Мы
прошли короткий коридор и вышли наружу. Я застыл на ступенях крыльца, а ми
мо меня шел народ. На девственной До того траве были расставлены столы дл
я пикника. Откуда-то прикатили помост на колесах под красной крышей и пос
тавили у начала столов лицом к автостоянке. У длинных банкетных столов с
салатами, закусками и горячим вертелась группа занятых делом женщин. На
лужайке возле здания стояли контейнеры с банками прохладительных напи
тков и кубиками льда.
Я постоял, не очень зная, что мне теперь делать, то ли набрать себе чего пож
евать, то ли найти место и посидеть, пока остальные не начнут есть. С крыль
ца мне были видны зеленые пояса других компаний, и это было почти как загл
януть на задний двор к соседу. Вдруг эти здания стали огромными жилыми до
мами, зеленые пояса Ч их дворами, автостоянки Ч подъездными дорожками.
Большинство искало своих друзей, разыскивало места, но некоторые хватал
и тарелки и выстраивались за едой, к этим я и присоединился. Я взял банку к
ока-колы из контейнера и навалил себе на тарелку сосисок, фасоли с перцем,
картофельного салата и чипсов. Стол, за которым сидели Бэнкс, Стюарт, прог
раммисты, Хоуп, Вирджиния и Лоис, был весь занят, и для меня там Места не был
о. Я стал осматриваться, ища места за другими столами. Было несколько пуст
ых стульев у стола, занятого группой пожилых женщин, и туда я и направился
со своей тарелкой. На меня никто не смотрел, пока я шел, никто не тыкал паль
цем и не смеялся, никто меня никак не замечал. Я был абсолютно незаметен, я
полностью сливался с толпой. Но я не чувствовал слияния с этой толпой. Пут
ь никто не осознавал моего присутствия, зато я остро осознавал присутств
ие всех остальных.
Я добрался до стола и сел, улыбнувшись ближайшей соседке, но она смотрела
сквозь меня, и я понял, что мне придется есть в одиночестве и в молчании.
“Красивая музыка” Ч ублюдок или выкидыш компании “Музак” Ч звучала из
динамиков по обеим сторонам помоста. Это была не радиостанция, а запись, и
она была куда хуже, чем даже придушенное исполнение тех инструментальны
х тихих поп-хитов, которые мы слушали по сети здания каждый день.
На сцену залез рабочий в униформе и поставил там раскладной стол. На стол
он водрузил картонную коробку. Он сунул несколько проводов в задницу дин
амикам и поволок провода и мистера Микрофона, к которому они были подклю
чены, через всю сцену. Я смотрел на него, пока ел свою еду, радуясь, что есть
хотя бы куда девать глаза.
Через несколько минут под аплодисменты на сцену вспрыгнул человек, кото
рого я не знал, но который явно был известен почти всем собравшимся. Он пом
ахал толпе, нежно взял мистера Микрофона за шейку и начал речь.
Ч Итак, наступает момент, которого, я знаю, ждали вы все. Ты в особенности. Р
ой!
Он ткнул пальцем в лысеющего толстяка за ближайшим к сцене столиком, и вс
е засмеялись.
Ч Ага, Рой! Ч завопил кто-то.
Человек на сцене поднял руку:
Ч Поехали, ребята. В этом году мы решили так: сначала разыгрываем малые пр
изы, а потом наш главный приз Ч обед в самом утонченном и дорогом рестора
не графства Орандж Ч в “Элизе”!
Крики, свист, аплодисменты.
Я ел себе свою еду, а человек положил руку на ящик на столе и стал вытаскив
ать бумажки с нашими именами на призы Ч бесплатная помывка автомобиля,
бесплатный прокат видеокассеты, бесплатный гамбургер. Потом вышел глав
ный приз Ч обед в “Элизе”. Выиграл я.
Когда человек прочел мое имя, я не шевельнулся Ч мой мозг не воспринял ин
формацию. Когда он повторил мое имя, на этот раз с вопросительной интонац
ией, будто спрашивая, есть я здесь или меня нет, я встал. Сердце у меня стуча
ло и губы пересохли, когда я шел к сцене. Я ожидал молчания Ч меня здесь ни
кто не знал в конце концов, Ч но раздались вежливые аплодисменты, такие, к
оторые исполняются только потому, что надо, и выдаются незнакомым. Ни сви
стков, ни воплей. Принимая сертификат на подарок, я глянул на стол, за кото
рым сидел наш отдел и произнес “спасибо” в подставленного мистера Микро
фона. Секретарши и программисты вежливо похлопали, но Стюарт и Бэнкс хло
пать не стали. Стюарт сидел с мрачной физиономией.
