Кэтлин положила кошку рядом с ним.
— Вот, принесла тебе Мину,— сказала она.— Только отцу не говори.
Поль засмеялся, сел и попытался схватить кошку. Мину увернулась от него и уселась в ногах кровати спиной к Полю и Кэтлин. Поль снова лег, и мать положила руку ему на лоб. Когда Кэтлин склонилась над сыном, его обдало слабым запахом духов, и, вдыхая этот аромат, Поль думал, какая мать красивая, и чувствовал себя радостно и покойно.
— Где ты была, мама?
— У отца. Он сегодня очень устал и очень обеспокоен.
— Взрослые всегда устают и беспокоятся, да?
— Ну что ты! Просто твой отец занимается очень важными делами, из-за них он и тревожится.
Поль с минуту обдумывал ее слова.
— Мама, а Мариус не рассердится, что я занял его комнату?
— Конечно, нет! С чего ты взял?
— Он бывает ужасно сердитый,— и помолчав, Поль спросил:— Мама, а что, у Мариуса неприятности?
— Да нет, с ним все благополучно. Он теперь уже взрослый.
— Но он же не приезжает домой. Не видится с папой. Почему он папу не любит?
— Не выдумывай! И вообще перестань ломать себе голову из-за всего этого. Обещаешь? Маленькие дети не должны много думать.
— Но...
— Мариус уже взрослый и умный, а со взрослыми, умными людьми ничего плохого случиться не может.
Поль снова подумал над ее словами, его карие глаза были серьезны.
— Значит, плохое может случиться только с маленькими?
Мать улыбнулась, взяла на руки кошку и прижалась щекой к ее пушистому боку, а кошка удобно устроилась у нее на плече. Потом Кэтлин осторожно опустила Мину на постель в ямку возле коленок Поля и стала гладить ее, приговаривая:
— Спать пора, спать пора, и Мину пора, и тебе. Закрывая глаза, Поль еще чувствовал у себя на лбу
руку матери. Кэтлин посидела, пока дыхание сына не стало размеренным, потом нагнулась, коснулась губами его лба и на цыпочках вышла.
Весь дом уже крепко спал, когда Полю начало сниться, что он видит в небе крест, на кресте Христос, и от него льются на землю потоки божественного света. Но на земле под этим сиянием все темно и с грохотом вершится что-то страшное. Потом грохот прекратился, тьма раздвинулась, как занавес, и из кустов, покрывающих землю, появились солдаты. Держа ружья наперевес, они бросились друг на друга. Раздались взрывы, но звука не было, и все застыло, как на картинках. Поль увидел самого себя — он спрятался за каким-то камнем и наблюдал за всем, что творилось кругом, обеими руками он крепко держался за верхушку камня, а рот у него открывался и закрывался, он молил солдат перестать драться, но и его крика не было слышно. Потом он увидел, что два солдата колют друг друга штыками, и узнал Мариуса и отца. Тут Поль проснулся и хотел крикнуть, но рот ему зажала чья-то рука, и в темноте вдруг раздался голос Мариуса:
— Молчи!
Перепуганный Поль сел на кровати. За окном была фиолетовая тьма, мерцали звезды. Луна уже спряталась. Поль увидел какую-то тень, она двинулась, чиркнула спичка, вспыхнул огонек, и он узнал Мариуса, тот зажигал лампу, и волосы упали ему на лоб. Свет лампы залил комнату.
— Что случилось?— прошептал Поль, дрожа.
— Ты почему здесь?
— Мне сказали, что это теперь моя комната.
— Ах вот как, уже твоя!
Мариус подошел к шкафу и вдруг отскочил, чуть не опрокинув лампу.
— Что это?
Поль увидел, как из круга света на полу выскользнула и растаяла в темноте черная тень.
— Да это же Мину!
— Зачем ты пускаешь кошку в кровать?— Мариус открыл дверцу шкафа.— У всех кошек блохи.
— Ты вернулся домой?
