Хетер подумала вдруг, что все, кого она знает, исполнены уверенности в себе, все, кроме нее самой. Все знают, что сказать, как поступить, к чему стремиться. Она не соглашалась с близкими почти ни в чем, но что с того? Ведь доказать свою точку зрения она все равно не умеет. Она росла вместе с Дафной и привыкла считать себя дурнушкой, сестрой самой красивой девушки в городе. Может, поэтому она была так благодарна Алану Фаркхару, когда неделю назад он сделал ей предложение? У Алана жесткие рыжие волосы, круглые голубые глаза, он носит енотовую шубу и ездит на синем «паккарде родстере», а на радиаторе машины развевается лисий хвост. Матери очень нравится его семья.
Не оборачиваясь, Хетер поняла, что Ноэль встал с дивана и стоит теперь у нее за спиной. Что она сделала, что сказала? Отчего он позволил себе так с ней разговаривать? Будь он кто угодно, только не муж Дафны, она бы высмеяла его как следует и забыла о происшедшем. В конце концов, она не ребенок. Но Флетчер не похож ни на кого из ее знакомых и так самоуверен!
Сдача была разыграна, и генерал пустился доказывать, как бы повернулось дело, если бы сыграли по-другому. Когда ему показалось, что он всех убедил, он принялся сдавать.
— Скажите, Дженит, а ваш отец в конце концов все-таки получил свою цену за ферму в Сен-Марке?— спросил он.
В последнее время Дженит часто отвечала на этот вопрос, но ее свекор все забывал и спрашивал снова. На сей раз она сказала, что ферма продана. И, покрутив кольца на руках, добавила:
— И хорошо. В его возрасте жить там одному, среди этих франко-канадцев! Я всегда беспокоилась.
— Мог там и умереть.— Генерал загляделся на потолок, не торопясь сдавать карты.— Кстати, Макквин, что случилось с этой фабрикой, которую вы там строили?
Насчет фабрики генералу тоже говорили не раз. Скверно, подумал Макквин, совсем у старика память сдает.
— Этим делом занимается теперь один из подрядчиков Руперта Айронса,— пояснил он.— Сейчас в Сен-Марке уже несколько фабрик. Мой план с самого начала был правильный, но место мне никогда не нравилось. Айронс, может, чего и добьется там, если воспользуется Оттавскими соглашениями.
— Кажется, еще вчера Руперта Айронса не пускали ни в один клуб,— заметил генерал.— А теперь чего ни коснешься, только о нем и слышишь.
— Кстати, Хантли,— вмешалась в разговор Дафна,— а что сталось с этой семьей Талларов, которых мы знали в Сен-Марке?
Хетер отошла от кресла деда. Ей казалось, что со всех сторон, жужжа, как назойливые мухи, ее настигают темы одна неуместнее другой. Макквин, видимо, решил, что на игре можно ставить крест.
— Да вы их помните,— продолжала Дафна.— Ну, тот забавный старик, он еще поссорился со священником и порвал с католичеством. А когда они переехали в Монреаль, он обычно сидел напротив нас в соборе Святого Давида. Очень было смешно сидеть там рядом с католиком!
— Атанас Таллар, Дафна,— сказал Макквин,— вовсе не был забавным. Его жизнь обернулась трагедией.
— Славное имя Таллар,— произнес генерал и вдруг принялся сдавать карты.— Все эти потомки старых, основательных французских родов достойнейшие люди. Достойнейшие. Я всегда так и говорю то-ронтцам, когда те их поносят,— он опять перестал сдавать, хотя в руках у него оставалось еще полколоды.
Макквин подождал, не вспомнит ли генерал о картах, но тот совсем позабыл о них.
— Да, печальная это была история,-— продолжил тогда Макквин.— Мог ли я знать, что из-за нашей фабрики Таллар перессорится со своим приходом. Атанасу Таллару всю жизнь приходилось сидеть между двух стульев; впрочем, теперь это удел многих. Но я слышал, он перед смертью вернулся в католичество. Ваш отец, Дженит, благородно поступил, не покинув его до конца.
Генерал снова начал сдавать, приговаривая что-то сквозь зубы, но игроки уже потеряли всякий интерес к игре.
