..
Он мысленно распрощался со всеми друзьями, близкими, вспомнил о жене,
уже пребывавшей за порогом жизни, о казненных родителях, которых он почти
не помнил... да и совсем бы не знал без случайного сеанса мнемоскопии, он
простился с сельским знакомцем старичком-священником и с Патриархом, с
пожилой женщиной и непросыхающим Хуком Образиной, со всеми... Ой хотел
встретить смерть с чистым и успокоенным сердцем, с погашенным в груди
огнем тщеславия и гордыни, со смирением, как и подобает сильному, волевому
человеку, осознающему себя не прахом преходящим, но существом, наделенным
душою, частицей Души.
Но смерть не приходила. Он все падал и падал в бездонный зев
коллапсара. И несмотря на то, что по всем законам материи его давно уже
должны были смять, раздавить гравитационные поля, он совершенно не ощущал
их воздействия, наоборот, он как бы парил под уходящим в неведомую высь
куполом. И этот миг парения был бесконечен! Казалось, что это продолжение
того самого нереального сна, навеянного то ли воспоминаниями, то ли
воображением. Он пока парил. Но он знал, что падение будет страшным.
Холодное, колючее, непонятное сдавило его сердце. Острые иглы
пронзили тело. - не сразу, сначала они надавили остриями на кожу, потом
прорвали ее, углубились в мышцы, вены, сухожилия, достигли аорты и
артерий, прокололи сердце, легкие, печень, почки... Возникло ощущение, что
они вышли с другой стороны, перекрестившись, натыкаясь одна на другую. Но
он не умер. Он даже не шелохнулся. Он стоял, стиснув зубы, одеревенев,
превратившись в каменное изваяние. Он ни на миг не закрыл глаз. Он все
видел. И он был готов ко всему.
И так же неожиданно, как появилось перед ним пятно мрака, впереди
вдруг стал высвечиваться сначала крохотный, но потом все разрастающийся
кружок звездного неба. Сверкающих крупинок становилось все больше, они
множились, оттесняли непроглядный мрак, разгоняли его. Расположение звезд
было не просто незнакомым, оно было каким-то необычным, неестественным.
Иван впервые видел звездное небо такого типа, усыпанное почти правильными
рядами алых мерцающих светил. Но это было не главным. Главное, шлюпка,
проскочив воронку коллапсара на неимоверной скорости, выскочила целой и
невредимой по его другую сторону, в Иной Вселенной.
Полет продолжался долго. Иван начал уставать. Ему хотелось спать. Он
вдруг обмяк после длительного вынужденного напряжения. Он ничего не
понимал и не мог ничему сопротивляться. Для сопротивления надо было знать
основное - с кем ты имеешь дело, кто противник, где он. Иван ничего этого
не знал. И у него не было ни малейшей возможности выяснить это.
Но прежде чем дрема его оборола, шлемофоны вдруг опять проснулись,
проскрежетали занудно, тоскливо на два почти неразличимых голоса:
- Гнух! Какого дьявола ты тянешь?!
- У меня нет указаний на счет амебы, отвяжись! Тебе лучше знать, куда
его расписали: на распил, в Систему или Систему?
Голова у Ивана была тяжелой, чугунной, но его все же удивило это
непонятное: "систему или систему". Что они имели в виду под одним и тем же
словом? Впрочем, какая разница! Скорее всего ни о каких "системах" ему
мечтать и не следует, надо готовиться к "распылу", на этот раз он не
сможет защитить себя. Ну и пусть!
Уже засыпая, он сообразил, что слышит телепатические переговоры,
расшифрованные и переведенные для него переговорником. Но он не мог больше
бороться со сном.
- Эти чистюли из диспетчерской, Гнух, говорят, что слизняку надо
пройти небольшой карантинчик в Системе, ты слышишь меня? - на этот раз в
голосе кроме скрежета и занудливости просквозила изрядная доля иронии,
особенно когда невидимкой произносилось слово "система".
Иван почти сквозь сон услышал голос. Он не заметил иронии. Все голоса
сейчас мешались в его голове с голосами внутренними, с голосами
пробужденного сном подсознания.
- Наше дело маленькое, - отозвался Гнух, - куда приказано, туда и
поместим. Чего ты вообще разволновался? Амеба-она и есть амеба, какая ей
разница, где подыхать!
