Часом позже у меня началась сытая отрыжка, которую я старательно
пытался скрыть.
- Маргрета, я сегодня уже говорил, что люблю тебя?
- Говорил, но уже давно.
- Обожаю. Ты не только прекрасна и отличаешься божественными
пропорциями, ты еще и дивно готовишь.
- Благодарю вас, сэр.
- Не угодно ли вам, чтобы я восхитился еще и вашим интеллектуальным
совершенством?
- Не обязательно. Нет.
- Как угодно. Если передумаешь, скажи. Перестань возиться с остатками
- я все подчищу попозже. Ляг рядышком и объясни, почему ты продолжаешь
жить со мной? Вряд ли тебе нравится, как я готовлю. А может быть, потому,
что я лучший мойщик посуды на всем западном побережье Мексики?
- Именно.
Она убирала остатки ленча до тех пор, пока место нашего пикника не
было приведено в девственное состояние, а все, что осталось - оказалось в
корзинке, готовой вернуться к Аманде.
Потом она легла рядом со мной, положила мне под шею руку и вдруг с
тревогой подняла голову.
- Что это?
- О чем ты?..
Я прислушался. Отдаленный гул нарастал, будто тяжелый грузовой состав
делал где-то совсем рядом крутой поворот. Но ближайшие железные дороги
проходили севернее - на Чиуауа и южнее - на Гвадалахару, то есть очень,
очень далеко от полуострова Масатлан.
Гул нарастал. Вздрогнула земля. Маргрета села.
- Алек, я боюсь.
- Не бойся, родная. Я с тобой.
Я притянул ее к себе и прижал крепко-крепко. Казавшаяся раньше
незыблемой земля ходила под нами ходуном, а ревущий гул вырос до
невообразимых масштабов.

Если вам приходилось попадать в землетрясение, хотя бы слабенькое, то
вы поймете наши чувства лучше, чем если бы я попробовал передать их
словами. Если же не попадали, то все равно мне не поверите, и чем точнее я
попытаюсь вам их описать, тем больше вероятности, что вы не поверите мне
ни на грош.
Самое худшее в землетрясении то, что, оказывается, не существует
ничего прочного, за что можно ухватиться... а самое поразительное - шум,
чудовищная какофония множества самых разнообразных звуков: треск
переламывающихся под вами камней, грохот рушащихся зданий, испуганные
вопли, плач раненых и потерявшихся, вой и лай животных, которые не могут
осмыслить происходящее.
И так без конца.
Это длилось целую вечность - наконец главный удар настиг нас, и город
рухнул.
Я слышал все это. Грохот, который, казалось, уже не мог стать громче,
внезапно вырос во много раз. Мне удалось приподняться на локте и взглянуть
на город. Купол собора лопнул как мыльный пузырь.
- О Марга! Взгляни! Нет, не смотри - это слишком страшно!
Она привстала, не проронив ни слова; ее лицо было лишено всякого
выражения. Продолжая обнимать Маргрету, я бросил взгляд на полуостров -
туда, за Cerro Vigia - на маяк.
Он медленно наклонился.
Я видел, как маяк сломался почти пополам, а затем не спеша, с
каким-то странным достоинством, рухнул.
За городом я видел стоящие на якорях aeroplanos береговой охраны. Они
отплясывали неистовый танец. Новый черпнул воду крылом, его захлестнуло -
и я потерял его из виду, так как над городом встало густое облако от тысяч
и тысяч тонн размолотых в пыль кирпичей и цемента.
Я глазами поискал наш ресторан и нашел его: el Restautante "Pancho
Villa". И в этот самый момент стена, на которой красовалась вывеска,
выгнулась и рухнула на улицу. Облако пыли застлало все вокруг.
- Маргрета! Его нет! Ресторана "Панчо Вилья"! - показал я.
- Ничего не вижу.
- Его больше не существует, говорю тебе! Разрушен! Благодарю тебя,
Боже, ни Аманды, ни девочек там сегодня не было.
- Да, Алек, это когда-нибудь кончится?
Внезапно все кончилось - даже более внезапно, чем началось. Чудом
исчезла пыль; не было слышно ни шума, ни криков раненых и умирающих, ни
воя животных.
Маяк возвышался там, где и должен был возвышаться. Я взглянул налево,
надеясь увидеть стоящие на якорях aeroplanos, - и ничего не увидел. Не
было даже вбитых в дно свай, к которым они крепились. Я взглянул на город
- все спокойно. Собор цел и невредим и по-прежнему прекрасен.