— Все эти россказни, что они рвут со своей церковью, болтовня! Не верю ни единому слову. Уж я-то их знаю, всю жизнь прожил в этой провинции. Все они умирают со свечками в руках.
Хетер вернулась на диван, надеясь, чтр Флетчер за ней не последует. Случайный разговор о Талларах вызвал в ней множество разных мыслей. Как раз недавно Алан Фаркхар тоже упоминал Поля Таллара. Они встречались во время хоккейных соревнований. Алан играл за университетскую команду, а Поль, ставший за зиму полупрофессионалом, входил в команду, состоявшую из рабочих и механиков гаражей. Команда эта играла только по вечерам ради заработка. Алан сказал, что команда боевая и Поль пользуется известностью как отличный игрок. Говорили даже, что он создает клуб в одной из высших лиг. Хетер не очень разбиралась в хоккее, ей было горько узнать, что мальчик, с которым она играла в детстве, вынужден теперь вести такую жизнь. Иногда она слышала о Поле от капитана Ярдли и догадывалась, что дед видится с ним, но сама встречалась с капитаном довольно редко, разве что на каникулах да на семейных торжествах.
Хетер поняла, что не может больше оставаться в комнате. Она быстро огляделась и, убедившись, что на нее никто не смотрит, проскользнула в холл, вьешла через парадную дверь на улицу и перешла дорогу к дому Метьюнов. На улице пахло землей от свеже-вскопанных клумб и было слышно, как на лужайке Мак-квина работает поливальная установка. Гравий, которым была усыпана дорожка, ведущая ко входу в дом Метьюнов, в лунном свете казался неправдоподобно белым и похрустывал под туфлями. Хетер обошла дом и направилась к гаражу. Там она села в машину, включила зажигание, выехала задним ходом, развернулась и направила машину вниз с холма.
Доехав до домов, расположенных ниже, Хетер свернула и через несколько кварталов оказалась на плавно поднимающейся улице Кот-де-Неж. Шины шуршали по булыжникам холма. На скорости шестьдесят миль в час она въехала в Уэстмаунт, повернула так, что колеса завизжали, и стала медленно, с одной террасы на другую, подниматься на вершину горы. Доехав до видовой площадки, Хетер остановила машину, выключила фары и откинулась на спинку сиденья. Какое блаженство побыть одной!
В двадцать три года Хетер почувствовала, что в ее жизни наступил кризис. Хотя ее с детства учили не считать себя богатой, она прекрасно понимала, что у них большое состояние. Поэтому, а также из-за положения семьи в обществе, Хетер ощущала себя оторванной от большинства своих сверстников. Ее мать неукоснительно придерживалась правил, принятых в семействе Метьюнов: Метьюны не выносили никакого бахвальства, никогда не кичились своими деньгами, зато безмерно гордились своей значительностью. Они порицали экстравагантность везде и во всем, и на карманные расходы Хетер получала весьма скромные суммы.
Мать следовала всем правилам Метьюнов, а Хетер выполняла все требования матери. Да казалось, что иначе и быть не может. Два года Хетер провела в школе в Лозанне и выучила французский больше ради бесед в светских гостиных, чем для облегчения жизни в провинции Квебек. Вернувшись в Канаду, она дебютировала на балу в день Св. Эндрю через два года после Дафны. Потом четыре года училась в колледже, и Дженит хоть не протестовала, но относилась к этому без особого энтузиазма. Окончив колледж, Хетер ничего не делала, разве что ездила танцевать с сыновьями друзей своей матери да заседала в исполнительном комитете юношеской лиги.
Хетер знала, что подруги шепчутся у нее за спиной, считая ее неудачницей. Большинство ее соучениц уже вышли замуж, а некоторые составили партии, которые представители старшего поколения именовали блестящими. Две девушки вышли замуж за англичан, говоривших с таким же акцентом, как Ноэль, одна стала женой французского графа, четверо обвенчались с молодыми людьми, которые пока занимались продажей ценных бумаг, дожидаясь, когда сделаются компаньонами в отцовских трестах и страховых компаниях. С тех пор как Дафна выбыла из игры, неустроенность Хетер стала больше бросаться в глаза. Мать это определенно тревожило.
