебе подойти, ты меня отталкиваешь...
Ч Я тебя отталкиваю?
Ч Когда мы последний раз были вместе? Ч Она смотрела на меня в упор. Ч Ко
гда ты последний раз пытался быть со мной?
Я оглядел ресторан, чувствуя неловкость.
Ч Не устраивай сцен, Ч попросил я.
Ч Сцен? А вот захочу и устрою. Я этих людей не знаю и никогда больше их не ув
ижу. Какое мне дело до того, что они подумают?
Ч Мне есть дело.
Ч А им Ч нет.
Она была права. Мы говорили на повышенных тонах и явно ссорились, но никто
на нас не посмотрел и не обратил ни малейшего внимания. Я решил, что это из
вежливости и от хорошего воспитания. Но голосок у меня в голове говорил, ч
то это я создал какое-то силовое поле, делающее нас невидимыми для окружа
ющих.
Ч Давай сначала доедим, Ч сказал я. Ч Поговорим об этом дома.
Ч Нет, сейчас.
Ч Сейчас я не хочу.
Она посмотрела на меня взглядом персонажа из мультфильма. В наигранном,
преувеличенном изумлении на ее лице я увидел рождение мысли, озарения.
Ч Тебя больше не интересуют наши отношения. Тебя больше не интересую я. Т
ебя не интересуем мы с тобой. Ты даже не хочешь защищать то, что у нас есть. В
се, что тебя интересует, Ч это ты сам.
Ч На самом деле это я стал тебе безразличен, Ч возразил я.
Ч Это неправда. Ты для меня значишь много и значил всегда. Но я для тебя ни
чего не значу.
Она смотрела на меня через стол, и от этого взгляда мне стало не только нел
овко, но и невыносимо грустно. Она смотрела на меня, как на незнакомца, буд
то она только что обнаружила, что меня клонировали и заменили бездушной
самозванной копией. Я видел на ее лице ощущение потери, я видел, как она гл
убоко ранена и одинока, и я хотел броситься к ней и схватить ее руки в свои,
и сказать ей, что я все тот же, каким был всегда, что я люблю ее и готов себя у
бить, если сказал или сделал что-нибудь, что сделало ей больно. Но что-то ме
ня удержало. Что-то не пустило. Я до смерти хотел исправить то, что сломало
сь между нами, но что-то заставило меня отвести глаза и уткнуться в тарелк
у.
И я взял вилку и стал есть.
Ч Боб? Ч позвала она.
Я глядел в тарелку.
Ч Боб? Ч Осторожно, вопросительно.
Я не ответил, продолжая есть. Она тоже взяла вилку и стала есть. Плавно и бе
сшумно официант убрал мою тарелку и заменил ее другой.
Август стал сентябрем.
Однажды утром я нашел у себя на столе конверт плотной бумаги. Это было ран
о, Дерек еще не пришел, и офис был мой. Я сел, взял конверт и уставился на стр
оки зачеркнутых адресов. Маршрут этого конверта за последний месяц был о
тражен на его поверхности различными чернилами с разными подписями, и я
вдруг понял, как я ненавижу свою работу. Просматривая список фамилий и от
делов, нацарапанный небрежными каракулями, я обнаружил, что тут нет ни од
ного человека, к которому я испытывал бы теплые чувства.
И еще до меня дошло, сколько я здесь уже торчу.
Три месяца.
Четверть года.
И скоро будет и полгода. Потом целый год. Потом два.
Я уронил конверт, не открывая, подавленный неимоверно. Так я сидел, глядя н
а противный пустой офис, потом потянулся к конверту, раскрыл и заглянул.
Визитные карточки.
Сотни карточек, целый белый блок в небольшой коробочке. На верхней я увид
ел свою фамилию и должность рядом с эмблемой “Отомейтед интерфейс”, адре
сом и номером почтового ящика компании.
Мои первые визитные карточки.
Я должен был быть доволен. Я должен был обрадоваться. Испытать какие-нибу
дь положительные эмоции. Но вместо того эта пачка карт наполнила меня ка
ким-то чувством, родственным ужасу. Они говорили о привязи, о том, что я Ч ч
асть корпорации, что я здесь надолго. Это было как подписать контракт, как
прилипнуть на клей, как взять на себя обязательство. Я чуть не завопил. Я ч
уть их не выбросил. Я хотел их отослать обратно.
Но ничего этого я не сделал.