Я поискал глазами вывеску "Панчо Вилья".
И не нашел ее. Здание на углу, которое показалось мне знакомым, было,
но выглядело иначе, окна тоже казались другими.
- Марга, где же ресторан?
- Не знаю. Алек, что происходит?
- Снова они, - сказал я с горечью. - Мир вновь изменился.
Землетрясение кончилось, но это не тот город, где мы жили. Он похож на
него, но другой.
Я был прав лишь отчасти. Мы еще не решили, спуститься ли нам, когда
снова послышался гул. Потом последовал толчок. Затем гул многократно
возрос, земля затряслась - и этот город _т_о_ж_е_ рухнул. Опять я увидел,
как сломался и упал высокий маяк. Опять собор как бы осел сам в себя.
Опять поднялись клубы пыли, опять послышались крики и вой.
Я поднял сжатые кулаки и погрозил небу.
- Проклятие Господне! _Х_в_а_т_и_т_! Дважды - это уже перебор!
И гром не убил меня.

13
Видел я все дела, какие делаются под солнцем,
и вот, все - суета и томление духа!
Книга Екклесиаста 1, 14
Я хочу лишь кратко коснуться трех последующих дней - уж очень мало
хорошего было в них. "И была кровь на улицах и пыль". Те из нас, кто
остался в живых, не был ранен, не потерял рассудок от горя, не впал в
апатию или в истерику, не обессилел, короче говоря, горсточка - там и сям
копались в развалинах, стараясь отыскать живых под грудами кирпичей,
камней и известки. Но можно ли разгрести голыми руками тонны камня?
И что можно сделать, когда, добравшись до них, вдруг обнаруживаешь,
что опоздал, что поздно было уже в тот самый миг, когда ты принялся за
дело? Услыхав жалобный писк, напоминавший мяуканье котенка, мы стали с
величайшей осторожностью копать, стараясь не надавливать на то, что лежало
внизу, аккуратно растаскивать камни, чтобы не причинять лишних страданий
засыпанному существу. В конце концов мы добрались до источника звука. Им
оказалось только что испустившее дух дитя. Таз проломлен, полголовы
раздавлено. "Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень". Я
отвернулся, и меня вырвало. Никогда больше не стану читать псалом сто
тридцать седьмой [ошибка: речь идет о псалме 136].
Ночь мы провели на нижнем склоне Снежного холма. Когда солнце зашло,
мы волей-неволей прекратили работу. Темнота делала ее бесполезной. К тому
же настало время мародеров. Я глубоко убежден, что каждый мародер -
потенциальный насильник и убийца. Я был готов умереть за Маргрету, если
нужно, - однако не имел ни малейшего желания умирать храбро, но без толку,
в схватке, которой можно избежать.
На следующее утро прибыла мексиканская армия. Мы мало чего достигли
до ее прихода, просто опять, как вчера, немного разгребли руины. Не стоит
говорить о том, что мы там находили. Солдаты положили этому конец. Всех
штатских согнали на полуостров, подальше от разрушенного города, к
железнодорожной станции за рекой. Там мы и ждали - новоиспеченные вдовы,
мужья, только что лишившиеся жен, осиротевшие дети, изувеченные на
самодельных носилках, раненые, но не потерявшие способности двигаться,
люди без видимых ранений, но с пустым взором и безмолвные. Маргрете и мне
повезло; мы были лишь голодны, хотели пить и перепачкались, нас с ног до
головы покрывали синяки, которые мы набили, валяясь на земле во время
землетрясения. Поправка: во время двух землетрясений.
Приходилось ли кому-нибудь испытать _д_в_а_ землетрясения подряд?
Я не рисковал расспрашивать об этом. По-моему, я был уникальнейшим
свидетелем смены миров, причем Маргрета дважды переносилась со мной, так
как каждый раз я крепко прижимал ее к себе. Были ли еще жертвы переноса?
Не было ли на "Конунге Кнуте" таких, кто держал язык за зубами так же
старательно, как я? Как спросить? "Извините, амиго, но это тот самый
город, который был тут вчера?"
После того как мы прождали на железнодорожной станции часа два,
подъехала армейская цистерна с водой и каждому беженцу выдали по жестяной
кружке воды. Солдат с примкнутым штыком наводил в очереди порядок. Перед
самым заходом солнца машина опять вернулась с водой и буханками хлеба.