Я поспешил со сцены и сел за свой стол. Никто из моих соседок на меня не пос
мотрел. Позже в этот же день Стюарт вызвал меня к себе.
Ч Я слышал, вы были на пикнике сотрудников и выиграли главный приз.
Слышал? Он там был!
Я кивнул и ничего не сказал.
Ч Кажется, вы чертову уйму рабочего времени тратите на светское общение
. Я бы считал, что при ваших сроках и том объеме работы, который вам полагае
тся выполнять, можно было бы чуть меньше проводить времени с приятелями
и чуть больше времени посвящать работе.
Я вытаращил глаза:
Ч Присутствие на пикнике было обязательным. Я бы не пошел, если бы...
Ч Но вы же в рабочие часы чертовски много болтаете со своими дружками, ра
зве не так?
Ч Какими дружками? Я никого здесь не знаю. Я приезжаю, делаю свою работу и
уезжаю домой.
Он чуть улыбнулся Ч невеселой жесткой улыбкой.
Ч Это ваша проблема, Джонс. Ваше отношение к работе. Если бы вы чуть больш
е вкладывали в вашу работу усердия и считали бы свою должность началом к
арьеры, а не просто бременем, вы могли бы чего-то в жизни достичь. Я считаю, ч
то вам надлежало бы чуть больше играть на команду.
Я даже отвечать не стал. Впервые я заметил, как пуст и гол офис Стюарта. Зде
сь не было ничего, выражающего вкусы или интересы его обладателя. Ни фото
графий в рамках на столе, ни безделушек или комнатных растений. Все пришп
иленные к доске объявлений бумажки Ч либо служебные записки, либо офици
альные извещения администрации компании. Стопка журналов на краю стола
состояла из компьютерных изданий, и адресом доставки был указан почтовы
й ящик компании.
Ч Джонс? Ч окликнул Стюарт. Ч Вы меня слышите?
Я кивнул.
Ч Почему вы не представили отчет о своей работе за последние две недели?
Я поднял удивленный взгляд.
Ч Вы же мне сами говорили, что я не должен представлять отчет каждые две н
едели. Вы сказали, что это требуется только от программистов.
По его губам скользнула тень улыбки.
Ч Это требование ясно указано в вашей должностной инструкции, которую,
я надеюсь, вы удосужитесь прочесть.
Ч Если бы я знал, что это требуется, я бы это сделал. Но вы специально мне ск
азали, что я не обязан этого делать.
Ч Обязаны.
Ч Тогда почему вы не сказали мне этого раньше? Почему ждали до сих пор?
Он уставился на меня злобным взглядом:
Ч Как я уверен, вы хорошо знаете, примерно через месяц я должен буду предс
тавить материалы вашей аттестации. Боюсь, что у меня нет другого выбора, к
роме как сообщить о вашем отрицательном отношении к работе и постоянном
нарушении субординации.
Нарушении субординации?
Это тебе не армия, твою мать. Я тебе не раб, фашист ты говенный.
Это я хотел сказать.
Но не сказал ничего.
Когда он закончил свою диатрибу, я вернулся в свой офис.
Дерек поднял на меня глаза, когда я вошел. Уже это было необычным. Но еще бо
лее странным было, что он со мной заговорил.
Ч Ты был на пикнике?
Я еще был на взводе от Стюарта и хотел угостить Дерека его же конфеткой Ч
игнорировать его и вести себя так, будто его здесь вообще нет. Но я не умел.
Ч Ага, Ч сказал я. Ч Был.
Ч Не знаешь, кто выиграл ресторан? Главный приз?
Шутит, что ли, старый идиот?
Ч Для нашей газеты, Ч пояснил он. Ч Меня просили составить список.
Ч Я выиграл, Ч медленно произнес я.
Он был удивлен.
Ч В самом деле? А чего же тогда ты не вышел его получить?
Ч Вышел. Вот он.
Я достал из кармана сертификат и помахал перед ним.
Ч А, Ч сказал он. И начал писать, потом посмотрел на меня. Ч Как твое имя? Э
то уже было смешно.
Ч Боб, Ч услышал я свой ответ.
Ч А фамилия?
Ч Джонс.
Он кивнул.
Ч Это будет в следующем выпуске газеты.
И он вернулся к своей работе.
Остаток дня он со мной не заговаривал.
Когда я вернулся, Джейн не было дома. На холодильнике висела записк
а, что она пошла в библиотеку подобрать литературу по методу Монтесори о
бучения детей дошкольного возраста. И хорошо. Я был не в настроении ни раз
говаривать, ни слушать. Хотел просто посидеть один и подумать.