А вытащил несколько карточек из коробки, переложил в свой бумажник, а ост
альные сунул в правый верхний ящик стола.
Ящик закрылся с металлическим щелчком, слишком громким и будто ставящим
точку.
Я понял, что смотрю на постоянно заедающую замочную скважину в середине
дверцы ящика. Вот это оно и есть. Вот это моя жизнь. Здесь я проведу лет соро
к своей жизни, потом выйду на пенсию, потом умру. Пессимистический взгляд
на ситуацию, может быть, излишне мелодраматический. Но по сути верный. Я зн
ал, что собой представляю. Я знал свою личность и возможности. Теоретичес
ки я мог сменить работу. Я даже мог вернуться в колледж и получить еще одну
степень. Возможностей много. Но я знал, что ничего из этого не случится. Я п
росто приспособлюсь к ситуации и буду так жить, как делал всегда. Я не был
инициатором, делателем, непоседой. Я был ведомым, я был инертным.
И так и пройдет моя жизнь.
Мысли вернулись к мечтам в начальной и средней школе, к моим планам стать
астронавтом, рок-звездой, кинорежиссером. Неужели у всех так бывает? Наве
рное, да. Ни один ребенок не хочет быть бюрократом, или технократом, или уп
равленцем среднего звена Ч или помощником координатора по межофисным
процедурам и документации фазы два.
На эти работы мы попадаем, когда умирают наши мечты.
И это то, чем они и были Ч мечтами. Мне не суждено было стать ни астронавто
м, ни рок-звездой, ни кинорежиссером. Я оказался там, где мне и место, стал те
м, кем должен был стать, и реальность этой ситуации угнетала меня сильнее
всего.
Дерек пришел точно в восемь, не заметил меня, как всегда, и тут же начал зво
нить по телефону. В девять позвонил Банке и сказал, что хочет видеть меня и
Стюарта, и я поднялся к нему в офис, и они оба долбили меня полчаса, объясня
я, насколько неудовлетворительна составленная мною документация по GeoComm.
Остаток дня я переписывал описание функций GeoComm, которое составил ранее.
Я вспомнил, что ровно пять лет назад начал ходить в колледж Бри. Как много
изменилось за эти пять лет. Тогда я был только что из школы, и будущее ждал
о меня. Теперь я неумолимо приближался к своему тридцатилетию, запертый
в клетке отвратительной работы, и жизнь моя уперлась в тупик.
Переписывая свои изменения на компьютере, я случайно нажал не ту клавишу
и угробил десять страниц работы. Я посмотрел на часы. Половина пятого. Пол
часа до конца дня. За полчаса мне никак не напечатать это все снова.
“Дошел до дна, Ч подумал я. Ч Уж хуже, чем теперь, ничего не случится”. Как
всегда, я ошибся.
Когда я вернулся, дома было темно и все еще пахло завтраком Ч подж
аренным хлебом, яйцами, апельсиновым соком. Я щелкнул выключателем.
В гостиной было пусто. Не в том смысле, что никого, а в том смысле, что и мебе
ли не было. Исчез диван и кофейный столик. Телевизор остался, но видеомагн
итофона не было. Фикуса и папоротника тоже не было. Стены остались голыми
Ч с них сняли все репродукции .
Я будто попал в иное измерение, в сумеречную зону. Слишком сильная
реакция? Возможно, но вид пустой квартиры так меня потряс, был таким неожи
данным, что я не мог выделить детали, только воспринимал ситуацию в целом,
и эта ситуация была столь ошеломляющей, что я ничего не понимал.
Хотя одну вещь я понял сразу.
Джейн ушла от меня.
Снимая на ходу галстук, я кинулся в кухню. И тут многого не хватало: тостер
а, кастрюль.
Записка на кухонном столе.
Записка?
Оцепенелый, я смотрел на клочок бумаги с моим именем. Это было никак не пох
оже на Джейн. Совсем не в ее характере. Она никогда так не делала. Если она б
ыла несчастна, если у нее бывали проблемы, она мне о них рассказывала, и мы
вместе спорили, ища выход. Она бы не могла просто собрать вещи и улизнуть,
оставив мне записку. Она бы не сдалась так легко. Она не могла уйти от меня,
от нас, от того, что было у нас общего.
Первое, что мне должно было бы прийти в голову Ч что ее забрали, похитили
те же люди, что ограбили нашу квартиру.
Но почему-то я знал, что это не так.
