— Да, ас осени начну заниматься правоведением.
— Вы хотите сказать, надеетесь начать?— Солидное брюшко Маршана заколыхалось от смеха.— Ну что ж, молодой человек, выступили вы очень неплохо. Жаль, что ваш отец вас не слышал.
Продолжая говорить, Маршан наблюдал, как расширяются от возбуждения зрачки Мариуса, и пытался понять, насколько полезным может оказаться для него этот юнец. Каждый год из классических колледжей выходят сотни молодых людей, не пригодных ни на что, способных только произносить речи. И в то же время из их среды нет-нет да и появляется какой-нибудь фанатик, пылкий, словно воинствующий священник, но не склонный посвящать себя церкви. Если залучить такого в свои ряды, от него, несомненно, толк будет.
— Беда вашего отца в том,— говорил Маршан,— что его слова у невежественной толпы отклика не находят. Не то что ваши,— внезапно он вспомнил о другом, и его брюшко утихомирилось.— Послушайте,— спросил он,— с чего это вы обрушились на английских капиталистов? И Хантли Макквина приплели. Кто вам сказал, что он наживается на поставках медикаментов?
— Как? Да это всем известно!
— Так-то оно так. Но он не порадуется, когда прочтет об этом завтра в газетах.
Страх перед авторитетами крепко укоренился в душе Мариуса и сейчас будто когтями сжал его сердце.
— Я сказал то, что есть,— ответил он обиженно.
— Вам предстоит еще многому научиться,— заметил Маршан.— Если не будете следить за собой, можете угодить в тюрьму за клевету.
Мариус посмотрел на него и снова отвернулся.
— Вы же сами просили меня выступить,— сказал он.
Маршан нетерпеливо отмахнулся.
— Послушайте-ка, вот что я вам скажу. Можно сколько угодно публично поносить людей, делающих политику. Ради бога! Можно распространяться о наших правах. Пожалуйста! Но английской частью нашей страны правит большой бизнес, пусть даже сами англичане об этом не догадываются. А господа бизнесмены не любят, когда их имена склоняют публично. Понятно? Их можно поминать, разве что если речь зайдет о благотворительных комитетах или о комиссиях при больницах.— Маршан скосил глаза, увидел ждущую у дверей Эмили, быстро оглядел ее и перевел взгляд на Мариуса.— Эти дельцы скорей простят вам поношение их нации, чем требование повысить заработную плату. Запомните это на будущее. И ради бога, не забывайте, что франко-канадский национализм отнюдь не большевизм и ничего общего с ним не имеет.
С каждым словом Маршана ликование Мариуса гасло. Маршан пожал плечами, и не услышав от Мариуса ответа, пошел к дверям, махнув шоферу, такси, поджидавшему клиента.
Потом он снова повернулся к юноше.
— А как случилось, что вы еще не в армии?
— Я получил повестку на прошлой неделе,— хмуро ответил Мариус.
— Ходили на призывной пункт?
— Нет.
Маршан рассмеялся.
— Ну, теперь-то вас быстро заберут. Сегодня вы, приятель, сами на это напросились.
У Мариуса стало горько во рту от захлестнувшей его ярости. Маршан вызывал у него ненависть. Все пожилые одинаковы, они все лгут. Ни один не верит в то, что говорит. Но впитанный с молоком матери страх перед влиятельными людьми погасил гнев, осталась одна досада.
— Я выступил только потому, что вы просили,— сказал Мариус.
— Верно,— согласился Маршан,— и выступили хорошо. Так что если не попадете ни в армию, ни в тюрьму, заходите. У вас неплохо получается.— Не ожидая ответа, он вышел, а Мариус так и остался стоять, глядя ему вслед.
Вдруг он снова воспрял духом. Может, Маршан просто ему завидует, ведь у него самого не хватает смелости говорить все, что он думает? Мариус повернулся к Эмили, взял у нее пальто, надел его. Эмили с сияющими глазами расхваливала его выступление, но Мариус не слушал. Он размышлял, как отнеслись к его речи студенты. Что они о нем думают? Завидуют его успеху? Или считают его слова жалким лепетом? Могли бы подождать его и поздравить.
Он пропустил Эмили вперед и собирался выйти следом, как вдруг кто-то взял его за локоть.
— Вы только что разговаривали с этим проходимцем. Я все слышал,— сказал незнакомец. Он приблизил к Мариусу усталое, лишенное примет возраста лицо. На нем была мятая фуражка, потрепанный плащ, и в нос Мариусу ударил запах немытого тела.— Не верьте ни одному слову этого мерзавца! — Он еще ближе придвинул к Мариусу серьезное лицо.— В жизни не слыхал такой великолепной речи. А я не пропускаю ни одного митинга! Я слышал Лорье ', слышал Бурасса. А сегодня я слышал вас!
