С тех пор как приятель твоей
1 Белл Алекс Грейам (1847—1922) — канадский ученый, один из изобретателей телефона.
матери Макквин построил там фабрику, Сен-Марк совсем не тот. Он теперь настоящий город, и безработных там полно, и другого всякого, без чего уважающий себя город не обходится. Перед тем как ты пришла, я как раз рассказывал Полю, что неделю назад умер Поликарп Друэн. Помнишь его? Он еще лавку держал.
Хетер покачала головой.
— Так что видишь, теперь все равно, где мне жить, и, пожалуй, лучше вернуться домой. Поль тоже снимается с якоря,— и, взглянув на ее озабоченное лицо, добавил:—Не считай только, что я жалуюсь. Надо быть набитым дураком, чтоб, прожив такую долгую жизнь, не ценить своего счастья.
Хетер вспомнила, каким чужим чувствовал себя дед в доме* Метьюнов, как редко она заходила к нему, даже когда было время, и на глазах у нее навернулись слезы.
— И скоро ты собираешься?— спросила она.
— Ну, не сейчас. Но думаю, довольно скоро.
— А где ты будешь жить? В Галифаксе? — Ей пришла в голову горькая мысль, что дед больше не нуждается в ней, и виновата в этом она сама. А ведь никто в мире не понимал ее так, как он.
— Не решил пока,— ответил он.— Там побережье тянется на пять тысяч миль, если считать все заливы и бухты. Есть из чего выбирать.
— Здесь тебе всегда не слишком нравилось? Правда, дед?
— Если даже и не нравилось, тебе-то нечего забивать этим голову. Вся беда в том, что я никогда всерьез не принимал таких, как Макквин, а если хочешь жить в этом городе, надо ко всему подходить серьезно,— он усмехнулся.— Только я и пробовать не хочу.
Хетер потянулась и поцеловала деда в щеку.
— Скоро увидимся,— сказала она.
Поль открыл дверь, пропустил Хетер вперед, договорился с Ярдли, что греческий они перенесут на следующий вечер, и вышел за ней.
Ярдли постоял посреди комнаты, слушая, как за молодыми людьми захлопывается одна дверь за другой. Потом перенес лампу за спинку кресла, в котором до этого сидела Хетер, подошел к полке, надел очки и снял книгу. Это был €<Анабасис» Ксенофонта * в переводе Лёба. Поль взял его в университетской библиотеке. Минут тридцать Ярдли пытался разобраться в греческом тексте, заглядывал в английский перевод, напечатанный справа, потом отложил книгу. Он подумал, что слишком стар, и новый язык ему не выучить, да и вообще, стоит ли браться за греческий, раз ему все равно его не осилить — в этом есть что-то даже показное. Ведь и начал-то он, пожалуй, скорее шутки ради.
Ярдли потушил свет и пошел в спальню. Думая о Хетер и Поле, он удивленно и даже с некоторым раздражением приходил к выводу, что каждый из них — жертва того разделения на два овеянных легендами национальных уклада, которое существует в стране. Организованное таким образом общество словно давит на них с двух сторон и не дает стать самими собой. Оба они не слишком высокого мнения о старших, но предпочитают не показывать этого. Хитрят по-своему. Капитан старался представить себе, какой была бы Хетер, родись она в безденежной семье. Или если бы мать не вмешивалась в ее жизнь. С обеих сторон — и с английской, и с французской — старшее поколение всячески старается заморозить страну, сохранить ее такой, как есть. Наверно, старики стремятся к этому везде, но в Канаде, пожалуй, особенно. И все же перемены происходят. Вопреки всему стороны сближаются, правда, медленно; постепенно, каждый в одиночку, французы и англичане начинают лучше понимать друг друга, несмотря на традиционную вражду. А эти молодые люди — Хетер и Поль — не производят впечатления наивных, иногда Ярдли даже кажется, что Поль старше, чем он сам. Поль никогда не будет таким простодушным, как его отец. Он позаботится, чтобы никто не вторгался в его борьбу за самоутверждение. А Поль — это и есть новая Канада. И чтобы доказать это, ему нужно только одно — работа.
Лежа в постели, Ярдли размышлял, успеет ли он увидеть, что Канада стала единой. Он печально улыбнулся. Поль, может, и увидит, но уж он-то нет.
1 Ксенофонт (430—355 до н. э.) — древнегреческий писатель и историк. В «Анабасисе» описал отступление греческих войск через Малую Азию к побережью Черного моря.