Сунул замороженную пиццу в микроволновку.
После короткого разговора с Дереком я уже весь день не мог сосредоточить
ся на работе. Разложив перед собой бумаги, я прикинулся, что их читаю, но ду
мал в этот момент о чем угодно, только не о руководствах пользователя. Я вс
е вертел в голове то, что сказал Дерек, пытаясь найти признаки того, что он
шутил или меня разыгрывал, не желая поверить, что он и в самом деле не знал
моей фамилии. Пусть бы еще спросил, как она пишется. Тогда я мог бы успокои
ть себя мыслью, что он знает мою фамилию, только не знает, как ее записать.
Но этого не было.
Сколько бы я ни повторял этот разговор, как бы ни пытался анализировать, ч
то говорили мы оба, но вывод был один и тот же. Он не знал моего имени, хотя м
ы уже больше двух месяцев сидели в одном офисе. Он не видел, как я выиграл л
отерею, хотя я стоял на помосте у него перед глазами. Я был для него невиди
м.
Черт, может, поэтому он никогда со мной не заговаривал Ч просто не замеча
л моего присутствия.
Микроволновка звякнула, я вынул пиццу и бросил ее на тарелку. Налив себе с
такан молока, я прошел в гостиную, сел на диван и стал смотреть телевизор.
Я пытался есть и смотреть новости, не думая о том, что случилось. Подул на п
иццу, откусил. Том Брокау сообщал о результатах недавнего опроса по СПИД
у, серьезно глядя в камеру, и у него за спиной трепыхалось изображение кад
уцея. Он говорил:
Ч Согласно последним опросам “Нью-Йорк таймс” и “Эн-би-си”, средний амер
иканец считает... Средний американец.
Эта фраза ударила меня кувалдой по лбу. Средний американец.
Это я. Это я и есть.
Я уставился на Брокау. Было так, будто я заболел и мне успешно поставили ди
агноз, но не было того облегчения, которое должно сопровождать такой мед
ицинский успех, Описание было верным, но при этом слишком общим, слишком щ
адящим. В этих словах был подтекст, подразумевавший нормальность. А норм
альным я не был. Я был ординарным, но не просто ординарным. Я был экстраорд
инарным, ультра- ординарным, настолько ординарным, что ни др
узья меня не помнили, ни коллеги по работе не замечали.
Странное это было ощущение. Вернулся тот холодок вдоль спины, который пр
охватил меня, когда Лоис и Вирджиния утверждали, что я был на дне рождения
Стейси. Вся ситуация становилась чересчур бредовой. Одно дело Ч быть пр
осто средним типом. Совсем другое быть настолько... настолько пато
логически средним. Настолько таким же, как все, что меня даже нельз
я было отличить от фона. Что-то в этом было пугающее, почти сверхъестестве
нное.
Повинуясь импульсу, я протянул руку и взял со стола вчерашнюю газету. Там
я нашел раздел статистики и в нем Ч пять самых популярных фильмов после
днего уик-энда.
Это были те пять фильмов, которые я хотел посмотреть.
Я перевернул страницу посмотреть на десятку песен недели.
Это были те, которые мне сейчас нравились, расположенные в порядке моего
предпочтения.
Сердце у меня застучало. Я встал и подошел к полке рядом со стереоцентром.
Просмотрел свое собрание кассет и компакт-дисков, и понял, что это истори
я самых популярных альбомов последнего десятилетия. Это было безумие. Но
в этом был смысл.
Если уж я средний, значит, средний. Не только по внешности и как личность, н
о во всем. По всему списку. Может быть, это объясняло мое пристрастие к Зол
отой Середине, мою нерушимую веру в правило “умеренность во всем”. Никог
да в своей жизни я не доходил до крайностей. Ни в чем. Я никогда не ел ни слиш
ком много, ни слишком мало. Никогда не был самозабвенно жадным или самоза
бвенно щедрым. Никогда не был ни радикальным либералом, ни реакционным к
онсерватором. Не был ни гедонистом, ни аскетом, ни пьяницей, ни трезвенник
ом.
Никогда ни на чем не стоял до конца. Теоретически я знал, что неверно думат
ь, будто компромисс всегда является идеальным решением, что истина всегд
а посередине между двумя крайностями Ч не существует золотой середины
между правдой и неправдой, между добром и злом, Ч но при попытке принять л
юбое мелкое практическое решение я начинал мучительно колебаться межд
у разными возможностями и тупо застревал посередине, не способный опред
еленно и решительно стать на какую-нибудь сторону. Средний америк
анец.