На людях Дженит была сдержанна и тактична, но дома мать и дочь в последнее время уже не раз ссорились. Эти ссоры всегда заканчивались тем, что Дженит заливалась слезами, а Хетер каялась и всячески старалась загладить вину. Она готова была выносить что угодно, только не сцены, которые закатывала ей мать. Дженит никогда прямо не заговаривала о том, что Хетер ни с кем не помолвлена, однако вряд ли можно было считать случайностью, что в прошлые каникулы она решила поехать с Хетер на тот же курорт в Мэне 1, где отдыхал со своими родителями Алан Фаркхар. И не случайно, разумеется, Макквин ни с того ни с сего пускался в разговоры об Алане, называя его благоразумным молодым человеком.
В том-то и беда, подумала Хетер, вспомнив об Алане. Алан настолько благоразумен, что жизнь с ним будет сплошным торжеством благоразумия. В первые шесть лет его жена непременно родит троих детей и на этом остановится. Сначала молодые поселятся в каком-нибудь доме в Уэстмаунте, а когда умрут родители Алана, переедут в готический особняк Фаркха-роз на склоне горы над улицей Шербрук. Детей будут учить в соответствующих школах, где им предстоит играть только с детьми тех бывших девочек и мальчиков, с которыми разрешали играть Алану и Хетер. Из-за размеров особняка супруги будут испытывать затруд-
1 М э н — штат на северо-восточном побережье США.
нения с прислугой, а от знакомых им придется вечно выслушивать сетования на рост налогов. Летом они будут поигрывать в гольф и теннис, зимой — кататься на лыжах, время от времени будут ездить в Нью-Йорк и в Лондон. Остаток своей жизни Алан проработает в тресте отца на улице Сент-Джеймс. Он такой здоровяк, что к тридцати годам у него появятся первые признаки брюшка. К тридцати пяти он начнет носить черные фетровые шляпы, а к сорока пяти будет так же регулярно завтракать в клубе «Монт-Ройяль», как и Макквин. Читать он станет только газеты и популярные журналы. На ее рисование будет смотреть со снисходительной улыбкой, при условии, конечно, что она мало чего добьется в своих занятиях и рисование останется просто хобби. Алан будет добрым, мягким, благородным мужем и прекрасным отцом. Но поскольку он уже с самого начала может служить образцом и совершенствоваться ему просто дальше некуда, то, как прекрасно понимала Хетер, девушка, решившаяся связать с ним судьбу, выйдет замуж не за мужчину, а за образ жизни.
Когда из Англии вернулась Дафна, Хетер пришла к окончательному убеждению, что ей необходимо подыскать себе какое-то самостоятельное занятие, иначе она просто погибнет. Раньше Дафна всегда затмевала ее. Прежде сестра полностью разделяла взгляды матери на жизнь и постоянно выговаривала Хетер за то, что та думает, выглядит и поступает не так, как их общие друзья. Но в Англии с Дафной что-то произошло. Теперь она уже не осуждала Хетер, она ее попросту презирала. Устраивала ли Дафну жизнь с Ноэлем Флетчером, этого Хетер сказать не могла. Однако перемена с Дафной произошла разительная.
Но одно дело рассуждать о том, что нужно подыскать себе какое-то занятие, и совсем другое — найти его. Ясно только, что из Монреаля придется уехать. С тех пор как началась депрессия, кое-кто из подруг Хетер нашел работу, но все они делали вид, что работают либо ради развлечения, либо из благотворительных целей. В Канаде девушка из общества может серьезно рассчитывать только на одну из трех или четырех профессий. Она может стать медсестрой или составлять диеты, преподавать в школе или работать в библиотеке; можно даже поступить в лабораторию при больнице, но для этого нужно пройти специальную
10 X. Макленнан подготовку. Однако чем бы ни занялась девушка в Канаде, платить ей за работу будут гроши. Все то, на чем делают карьеру американки: реклама, художественное оформление, сочинение сценариев, редактирование, прикладное искусство, даже профессия продавщиц или служащих в учреждениях, юридических конторах, в больницах, в проектных бюро — все это для канадских женщин совершенно недоступно. Многие девушки пытались добиться успеха, но ни одной не удалось достичь хоть какого-либо положения.