— Нет, просто нужно кое-что взять. Поменьше любопытничай.
Мариус быстро разделся, снял с себя все и остался голый. От лампы по телу скользили блики и обозначились глубокие тени. Он был так худ, что ребра торчали, и кожа между ними казалась темной. Мариус повесил снятую одежду в шкаф, и на Поля пахнуло запахом немытого тела. Потом Мариус вынул из шкафа костюм и два свитера, прошел, не одеваясь, к комоду, выдвинул ящик и взял из него рубашки, Поль смотрел, как брат одевается, и думал, какой он красивый. Одевшись, Мариус подошел к шкафу, вытащил чемодан и засунул в него чистые рубашки и свитеры. Он надел башмаки на толстой подошве, снял с крючка спальный мешок и скатал его. Казалось, он совсем забыл про Поля.
Собрав вещи, Мариус надел шляпу, надвинул ее на лоб и вдруг обернулся к Полю.
— Смотри, никому не болтай, что я был здесь, понял?
Поль кивнул. Мариус прошел в угол и взял ружье. Он переломил его и заглянул в ствол, направив его на лампу. Потом снова защелкнул ружье и поставил на место.
— Какой толк?— проворчал он.— Все равно патронов нет.
Поль уже вылез из-под одеяла и сидел на кровати, свесив ноги.
— И охотиться до осени нельзя.
Мариус подошел к сводному брату и посмотрел на него из под полей шляпы.
— Слушай-ка, ты что ел на ужин?
— Стакан молока, и все.
— Ну а другие что?
— Кажется, жареную баранину. Мариус хмыкнул:
— Надеюсь, что-нибудь и на мою долю осталось.
— Мариус! Что случилось? Куда ты собираешься?
— Не твое дело! И запомни: ты меня не видел. Помалкивай, смотри!
Подхватив чемодан и спальный мешок, Мариус на цыпочках пошел к двери. Скрипнула рассохшаяся половица, и он тихонько выругался. Поставил чемодан на пол, осторожно открыл дверь и вынес в коридор спальный мешок. Улучив момент, кошка метнулась прочь из комнаты, и Мариус снова выругался шепотом. Потом подхватил чемодан, вышел и затворил за собой дверь.
На следующее утро, часов в одиннадцать, Атанас позвал Поля в библиотеку. Строго глядя на сына, он велел ему сесть.
— Что происходило ночью у тебя в комнате?— спросил он.
Поль опустил голову.
— Приходил Мариус? Да?
Поль продолжал молчать, и Атанас вышел из себя.
— Как ты смеешь не отвечать, когда отец тебя спрашивает? Что сказал тебе Мариус?
—- Ом... он просто взял вещи и ушел.
Атанас крякнул. Это уж чересчур. Он довольно прилично проспал ночь, ко едва проснулся, его как обухом поразило воспоминание о вчерашнем разговоре со священником. И теперь вдобавок ко всему еще и Мариус! Он оставил следы своего пребывания по всему дому. Ледник почти опустошен, и дочь Жюльенны, убиравшая комнаты наверху, нашла в шкафу его грязную одежду.
— Он сказал тебе, куда собирается?
Поль помотал головой. Не поднимая глаз, он робко произнес:
— Что случилось, папа?
— Ничего, ничего. Только следовало позвать меня, когда ты увидел Мариуса, вот и все. А теперь беги играй.
Поль послушался.
Атанас довольно долго раздумывал, судорожно похрустывая пальцами. Потом вышел в холл и крикнул Кэтлин, которая была на галерее. Быстро оглянувшись и удостоверившись, что Поль не может их услышать, он притянул жену поближе.
— Поль ничего не знает,* но Мариус взял с собой спальный мешок. Как ты думаешь, может, он в сахароварне?
Кэтлин кивнула:
— Может быть.
— Глупый юнец! Несчастный глупый юнец!
Атанас снял с лосиных рогов шляпу, надел ее, выбрал подходящую трость и вышел на галерею. Кэтлин двинулась за ним.