Моя экстраординарная ординарность была не каким-то аспектом моей
личности, а самой ее сутью. Она объясняла, почему один я среди всех моих то
варищей никогда не задавал вопросов и не высказывал жалоб на результат л
юбых выборов или присуждения любых премий. Я всегда плыл строго по течен
ию в главной струе и никогда не оспаривал то, с чем было согласно большинс
тво. Это объясняло, почему никакие мои аргументы в школе или в колледже ни
когда не оставляли ни малейшего следа в потоке спора.
И еще это объясняло мое странное влечение к городу Ирвайну. Городу, где вс
е улицы и дома выглядели одинаково, где ассоциация домовладельцев не тер
пела никакого своеобразия во внешнем виде домов и ландшафтов. Там мне бы
ло уютно, там я был дома. Однородность манила меня, звала меня.
Но нелогично было бы считать, что раз я средний, то это делает меня невидим
ым, заставляет людей меня в упор не видеть. Или логично? Большинство людей
, если на то пошло, не являются исключительными. Они нормальные, средние. Н
о ведь их не игнорируют товарищи по работе, друзья, знакомые. Замечают вед
ь не только возвышенных или мерзавцев, не только индивидуальностей.
Но я был средним.
И я был незаметным.
Я пытался придумать какое-то действие или событие, которое опровергло бы
мою теорию, что-то, что я мог бы сделать, чтобы доказать, что я не полностью
ординарный. Я вспомнил, как в третьем классе меня изводили хулиганы. Ведь
тогда я не был средним, нет? Я достаточно выделялся, чтобы меня специально
выбрали как объект издевательств трое самых отчаянных ребят в школе. Одн
ажды они меня поймали на пути домой. Один из них держал меня, а двое других
снимали с меня штаны. Они потом стали играть со мной в “а ну-ка, отними”, пер
ебрасывая друг другу мои штаны, а я тщетно пытался их перехватить. Собрал
ась ржущая толпа, и в ней были девчонки, и почему-то именно это мне было при
ятно. Мне было приятно, что они видят меня без штанов.
Потом я это вспоминал, когда был уже подростком, когда занимался мастурб
ацией. Когда я вспоминал, как девчонки смотрели на мои усилия отобрать у х
улиганов свои штаны, возбуждение усиливалось.
Это ведь не нормально? Это не ординарно. Но я хватался за соломинку. У кажд
ого есть свои мелкие фантазии и отклонения.
И у меня их было наверняка среднее число. Даже мои неординарные пережива
ния были ординарными. Даже мои нерегулярности Ч регулярны.
Господи, даже имя у меня среднее. Боб Джонс. После Джона Смита это наверняк
а самое частое имя в телефонной книге.
Пицца у меня остыла, но я уже не был голоден. Уже не хотелось есть. Я посмотр
ел в телевизор Ч там какой-то репортер рассказывал о катастрофе с жертв
ами в Милуоки.
Большинство людей сейчас смотрят телевизор. Средний американец за ужин
ом смотрит новости.
Я встал и переключил канал на “Армейский госпиталь”. Потом отнес тарелку
в кухню, бросил остатки еды в мусорное ведро, тарелку в раковину и достал
из холодильника пиво. Мне хотелось надраться.
Пиво я принес обратно в гостиную, сел смотреть телевизор, пытаясь следит
ь за очередным эпизодом “Армейского госпиталя”, пытаясь не думать о себе
.
И заметил, что смех за кадром идет там, где мне смешнее всего.
Я выключил телевизор.
Джейн вернулась около девяти. Я уже уговорил шесть банок и мне стало если
не лучше, то хотя бы я не так зациклился на своих проблемах. Джейн посмотре
ла на меня, нахмурилась, прошла мимо меня и положила блокноты на кухонный
стол. Взяла сертификат оттуда, где я его оставил.
Ч Что это?
А я и забыл, что выиграл ужин. Я показал очередной банкой пива.
Ч Можешь меня поздравить. На работе была лотерея, и я выиграл.
Она прочла сертификат:
Ч “Элиз”?
Ч Ага.
Ч Потрясающе!
Ч Именно. Потрясающе.
Она снова нахмурилась.
Ч Да что с тобой?
Ч Ничего, Ч ответил я. Ч Просто ничего.
Я допил пиво, поставил банку на стол рядом с ее пустыми товарками и пошел в
туалет, где меня тут же и вывернуло.