А сколько еще хочется узнать и сделать! Сколько всего еще можно изучить! Жить ему осталось года три, от силы пять или шесть. Здоровье у него, конечно, отменное, и хотя он все время напоминает себе, что через четыре года ему стукнет восемьдесят, разве можно в это поверить? Он чувствует себя, как когда-то в шестьдесят. К слову сказать, его отец прожил до девяноста двух. Если и ему это суждено, у него впереди еще лет шестнадцать, а за такой срок можно успеть многое.
37
Когда Поль и Хетер вышли на улицу, дождь уже перестал, но туман был такой, будто город накрыло облаком. Откуда-то издалека, словно едва слышная бомбардировка, доносились раскаты грома. От ближайшего фонаря на Университетской улице на тротуар падал длинный голубой луч света.
— Куда вас подвезти?— спросила Хетер.
—- Да нет, спасибо. Я живу недалеко. На Ду-роушер.
— Но вы без плаща.
Поль посмотрел на Хетер сквозь разделявшую их темноту.
— Ладно, Хетер.— Странно было называть ее по имени.-— Может, и правда лучше поехать с вами.
Он распахнул дверцу машины, Хетер села за руль. Поль — рядом. Она запустила двигатель, но вспышки не было, Хетер полностью вытянула дроссельную заслонку, с полминуты гоняла стартер, но двигатель не завелся. Тогда она выключила зажигание.
— Ну вот,— сказала она,— пересосала.
Они немного помолчали, и Хетер попыталась снова завести двигатель. Искры не было.
— Пойду взгляну,— сказал Поль.
Он вышел из машины, открыл капот, зажег спичку, засунул в машину обе руки, что-то потрогал и сказал:
— Попробуйте теперь.
Хетер снова включила стартер, и мотор заворчал. Она подержала двигатель включенным, пока Поль опускал капот. Потом выключила. Поль сел в машину и захлопнул дверцу.
— Значит, про автомобили вы тоже все знаете,— заметила она.
— Вы не пересосали, просто отсоединился провод от распределителя зажигания, только и всего.
— А я не отличаю, где провод, а где этот самый распределитель.
— Вам и не надо. Если вы научитесь отличать, какой-нибудь механик останется без работы.
Хетер немного посидела в темноте, ритмично нажимая ногой на акселератор. Потом, повернувшись к Полю, проговорила:
— Вы сказали это неспроста, Поль.
Поль вытирал носовым платком руки и не ответил. Почему-то Хетер пробудила в нем гнев. Для нее безработица всего лишь отвлеченный вопрос, если она вообще об этом задумывается.
— Неумелость нельзя оправдывать экономическими причинами,— продолжала Хетер.— Мне стыдно, что я не разбираюсь в машине, которую вожу.
Гнев Поля прошел, да и что толку сердиться? Когда он снова заговорил, голос его звучал спокойно.
— Я и сам не больно смыслю в двигателях. Больше на руки полагаюсь. Два лета проработал в гараже.
Хетер запустила двигатель, направила машину вверх по склону, свернула на улицу Принца Артура и поехала по улице Дуроушер. Через несколько минут Поль показал ей дом, в котором жил. Она не стала выключать двигатель, но Поль как будто и не собирался выходить из машины. Оба молчали. Тихо сидели в темном автомобиле и смотрели на забрызганное дождем лобовое стекло.
Наконец Хетер нарушила молчание:
— Греческий вы знаете, в машинах разбираетесь, да к тому же играете в хоккей. Потрясающее сочетание! Чем еще вы занимались с тех пор, как мы вместе ловили рыбу в Сен-Марке?
— Главным образом старался выжить. А может, вы расскажете, что вы делали?
Она покачивала руль, словно проверяла люфт.
— Да что делают такие, как я? Ничего особенно интересного.
Поль открыл дверцу, но Хетер задержала его еще одним вопросом:
— Поль, очень я изменилась с тех пор?
Он прикрыл дверцу и вынул из кармана сигареты.
— Не знаю, Хетер.— Он протянул ей пачку, по привычке прикинув, сколько сигарет остается.— С тех пор прошло много времени.
— Вы часто бываете у деда?
— После того как он переехал в Монреаль, часто. Раза два я ездил к нему в Сен-Марк, чаще не получалось.— Он добавил, что все эти годы Ярдли исправно писал ему раз в месяц. Поль до сих пор хранит его письма, две полные коробки от ботинок.
— Дед, по-моему, совершенно удивительный человек, как вы считаете?
— Насчет этого не берусь судить, я думаю, он просто естественный, так мне кажется,— и Поль добавил, будто про себя: — Таких людей, как он, больше не делают. Хотелось бы знать почему.