— Лучше бы ты не поднимался на холм один,— встревоженно сказала она.—• В такую жару тебе вообще ходить не стоит.
— Не на лошади же туда ехать?
— Давай пойдем вместе.
— Чем ты там поможешь?— возразил он.— С Ма-риусом-то?
Атанас медленно миновал сараи и пошел полями вверх к гребню холма, через каждые десять шагов останавливаясь передохнуть. Он добирался до сахароварни полчаса, но Мариуса там не оказалось. В углу стоял чемодан, а на полу лежал развернутый спальный мешок. На доске» положенной на решетку над очагом, где в марте варили сахар, были разложены остатки бараньей ноги, консервные банки, стояла маленькая походная масляная печка. Атанас хмыкнул и присел на единственную скамейку. Он вынул из кармана записную книжку, вырвал из нее листок и написал Мариусу, чтобы тот не дурил и возвращался домой. Потом вышел из домика и прикрыл дверь.
На обратном пути ему попались Дафна и Хетер, вместе с Полем они бродили по кленовой роще. Хетер сразу сообщила Атанасу:
— Мы его только что встретили, мистер Таллар! А он нас тоже увидел, но даже не стал разговаривать.
Атанас тихонько чертыхнулся. Уж эти английские дети! На время он забыл, что это внучки Ярдли. Он чувствовал себя униженным оттого, что они видели, как его сын прячется от людей, и вдобавок боялся, что девочки скажут матери. Гордость не позволяла Атанасу предупредить детей, чтобы они никому не говорили про Мариуса. Он медленно шел домой, досадуя на маленьких англичанок, которые, как назло, оказались здесь в такой момент. Им-то какое дело до всего этого?
Когда Атанас наконец вернулся домой, он был совсем без сил, и минут десять неподвижно сидел в качалке на галерее, не пытаясь даже взять газету, оставленную Кэтлин на маленьком столике рядом. Но в конце концов он дотянулся до нее и с полчаса внимательно изучал новости.
Наконец-то после четырех лет сражений вести с фронта были радостными. Не кто иной, как канадцы обратили в бегство немецкую армию на Рейне. Как того и ждали, возглавлял наступление двадцать второй королевский полк. Неужели этот дурачок Мариус не понимает, что французы, служащие в двадцать втором полку, точно такие же представители Квебека, как и длинноволосые хилые болтуны, с которыми он подружился в колледже? Испытывая искреннюю радость, Атанас дочитал газету, но тут же на него снова навалилась тоска. Война слишком затянулась. Слишком много народу озлоблено, вот как Мариус. Одному богу известно, сколько потребуется времени, чтобы залечить эти раны.
Близился полдень, когда Атанас услышал скрип гравия и приближающиеся шаги, нервы его сразу напряглись. К дому подходили двое — сержант военной полиции и маленький квадратный человек в штатском. У обоих были твердые лица, а глаза внимательно приглядывались ко всему вокруг: начальство приказало искать улики. Увидев, что они поднимаются на галерею, Атанас рассвирепел и даже не потрудился встать, когда пришедшие представились: Роджерс и Лабель. Англичанин-сержант в сопровождении француза.
Француз взялся вести разговор, и в голосе его звучала заученная озабоченность каждым пустяком, которая отличает полицейских-любителей во всем мире, Атанас выслушал его и спокойно сказал:
— Вы напрасно тратите время. Моего сына здесь нет.
Лабель посмотрел на сержанта, потом перевел взгляд на Таллара. Он явно не поверил Атанасу, да и не ожидал услышать от него правду. Но должен был довести разговор до конца.
— А нам кажется, господин Таллар, что он здесь,— и Лабель пожал плечами.
Атанас разразился длинной тирадой по-французски. Откуда Лабель взялся? Кто его начальство? Да понимает ли он вообще, где находится? И не думает ли он, что может лишиться места в полиции? Лабель слушал, пожимал плечами и упорно смотрел в пол.