Проснувшись, Иван не сразу понял, где он находится. Засыпал он в
шлюпке, в полуразвалившемся неудобном кресле. А сейчас ни кресла, ни самой
шлюпки не было видно. Он лежал на серой землистой поверхности, и перед
самым его носом торчало серое корявое растение в три вершка. Оно не имело
ни ствола, ни ветвей, ни листьев, оно было одним большим изъеденным или
обгрызенным листом. Иван отодвинул его рукой. Осмотрел себя - на скафандре
не было царапин, вмятин и вообще каких-то видимых повреждений. Дай системы
жизнеобеспечения работали как положено - воздуху хватало, было в меру
тепло и сухо.
В нескольких метрах торчало еще одно растение, но значительно
большее. А вот шлюпки нигде не было. Он встал, прошел полсотни метров,
огибая торчащие растения-листья. Наткнулся на валяющийся в ложбинке
пулемет - свой собственный, спаренный, десантный. Поднял его, осмотрел -
пулемет был изрядно запылен, измазан чем-то глинистым, но вполне пригоден
для дела. Чуть подальше Иван набрел на первый обломок шлюпки, потом на
второй, третий... В одной куче лежали искореженное кресло, рычаг,
вырванный из пульта, автомат-парализатор, лучемет - все это было
перепутано ремнями, проводами, вырвавшимися из кресла пружинками, еще
чем-то, и наверное, благодаря этому не разлетелось по сторонам. Но следов
удара шлюпки о поверхность нигде не было видно, она развалилась на
подлете. Сбили? Сама разорвалась? У Ивана болела голова, он не мог думать
обо всем этом.
Небо было низким, давящим и таким же серым как и земля, растения. Ни
единого пригорочка, выступа - на сколько хватало глаз, простиралась ровная
безжизненная пустыня.
Иван включил поясной анализатор: воздух был разреженным, мало
пригодным для дыхания, в почве и растениях оказалось столько тяжелых
металлов и прочей дряни, что было непонятно, как здесь растут эти
изгрызенные лопухи. Иван понавешал на себя собранное оружие и побрел, куда
глаза глядят.
Шел он долго. Начали болеть ноги, затекать спина. Да и не
удивительно-с такой-то тяжестью на себе и за плечами! Но пустыня не
кончилась, она казалась бескрайней. В конце концов, вся эта гнусная
планета могла быть одной сплошной пустыней, таких полубезжизненных планет
и по ту сторону воронки было хоть отбавляй. Даже ближайшие к Земле планеты
до их гензации представляли из себя нечто подобное. Иван видал в атласах и
учебных фильмах Марс начала двадцать первого столетия-та же картина,
только краски иные: там красновато-багровые, здесь серые, да еще там
лопухов не было и местами возвышались сглаженные временем склоны кратеров,
темнели редкие трещины... а так, один к одному! Стоило лететь ради этого к
черту на рога!
Небо становилось все более низким, гнетущим. Поднимался ветер, Иван
почувствовал его налетающие, пока слабенькие порывы даже сквозь скафандр и
все, что было под ним. Но Иван сейчай был рад любым переменам.
Ветер становился все сильнее. И когда Ивана сзади мягко, но сильно
толкнуло в спину, он не удивился-значит, налетел шквал, значит, скоро
буря. Он даже не повернул головы. Но его вдруг толкнуло сильнее. И он
полетел на землю. Черная тень промелькнула над головой.
Иван перевернулся на спину. И застыл. Он ожидал чего угодно и кого
угодно. Но то, что он увидал было нелепой фантазией, невозможной в этом
чуждом мире. Прямо над ним, в каких-то десяти метрах над поверхностью
нависал гигантский ящерообразный и перепончатокрылый дракон-птеродактиль.
Ивана не поразило то, что у дракона было две головы на длинных извивистых
шеях, две жуткие усеянные острейшими зубами пасти, он не удивился и тому,
что крылья были полупрозрачны и сквозь них виднелось почти черное
пасмурное небо... его ошеломило другое - в этой разреженной атмосфере не
могло летать ни одно существо: даже комар или муха здесь сразу бы упали
вниз, как бы ни трепыхали своими крылышками, ни одна птица бы не
удержалась здесь на лету. А эта огромная мерзкая тварь висела словно на
подвесках, она лишь лениво взмахивала сорокаметровыми крыльями, концы
которых были усеяны шипами. Она висела свободно и легко, не прилагая для
этого видимых усилий, так, словно в брюхе у нее был вмонтирован
антйгравитатор средней мощности.