Хетер вышла из машины и, осторожно ступая в нарядных блестящих туфлях, придерживая рукой длинную шифоновую юбку, подошла к парапету. Знай Дженит, что Хетер находится тут ночью одна, она ужаснулась бы такому неприличию. В стоящих на площадке автомобилях целовались влюбленные, по вьющейся внизу дорожке, обсаженной кустами, обнявшись, прогуливались парочки.
Хетер облокотилась на каменную балюстраду и стала смотреть вниз на город.
— Какая красота!— вырвалось у нее.
Залитый лунным светом Монреаль казался серебряным, он широко раскинулся перед ней, весь усеянный огнями, как звездами. Казалось, смотришь сверху вниз на опрокинувшееся ночное небо. Вершина горы в Узстмаунте ниже находящейся слева от нее вершины Монт-Ройяль, поэтому взгляду Хетер открывалась только часть города; направо и налево, насколько хватало глаз, по склонам горы сбегали огни, рассыпались по долине и спускались к реке. Милях в трех от Хетер к востоку огни выбирались из города двумя параллельными цепочками, обозначая мост Жака Картье, посреди реки они падали с башни моста вниз геометрически правильными созвездиями, плыли к темному пятну острова Сент-Элен и оттуда уносились дальше, на другой берег реки. А там, до самых Зеленых гор в Вермонте, простиралась светящаяся под луной равнина.
В памяти Хетер всплывали строки стихов, исчезали, всплывали вновь, сливаясь с настроением этого вечера. Снизу из города долетал едва слышный ровный гул, автомобили на площадке были безмолвны, как камни. Под балюстрадой уходил вниз парк, а за ним, утопая в зелени деревьев, высились дома, и почти в каждом из них жили знакомые Хетер люди. Наверно, думала она, многие из них сейчас лежат у себя в темных комнатах, закрыв глаза. Интересно, сколько среди них молодых? Сколько таких, кто ощущает рядом тепло любимого тела? Как хорошо лежать вот так, бок о бок с человеком, которого любишь, просыпаться ночью и знать, что он с тобой.
32
Как только гости спустились по дорожке и перешли через улицу, Макквин поднялся на верхний этаж в библиотеку. У него стало привычкой каждый вечер проводить там некоторое время перед тем, как лечь спать; в окружении книг ему легче было разложить по полочкам события дня и все обдумать. Кроме того, перед сном он любил с полчаса почитать какой-нибудь толстый том. Это улучшало настроение, а сведения, почерпнутые из книг, укрепляли его авторитет среди членов литературного клуба, в который он вступил вскоре после войны.
Клуб этот значил для Макквина очень много. Сегодня он намеревался перед сном с часок поработать над докладом, который намечал прочесть осенью на открытии клуба. Хотя впереди было больше трех месяцев, Маккзин старался подготовить все досконально. Такого доклада никому в клубе еще не доводилось слышать, а требования там весьма высокие. Конечно, в манере изложения ему далеко до Мастермана — президента энергетической компании «Минто» и автора книги «Джентльмены, король!». Но почему бы ему не превзойти Мастермана в подборе фактов и в их анализе? Доклад будет называться: «Канада. Феномен стабильности в смятенном мире».
Макквин улыбнулся, представив себе, какое впечатление он произведет на членов клуба. Он знал, что они подшучивают над ним за спиной, называют старым сухарем, но такое подшучивание ему даже нравилось. Оно свидетельствовало об уважении и даже известной теплоте. Во всяком случае, Макквина считали примечательной личностью.
Из окон библиотеки, поверх росших в его саду вязов, Макквин видел город. В открытые окна в комнату, пропахшую старыми переплетами и типографской краской, вливался ночной воздух. Уличные фонари
10* слабо освещали пустое пространство внизу. Макквин различал запах роз, долетавший к нему на четвертый этаж из сада. Как все же приятно, что даже так высоко можно вдыхать их аромат! Лучше его роз по соседству с улицей Шербрук не найдешь. Вдруг он уловил шум полизальной установки на газоне и прищелкнул языком. Придется утром сделать внушение садовнику, парень стал небрежен. Вот уже второй раз за месяц забывает отключить насос. Необходимо напомнить ему, что в наши дни работу найти нелегко.
Издалека до склона, где стоял дом, сквозь ветки деревьев в открытые окна доносился слабый шум города, словно урчание огромного зверя, которого Макквин сумел покорить, но к которому продолжал относиться настороженно. В этот поздний час шум часто прерывался, был едва слышен и далек.