Хетер силилась разглядеть профиль Поля, но различала только, как поблескивают его глаза и темные волосы.
— После Сен-Марка вы ведь поступили во Фро-бишер?
— Да. Откуда вы знаете?
— Кажется, кто-то говорил.
— Фробишер и прочие места, где я учился, хорошо потрудились, чтобы сделать из меня ни то ни се,— и поскольку Хетер не отозвалась, Поль пояснил:— Так, во всяком случае, считает мой брат.
Хетер смутно припомнился худой юноша с затравленным взглядом. Он прятался в кленовой роще от них с Дафной и от Поля. Дафна рассказала о нем матери и передала ей то, что он говорил Полю. Потом стало известно, что его арестовали, потому что Дженит кому-то сообщила обо всем этом, и вскоре они уехали из Сен-Марка и больше туда не приезжали. А у дедушки тогда было расстроенное лицо. Хетер вспомнила об этом, и даже сейчас ей стало неприятно и как-то совестно.
Вдруг Поль коротко рассмеялся.
— Впрочем, неудивительно, что вы не понимаете, о чем я говорю. Ведь вы англичанка. У нас в Канаде заведено быть либо англичанином, либо французом. А я ни то, ни другое.
— Не вижу разницы.
Теперь пришла очередь Поля пытаться рассмотреть ее лицо в темноте.
— Почему вы учили греческий, Поль? Никто из моих знакомых им теперь не занимается.
Поль приоткрыл дверцу, чтобы выбросить окурок, Хетер протянула ему свой, и он выбросил его тоже. Затем захлопнул дверцу и повернулся к девушке. Он не спешил отвечать ей, потом бесстрастно сказал:
— Одно время я подумывал стать священником. Мариус старался мне внушить, что у меня есть призвание. Если француз неплохо учится, ему обязательно посоветуют стать священником.
— Но вы-то не француз,— воспротивилась Хетер.— Вы же говорите без малейшего французского акцента.
— А по-французски — без малейшего английского,— отозвался он с иронией.
Как вспыхнула на этот раз Хетер, 8 темноте видно не было. Поль продолжал без всякой горечи:
— Отец хотел, чтобы я занимался науками. Вот и отдал меня во Фробишер. Науки там, правда, не слишком процветали, но он считал, что, когда я окончу эту школу, у меня будет больше возможностей.
— Ас наукой, значит, дело не пошло? — Даже смутившись, Хетер не теряла интереса к другим пюдя/л.— С какой именно?
— Да со всеми. Иногда мне жаль, что не пошло. В университете я старался, как мог. Видит бог, в наши дни только с наукой и считаются. Ведь наука — та же новая религия. Мне бы и сейчас хотелось стать хорошим физиком. Тогда я мог бы заниматься своим делом и послать всех к черту. Кто знает, вдруг бы я и впрямь изобрел способ всех туда отправлять? Единственное место, где на науку еще не молятся, так это Квебек. №ы слишком старомодны,— он коротко рассмеялся,— все горе в том, что мне не давалась математика. Я, правда, получил степень бакалавра, но не такой я дурак, чтобы из-за этого считать себя ученым.
Он снова открыл дверцу и на этот раз вышел из машины.
— Спасибо, Хетер. Не буду вас больше задерживать.
— Дед сказал, что вы скоро уезжаете из Монреаля. Когда?
— Не знаю. Это зависит от того, получу ли я работу. Капитан Ярдли написал кое-кому из своих старых знакомых в судоходной компании. Надеюсь, матросом на грузовое судно меня возьмут.
— На грузовое? Но это же безобразие!
— Не стоит расстраиваться,— сказал Поль спокойно.
— Но это действительно безобразие. И глупо вам быть простым матросом.
— Зато у меня будет работа. Слишком часто, Хе-тер, передо мной захлопывают двери.
— Разве такой работы вам хочется? Быть матросом?
Он поглядел в один конец улицы, потом в другой.
— Что ж, посмотреть мир я, конечно, не прочь,— сказал он, снова повернувшись к ней.— И, думаю, это — одна из возможностей.
Мимо них, наклонив голову, прошла под зонтиком какая-то женщина. Она чуть не наткнулась на Поля, и он молчал до тех пор, пока ее не поглотили туман и темнота.
— Во всяком случае, отсюда надо убираться. Здесь я задыхаюсь.
У них над головой зашелестел под ветром вяз, и капли с тихим шорохом посыпались с листьев, как легкий дождь.
— Поль, давайте встретимся еще раз!