Но Иван ясно видел, что тварь живая, что никаких антигравитаторов в
ней быть не может. Он машинально, наощупь подтянул к себе за ремень
пулемет, слетевший при падении, упер его прикладом в землю, снял
предохранитель. Но он решил не спешить.
При каждом взмахе гигантских крыльев Ивана прижимало к земле,
вихревыми потоками гнало на него пыль, песок, камни-даже крупные тяжелые
булыжники срывались с места, перекатывались, половину же лопухов просто
посрывало, и они унеслись вдаль, половина приникла к поверхности,
изъеденные листья дрожали, трепыхались.
Двуголовая гадина медленно снижалась. Иван никак не мог сосчитать,
сколько же острейших когтей торчало из каждой лапы, казалось, их
бессчетное множество-все они изгибались, то сжимаясь, то разжимаясь,
словно они уже рвали чье-то тело. И все эти когти были нацелены на него.
Но он лежал, надеясь, что дракон-птеродактиль сочтет его, заключенного в
скафандр, за неживое, за часть этой мертвой каменистой поверхности, что он
побрезгует столь непривлекательной поживой. Иван знал по Гадре и Гиргее
натуры всех этих ящерообразных гадин: их лучше было не трогать, не
задевать, они реагировали лишь на движущиеся предметы, ибо были предельно
безмозглы и тупы. И потому он ждал.
Дракон снизился еще на метр. Взмахнул крыльями-Ивана чуть не
перевернуло. Огромное чешуйчатое тело нависало живым дирижаблем, головы
тянулись вниз. Дракон рассматривал непонятное существо. Но ни в одном из
четырех застывших ярко-зеленых глаз не было ни любопытства, ни вообще
какого-то интереса. Широченные полукруглые ноздри раздувались и опадали..
Ивану казалось, что он чувствует горячее и вонючее дыхание. Но он конечно
ничего не ощущал, шлем предохранял его от подобной мерзости.
Из пастей капала желтая слюна. Зеленые языки - змеистые и волдыристые
- плотоядно подрагивали. А зубы были ослепительно, неестественно белы -
будто их начищали, надраивали сутки, кряду! Ивану не нравились эти зубы -
самый маленький был не меньше его локтя.
Шеи изгибались, головы опускались все ниже. Они были уже в трех
метрах от Ивана, он слышал какое-то утробное чавканье и хлюпанье,
вырывавшееся из пастей. Сиплое дыхание гадины обдавало его. Слюна уже не
капала, она стекала пенистыми рваными дрожащими мочалами, заливала
скафандр.
Иван не выдержал. В любой миг гадина могла его проглотить, именно
проглотить, сожрать со всеми потрохами. Каким бы крепким ни был скафандр,
но оказаться, даже будучи в нем, внутри чрева дракона-птеродактиля Иван не
хотел. Очередь ударила сразу из обоих стволов. Иван стрелял в разинутую
пасть левой головы, стрелял без передышки, стараясь, чтобы пули ложились в
одну точку. Голова дернулась, и вслед за хрипом и бульканьем Ивана залило
водопадом зеленой густой дряни, наверное, это была кровь гадины. Иван не
стал разбираться. Он тут же перевернулся несколько раз вокруг себя,
прижимая пулемет к груди. И вовремя-правая зубастая морда ткнулась в то
место, где он только что лежал, с лягзом клацнули огромные зубы, челюсти
сомкнулись.
Иван выставил стволы - теперь он палил в голую морщинистую шею с
таким упорством и остервенением, будто вознамерился перебить ее напрочь.
Крылья взмахнули как-то особенно сильно, и его отбросило на три метра. Но
он зацепился за основание лопуха, развернулся, перезарядил пулемет. И
снова на него потекла зеленая жижа, ослепляя, лишая возможности
ориентироваться. Иван отбросил пулемет, счет шел на секунды, не до
перезарядки! Сорвал с плеча, парализатор и выпустил подряд двенадцать
ампул прямо вверх, в чешуйчатое брюхо. Его снова обдало липкой и клейкой
жижей. Он бросил парализатор, потянулся к висевшим на бедрах ручным
дезинтеграторам... Но не успел. Когтистая страшная лапа ухватила его
поперек тела, сжала, оторвала от земли.