Он протянул Мариусу руку, и тот пожал ее. Потом незнакомец исчез, а Мариус вышел на улицу и остановился рядом с Эмили. Он посмотрел по сторонам, улица была пуста. Глаза у Мариуса горели. Его сравнили с Лорье и Бурасса! И похвалил его простой, необразованный человек! По сравнению с этим одобрение единомышленников — ерунда. Тронуть сердце толпы, из таких вот людей,— это же победа!
1 Лорье У. (1841—1919)—первый в истории франко-канадский премьер-министр. Выступал за единство всех национальностей Канады.
Он провел рукой по глазам. Боже святый, вот она, слава! Хариус взял Эмили за руку. — Пошли,— сказал он,-— скоро полночь. Я тебя вожу.
Когда они спускались с крыльца, Мариус заметил, на краю тротуара все еще стоит тот английский, который вмешался в его разговор в сумерках их взгляды встретились, и Мариус в глазах солдата такую злобу, что внутри у него холодело. Но когда они с Эмили пошли по улице, ощущение исчезло. Мариус вдыхал весенний глядел на крыши домов напротив, и ему предал сотни акров, застроенные такими же домами.
И в каждом из домов беспомощные люди; они не в силах выразить свои помыслы, опустошенные люди, Ждущие услышать слово, люди, готовые последовать за тем, кто их поведет. Мариус был убежден, что человек, способный произносить яркие политические речи, может взять от мира все, что захочет казалось, что править государством и произносить — это одно и то же.
Они прошли мимо трех солдат, которые, стоя тихо переговаривались под фонарем. Мариус поглядел их. Но, прислушавшись, что солдаты говорят по-французски. Ему стало. На груди одного из них была медаль, у двух нашивки, свидетельствующие о ранениях. Эта напомнила Мариусу, что не вся французская против войны. Один из лучших полков Британии Империи состоял из франко-канадцев. Эмили, идя рядом с ним, спрашивала: — Ты доволен, Мариус? Ты так хорошо выглядел! У меня даже мурашки побежали по спине. Он сжал ее руку. — Все в порядке. Но я побаивалось.
— Вот дурачок! Ведь на сцене сидели такие.
— Какие уж там!
— Нет? Ну все равно, ты ужасно умный.
Он рассмеялся, польщенный. Хоть Эмили и не добывалась о мыслях, которые роились в голове у Мариуса, она, произнеся это замечание, сразу превратись для Мариуса в символ — простая необразованная, одна из тех, кого он поведет за собой.
Они неторопливо шли к ее дому, воздух вокруг был мягкий, сырой, в нем чувствовалось первое весеннее тепло. Между грязными домами поднимались испарения, и сквозь них голубоватые лучи света от фонарей казались плотными, почти непрозрачными.
Эмили стала встречаться с Мариусом с тех пор, как два месяца назад ее семья переехала в Монреаль. Она знала, что по происхождению он гораздо выше ее. Она не понимала и половины того, что он говорил, ведь он употреблял такие красивые слова, которых не знал даже их деревенский священник. И все же иногда ей представлялось, что разница между Мариусом и ею не так уж велика. Мариус, конечно, очень образованный, но в комнате, где он живет один, такая грязища, что Эмили считала его хозяйку бесстыжей. Часто у него бывает несчастный вид, как у бездомной собаки, а уж в таких вещах Эмили разбирается. Она ему нужна.
— Хорошо, если твой отец не рассердится, что ты так поздно вернешься,— сказал Мариус— Я не ожидал, что мы задержимся.
— Да ничего страшного. Папа не рассердится. Эмили не стала объяснять Мариусу, что мнение ее отца уже давно никого не интересует. Она это понимала, но отчего так случилось, не могла бы сказать. Раньше отец ее был фермером, обрабатывал клочок худосочной земли в низовьях Св. Лаврентия, а зимой уходил в леса за озером Сен-Жен на лесозаготовки. Его вечно мучили нарывы от неизменной свинины с бобами, которой кормили лесорубов, а несколько лет назад у него стало плохо с легкими. Ферму пришлось продать за долги, и теперь он подметал пол на заводе боеприпасов в Монреале, теперь он — человек без положения. Всю жизнь отец Эмили прожил в маленькой деревне, всех там знал, и семья его, пусть бедная, но признавалась семьей, а в городе он стал неизвестно кем. Каждую неделю отец удивлялся, как много денег они здесь зарабатывают. Но деньги не приносили ему радости. Они тут же тратились — городские товары стоили дорого. Каждое воскресенье семья ходила к мессе, и каждый клал на тарелку для пожертвований десятую часть заработанного, уповая, что Бог наградит их за это. Каждую неделю отец опускал в копилку на кухне несколько монет и подсчитывал, сколько они накопили. Потом качал головой: если и дальше так пойдет, ему придется жить до ста лет, чтобы снова купить землю. Эта мысль медленно его подтачивала.