Он заколебался, и Хетер быстро добавила:
— Я учусь рисовать. Может, вы зайдете ко мне в студию и объясните, что у меня не получается.
Поль неожиданно рассмеялся в темноте.
— Я мало смыслю в живописи. А где ваша студия?
— Да это просто комната на улице Лабель. Вот, держите.— Она достала из сумочки карандаш с бумагой и написала номер дома.-— Только не завтра. Завтра мне придется идти куда-то с мамой. Может, послезавтра днем?
— Бог свидетель, меня ничто не связывает, я безработный.
— Значит, придете? Часа в три?
— Ладно, Хетер, приду. С удовольствием.
Хетер уехала, оставив Поля на тротуаре. Он смотрел, как задние огни ее машины постепенно удалялись в глубь улицы и наконец исчезли за углом. Где-то в стороне, за пределами окружавшей его темноты, опять проворчал гром, под новым порывом ветра на тротуар еще раз с легким шумом посыпались капли.
38
Стоя у окна в студии Хетер, Поль смотрел на улицу. Напротив тускло краснели кирпичные дома. Они казались очень старыми, их крашеные двери, как в Европе, начинались от самого тротуара. После грозы, бушевавшей более суток, воздух очистился. Теперь крыши сверкали на солнце, листва ярко зеленела, и по мостовой скользили розовато-лиловые тени.
Поль обернулся, чтобы взять предложенную Хетер чашку чая. В углу мастерской стояла небольшая электрическая плита, маленький стол, несколько стульев, у стены — кушетка, покрытая веселым ситчиком, и рабочий стол, заваленный бумагой, карандашами, красками. Полю нравился запах скипидара и масляных красок, пятна на полу, груда холстов, прислоненных к стене.
Хетер устроилась на кушетке, поджав ноги, а Поль несколько смущенно присел на один из стульев. Хетер показала на картину, стоявшую на мольберте.
—- А теперь скажите, как вам это нравится, только честно,— попросила она.
Поль снова посмотрел на картину; с тех пор, как он пришел сюда, он то и дело на нее поглядывал. Он не знал, что сказать, потому что ничего не смыслил в технике живописи. Но чувствовал, что в картине чего-то недостает. Поль перевел взгляд с холста на девушку на кушетке. Вот у нее никаких недостатков: плавная линия бедер, высокая грудь ровно поднимается и опускается под простым льняным платьем. Вздернутый нос придает лицу выражение задорного прямодушия, а когда она сосредоточенно хмурится, как сейчас, то кажется совсем юной. Может быть, Хетер чересчур похожа на Ярдли, чтобы стать художницей? Полю легко было представить себе, что Ярдли строит корабль, но чтобы он рисовал картины...
Он поднялся и поставил чашку на стол.
— Я не слишком силен в этих вопросах,— заметил он.— Сказать, что мне нравится, я могу, а что не нравится, вряд ли.
Перед ним был написанный маслом пейзаж — красивый вид где-то у дороги, идущей вдоль реки Св. Лаврентия, и выполнен он был хорошо. Изображая равнину, тянущуюся за Пьедмонтом, Хетер сумела передать спою любовь к этим местам. Но не -создавалось впечатления простора, не чувствовалось, что к северу отсюда свирепый ветер бушует над сотнями миль льда, тундры и безлюдья.
— Наверно, надо было сделать более грубый грунт,— сказала Хетер и снова нахмурилась.— А я нарочно писала на гладком, боялась, если будет слишком грубо, как бы не вышло подражание Джэксону 1. В том-то и сложность: окрестности Святого Лаврентия уже столько раз писали и так хорошо! Надо иметь действительно большой талант, чтобы изобразить это как-то по-новому, на свой лад. Как вы считаете?
— Не знаю,— признался Поль.— Я мало видел канадских картин. И других, по правде сказать, тоже.
— Что вы, Поль! Посмотрите обязательно. У канадских художников есть замечательные работы. Именно в живописи мы преуспели больше всего.
— Я много чего не видел и не знаю,— ответил Поль.
Хетер выпрямилась, встала с кушетки и заменила картину на мольберте другой. Эта изображала людей, которые поднимались по деревянным ступеням лестницы, идущей по склону горы Монт-Ройяль от начала улицы Драммон к Пайн-авеню. И в этой картине преобладали тусклые краски, удачно схваченные положения ног и плеч людей, поднимающихся в гору, передавали плавный ритм движения. Поль отошел подальше, стараясь оценить, насколько эта картина самостоятельна, но ему было не с чем сравнить. Картина отвечала каким-то его собственным представлениям, и потому ему нравилась, но все-таки он понимал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
1 Белл Алекс Грейам (1847—1922) — канадский ученый, один из изобретателей телефона.