Маргрета и я получили четверть буханки на двоих. Примерно тогда же на
станцию задним ходом подали поезд и вооруженные люди стали загружать его
нами, по мере того как из вагонов выгружали грузы. Марге и мне опять
повезло: нас втиснули в пассажирский вагон - большинство остальных попали
в товарные.
Поезд пошел на север. Нас не спрашивали, хотим мы туда ехать или нет;
у нас не требовали денег за проезд; Масатлан эвакуировали целиком.
До тех пор пока не восстановят систему водоснабжения, Масатлан будет
принадлежать только крысам и мертвецам.
Нет смысла описывать наше путешествие. Поезд шел, мы страдали.
Железнодорожная линия в Гуаймасе круто поворачивала от моря в глубь
материка, а потом тянулась через Сонору до Аризоны - дивно красивая
местность, если бы мы были в состоянии любоваться ею. Мы спали, сколько
могли, и притворялись спящими все остальное время. Каждый раз, когда поезд
останавливался, кто-то выходил, хотя полиция старалась загонять всех
обратно. Когда мы добрались до Ногалеса (Сонора), поезд наполовину
опустел. Остальные, видно, собирались ехать до того Ногалеса, что в
Аризоне. Среди них были и мы.
Мы достигли государственной границы после полудня, спустя трое суток
после землетрясения.
Нас согнали в здание контрольно-пропускного пункта, расположенного
сразу же за линией границы, и человек в форме произнес речь по-испански:
- Привет вам, амигос! Соединенные Штаты рады помочь своему соседу в
дни испытаний, и иммиграционная служба США упростила процедуру, с тем
чтобы мы могли позаботиться о вас поскорее. Сначала мы должны просить вас
всех пройти обработку против вшивости, затем вам выдадут "зеленые карты"
[вид на жительство в США] сверх квоты, чтобы вы могли наниматься на любую
работу по всей территории Соединенных Штатов. Агентов по найму, которые
помогут вам, вы найдете сразу же, как выйдете из здания. Там же развернуты
походные кухни. Если вы голодны, подходите и получайте первую трапезу, как
гости Дяди Сэма! Добро пожаловать в Los Estados Unidos! [Соединенные Штаты
(исп.)]
Некоторые стали задавать вопросы, а мы с Маргретой сразу же поспешили
к дверям, ведущим в "вошебойку". Мне было отвратительно само название этой
санитарной процедуры. Требование пройти обработку против вшивости
подразумевало, что мы завшивели. Мы были грязны и оборванны - это так, да
у меня еще отросла трехдневная щетина... Но вшивость?!
А может, вши и были? После суток ползания по развалинам и двух суток,
проведенных среди других немытых людей в вагоне, тоже отнюдь не
отличавшихся чистотой, мог ли я поручиться, что на мне нет паразитов?
Да и "вошебойка" оказалась не такой уж ужасной. Процедура
представляла собой мытье в душе под наблюдением санитаров, которые
по-испански требовали, чтобы волосяной покров на теле тщательно
обрабатывали специальным жидким мылом. А в это время моя одежда проходила
нечто вроде стерилизации, или окуривания, как я думаю, в автоклаве, и мне
пришлось голым дожидаться минут двадцать, пока она будет готова, и с
каждой минутой я злился все больше и больше.
Однако, одевшись, я перестал сердиться, так как понял, что никто не
собирался меня оскорбить, просто каждая импровизированная процедура, в
которую вовлечены толпы народа, почти наверняка оскорбляет человеческое
достоинство. (Мексиканские беженцы тоже, видимо, находили ее постыдной: я
слышал ропот.)
Затем мне опять пришлось ждать - на сей раз Маргрету.
Она вышла из дальней двери женского отделения, увидела меня,
улыбнулась, и все вокруг изменилось как по волшебству. И как ей удалось,
выйдя из "вошебойки", выглядеть одетой с иголочки?
Она подошла ко мне и сказала:
- Я заставила ждать тебя, дорогой? Извини, пожалуйста. Там нашлись
утюг и гладильная доска, и я воспользовалась ими, чтобы привести в порядок
одежду. Она неважно выглядела, когда ее выдали.