Эмили нашла работу в маленьком ресторанчике в конце улицы Сент-Катарин, здесь она и познакомилась с Мариусом. Кто-то из клиентов сделал заказ по-английски. Она ничего не поняла, и Мариус, увидев ее смятение, перевел ей. Когда посетитель, говоривший по-английски, ушел, Мариус предложил ей встретиться в тот же вечер после работы.
Сначала Эмили держалась с ним настороженно и подозрительно, но Мариус даже не пытался поцеловать ее. И она понемногу доверилась ему. Эмили тряслась над своей девственностью. Как все бедные девушки, у которых девственность — единственное достояние, она твердо усвоила, что потерять это достояние можно только один раз. Обычно она мало говорила, когда они бывали вместе, но слушала внимательно, пыталась все понять и постепенно очень хорошо изучила Мариуса, хотя он об этом даже не догадывался. Эмили пугалась только, когда он заводил разговор о своем отце. Ее ужасало, что можно так ненавидеть собственных родителей, каковы бы они ни были. Мариус рассказал ей, что Атанас член парламента, но неискушенная Эмили не обратила на это особого внимания.
Мариус все еще говорил о себе, когда они подошли к дому, где жила Эмили. Это было ободранное трехэтажное здание с крохотными лавчонками в первом этаже. Задние окна выходили на засыпанную золой площадку, обклеенную плакатами и афишами. С одного из плакатов лорд Китченер, указуя на прохожего перстом, провозглашал по-английски: «Ты мне нужен!», с афиши рядом грустный мужчина спрашивал.
В сумраке подъезда Мариус, жестикулируя, поспешно досказывал:
— А потом они похваляются, как дешево им обходится наш труд.
Эмили была уверена, что он не прав, ей хотелось предостеречь его от ошибок, но она не могла подыскать слов, чтобы выразить свои мысли.
1 Китченер, граф (1850—1916) — военный министр Англии в начале первой мировой войны.
2 «У вас тоже омертвела кожа?» (фр.).
— Зато на фабрике нашлось место для отца, верно? А иначе мы бы с голоду умерли. И мастер у него, он говорит, француз.
— Мастер, конечно, француз,— перебил ее Мариус.— Так они нас и используют: одних — как дешевую рабочую силу, других — как подушки, чтобы самим мягче падать.
— Ну не знаю. Хозяин-англичанин на прошлой неделе разговаривал с отцом. Папа его хвалит.
— А сколько он ему платит? Он ведь не спросил у твоего отца, где он живет? И твой отец не спросил, где живет этот хозяин.
— Не знаю, чего ты так злишься. Мы ведь не жалуемся. А скоро еще лучше устроимся. Может, даже новую ферму купим.
Тупость Эмили коробила Мариуса, но, слушая ее, он еще раз убеждался, чему должен посвятить будущее. Сколько его соотечественников не понимают того, что для него очевидно? Сколько англичан и франко-канадцев работают вместе в магазинах и на фабриках и отлично ладят друг с другом! Это никуда не годится, он научит своих сородичей ненавидеть англичан, как ненавидит их сам. Ему ни разу не пришло в голову, что, кроме своей мачехи, он ни с кем из англо-канадцев не знаком.
Эмили молча стояла в темной парадной рядом с ним. Мариус притянул ее к себе и поцеловал. Она не противилась. Он быстро провел рукой по ее округлым бедрам, потом обнял за талию и прижал к себе. Когда она обвила руками его шею, Мариус почувствовал, как плотно приникло к нему ее коренастое тело крестьянки, Эмили была очень сильная. Внезапно его охватила страсть, и он начал исступленно целовать ее, но потом резко отстранился.
— Спокойной ночи, Эмили,— сказал он.— Увидимся через день-два.