матери Макквин построил там фабрику, Сен-Марк совсем не тот. Он теперь настоящий город, и безработных там полно, и другого всякого, без чего уважающий себя город не обходится. Перед тем как ты пришла, я как раз рассказывал Полю, что неделю назад умер Поликарп Друэн. Помнишь его? Он еще лавку держал.
Хетер покачала головой.
— Так что видишь, теперь все равно, где мне жить, и, пожалуй, лучше вернуться домой. Поль тоже снимается с якоря,— и, взглянув на ее озабоченное лицо, добавил:—Не считай только, что я жалуюсь. Надо быть набитым дураком, чтоб, прожив такую долгую жизнь, не ценить своего счастья.
Хетер вспомнила, каким чужим чувствовал себя дед в доме* Метьюнов, как редко она заходила к нему, даже когда было время, и на глазах у нее навернулись слезы.
— И скоро ты собираешься?— спросила она.
— Ну, не сейчас. Но думаю, довольно скоро.
— А где ты будешь жить? В Галифаксе? — Ей пришла в голову горькая мысль, что дед больше не нуждается в ней, и виновата в этом она сама. А ведь никто в мире не понимал ее так, как он.
— Не решил пока,— ответил он.— Там побережье тянется на пять тысяч миль, если считать все заливы и бухты. Есть из чего выбирать.
— Здесь тебе всегда не слишком нравилось? Правда, дед?
— Если даже и не нравилось, тебе-то нечего забивать этим голову. Вся беда в том, что я никогда всерьез не принимал таких, как Макквин, а если хочешь жить в этом городе, надо ко всему подходить серьезно,— он усмехнулся.— Только я и пробовать не хочу.
Хетер потянулась и поцеловала деда в щеку.
— Скоро увидимся,— сказала она.
Поль открыл дверь, пропустил Хетер вперед, договорился с Ярдли, что греческий они перенесут на следующий вечер, и вышел за ней.
Ярдли постоял посреди комнаты, слушая, как за молодыми людьми захлопывается одна дверь за другой. Потом перенес лампу за спинку кресла, в котором до этого сидела Хетер, подошел к полке, надел очки и снял книгу. Это был €<Анабасис» Ксенофонта * в переводе Лёба. Поль взял его в университетской библиотеке. Минут тридцать Ярдли пытался разобраться в греческом тексте, заглядывал в английский перевод, напечатанный справа, потом отложил книгу. Он подумал, что слишком стар, и новый язык ему не выучить, да и вообще, стоит ли браться за греческий, раз ему все равно его не осилить — в этом есть что-то даже показное. Ведь и начал-то он, пожалуй, скорее шутки ради.
Ярдли потушил свет и пошел в спальню. Думая о Хетер и Поле, он удивленно и даже с некоторым раздражением приходил к выводу, что каждый из них — жертва того разделения на два овеянных легендами национальных уклада, которое существует в стране. Организованное таким образом общество словно давит на них с двух сторон и не дает стать самими собой. Оба они не слишком высокого мнения о старших, но предпочитают не показывать этого. Хитрят по-своему. Капитан старался представить себе, какой была бы Хетер, родись она в безденежной семье. Или если бы мать не вмешивалась в ее жизнь. С обеих сторон — и с английской, и с французской — старшее поколение всячески старается заморозить страну, сохранить ее такой, как есть. Наверно, старики стремятся к этому везде, но в Канаде, пожалуй, особенно. И все же перемены происходят. Вопреки всему стороны сближаются, правда, медленно; постепенно, каждый в одиночку, французы и англичане начинают лучше понимать друг друга, несмотря на традиционную вражду. А эти молодые люди — Хетер и Поль — не производят впечатления наивных, иногда Ярдли даже кажется, что Поль старше, чем он сам. Поль никогда не будет таким простодушным, как его отец. Он позаботится, чтобы никто не вторгался в его борьбу за самоутверждение. А Поль — это и есть новая Канада. И чтобы доказать это, ему нужно только одно — работа.
Лежа в постели, Ярдли размышлял, успеет ли он увидеть, что Канада стала единой. Он печально улыбнулся. Поль, может, и увидит, но уж он-то нет.
1 Ксенофонт (430—355 до н. э.) — древнегреческий писатель и историк. В «Анабасисе» описал отступление греческих войск через Малую Азию к побережью Черного моря.