Джейн ушла от меня.
Не знаю, откуда я это знал, но знал. Может быть, я видел приближение этого, но
не хотел признавать. Я возвращался мыслью назад, вспоминая, как она говор
ила, что в совместных отношениях общение Ч это главное, что если даже дво
е любят друг друга, отношений не будет, если они не могут общаться. Я вспом
нил, как она все эти месяцы пыталась со мной говорить, пыталась разговори
ть меня, чтобы я рассказал ей, что меня беспокоит, что со мной творится.
Я вспомнил вечер в “Элизе”. С того вечера мы очень мало разговаривали. Нес
колько раз мы по этому поводу ссорились, она упрекала меня, что я скрываю с
вои чувства вместо того, чтобы открыться и разделить их с нею, а я лгал, что
нет у меня никаких чувств, чтобы ими делиться, что все у меня в порядке. Но д
аже наши ссоры были вялыми и тепловатыми, а не страстными битвами, как ран
ьше.
Я снова посмотрел на сложенный листок из блокнота с моим именем.
Может быть, она должна была мне сказать, что собирается уйти. Но мы действи
тельно мало разговаривали последнее время, и в этом контексте записка вп
олне имела смысл.
Я взял листок и развернул его.
Дорогой Боб!
Это самые трудные слова, которые мне приходилось в жизни писать.
А не хотела, чтобы так вышло, и я знаю, что это неправильно, но я не мо
гла бы сказать этого тебе в лицо. Я не могла бы через это пройти.
Я знаю, что ты думаешь. Я знаю, что ты чувствуешь. Я знаю, что ты серди
шься, и ты имеешь полнее право. Но у нас уже ничего не получится. Я это верте
ла так и этак, думая, не могли бы мы что-нибудь сделать, или нам расстаться н
а время вроде пробного развода, но я решила, что лучше будет сразу отрезат
ь. Сначала это будет тяжело (по крайней мере для меня), но я думаю, что в коне
чном счете это оптимальное решение.
А люблю тебя. Ты это знаешь. Но иногда одной любви мало. Чтобы были н
астоящие отношения, должно быть доверие и готовность делиться. У нас их н
ет. Может быть, никогда и не было Ч не знаю. Хотя, наверное, когда-то были.
Я не хочу никого винить. Это не твоя вина, что так вышло. И не моя. Это
наша общая вина. Но я знаю нас обоих. Я знаю себя, знаю тебя, и знаю, что если м
ы даже скажем, что попробуем все уладить, ничего не выйдет. Лучше простить
ся сейчас, пока не стало совсем плохо.
Боб, я никогда тебя не забуду. Ты всегда будешь частью моей души. Ты
первый человек, которого я любила, единственный человек, которого я люби
ла. Я всегда буду тебя помнить.
Я всегда буду тебя любить .
Прощай.
Под этим была ее подпись. Она подписалась полностью, именем и фамил
ией, и этот штрих официальности ранил меня больнее всего остального. Ска
зать, что я чувствовал внутри пустоту Ч штамп, но так это было. Боль была п
очти физической, неопределенная боль, не имеющая центра, мечущаяся между
головой и сердцем.
“Джейн Рейнольдс”.
Я снова посмотрел на записку у себя в руке. Когда я перечитал ее сно
ва, меня задел уже не только излишний формализм подписи. Все письмо было с
ухим и жестким. Слова и чувства были все на месте, но казались они знакомым
и и слишком уж готовыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
”, от “Черного Ангуса” и до “Дона Хосе” Ч рестораны, которые я осчастливи
л когда-либо своим посещением, не были оригинальными ресторанами, отража
ющими личность владельцев, а всегда типовыми корпоративными обжорками,
уютными надежностью своего единообразия. Когда мы вошли в дверь и я увид
ел элегантный декор, шикарных клиентов, я понял, что не знаю ни что здесь д
елать, ни как себя вести. Хотя мы оба с Джейн приоделись Ч она в парадном п
латье, я в том костюме, который был на мне в день интервью, мы среди этих люд
ей были не на своем месте. Мы были на пару десятков лет моложе их. И вместо т
ого, чтобы платить за еду нормально, мы используем этот дурацкий сертифи
кат. Я сунул руку в карман, ощупал ребристый край сертификата и подумал, вз
ял ли я достаточно денег на чаевые. Вдруг я пожалел, что мы сюда пошли.