Мариус повернулся и, не оглядываясь, пошел тем же путем, которым они пришли. Оказавшись один на грязной улице, он почувствовал облегчение и воспрял духом. Он посмотрел на небо. Высоко над темными крышами сквозь хаос перистых облаков плыла почти полная луна. Даже в городе воздух был напоен весной. Мариус поймал себя на том, что вспоминает, как выглядит в такую ночь Сен-Марк, если смотреть на него с холмов за приходом.
На углу он остановился подождать трамвая. И увидел того солдата, который подходил к нему после митинга. Солдат выследил его и теперь стоял и ждал. Мариус отвернулся, но солдат подошел и встал рядом. Мариус быстро посмотрел по сторонам, на улице не было ни души. Фонарь над его головой бросал голубоватое пятно света на тротуар, а на другой стороне улицы еще один фонарь освещал полосы на рекламном шесте перед парикмахерской.
Солдат придвинулся к Мариусу вплотную.
— Слушай ты, молокосос паршивый, уж больно ты много болтаешь. Вот я тебя и выследил. Пора заткнуть твою вонючую глотку.
Мариус задрожал. Перед физической силой он был беззащитен.
— Не понимаю, о чем ты,— по-английски сказал он.
— Не понимаешь? Сейчас объясню.— Солдат не спеша подошел еще ближе, от него пахнуло перегаром.— Я был во Франции. Ясно? Там идет война. В моей части полно французских парней из здешних мест. Они делают дело. А такие сволочи, как ты, отсиживаются дома да еще пинают их в задницу. Проклятые трусы, окопались тут и треплете своими погаными языками!
Мариус обернулся и посмотрел прямо в лицо солдату. В этом лице он прочел все, что было ненавистно ему в англичанах. Холодность и жестокость, готовность оскорбить любого, воспользоваться чужой слабостью, но себя при этом не дать в обиду.
— Ну, чего стоишь?— сказал солдат.— Беги! Ты же весь зеленый от страха.
Мариусу однажды случилось наблюдать в Сен-Марке, как лесоруб, только что вернувшийся из леса, расправлялся с пьяным. Вспомнив об этом, он сделал выпад и пнул солдата по голени. Солдат подскочил и от боли поджал ногу. Он и вскрикнуть не успел, как Мариус ударил его еще раз, и солдат упал. Мариус рухнул на него, коленями прямо на лицо. Он услышал, как у солдата хрустнули передние зубы, а голова ударилась о край тротуара. Мариус поднялся и посмотрел на неподвижное тело. Изо рта солдата показалась струйка крови. Мариуса затрясло, он испугался, что убил человека. Быстро оглядев улицу, он увидел вдалеке приближающуюся фигуру. Мариус опустился на колени и прижался ухом к груди солдата. Тот шевельнулся и попытался схватить Мариуса за горло, но Ма-риус вырвался и вскочил.
Он стоял, тяжело дыша, волосы упали на глаза, фетровая шляпа свалилась и откатилась на тротуар. Солдат дергался, как нокаутированный боксер, пытаясь подняться. Он медленно сел, опираясь на руки, открытый рот был красным от крови.
Мариус несколько минут наблюдал за ним, потом подобрал шляпу и быстро пошел прочь. Он ничего не слышал и не видел, перед глазами пылал окровавленный рот солдата, в ушах раздавался хруст сломанных зубов. На первом перекрестке он оглянулся. Солдат, покачиваясь, уже стоял на ногах, и его расспрашивал полицейский.
Мариус поскорее свернул за угол и бросился бежать. Он промчался три квартала, держа шляпу в руне, и топот его собственных ног эхом отдавался от домов. Внезапно он влетел в какой-то переулок и тут остановился, согнувшись и хватая ртом воздух, пока дыхание не восстановилось и он не пришел в себя. Мариус одернул пальто, наставил воротник, надел шляпу и низко надвинул ее на глаза. Рубашка под пальто сделалась мокрой от пота и прилипла к спине. Мариус засунул руки в карманы и направился к улице Сен-Дени. Здесь фонари горели ярче, и он был не один. Возвращались те, кто работал допоздна, еще не разошлись по домам гуляки и пьяные; проститутка окликнула его, когда Мариус проходил мимо. Он вскочил в трамвай и уселся в середине пустого длинного вагона с плетеными сиденьями, они желтели под лампочкой, как соломенные.
Мариус ликовал. Наконец-то он порвал цепи, которые сковывали его всю жизнь. Грудь под пальто ширилась, он жадно вдыхал воздух, губы раздвинулись в улыбке, в углах рта проступили глубокие складки, а мысли наскакивали одна на другую.
После того, что случилось, его наверняка постараются забрать в армию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55