Мысли Макквина снова вернулись к безработице и к темам, которые он намеревался осветить в докладе для литературного клуба. Сейчас в стране полтора миллиона человек получают пособие по безработице, почти седьмая часть нации. И, несмотря на это, нигде никаких беспорядков, никаких глупостей вроде американского «нового курса».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Не оборачиваясь, Хетер поняла, что Ноэль встал с дивана и стоит теперь у нее за спиной. Что она сделала, что сказала? Отчего он позволил себе так с ней разговаривать? Будь он кто угодно, только не муж Дафны, она бы высмеяла его как следует и забыла о происшедшем. В конце концов, она не ребенок. Но Флетчер не похож ни на кого из ее знакомых и так самоуверен!
Сдача была разыграна, и генерал пустился доказывать, как бы повернулось дело, если бы сыграли по-другому. Когда ему показалось, что он всех убедил, он принялся сдавать.
— Скажите, Дженит, а ваш отец в конце концов все-таки получил свою цену за ферму в Сен-Марке?— спросил он.
В последнее время Дженит часто отвечала на этот вопрос, но ее свекор все забывал и спрашивал снова. На сей раз она сказала, что ферма продана. И, покрутив кольца на руках, добавила:
— И хорошо. В его возрасте жить там одному, среди этих франко-канадцев! Я всегда беспокоилась.
— Мог там и умереть.— Генерал загляделся на потолок, не торопясь сдавать карты.— Кстати, Макквин, что случилось с этой фабрикой, которую вы там строили?
Насчет фабрики генералу тоже говорили не раз. Скверно, подумал Макквин, совсем у старика память сдает.
— Этим делом занимается теперь один из подрядчиков Руперта Айронса,— пояснил он.— Сейчас в Сен-Марке уже несколько фабрик. Мой план с самого начала был правильный, но место мне никогда не нравилось. Айронс, может, чего и добьется там, если воспользуется Оттавскими соглашениями.
— Кажется, еще вчера Руперта Айронса не пускали ни в один клуб,— заметил генерал.— А теперь чего ни коснешься, только о нем и слышишь.
— Кстати, Хантли,— вмешалась в разговор Дафна,— а что сталось с этой семьей Талларов, которых мы знали в Сен-Марке?
Хетер отошла от кресла деда. Ей казалось, что со всех сторон, жужжа, как назойливые мухи, ее настигают темы одна неуместнее другой. Макквин, видимо, решил, что на игре можно ставить крест.
— Да вы их помните,— продолжала Дафна.— Ну, тот забавный старик, он еще поссорился со священником и порвал с католичеством. А когда они переехали в Монреаль, он обычно сидел напротив нас в соборе Святого Давида. Очень было смешно сидеть там рядом с католиком!
— Атанас Таллар, Дафна,— сказал Макквин,— вовсе не был забавным. Его жизнь обернулась трагедией.
— Славное имя Таллар,— произнес генерал и вдруг принялся сдавать карты.— Все эти потомки старых, основательных французских родов достойнейшие люди. Достойнейшие. Я всегда так и говорю то-ронтцам, когда те их поносят,— он опять перестал сдавать, хотя в руках у него оставалось еще полколоды.
Макквин подождал, не вспомнит ли генерал о картах, но тот совсем позабыл о них.
— Да, печальная это была история,-— продолжил тогда Макквин.— Мог ли я знать, что из-за нашей фабрики Таллар перессорится со своим приходом. Атанасу Таллару всю жизнь приходилось сидеть между двух стульев; впрочем, теперь это удел многих. Но я слышал, он перед смертью вернулся в католичество. Ваш отец, Дженит, благородно поступил, не покинув его до конца.
Генерал снова начал сдавать, приговаривая что-то сквозь зубы, но игроки уже потеряли всякий интерес к игре.
— Все эти россказни, что они рвут со своей церковью, болтовня! Не верю ни единому слову. Уж я-то их знаю, всю жизнь прожил в этой провинции. Все они умирают со свечками в руках.