На ужин в “Элиз” мы пошли через три недели. Дитя пригородов, я не пом
ню случая, чтобы я ел в нетиповых ресторанах. От “Макдональдса”
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
прошли короткий коридор и вышли наружу. Я застыл на ступенях крыльца, а ми
мо меня шел народ. На девственной До того траве были расставлены столы дл
я пикника. Откуда-то прикатили помост на колесах под красной крышей и пос
тавили у начала столов лицом к автостоянке. У длинных банкетных столов с
салатами, закусками и горячим вертелась группа занятых делом женщин. На
лужайке возле здания стояли контейнеры с банками прохладительных напи
тков и кубиками льда.
Я постоял, не очень зная, что мне теперь делать, то ли набрать себе чего пож
евать, то ли найти место и посидеть, пока остальные не начнут есть. С крыль
ца мне были видны зеленые пояса других компаний, и это было почти как загл
януть на задний двор к соседу. Вдруг эти здания стали огромными жилыми до
мами, зеленые пояса Ч их дворами, автостоянки Ч подъездными дорожками.
Большинство искало своих друзей, разыскивало места, но некоторые хватал
и тарелки и выстраивались за едой, к этим я и присоединился. Я взял банку к
ока-колы из контейнера и навалил себе на тарелку сосисок, фасоли с перцем,
картофельного салата и чипсов. Стол, за которым сидели Бэнкс, Стюарт, прог
раммисты, Хоуп, Вирджиния и Лоис, был весь занят, и для меня там Места не был
о. Я стал осматриваться, ища места за другими столами. Было несколько пуст
ых стульев у стола, занятого группой пожилых женщин, и туда я и направился
со своей тарелкой. На меня никто не смотрел, пока я шел, никто не тыкал паль
цем и не смеялся, никто меня никак не замечал. Я был абсолютно незаметен, я
полностью сливался с толпой. Но я не чувствовал слияния с этой толпой. Пут
ь никто не осознавал моего присутствия, зато я остро осознавал присутств
ие всех остальных.
Я добрался до стола и сел, улыбнувшись ближайшей соседке, но она смотрела
сквозь меня, и я понял, что мне придется есть в одиночестве и в молчании.
“Красивая музыка” Ч ублюдок или выкидыш компании “Музак” Ч звучала из
динамиков по обеим сторонам помоста. Это была не радиостанция, а запись, и
она была куда хуже, чем даже придушенное исполнение тех инструментальны
х тихих поп-хитов, которые мы слушали по сети здания каждый день.
На сцену залез рабочий в униформе и поставил там раскладной стол. На стол
он водрузил картонную коробку. Он сунул несколько проводов в задницу дин
амикам и поволок провода и мистера Микрофона, к которому они были подклю
чены, через всю сцену. Я смотрел на него, пока ел свою еду, радуясь, что есть
хотя бы куда девать глаза.
Через несколько минут под аплодисменты на сцену вспрыгнул человек, кото
рого я не знал, но который явно был известен почти всем собравшимся. Он пом
ахал толпе, нежно взял мистера Микрофона за шейку и начал речь.
Ч Итак, наступает момент, которого, я знаю, ждали вы все. Ты в особенности. Р
ой!
Он ткнул пальцем в лысеющего толстяка за ближайшим к сцене столиком, и вс
е засмеялись.
Ч Ага, Рой! Ч завопил кто-то.
Человек на сцене поднял руку:
Ч Поехали, ребята. В этом году мы решили так: сначала разыгрываем малые пр
изы, а потом наш главный приз Ч обед в самом утонченном и дорогом рестора
не графства Орандж Ч в “Элизе”!
Крики, свист, аплодисменты.
Я ел себе свою еду, а человек положил руку на ящик на столе и стал вытаскив
ать бумажки с нашими именами на призы Ч бесплатная помывка автомобиля,
бесплатный прокат видеокассеты, бесплатный гамбургер. Потом вышел глав
ный приз Ч обед в “Элизе”. Выиграл я.
Когда человек прочел мое имя, я не шевельнулся Ч мой мозг не воспринял ин
формацию. Когда он повторил мое имя, на этот раз с вопросительной интонац
ией, будто спрашивая, есть я здесь или меня нет, я встал. Сердце у меня стуча
ло и губы пересохли, когда я шел к сцене. Я ожидал молчания Ч меня здесь ни
кто не знал в конце концов, Ч но раздались вежливые аплодисменты, такие, к
оторые исполняются только потому, что надо, и выдаются незнакомым. Ни сви
стков, ни воплей. Принимая сертификат на подарок, я глянул на стол, за кото
рым сидел наш отдел и произнес “спасибо” в подставленного мистера Микро
фона. Секретарши и программисты вежливо похлопали, но Стюарт и Бэнкс хло
пать не стали. Стюарт сидел с мрачной физиономией.