Теперь Иван был бессилен - костистые, крюкообразные пальцы сдавливали
его, не давали высвободить рук. И в этих пальцах была заключена
неимоверная сила, но ни один из когтей не коснутся шлема, поверхности
скафандра.
Забились с неожиданной быстротой могучие просвечивающие крылья.
Звериным ревом огласились окрестности. Ивана прижало к чешуйчатому брюху,
И он увидел, как удаляется поверхность, как уменьшается в размерах
брощенный пулемет, как он исчезает из виду. В брюхе булькало, клокотало,
кипело что-то, переливаясь и храпя, содрогаясь и передергиваясь.
Исполинские крылья ритмично взлетали, вверх и опускались. Простреленная
голова безжизненно свисала, качаясь в такт взмахам. Они летели.
У Ивана было время осмыслить свое положение. Но что толку в том!
Гадина могла в любой миг разжать лапу, сбросить его на глинистую почвутут
никакой скафандр не спасет от удара. А могла и сдавить посильнее. Мало ли
чего она могла! Иван с огромным трудом высвободил правую руку, вцепился ею
в морщинистый палец, обхватывавший грудь. Палец был толщиной в хорошее
бревно, совладать с ним не было никакой возможности. И Иван оставил свою
затею. Лучше до поры до времени не трепыхаться, авось все обойдется!
Он поглядывал вниз, прикидывал, сколько метров до поверхности. Точно
высчитать не удавалось, но высота была приличной-не меньше километра.
Летела гадина довольно-таки быстро, несмотря на ранения и потерю крови.
Ивану становилось не по себе от этой живучести, несокрушимости. Он
пока еще встретился лишь с двумя типами живых представителей этого мира.
Но судя по ним, мир был изрядно жизнестоек. В нем нелегко придется
землянину. Даже такому, как он, прошедшему курсы спецподготовок,
закончившему Школу. Если вообще ему удастся, конечно, выжить в этом мире с
самого начала. Он уже забыл о переходе, о пролете воронки, о
раздраженно-нудных голосах, о "системах" и всем прочем-эти вещи
отодвинулись на задний план, ушли в область воспоминаний. Еще бы, когда
такая жуткая действительность навалилась почти с первых часов на этой
паршивой гладенькой планетенке...
Впрочем планета оказалась не такой уж и гладкой. Чем дольше и дальше
они летели, тем чаще стали попадаться сначала холмики, а потом и холмы,
переходящие в горы, еще небольшие, и уступчатые скалы. Над одной из таких
дракон-птеродактиль замер. И разжал лапу.
Иван упал в огромное черное гнездо, сложенное из каких-то кривых
балок, металлической арматуры явно искусственного происхождения и вообще
непонятных предметов. Еще на лету, преодолевая боль в руках и теле, он
вырвал дезинтеграторы и выстрелил вниз. Что-то там запищало задергалось.
Иван лежал на клубке извивающихся змеенышей. Было их не меньше
десяти. Каждый имел по две головы и был толщиной с годовалого теленка.
Прожорливые змееныши тянули к нему свои беззубые и безразмерные,
растягивающиеся пасти. Но им не удавалось совладать со скафандром и
шлемом. Один, самый большой и толстый, вознамерился было заглотнуть Ивана
целиком, но не получилось-то ли челюсть у него вышла из пазов черепа, то
ли еще чего, но он вдруг заперхал, заквохтал обиженно и запрокинул одну
свою головенку набок. Особо наглых Иван усмирял лучами дезинтеграторов.
Вверх он не смотрел, не успевал.
Черная тень накрыла гнездо. Стало совсем темно. Иван мог бы включить
индивидуальное освещение, но он опасался делать это - мало ли как
прореагирует на неожиданную вспышку раненная гадина и ее мерзкие гаденыши.
Наоборот, он старался затеряться меж них, слиться с ними. Он проскользнул
в самый низ гнезда - в сырость и липкую жижу. Сверху на него давили,
напирали, царапали ткань скафандра остренькими коготками - но повредить ее
не могли, лишь доставляли общее беспокойство, нервировали.
Надо было найти какую-нибудь щель в гнезде. И Иван почти сразу
нащупал ее, ведь все гнездо было выложено не очень-то плотно подогнанными
длинными предметами, неопределимыми в темноте. Иван сунул руку в дыру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86