А сколько еще хочется узнать и сделать! Сколько всего еще можно изучить! Жить ему осталось года три, от силы пять или шесть. Здоровье у него, конечно, отменное, и хотя он все время напоминает себе, что через четыре года ему стукнет восемьдесят, разве можно в это поверить? Он чувствует себя, как когда-то в шестьдесят. К слову сказать, его отец прожил до девяноста двух. Если и ему это суждено, у него впереди еще лет шестнадцать, а за такой срок можно успеть многое.
37
Когда Поль и Хетер вышли на улицу, дождь уже перестал, но туман был такой, будто город накрыло облаком. Откуда-то издалека, словно едва слышная бомбардировка, доносились раскаты грома. От ближайшего фонаря на Университетской улице на тротуар падал длинный голубой луч света.
— Куда вас подвезти?— спросила Хетер.
—- Да нет, спасибо. Я живу недалеко. На Ду-роушер.
— Но вы без плаща.
Поль посмотрел на Хетер сквозь разделявшую их темноту.
— Ладно, Хетер.— Странно было называть ее по имени.-— Может, и правда лучше поехать с вами.
Он распахнул дверцу машины, Хетер села за руль. Поль — рядом. Она запустила двигатель, но вспышки не было, Хетер полностью вытянула дроссельную заслонку, с полминуты гоняла стартер, но двигатель не завелся. Тогда она выключила зажигание.
— Ну вот,— сказала она,— пересосала.
Они немного помолчали, и Хетер попыталась снова завести двигатель. Искры не было.
— Пойду взгляну,— сказал Поль.
Он вышел из машины, открыл капот, зажег спичку, засунул в машину обе руки, что-то потрогал и сказал:
— Попробуйте теперь.
Хетер снова включила стартер, и мотор заворчал. Она подержала двигатель включенным, пока Поль опускал капот. Потом выключила. Поль сел в машину и захлопнул дверцу.
— Значит, про автомобили вы тоже все знаете,— заметила она.
— Вы не пересосали, просто отсоединился провод от распределителя зажигания, только и всего.
— А я не отличаю, где провод, а где этот самый распределитель.
— Вам и не надо. Если вы научитесь отличать, какой-нибудь механик останется без работы.
Хетер немного посидела в темноте, ритмично нажимая ногой на акселератор. Потом, повернувшись к Полю, проговорила:
— Вы сказали это неспроста, Поль.
Поль вытирал носовым платком руки и не ответил. Почему-то Хетер пробудила в нем гнев. Для нее безработица всего лишь отвлеченный вопрос, если она вообще об этом задумывается.
— Неумелость нельзя оправдывать экономическими причинами,— продолжала Хетер.— Мне стыдно, что я не разбираюсь в машине, которую вожу.
Гнев Поля прошел, да и что толку сердиться? Когда он снова заговорил, голос его звучал спокойно.
— Я и сам не больно смыслю в двигателях. Больше на руки полагаюсь. Два лета проработал в гараже.
Хетер запустила двигатель, направила машину вверх по склону, свернула на улицу Принца Артура и поехала по улице Дуроушер. Через несколько минут Поль показал ей дом, в котором жил. Она не стала выключать двигатель, но Поль как будто и не собирался выходить из машины. Оба молчали. Тихо сидели в темном автомобиле и смотрели на забрызганное дождем лобовое стекло.
Наконец Хетер нарушила молчание:
— Греческий вы знаете, в машинах разбираетесь, да к тому же играете в хоккей. Потрясающее сочетание! Чем еще вы занимались с тех пор, как мы вместе ловили рыбу в Сен-Марке?
— Главным образом старался выжить. А может, вы расскажете, что вы делали?
Она покачивала руль, словно проверяла люфт.
— Да что делают такие, как я? Ничего особенно интересного.
Поль открыл дверцу, но Хетер задержала его еще одним вопросом:
— Поль, очень я изменилась с тех пор?
Он прикрыл дверцу и вынул из кармана сигареты.
— Не знаю, Хетер.— Он протянул ей пачку, по привычке прикинув, сколько сигарет остается.— С тех пор прошло много времени.
— Вы часто бываете у деда?
— После того как он переехал в Монреаль, часто. Раза два я ездил к нему в Сен-Марк, чаще не получалось.— Он добавил, что все эти годы Ярдли исправно писал ему раз в месяц. Поль до сих пор хранит его письма, две полные коробки от ботинок.
— Дед, по-моему, совершенно удивительный человек, как вы считаете?
— Насчет этого не берусь судить, я думаю, он просто естественный, так мне кажется,— и Поль добавил, будто про себя: — Таких людей, как он, больше не делают. Хотелось бы знать почему.