- Я не заждался, - соврал я. - Ты очаровательна! (А вот это уже
правда!) Пойдем обедать? Правда, боюсь, что это еда, приготовленная в
полевой кухне.
- А разве мы не должны сначала пройти какую-то процедуру с
документами?
- Ох! Я думаю, что сначала надо воздать должное благотворительному
обеду. "Зеленые карты" нам не нужны - их выдают исключительно мексиканцам.
Мне же придется лишь объяснить отсутствие у нас паспортов.
Я все продумал раньше и еще в поезде согласовал с Маргретой. Вот что
я предложил сообщить властям о нашей судьбе: мы туристы, остановившиеся в
Hotel de las Olas Atras, на берегу океана. Когда началось землетрясение,
мы были на пляже. Таким образом мы потеряли одежду, деньги, паспорта,
короче говоря, все, так как наш отель рухнул. Нам повезло, мы остались
живы. Та одежда, что на нас, выдана мексиканским Красным Крестом.
Эта история обладала двумя преимуществами: Hotel de las Olas Atras
действительно был разрушен, а остальную часть рассказа проверить было
затруднительно.
Вскоре однако обнаружилось, что для получения обеда необходимо
выстоять в очереди за "зелеными картами". В конце концов мы добрались до
стола. Человек, сидевший за столом, сунул мне под нос анкету и сказал
по-испански:
- Сначала напишите печатными буквами фамилию, потом адрес. Если дом
во время землетрясения разрушен, укажите это и дайте адрес брата, отца,
священника, кого угодно, чей дом сохранился.
Тут я завел свою песню. Человек поднял на меня глаза и сказал:
- Амиго, вы задерживаете очередь.
- Но мне не нужна "зеленая карта", - ответил я. - Я не хочу ее
получать. Я американский гражданин, возвращаюсь из-за границы и стараюсь
вам объяснить, почему у меня нет паспорта. То же самое относится и к моей
жене.
Он побарабанил пальцем по столу.
- Послушайте, - сказал он. - По вашей манере говорить видно, что вы
настоящий американец. Вернуть вам пропавший паспорт я не могу. У меня на
очереди еще триста пятьдесят беженцев, вот-вот прибудет еще один состав.
Почему бы вам не оказать мне услугу и не получить "зеленую карту"? Она вас
не укусит и позволит въехать в страну. Завтра вы сможете поругаться с
государственным департаментом относительно паспорта, а со мной не надо.
О'кей?
Я глуп, но не упрям.
- О'кей.
В качестве своего мексиканского поручителя я назвал дона Хайме. Мне
кажется, он нам много задолжал. Его адрес имел еще то преимущество, что
находился совсем в другой Вселенной.

Обед оказался именно таким, каким должен быть благотворительный обед.
Но это была еда гринго - первая за несколько месяцев, - а мы
проголодались. Старковское печеное яблоко на десерт показалось мне
необычайно вкусным. Незадолго до заката мы очутились на улицах Ногалеса -
свободные, чистые, сытые и в Соединенных Штатах на законных - или почти
законных - основаниях. Нам было на тысячу процентов лучше, чем той голой
парочке, которую подобрали в океане семнадцать недель назад.
И все же мы были изгои - без денег, без пристанища, без одежды, кроме
той, что на нас, а трехсуточная щетина на щеках и вид моей одежды,
прошедшей обработку в автоклаве - или как его там? - придавали мне облик
типичного обитателя трущоб.
Особенно обидным казалось безденежье, тогда как у нас _б_ы_л_и
деньги, те самые чаевые, что припрятала Маргрета. Но на бумажных деньгах
там, где должно было быть написано "Republika" [республика (исп.)], стояло
слово "Reino" [королевство (исп.)], а на монетах - вовсе не те лица,
которым полагалось быть. Возможно, некоторые наши монеты содержали
достаточно серебра, чтобы представлять здесь какую-то ценность, но даже
если и так, получить за них местные наличные сейчас было бы трудно. Любая
же попытка пустить их в ход обязательно вовлекла бы нас в большие
неприятности.
Сколько мы потеряли? Ведь обменного курса между вселенными не
существовало. Конечно, можно было сравнить покупательную способность денег
- столько-то дюжин яиц или столько-то кило сахара. Но какой в этом смысл?
Сколько бы там ни было, мы все равно лишились своих денег.
Такие расчеты были бы ничуть не лучше той чепухи, которой я
развлекался в Масатлане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47