Хетер вернулась на диван, надеясь, чтр Флетчер за ней не последует. Случайный разговор о Талларах вызвал в ней множество разных мыслей. Как раз недавно Алан Фаркхар тоже упоминал Поля Таллара. Они встречались во время хоккейных соревнований. Алан играл за университетскую команду, а Поль, ставший за зиму полупрофессионалом, входил в команду, состоявшую из рабочих и механиков гаражей. Команда эта играла только по вечерам ради заработка. Алан сказал, что команда боевая и Поль пользуется известностью как отличный игрок. Говорили даже, что он создает клуб в одной из высших лиг. Хетер не очень разбиралась в хоккее, ей было горько узнать, что мальчик, с которым она играла в детстве, вынужден теперь вести такую жизнь. Иногда она слышала о Поле от капитана Ярдли и догадывалась, что дед видится с ним, но сама встречалась с капитаном довольно редко, разве что на каникулах да на семейных торжествах.
Хетер поняла, что не может больше оставаться в комнате. Она быстро огляделась и, убедившись, что на нее никто не смотрит, проскользнула в холл, вьешла через парадную дверь на улицу и перешла дорогу к дому Метьюнов. На улице пахло землей от свеже-вскопанных клумб и было слышно, как на лужайке Мак-квина работает поливальная установка. Гравий, которым была усыпана дорожка, ведущая ко входу в дом Метьюнов, в лунном свете казался неправдоподобно белым и похрустывал под туфлями. Хетер обошла дом и направилась к гаражу. Там она села в машину, включила зажигание, выехала задним ходом, развернулась и направила машину вниз с холма.
Доехав до домов, расположенных ниже, Хетер свернула и через несколько кварталов оказалась на плавно поднимающейся улице Кот-де-Неж. Шины шуршали по булыжникам холма. На скорости шестьдесят миль в час она въехала в Уэстмаунт, повернула так, что колеса завизжали, и стала медленно, с одной террасы на другую, подниматься на вершину горы. Доехав до видовой площадки, Хетер остановила машину, выключила фары и откинулась на спинку сиденья. Какое блаженство побыть одной!
В двадцать три года Хетер почувствовала, что в ее жизни наступил кризис. Хотя ее с детства учили не считать себя богатой, она прекрасно понимала, что у них большое состояние. Поэтому, а также из-за положения семьи в обществе, Хетер ощущала себя оторванной от большинства своих сверстников. Ее мать неукоснительно придерживалась правил, принятых в семействе Метьюнов: Метьюны не выносили никакого бахвальства, никогда не кичились своими деньгами, зато безмерно гордились своей значительностью. Они порицали экстравагантность везде и во всем, и на карманные расходы Хетер получала весьма скромные суммы.
Мать следовала всем правилам Метьюнов, а Хетер выполняла все требования матери. Да казалось, что иначе и быть не может. Два года Хетер провела в школе в Лозанне и выучила французский больше ради бесед в светских гостиных, чем для облегчения жизни в провинции Квебек. Вернувшись в Канаду, она дебютировала на балу в день Св. Эндрю через два года после Дафны. Потом четыре года училась в колледже, и Дженит хоть не протестовала, но относилась к этому без особого энтузиазма. Окончив колледж, Хетер ничего не делала, разве что ездила танцевать с сыновьями друзей своей матери да заседала в исполнительном комитете юношеской лиги.
Хетер знала, что подруги шепчутся у нее за спиной, считая ее неудачницей. Большинство ее соучениц уже вышли замуж, а некоторые составили партии, которые представители старшего поколения именовали блестящими. Две девушки вышли замуж за англичан, говоривших с таким же акцентом, как Ноэль, одна стала женой французского графа, четверо обвенчались с молодыми людьми, которые пока занимались продажей ценных бумаг, дожидаясь, когда сделаются компаньонами в отцовских трестах и страховых компаниях. С тех пор как Дафна выбыла из игры, неустроенность Хетер стала больше бросаться в глаза. Мать это определенно тревожило.
На людях Дженит была сдержанна и тактична, но дома мать и дочь в последнее время уже не раз ссорились. Эти ссоры всегда заканчивались тем, что Дженит заливалась слезами, а Хетер каялась и всячески старалась загладить вину. Она готова была выносить что угодно, только не сцены, которые закатывала ей мать. Дженит никогда прямо не заговаривала о том, что Хетер ни с кем не помолвлена, однако вряд ли можно было считать случайностью, что в прошлые каникулы она решила поехать с Хетер на тот же курорт в Мэне 1, где отдыхал со своими родителями Алан Фаркхар. И не случайно, разумеется, Макквин ни с того ни с сего пускался в разговоры об Алане, называя его благоразумным молодым человеком.