Хетер силилась разглядеть профиль Поля, но различала только, как поблескивают его глаза и темные волосы.
— После Сен-Марка вы ведь поступили во Фро-бишер?
— Да. Откуда вы знаете?
— Кажется, кто-то говорил.
— Фробишер и прочие места, где я учился, хорошо потрудились, чтобы сделать из меня ни то ни се,— и поскольку Хетер не отозвалась, Поль пояснил:— Так, во всяком случае, считает мой брат.
Хетер смутно припомнился худой юноша с затравленным взглядом. Он прятался в кленовой роще от них с Дафной и от Поля. Дафна рассказала о нем матери и передала ей то, что он говорил Полю. Потом стало известно, что его арестовали, потому что Дженит кому-то сообщила обо всем этом, и вскоре они уехали из Сен-Марка и больше туда не приезжали. А у дедушки тогда было расстроенное лицо. Хетер вспомнила об этом, и даже сейчас ей стало неприятно и как-то совестно.
Вдруг Поль коротко рассмеялся.
— Впрочем, неудивительно, что вы не понимаете, о чем я говорю. Ведь вы англичанка. У нас в Канаде заведено быть либо англичанином, либо французом. А я ни то, ни другое.
— Не вижу разницы.
Теперь пришла очередь Поля пытаться рассмотреть ее лицо в темноте.
— Почему вы учили греческий, Поль? Никто из моих знакомых им теперь не занимается.
Поль приоткрыл дверцу, чтобы выбросить окурок, Хетер протянула ему свой, и он выбросил его тоже. Затем захлопнул дверцу и повернулся к девушке. Он не спешил отвечать ей, потом бесстрастно сказал:
— Одно время я подумывал стать священником. Мариус старался мне внушить, что у меня есть призвание. Если француз неплохо учится, ему обязательно посоветуют стать священником.
— Но вы-то не француз,— воспротивилась Хетер.— Вы же говорите без малейшего французского акцента.
— А по-французски — без малейшего английского,— отозвался он с иронией.
Как вспыхнула на этот раз Хетер, 8 темноте видно не было. Поль продолжал без всякой горечи:
— Отец хотел, чтобы я занимался науками. Вот и отдал меня во Фробишер. Науки там, правда, не слишком процветали, но он считал, что, когда я окончу эту школу, у меня будет больше возможностей.
— Ас наукой, значит, дело не пошло? — Даже смутившись, Хетер не теряла интереса к другим пюдя/л.— С какой именно?
— Да со всеми. Иногда мне жаль, что не пошло. В университете я старался, как мог. Видит бог, в наши дни только с наукой и считаются. Ведь наука — та же новая религия. Мне бы и сейчас хотелось стать хорошим физиком. Тогда я мог бы заниматься своим делом и послать всех к черту. Кто знает, вдруг бы я и впрямь изобрел способ всех туда отправлять? Единственное место, где на науку еще не молятся, так это Квебек. №ы слишком старомодны,— он коротко рассмеялся,— все горе в том, что мне не давалась математика. Я, правда, получил степень бакалавра, но не такой я дурак, чтобы из-за этого считать себя ученым.
Он снова открыл дверцу и на этот раз вышел из машины.
— Спасибо, Хетер. Не буду вас больше задерживать.
— Дед сказал, что вы скоро уезжаете из Монреаля. Когда?
— Не знаю. Это зависит от того, получу ли я работу. Капитан Ярдли написал кое-кому из своих старых знакомых в судоходной компании. Надеюсь, матросом на грузовое судно меня возьмут.
— На грузовое? Но это же безобразие!
— Не стоит расстраиваться,— сказал Поль спокойно.
— Но это действительно безобразие. И глупо вам быть простым матросом.
— Зато у меня будет работа. Слишком часто, Хе-тер, передо мной захлопывают двери.
— Разве такой работы вам хочется? Быть матросом?
Он поглядел в один конец улицы, потом в другой.
— Что ж, посмотреть мир я, конечно, не прочь,— сказал он, снова повернувшись к ней.— И, думаю, это — одна из возможностей.
Мимо них, наклонив голову, прошла под зонтиком какая-то женщина. Она чуть не наткнулась на Поля, и он молчал до тех пор, пока ее не поглотили туман и темнота.
— Во всяком случае, отсюда надо убираться. Здесь я задыхаюсь.
У них над головой зашелестел под ветром вяз, и капли с тихим шорохом посыпались с листьев, как легкий дождь.
— Поль, давайте встретимся еще раз!