— Послушайте, мистер Таллар,— прервал его по-английски сержант.— Мы делаем свое дело. Неприятностей мы никому не хотим. Вашего сына так или иначе найдут. Нам только надо все осмотреть.
— Мой дом вы осматривать не будете.
— Но вашего сына видели поблизости,— сказал Лабель.
— Лжете,— ответил Атанас,— если бы кто из прихожан его и видел, вам бы об этом не сказали, вы это прекрасно знаете.
— Но послушайте...
Атанас указал длинным пальцем на выход.
— Оставьте мой дом,— холодно распорядился он.— Убирайтесь оба! Если вы посмеете войти внутрь, видит бог, я вас искалечу! Разговор окончен! Ясно?— Он схватил газету и начал читать.
Посетители посмотрели друг на друга, и Лабель опять пожал плечами. Сержант скривил рот.
— Ладно,— сказал он,— будь по-вашему. Только не вините нас, если что выйдет не так. Мы делаем свое дело.
Оба двинулись по аллее к дороге, и Атанас наблюдал за ними из-за газеты, пока они не скрылись из виду. Пошли небось обратно в деревню. Атанас коротко хмыкнул. Там-то они ничего не узнают.
22
Поздно вечером Кариус сидел на бревне у сахароварни и курил трубку. Было тепло, и ночной воздух полнился звуками, как приложенная к уху морская раковина. Громче всего раздавался хриплый рев водопада, но он не заглушал стрекотания цикад в полям и звонкого кваканья лягушек, медленными волнами поднимавшегося с болота у реки. Где-то в деревне слышался отрывистый лай, смягченный расстоянием, видно, собака лаяла на луну. Мариус смотрел вниз сквозь проем в листве и видел поля, освещенные бледным молодым месяцем, видел, как отражает лунный свет крыша церкви, как бежит по реке широкая лунная дорожка. В кленовой роще переплетались тени, будто с верхушек деревьев спустили огромную сеть, а открытые клочки земли были побелены луной. Перед Мариусом, сидевшим на вершине холма, весь приход расстилался, как на карте. Узкая коса, вдававшаяся в реку, была с одной стороны белой от луны, с другой — черной, там ее покрывала тень. Крошечная струйка дыма поднималась над одной из труб дома Талларов. Мариус мысленно перебрал все трубы и решил, что топят в кухне.
Он не шевелился. Три месяца тревог, поисков выхода, мечтаний о том, что бы он сделал, если бы утихла боль в душе, измучили его. Но сегодня вечером мир и покой этой знакомой картины, пожалуй, даже ему вернули хорошее настроение. Будь хоть какая-то возможность здесь остаться, он ни за что не ушел бы отсюда. Разве по душе ему ненависть, вошедшая в его жизнь, эта борьба, которую он осужден вести? И Мариус снова повторял себе, что и он, и другие французы всегда хотели и хотят только одного: чтобы их оставили в покое. И размышляя об этом, он вдруг изумленно задался вопросом, почему он вообще должен бороться? Почему он такой несчастный, что обычной жизни с ее трудом и занятиями ему мало?
Пальцами правой руки он стискивал в кармане записку отца, которую нашел в сахароварне. В памяти всплывали слова: ««Встану и пойду к отцу моему» 1. Видит бог, он бы рад вернуться домой! Отец написал ему: «Ты стремишься переложить на англичан вину за
1 Езангелие от Луки, 15: 18.
все, что тебе не нравится,— это нелепо. Никто не вредит тебе, кроме тебя самого. Если бы кто-нибудь из англичан услышал твои речи, они решили бы, что ты сошел с ума. Вернись домой, и мы поговорим. Тебе всего двадцать один год, и в твоем возрасте многое кажется более значительным, чем...»
Сидя в темноте, Мариус крепко сжал губы. Легко валить все на его молодость, легко говорить, что англичане не сделали ему зла. Последние три месяца они травят его, как преступника, только потому, что он знать не желает их империализма.