В том-то и беда, подумала Хетер, вспомнив об Алане. Алан настолько благоразумен, что жизнь с ним будет сплошным торжеством благоразумия. В первые шесть лет его жена непременно родит троих детей и на этом остановится. Сначала молодые поселятся в каком-нибудь доме в Уэстмаунте, а когда умрут родители Алана, переедут в готический особняк Фаркха-роз на склоне горы над улицей Шербрук. Детей будут учить в соответствующих школах, где им предстоит играть только с детьми тех бывших девочек и мальчиков, с которыми разрешали играть Алану и Хетер. Из-за размеров особняка супруги будут испытывать затруд-
1 М э н — штат на северо-восточном побережье США.
нения с прислугой, а от знакомых им придется вечно выслушивать сетования на рост налогов. Летом они будут поигрывать в гольф и теннис, зимой — кататься на лыжах, время от времени будут ездить в Нью-Йорк и в Лондон. Остаток своей жизни Алан проработает в тресте отца на улице Сент-Джеймс. Он такой здоровяк, что к тридцати годам у него появятся первые признаки брюшка. К тридцати пяти он начнет носить черные фетровые шляпы, а к сорока пяти будет так же регулярно завтракать в клубе «Монт-Ройяль», как и Макквин. Читать он станет только газеты и популярные журналы. На ее рисование будет смотреть со снисходительной улыбкой, при условии, конечно, что она мало чего добьется в своих занятиях и рисование останется просто хобби. Алан будет добрым, мягким, благородным мужем и прекрасным отцом. Но поскольку он уже с самого начала может служить образцом и совершенствоваться ему просто дальше некуда, то, как прекрасно понимала Хетер, девушка, решившаяся связать с ним судьбу, выйдет замуж не за мужчину, а за образ жизни.
Когда из Англии вернулась Дафна, Хетер пришла к окончательному убеждению, что ей необходимо подыскать себе какое-то самостоятельное занятие, иначе она просто погибнет. Раньше Дафна всегда затмевала ее. Прежде сестра полностью разделяла взгляды матери на жизнь и постоянно выговаривала Хетер за то, что та думает, выглядит и поступает не так, как их общие друзья. Но в Англии с Дафной что-то произошло. Теперь она уже не осуждала Хетер, она ее попросту презирала. Устраивала ли Дафну жизнь с Ноэлем Флетчером, этого Хетер сказать не могла. Однако перемена с Дафной произошла разительная.
Но одно дело рассуждать о том, что нужно подыскать себе какое-то занятие, и совсем другое — найти его. Ясно только, что из Монреаля придется уехать. С тех пор как началась депрессия, кое-кто из подруг Хетер нашел работу, но все они делали вид, что работают либо ради развлечения, либо из благотворительных целей. В Канаде девушка из общества может серьезно рассчитывать только на одну из трех или четырех профессий. Она может стать медсестрой или составлять диеты, преподавать в школе или работать в библиотеке; можно даже поступить в лабораторию при больнице, но для этого нужно пройти специальную
10 X. Макленнан подготовку. Однако чем бы ни занялась девушка в Канаде, платить ей за работу будут гроши. Все то, на чем делают карьеру американки: реклама, художественное оформление, сочинение сценариев, редактирование, прикладное искусство, даже профессия продавщиц или служащих в учреждениях, юридических конторах, в больницах, в проектных бюро — все это для канадских женщин совершенно недоступно. Многие девушки пытались добиться успеха, но ни одной не удалось достичь хоть какого-либо положения.
Хетер вышла из машины и, осторожно ступая в нарядных блестящих туфлях, придерживая рукой длинную шифоновую юбку, подошла к парапету. Знай Дженит, что Хетер находится тут ночью одна, она ужаснулась бы такому неприличию. В стоящих на площадке автомобилях целовались влюбленные, по вьющейся внизу дорожке, обсаженной кустами, обнявшись, прогуливались парочки.
Хетер облокотилась на каменную балюстраду и стала смотреть вниз на город.
— Какая красота!— вырвалось у нее.