Столик мы заказали заранее, еще за две недели, и нас должным образом усади
ли и выдали каллиграфически напечатанное дневное меню. Насколько я поня
л, выбирать нам не приходилось Ч нам предлагался дежурный ужин из неско
льких блюд, и я утвердительно кивнул официанту, возвращая ему карту. Так ж
е поступила и Джейн.
Ч Что будете пить, сэр? Ч спросил официант. Тут я впервые заметил карту в
ин на столе перед собой, и, не желая показаться таким невежественным, каки
м на самом деле был, я целую минуту его просматривал. Потом я поднял глаза
на Джейн, прося помощи, но юна лишь пожала плечами и отвернулась, и я ткнул
в одно из вин в середине списка.
Ч Очень хорошо, сэр.
Через пару минут принесли вино и первое блюдо Ч нечто вроде копченого л
осося. В мой бокал упала капля вина, и я ее попробовал, как показывали в фил
ьмах, потом кивнул официанту. Вино полилось в бокалы. И нас оставили одних.
Я посмотрел через стол на Джейн. Впервые больше чем за неделю мы ели вмест
е. Для этого были вполне уважительные причины: ей надо было навестить мат
ь, мне Ч отвезти автомобиль к “Зирсу” на проверку тормозов, ей Ч позаним
аться в библиотеке, но на самом деле мы просто избегали друг друга. Теперь
, глядя на нее, я не знал, что ей сказать. Любая попытка начать разговор буде
т именно этим Ч неуклюжим поиском темы. Та общность, которая была между н
ами раньше, та естественность, которая была в наших отношениях, исчезли. Д
о меня дошло, что я становился для нее таким же чужим, как для всех остальн
ых.
Джейн оглядела зал.
Ч Действительно приятное место, Ч сказала она.
Ч Да, Ч согласился я. Ч Действительно приятное.
Ничего другого я не мог придумать, только повторить ее слова.
Сервис был великолепен. К нашему столу, очевидно, был прикреплен виртуал
ьный взвод официантов, но они не нависали над нами, не создавали неловкос
ти. Когда кончалась одна перемена, официант молча и умело уносил посуду, з
аменяя ее следующим блюдом.
Заканчивая салат, Джейн допила бокал, и я налил ей второй.
Ч Я тебе рассказывала про мамочку Бобби Тетертона? Ч спросила она.
Я покачал головой, и она стала мне излагать историю конфликта с чересчур
заботливой мамашей, который произошел сегодня у них в детском саду.
Я слушал и думал, что, быть может, ничего страшного не происходит на самом
деле. Может быть, я все это вообразил. Джейн вела себя так, будто все было но
рмально, все хороню. Может быть, я только вообразил пролегшую между нами т
рещину. Нет.
Что-то все же случилось. Что-то между нами встало. Мы всегда делились своим
и проблемами, всегда обсуждали все наши трудности в колледже или на рабо
те. Я не был знаком с ее коллегами по детскому саду, но она их мне представи
ла, как живых, я знал их по имени, и мне было небезразлично, что делается у не
е на работе.
Но сейчас я блуждал где-то мыслями, пока Джейн вела свой рассказ о сегодня
шних несправедливостях.
А мне ее день был неинтересен. Я отключился, перестал слушать. У нас всегда
были отношения уравновешенные, отношения современные, и я всегда считал
ее работу и ее карьеру не менее важными, чем свои. Это не была риторика, не т
о, чтобы я заставлял себя так считать по обязанности, Ч так было на самом
деле. Ее жизнь была так же важна, как моя. Мы были равными.
Но больше у меня не было такого чувства. Ее проблемы стали ничтожно-мелки
ми по сравнению с моими.
Она трещала что-то о детях, которых я не знал и знать не хотел. Мне надоела е
е болтовня, и я начинал злиться. Я не сказал ей о том, что меня не замечают, о
своем открытии, что я Ч квинтэссенция среднего... но, черт побери, она же мо
гла заметить, что что-то не так, и должна была меня спросить. Она должна был
а попытаться поговорить со мной, выяснить, что меня беспокоит, и попытать
ся подбодрить меня. Не должна была она притворяться, что все оТ кей.
Ч ...сначала эти родители доверяют нам своих детей, Ч говорила она, Ч а по
том они же пытаются нас учить, как...
Ч Мне не, интересно, Ч перебил я ее.
Она осеклась, моргнула.
Ч А?
Ч Мне глубоко плевать на весь твой детский сад.