Я поспешил со сцены и сел за свой стол. Никто из моих соседок на меня не пос
мотрел. Позже в этот же день Стюарт вызвал меня к себе.
Ч Я слышал, вы были на пикнике сотрудников и выиграли главный приз.
Слышал? Он там был!
Я кивнул и ничего не сказал.
Ч Кажется, вы чертову уйму рабочего времени тратите на светское общение
. Я бы считал, что при ваших сроках и том объеме работы, который вам полагае
тся выполнять, можно было бы чуть меньше проводить времени с приятелями
и чуть больше времени посвящать работе.
Я вытаращил глаза:
Ч Присутствие на пикнике было обязательным. Я бы не пошел, если бы...
Ч Но вы же в рабочие часы чертовски много болтаете со своими дружками, ра
зве не так?
Ч Какими дружками? Я никого здесь не знаю. Я приезжаю, делаю свою работу и
уезжаю домой.
Он чуть улыбнулся Ч невеселой жесткой улыбкой.
Ч Это ваша проблема, Джонс. Ваше отношение к работе. Если бы вы чуть больш
е вкладывали в вашу работу усердия и считали бы свою должность началом к
арьеры, а не просто бременем, вы могли бы чего-то в жизни достичь. Я считаю, ч
то вам надлежало бы чуть больше играть на команду.
Я даже отвечать не стал. Впервые я заметил, как пуст и гол офис Стюарта. Зде
сь не было ничего, выражающего вкусы или интересы его обладателя. Ни фото
графий в рамках на столе, ни безделушек или комнатных растений. Все пришп
иленные к доске объявлений бумажки Ч либо служебные записки, либо офици
альные извещения администрации компании. Стопка журналов на краю стола
состояла из компьютерных изданий, и адресом доставки был указан почтовы
й ящик компании.
Ч Джонс? Ч окликнул Стюарт. Ч Вы меня слышите?
Я кивнул.
Ч Почему вы не представили отчет о своей работе за последние две недели?
Я поднял удивленный взгляд.
Ч Вы же мне сами говорили, что я не должен представлять отчет каждые две н
едели. Вы сказали, что это требуется только от программистов.
По его губам скользнула тень улыбки.
Ч Это требование ясно указано в вашей должностной инструкции, которую,
я надеюсь, вы удосужитесь прочесть.
Ч Если бы я знал, что это требуется, я бы это сделал. Но вы специально мне ск
азали, что я не обязан этого делать.
Ч Обязаны.
Ч Тогда почему вы не сказали мне этого раньше? Почему ждали до сих пор?
Он уставился на меня злобным взглядом:
Ч Как я уверен, вы хорошо знаете, примерно через месяц я должен буду предс
тавить материалы вашей аттестации. Боюсь, что у меня нет другого выбора, к
роме как сообщить о вашем отрицательном отношении к работе и постоянном
нарушении субординации.
Нарушении субординации?
Это тебе не армия, твою мать. Я тебе не раб, фашист ты говенный.
Это я хотел сказать.
Но не сказал ничего.
Когда он закончил свою диатрибу, я вернулся в свой офис.
Дерек поднял на меня глаза, когда я вошел. Уже это было необычным. Но еще бо
лее странным было, что он со мной заговорил.
Ч Ты был на пикнике?
Я еще был на взводе от Стюарта и хотел угостить Дерека его же конфеткой Ч
игнорировать его и вести себя так, будто его здесь вообще нет. Но я не умел.
Ч Ага, Ч сказал я. Ч Был.
Ч Не знаешь, кто выиграл ресторан? Главный приз?
Шутит, что ли, старый идиот?
Ч Для нашей газеты, Ч пояснил он. Ч Меня просили составить список.
Ч Я выиграл, Ч медленно произнес я.
Он был удивлен.
Ч В самом деле? А чего же тогда ты не вышел его получить?
Ч Вышел. Вот он.
Я достал из кармана сертификат и помахал перед ним.
Ч А, Ч сказал он. И начал писать, потом посмотрел на меня. Ч Как твое имя? Э
то уже было смешно.
Ч Боб, Ч услышал я свой ответ.
Ч А фамилия?
Ч Джонс.
Он кивнул.
Ч Это будет в следующем выпуске газеты.
И он вернулся к своей работе.
Остаток дня он со мной не заговаривал.
Когда я вернулся, Джейн не было дома. На холодильнике висела записк
а, что она пошла в библиотеку подобрать литературу по методу Монтесори о
бучения детей дошкольного возраста. И хорошо. Я был не в настроении ни раз
говаривать, ни слушать. Хотел просто посидеть один и подумать.