Залитый лунным светом Монреаль казался серебряным, он широко раскинулся перед ней, весь усеянный огнями, как звездами. Казалось, смотришь сверху вниз на опрокинувшееся ночное небо. Вершина горы в Узстмаунте ниже находящейся слева от нее вершины Монт-Ройяль, поэтому взгляду Хетер открывалась только часть города; направо и налево, насколько хватало глаз, по склонам горы сбегали огни, рассыпались по долине и спускались к реке. Милях в трех от Хетер к востоку огни выбирались из города двумя параллельными цепочками, обозначая мост Жака Картье, посреди реки они падали с башни моста вниз геометрически правильными созвездиями, плыли к темному пятну острова Сент-Элен и оттуда уносились дальше, на другой берег реки. А там, до самых Зеленых гор в Вермонте, простиралась светящаяся под луной равнина.
В памяти Хетер всплывали строки стихов, исчезали, всплывали вновь, сливаясь с настроением этого вечера. Снизу из города долетал едва слышный ровный гул, автомобили на площадке были безмолвны, как камни. Под балюстрадой уходил вниз парк, а за ним, утопая в зелени деревьев, высились дома, и почти в каждом из них жили знакомые Хетер люди. Наверно, думала она, многие из них сейчас лежат у себя в темных комнатах, закрыв глаза. Интересно, сколько среди них молодых? Сколько таких, кто ощущает рядом тепло любимого тела? Как хорошо лежать вот так, бок о бок с человеком, которого любишь, просыпаться ночью и знать, что он с тобой.
32
Как только гости спустились по дорожке и перешли через улицу, Макквин поднялся на верхний этаж в библиотеку. У него стало привычкой каждый вечер проводить там некоторое время перед тем, как лечь спать; в окружении книг ему легче было разложить по полочкам события дня и все обдумать. Кроме того, перед сном он любил с полчаса почитать какой-нибудь толстый том. Это улучшало настроение, а сведения, почерпнутые из книг, укрепляли его авторитет среди членов литературного клуба, в который он вступил вскоре после войны.
Клуб этот значил для Макквина очень много. Сегодня он намеревался перед сном с часок поработать над докладом, который намечал прочесть осенью на открытии клуба. Хотя впереди было больше трех месяцев, Маккзин старался подготовить все досконально. Такого доклада никому в клубе еще не доводилось слышать, а требования там весьма высокие. Конечно, в манере изложения ему далеко до Мастермана — президента энергетической компании «Минто» и автора книги «Джентльмены, король!». Но почему бы ему не превзойти Мастермана в подборе фактов и в их анализе? Доклад будет называться: «Канада. Феномен стабильности в смятенном мире».
Макквин улыбнулся, представив себе, какое впечатление он произведет на членов клуба. Он знал, что они подшучивают над ним за спиной, называют старым сухарем, но такое подшучивание ему даже нравилось. Оно свидетельствовало об уважении и даже известной теплоте. Во всяком случае, Макквина считали примечательной личностью.
Из окон библиотеки, поверх росших в его саду вязов, Макквин видел город. В открытые окна в комнату, пропахшую старыми переплетами и типографской краской, вливался ночной воздух. Уличные фонари
10* слабо освещали пустое пространство внизу. Макквин различал запах роз, долетавший к нему на четвертый этаж из сада. Как все же приятно, что даже так высоко можно вдыхать их аромат! Лучше его роз по соседству с улицей Шербрук не найдешь. Вдруг он уловил шум полизальной установки на газоне и прищелкнул языком. Придется утром сделать внушение садовнику, парень стал небрежен. Вот уже второй раз за месяц забывает отключить насос. Необходимо напомнить ему, что в наши дни работу найти нелегко.
Издалека до склона, где стоял дом, сквозь ветки деревьев в открытые окна доносился слабый шум города, словно урчание огромного зверя, которого Макквин сумел покорить, но к которому продолжал относиться настороженно. В этот поздний час шум часто прерывался, был едва слышен и далек.
Мысли Макквина снова вернулись к безработице и к темам, которые он намеревался осветить в докладе для литературного клуба. Сейчас в стране полтора миллиона человек получают пособие по безработице, почти седьмая часть нации. И, несмотря на это, нигде никаких беспорядков, никаких глупостей вроде американского «нового курса».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55