Ее рот захлопнулся и искривился мрачной улыбкой. Она кивнула, будто случ
илось то, чего она ждала.
Ч Наконец-то, Ч сказала она. Ч Наконец-то ты сказал правду.
Ч Слушай, давай просто поедим с удовольствием.
Ч После этого?
Ч После чего? Мы что, не можем просто поесть и хорошо провести время?
Ч В молчании? Ты этого хочешь?
Ч Послушай...
Ч Нет, это ты послушай. Я не знаю, что с тобой творится, не знаю, что тебя пос
леднее время грызет...
Ч А если попытаться спросить?
Ч Я бы попыталась, если бы думала, что от этого будет толк. Но ты уже месяц и
ли больше живешь в своем собственном мире. Ты сидишь все время мрачный, ни
чего не говоришь, ничего не делаешь, только затыкаешь мне рот...
Ч Затыкаю тебе рот?
Ч Да! Каждый раз, когда я пытаюсь к тебе подойти, ты меня отталкиваешь...
Ч Я тебя отталкиваю?
Ч Когда мы последний раз были вместе? Ч Она смотрела на меня в упор. Ч Ко
гда ты последний раз пытался быть со мной?
Я оглядел ресторан, чувствуя неловкость.
Ч Не устраивай сцен, Ч попросил я.
Ч Сцен? А вот захочу и устрою. Я этих людей не знаю и никогда больше их не ув
ижу. Какое мне дело до того, что они подумают?
Ч Мне есть дело.
Ч А им Ч нет.
Она была права. Мы говорили на повышенных тонах и явно ссорились, но никто
на нас не посмотрел и не обратил ни малейшего внимания. Я решил, что это из
вежливости и от хорошего воспитания. Но голосок у меня в голове говорил, ч
то это я создал какое-то силовое поле, делающее нас невидимыми для окружа
ющих.
Ч Давай сначала доедим, Ч сказал я. Ч Поговорим об этом дома.
Ч Нет, сейчас.
Ч Сейчас я не хочу.
Она посмотрела на меня взглядом персонажа из мультфильма. В наигранном,
преувеличенном изумлении на ее лице я увидел рождение мысли, озарения.
Ч Тебя больше не интересуют наши отношения. Тебя больше не интересую я. Т
ебя не интересуем мы с тобой. Ты даже не хочешь защищать то, что у нас есть. В
се, что тебя интересует, Ч это ты сам.
Ч На самом деле это я стал тебе безразличен, Ч возразил я.
Ч Это неправда. Ты для меня значишь много и значил всегда. Но я для тебя ни
чего не значу.
Она смотрела на меня через стол, и от этого взгляда мне стало не только нел
овко, но и невыносимо грустно. Она смотрела на меня, как на незнакомца, буд
то она только что обнаружила, что меня клонировали и заменили бездушной
самозванной копией. Я видел на ее лице ощущение потери, я видел, как она гл
убоко ранена и одинока, и я хотел броситься к ней и схватить ее руки в свои,
и сказать ей, что я все тот же, каким был всегда, что я люблю ее и готов себя у
бить, если сказал или сделал что-нибудь, что сделало ей больно. Но что-то ме
ня удержало. Что-то не пустило. Я до смерти хотел исправить то, что сломало
сь между нами, но что-то заставило меня отвести глаза и уткнуться в тарелк
у.
И я взял вилку и стал есть.
Ч Боб? Ч позвала она.
Я глядел в тарелку.
Ч Боб? Ч Осторожно, вопросительно.
Я не ответил, продолжая есть. Она тоже взяла вилку и стала есть. Плавно и бе
сшумно официант убрал мою тарелку и заменил ее другой.
Август стал сентябрем.
Однажды утром я нашел у себя на столе конверт плотной бумаги. Это было ран
о, Дерек еще не пришел, и офис был мой. Я сел, взял конверт и уставился на стр
оки зачеркнутых адресов. Маршрут этого конверта за последний месяц был о
тражен на его поверхности различными чернилами с разными подписями, и я
вдруг понял, как я ненавижу свою работу. Просматривая список фамилий и от
делов, нацарапанный небрежными каракулями, я обнаружил, что тут нет ни од
ного человека, к которому я испытывал бы теплые чувства.
И еще до меня дошло, сколько я здесь уже торчу.
Три месяца.
Четверть года.
И скоро будет и полгода. Потом целый год. Потом два.