Сунул замороженную пиццу в микроволновку.
После короткого разговора с Дереком я уже весь день не мог сосредоточить
ся на работе. Разложив перед собой бумаги, я прикинулся, что их читаю, но ду
мал в этот момент о чем угодно, только не о руководствах пользователя. Я вс
е вертел в голове то, что сказал Дерек, пытаясь найти признаки того, что он
шутил или меня разыгрывал, не желая поверить, что он и в самом деле не знал
моей фамилии. Пусть бы еще спросил, как она пишется. Тогда я мог бы успокои
ть себя мыслью, что он знает мою фамилию, только не знает, как ее записать.
Но этого не было.
Сколько бы я ни повторял этот разговор, как бы ни пытался анализировать, ч
то говорили мы оба, но вывод был один и тот же. Он не знал моего имени, хотя м
ы уже больше двух месяцев сидели в одном офисе. Он не видел, как я выиграл л
отерею, хотя я стоял на помосте у него перед глазами. Я был для него невиди
м.
Черт, может, поэтому он никогда со мной не заговаривал Ч просто не замеча
л моего присутствия.
Микроволновка звякнула, я вынул пиццу и бросил ее на тарелку. Налив себе с
такан молока, я прошел в гостиную, сел на диван и стал смотреть телевизор.
Я пытался есть и смотреть новости, не думая о том, что случилось. Подул на п
иццу, откусил. Том Брокау сообщал о результатах недавнего опроса по СПИД
у, серьезно глядя в камеру, и у него за спиной трепыхалось изображение кад
уцея. Он говорил:
Ч Согласно последним опросам “Нью-Йорк таймс” и “Эн-би-си”, средний амер
иканец считает... Средний американец.
Эта фраза ударила меня кувалдой по лбу. Средний американец.
Это я. Это я и есть.
Я уставился на Брокау. Было так, будто я заболел и мне успешно поставили ди
агноз, но не было того облегчения, которое должно сопровождать такой мед
ицинский успех, Описание было верным, но при этом слишком общим, слишком щ
адящим. В этих словах был подтекст, подразумевавший нормальность. А норм
альным я не был. Я был ординарным, но не просто ординарным. Я был экстраорд
инарным, ультра- ординарным, настолько ординарным, что ни др
узья меня не помнили, ни коллеги по работе не замечали.
Странное это было ощущение. Вернулся тот холодок вдоль спины, который пр
охватил меня, когда Лоис и Вирджиния утверждали, что я был на дне рождения
Стейси. Вся ситуация становилась чересчур бредовой. Одно дело Ч быть пр
осто средним типом. Совсем другое быть настолько... настолько пато
логически средним. Настолько таким же, как все, что меня даже нельз
я было отличить от фона. Что-то в этом было пугающее, почти сверхъестестве
нное.
Повинуясь импульсу, я протянул руку и взял со стола вчерашнюю газету. Там
я нашел раздел статистики и в нем Ч пять самых популярных фильмов после
днего уик-энда.
Это были те пять фильмов, которые я хотел посмотреть.
Я перевернул страницу посмотреть на десятку песен недели.
Это были те, которые мне сейчас нравились, расположенные в порядке моего
предпочтения.
Сердце у меня застучало. Я встал и подошел к полке рядом со стереоцентром.
Просмотрел свое собрание кассет и компакт-дисков, и понял, что это истори
я самых популярных альбомов последнего десятилетия. Это было безумие. Но
в этом был смысл.
Если уж я средний, значит, средний. Не только по внешности и как личность, н
о во всем. По всему списку. Может быть, это объясняло мое пристрастие к Зол
отой Середине, мою нерушимую веру в правило “умеренность во всем”. Никог
да в своей жизни я не доходил до крайностей. Ни в чем. Я никогда не ел ни слиш
ком много, ни слишком мало. Никогда не был самозабвенно жадным или самоза
бвенно щедрым. Никогда не был ни радикальным либералом, ни реакционным к
онсерватором. Не был ни гедонистом, ни аскетом, ни пьяницей, ни трезвенник
ом.
Никогда ни на чем не стоял до конца. Теоретически я знал, что неверно думат
ь, будто компромисс всегда является идеальным решением, что истина всегд
а посередине между двумя крайностями Ч не существует золотой середины
между правдой и неправдой, между добром и злом, Ч но при попытке принять л
юбое мелкое практическое решение я начинал мучительно колебаться межд
у разными возможностями и тупо застревал посередине, не способный опред
еленно и решительно стать на какую-нибудь сторону. Средний америк
анец.