Он заколебался, и Хетер быстро добавила:
— Я учусь рисовать. Может, вы зайдете ко мне в студию и объясните, что у меня не получается.
Поль неожиданно рассмеялся в темноте.
— Я мало смыслю в живописи. А где ваша студия?
— Да это просто комната на улице Лабель. Вот, держите.— Она достала из сумочки карандаш с бумагой и написала номер дома.-— Только не завтра. Завтра мне придется идти куда-то с мамой. Может, послезавтра днем?
— Бог свидетель, меня ничто не связывает, я безработный.
— Значит, придете? Часа в три?
— Ладно, Хетер, приду. С удовольствием.
Хетер уехала, оставив Поля на тротуаре. Он смотрел, как задние огни ее машины постепенно удалялись в глубь улицы и наконец исчезли за углом. Где-то в стороне, за пределами окружавшей его темноты, опять проворчал гром, под новым порывом ветра на тротуар еще раз с легким шумом посыпались капли.
38
Стоя у окна в студии Хетер, Поль смотрел на улицу. Напротив тускло краснели кирпичные дома. Они казались очень старыми, их крашеные двери, как в Европе, начинались от самого тротуара. После грозы, бушевавшей более суток, воздух очистился. Теперь крыши сверкали на солнце, листва ярко зеленела, и по мостовой скользили розовато-лиловые тени.
Поль обернулся, чтобы взять предложенную Хетер чашку чая. В углу мастерской стояла небольшая электрическая плита, маленький стол, несколько стульев, у стены — кушетка, покрытая веселым ситчиком, и рабочий стол, заваленный бумагой, карандашами, красками. Полю нравился запах скипидара и масляных красок, пятна на полу, груда холстов, прислоненных к стене.
Хетер устроилась на кушетке, поджав ноги, а Поль несколько смущенно присел на один из стульев. Хетер показала на картину, стоявшую на мольберте.
—- А теперь скажите, как вам это нравится, только честно,— попросила она.
Поль снова посмотрел на картину; с тех пор, как он пришел сюда, он то и дело на нее поглядывал. Он не знал, что сказать, потому что ничего не смыслил в технике живописи. Но чувствовал, что в картине чего-то недостает. Поль перевел взгляд с холста на девушку на кушетке. Вот у нее никаких недостатков: плавная линия бедер, высокая грудь ровно поднимается и опускается под простым льняным платьем. Вздернутый нос придает лицу выражение задорного прямодушия, а когда она сосредоточенно хмурится, как сейчас, то кажется совсем юной. Может быть, Хетер чересчур похожа на Ярдли, чтобы стать художницей? Полю легко было представить себе, что Ярдли строит корабль, но чтобы он рисовал картины...
Он поднялся и поставил чашку на стол.
— Я не слишком силен в этих вопросах,— заметил он.— Сказать, что мне нравится, я могу, а что не нравится, вряд ли.
Перед ним был написанный маслом пейзаж — красивый вид где-то у дороги, идущей вдоль реки Св. Лаврентия, и выполнен он был хорошо. Изображая равнину, тянущуюся за Пьедмонтом, Хетер сумела передать спою любовь к этим местам. Но не -создавалось впечатления простора, не чувствовалось, что к северу отсюда свирепый ветер бушует над сотнями миль льда, тундры и безлюдья.
— Наверно, надо было сделать более грубый грунт,— сказала Хетер и снова нахмурилась.— А я нарочно писала на гладком, боялась, если будет слишком грубо, как бы не вышло подражание Джэксону 1. В том-то и сложность: окрестности Святого Лаврентия уже столько раз писали и так хорошо! Надо иметь действительно большой талант, чтобы изобразить это как-то по-новому, на свой лад. Как вы считаете?
— Не знаю,— признался Поль.— Я мало видел канадских картин. И других, по правде сказать, тоже.
— Что вы, Поль! Посмотрите обязательно. У канадских художников есть замечательные работы. Именно в живописи мы преуспели больше всего.
— Я много чего не видел и не знаю,— ответил Поль.
Хетер выпрямилась, встала с кушетки и заменила картину на мольберте другой. Эта изображала людей, которые поднимались по деревянным ступеням лестницы, идущей по склону горы Монт-Ройяль от начала улицы Драммон к Пайн-авеню. И в этой картине преобладали тусклые краски, удачно схваченные положения ног и плеч людей, поднимающихся в гору, передавали плавный ритм движения. Поль отошел подальше, стараясь оценить, насколько эта картина самостоятельна, но ему было не с чем сравнить. Картина отвечала каким-то его собственным представлениям, и потому ему нравилась, но все-таки он понимал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55