Я уронил конверт, не открывая, подавленный неимоверно. Так я сидел, глядя н
а противный пустой офис, потом потянулся к конверту, раскрыл и заглянул.
Визитные карточки.
Сотни карточек, целый белый блок в небольшой коробочке. На верхней я увид
ел свою фамилию и должность рядом с эмблемой “Отомейтед интерфейс”, адре
сом и номером почтового ящика компании.
Мои первые визитные карточки.
Я должен был быть доволен. Я должен был обрадоваться. Испытать какие-нибу
дь положительные эмоции. Но вместо того эта пачка карт наполнила меня ка
ким-то чувством, родственным ужасу. Они говорили о привязи, о том, что я Ч ч
асть корпорации, что я здесь надолго. Это было как подписать контракт, как
прилипнуть на клей, как взять на себя обязательство. Я чуть не завопил. Я ч
уть их не выбросил. Я хотел их отослать обратно.
Но ничего этого я не сделал.
А вытащил несколько карточек из коробки, переложил в свой бумажник, а ост
альные сунул в правый верхний ящик стола.
Ящик закрылся с металлическим щелчком, слишком громким и будто ставящим
точку.
Я понял, что смотрю на постоянно заедающую замочную скважину в середине
дверцы ящика. Вот это оно и есть. Вот это моя жизнь. Здесь я проведу лет соро
к своей жизни, потом выйду на пенсию, потом умру. Пессимистический взгляд
на ситуацию, может быть, излишне мелодраматический. Но по сути верный. Я зн
ал, что собой представляю. Я знал свою личность и возможности. Теоретичес
ки я мог сменить работу. Я даже мог вернуться в колледж и получить еще одну
степень. Возможностей много. Но я знал, что ничего из этого не случится. Я п
росто приспособлюсь к ситуации и буду так жить, как делал всегда. Я не был
инициатором, делателем, непоседой. Я был ведомым, я был инертным.
И так и пройдет моя жизнь.
Мысли вернулись к мечтам в начальной и средней школе, к моим планам стать
астронавтом, рок-звездой, кинорежиссером. Неужели у всех так бывает? Наве
рное, да. Ни один ребенок не хочет быть бюрократом, или технократом, или уп
равленцем среднего звена Ч или помощником координатора по межофисным
процедурам и документации фазы два.
На эти работы мы попадаем, когда умирают наши мечты.
И это то, чем они и были Ч мечтами. Мне не суждено было стать ни астронавто
м, ни рок-звездой, ни кинорежиссером. Я оказался там, где мне и место, стал те
м, кем должен был стать, и реальность этой ситуации угнетала меня сильнее
всего.
Дерек пришел точно в восемь, не заметил меня, как всегда, и тут же начал зво
нить по телефону. В девять позвонил Банке и сказал, что хочет видеть меня и
Стюарта, и я поднялся к нему в офис, и они оба долбили меня полчаса, объясня
я, насколько неудовлетворительна составленная мною документация по GeoComm.
Остаток дня я переписывал описание функций GeoComm, которое составил ранее.
Я вспомнил, что ровно пять лет назад начал ходить в колледж Бри. Как много
изменилось за эти пять лет. Тогда я был только что из школы, и будущее ждал
о меня. Теперь я неумолимо приближался к своему тридцатилетию, запертый
в клетке отвратительной работы, и жизнь моя уперлась в тупик.
Переписывая свои изменения на компьютере, я случайно нажал не ту клавишу
и угробил десять страниц работы. Я посмотрел на часы. Половина пятого. Пол
часа до конца дня. За полчаса мне никак не напечатать это все снова.
“Дошел до дна, Ч подумал я. Ч Уж хуже, чем теперь, ничего не случится”. Как
всегда, я ошибся.
Когда я вернулся, дома было темно и все еще пахло завтраком Ч подж
аренным хлебом, яйцами, апельсиновым соком. Я щелкнул выключателем.
В гостиной было пусто. Не в том смысле, что никого, а в том смысле, что и мебе
ли не было. Исчез диван и кофейный столик. Телевизор остался, но видеомагн
итофона не было. Фикуса и папоротника тоже не было. Стены остались голыми
Ч с них сняли все репродукции .
Я будто попал в иное измерение, в сумеречную зону. Слишком сильная
реакция? Возможно, но вид пустой квартиры так меня потряс, был таким неожи
данным, что я не мог выделить детали, только воспринимал ситуацию в целом,
и эта ситуация была столь ошеломляющей, что я ничего не понимал.