Моя экстраординарная ординарность была не каким-то аспектом моей
личности, а самой ее сутью. Она объясняла, почему один я среди всех моих то
варищей никогда не задавал вопросов и не высказывал жалоб на результат л
юбых выборов или присуждения любых премий. Я всегда плыл строго по течен
ию в главной струе и никогда не оспаривал то, с чем было согласно большинс
тво. Это объясняло, почему никакие мои аргументы в школе или в колледже ни
когда не оставляли ни малейшего следа в потоке спора.
И еще это объясняло мое странное влечение к городу Ирвайну. Городу, где вс
е улицы и дома выглядели одинаково, где ассоциация домовладельцев не тер
пела никакого своеобразия во внешнем виде домов и ландшафтов. Там мне бы
ло уютно, там я был дома. Однородность манила меня, звала меня.
Но нелогично было бы считать, что раз я средний, то это делает меня невидим
ым, заставляет людей меня в упор не видеть. Или логично? Большинство людей
, если на то пошло, не являются исключительными. Они нормальные, средние. Н
о ведь их не игнорируют товарищи по работе, друзья, знакомые. Замечают вед
ь не только возвышенных или мерзавцев, не только индивидуальностей.
Но я был средним.
И я был незаметным.
Я пытался придумать какое-то действие или событие, которое опровергло бы
мою теорию, что-то, что я мог бы сделать, чтобы доказать, что я не полностью
ординарный. Я вспомнил, как в третьем классе меня изводили хулиганы. Ведь
тогда я не был средним, нет? Я достаточно выделялся, чтобы меня специально
выбрали как объект издевательств трое самых отчаянных ребят в школе. Одн
ажды они меня поймали на пути домой. Один из них держал меня, а двое других
снимали с меня штаны. Они потом стали играть со мной в “а ну-ка, отними”, пер
ебрасывая друг другу мои штаны, а я тщетно пытался их перехватить. Собрал
ась ржущая толпа, и в ней были девчонки, и почему-то именно это мне было при
ятно. Мне было приятно, что они видят меня без штанов.
Потом я это вспоминал, когда был уже подростком, когда занимался мастурб
ацией. Когда я вспоминал, как девчонки смотрели на мои усилия отобрать у х
улиганов свои штаны, возбуждение усиливалось.
Это ведь не нормально? Это не ординарно. Но я хватался за соломинку. У кажд
ого есть свои мелкие фантазии и отклонения.
И у меня их было наверняка среднее число. Даже мои неординарные пережива
ния были ординарными. Даже мои нерегулярности Ч регулярны.
Господи, даже имя у меня среднее. Боб Джонс. После Джона Смита это наверняк
а самое частое имя в телефонной книге.
Пицца у меня остыла, но я уже не был голоден. Уже не хотелось есть. Я посмотр
ел в телевизор Ч там какой-то репортер рассказывал о катастрофе с жертв
ами в Милуоки.
Большинство людей сейчас смотрят телевизор. Средний американец за ужин
ом смотрит новости.
Я встал и переключил канал на “Армейский госпиталь”. Потом отнес тарелку
в кухню, бросил остатки еды в мусорное ведро, тарелку в раковину и достал
из холодильника пиво. Мне хотелось надраться.
Пиво я принес обратно в гостиную, сел смотреть телевизор, пытаясь следит
ь за очередным эпизодом “Армейского госпиталя”, пытаясь не думать о себе
.
И заметил, что смех за кадром идет там, где мне смешнее всего.
Я выключил телевизор.
Джейн вернулась около девяти. Я уже уговорил шесть банок и мне стало если
не лучше, то хотя бы я не так зациклился на своих проблемах. Джейн посмотре
ла на меня, нахмурилась, прошла мимо меня и положила блокноты на кухонный
стол. Взяла сертификат оттуда, где я его оставил.
Ч Что это?
А я и забыл, что выиграл ужин. Я показал очередной банкой пива.
Ч Можешь меня поздравить. На работе была лотерея, и я выиграл.
Она прочла сертификат:
Ч “Элиз”?
Ч Ага.
Ч Потрясающе!
Ч Именно. Потрясающе.
Она снова нахмурилась.
Ч Да что с тобой?
Ч Ничего, Ч ответил я. Ч Просто ничего.
Я допил пиво, поставил банку на стол рядом с ее пустыми товарками и пошел в
туалет, где меня тут же и вывернуло.
На ужин в “Элиз” мы пошли через три недели. Дитя пригородов, я не пом
ню случая, чтобы я ел в нетиповых ресторанах. От “Макдональдса”
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39