Хотя одну вещь я понял сразу.
Джейн ушла от меня.
Снимая на ходу галстук, я кинулся в кухню. И тут многого не хватало: тостер
а, кастрюль.
Записка на кухонном столе.
Записка?
Оцепенелый, я смотрел на клочок бумаги с моим именем. Это было никак не пох
оже на Джейн. Совсем не в ее характере. Она никогда так не делала. Если она б
ыла несчастна, если у нее бывали проблемы, она мне о них рассказывала, и мы
вместе спорили, ища выход. Она бы не могла просто собрать вещи и улизнуть,
оставив мне записку. Она бы не сдалась так легко. Она не могла уйти от меня,
от нас, от того, что было у нас общего.
Первое, что мне должно было бы прийти в голову Ч что ее забрали, похитили
те же люди, что ограбили нашу квартиру.
Но почему-то я знал, что это не так.
Джейн ушла от меня.
Не знаю, откуда я это знал, но знал. Может быть, я видел приближение этого, но
не хотел признавать. Я возвращался мыслью назад, вспоминая, как она говор
ила, что в совместных отношениях общение Ч это главное, что если даже дво
е любят друг друга, отношений не будет, если они не могут общаться. Я вспом
нил, как она все эти месяцы пыталась со мной говорить, пыталась разговори
ть меня, чтобы я рассказал ей, что меня беспокоит, что со мной творится.
Я вспомнил вечер в “Элизе”. С того вечера мы очень мало разговаривали. Нес
колько раз мы по этому поводу ссорились, она упрекала меня, что я скрываю с
вои чувства вместо того, чтобы открыться и разделить их с нею, а я лгал, что
нет у меня никаких чувств, чтобы ими делиться, что все у меня в порядке. Но д
аже наши ссоры были вялыми и тепловатыми, а не страстными битвами, как ран
ьше.
Я снова посмотрел на сложенный листок из блокнота с моим именем.
Может быть, она должна была мне сказать, что собирается уйти. Но мы действи
тельно мало разговаривали последнее время, и в этом контексте записка вп
олне имела смысл.
Я взял листок и развернул его.
Дорогой Боб!
Это самые трудные слова, которые мне приходилось в жизни писать.
А не хотела, чтобы так вышло, и я знаю, что это неправильно, но я не мо
гла бы сказать этого тебе в лицо. Я не могла бы через это пройти.
Я знаю, что ты думаешь. Я знаю, что ты чувствуешь. Я знаю, что ты серди
шься, и ты имеешь полнее право. Но у нас уже ничего не получится. Я это верте
ла так и этак, думая, не могли бы мы что-нибудь сделать, или нам расстаться н
а время вроде пробного развода, но я решила, что лучше будет сразу отрезат
ь. Сначала это будет тяжело (по крайней мере для меня), но я думаю, что в коне
чном счете это оптимальное решение.
А люблю тебя. Ты это знаешь. Но иногда одной любви мало. Чтобы были н
астоящие отношения, должно быть доверие и готовность делиться. У нас их н
ет. Может быть, никогда и не было Ч не знаю. Хотя, наверное, когда-то были.
Я не хочу никого винить. Это не твоя вина, что так вышло. И не моя. Это
наша общая вина. Но я знаю нас обоих. Я знаю себя, знаю тебя, и знаю, что если м
ы даже скажем, что попробуем все уладить, ничего не выйдет. Лучше простить
ся сейчас, пока не стало совсем плохо.
Боб, я никогда тебя не забуду. Ты всегда будешь частью моей души. Ты
первый человек, которого я любила, единственный человек, которого я люби
ла. Я всегда буду тебя помнить.
Я всегда буду тебя любить .
Прощай.
Под этим была ее подпись. Она подписалась полностью, именем и фамил
ией, и этот штрих официальности ранил меня больнее всего остального. Ска
зать, что я чувствовал внутри пустоту Ч штамп, но так это было. Боль была п
очти физической, неопределенная боль, не имеющая центра, мечущаяся между
головой и сердцем.
“Джейн Рейнольдс”.
Я снова посмотрел на записку у себя в руке. Когда я перечитал ее сно
ва, меня задел уже не только излишний формализм подписи. Все письмо было с
ухим и жестким. Слова и чувства были все на месте, но казались они знакомым
и и слишком уж готовыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39