Обычно Мариус не вдавался в размышления. Но в этот вечер он был настроен необычно. Летнее тепло и ночной, наполненный вибрирующими звуками воздух навевали на него покой. Мариус спрашивал себя, действительно ли он ненавидит англичан и если да, то почему? Подозрительный от природы, он вдруг усомнился в самом себе. Перед глазами его возникло лицо Кэтлин. Неужели он мог невзлюбить англичан из-за одной женщины? Нет, их он всегда ненавидел.
Мариус поднялся и, засунув руки в карманы, опустив голову, медленно зашагал между блестящими под луной стволами кленов. Ему казалось, что если он не найдет ответа, в душе у него станет пусто, как в разбитой бутылке, все лишится смысла, если он так и не поймет себя сам. Ему снова вспомнилась записка отца: «Тебе всего двадцать один год», а может быть, Мариус потому и способен видеть правду, что не успел еще ничем поступиться. Англичане унижают его... вот в чем отгадка. Они унижают его самим своим существованием. Великим и сильным можно стать, только если велик и силен твой народ. Но что может сделать его народ, если англичане не дают ему вздохнуть! Что могут французы, одни против целого континента? Только рожать детей и надеяться.
Он опять вернулся к бревну, сел, выбил трубку и снова набил ее табаком. Отец любит говорить, что среди простых квебекских фермеров нет националистов, что фермеры Квебека — самые мирные, самые порядочные земледельцы в мире. Но Мариус ведь не рядовой фермер. Пусть невежественные люди не замечают истину, он-то ее видит. А истина в том, что при англичанах никто из франко-канадцев не может выдвинуться. Надо во всем подражать англичанам, иначе они и не посмотрят в твою сторону. Надо делать все, как делают они. Если не будешь походить на них, они, не задумываясь, причислят тебя ко второму сорту. Если не хочешь того, что хотят они, тебя назовут отсталым. И американцы такие же. Англичане к тому же только и смотрят, как бы прибрать к рукам все, что им нравится. Они захватили все крупные предприятия. В их руках армия, железные дороги, банки — все принадлежит им! Значит, таким, как Мариус, остаются только церковь, медицина, юриспруденция. Отец Арно в семинарии сказал, что Мариус не сможет стать хорошим священником, слишком он тщеславен. Мариус сжал зубы. Ничего, отец Арно еще увидит... Ну а сейчас остается одно, придется идти в юристы, ведь он сам знает, что врач из него не выйдет, он слишком нетерпелив. Хотя, правда, юристов в Квебеке пруд пруди! "
Мариус снова вытряхнул трубку и долго смотрел вниз, потом вернулся в сахароварню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Вот, принесла тебе Мину,— сказала она.— Только отцу не говори.
Поль засмеялся, сел и попытался схватить кошку. Мину увернулась от него и уселась в ногах кровати спиной к Полю и Кэтлин. Поль снова лег, и мать положила руку ему на лоб. Когда Кэтлин склонилась над сыном, его обдало слабым запахом духов, и, вдыхая этот аромат, Поль думал, какая мать красивая, и чувствовал себя радостно и покойно.
— Где ты была, мама?
— У отца. Он сегодня очень устал и очень обеспокоен.
— Взрослые всегда устают и беспокоятся, да?
— Ну что ты! Просто твой отец занимается очень важными делами, из-за них он и тревожится.
Поль с минуту обдумывал ее слова.
— Мама, а Мариус не рассердится, что я занял его комнату?
— Конечно, нет! С чего ты взял?
— Он бывает ужасно сердитый,— и помолчав, Поль спросил:— Мама, а что, у Мариуса неприятности?
— Да нет, с ним все благополучно. Он теперь уже взрослый.
— Но он же не приезжает домой. Не видится с папой. Почему он папу не любит?
— Не выдумывай! И вообще перестань ломать себе голову из-за всего этого. Обещаешь? Маленькие дети не должны много думать.
— Но...
— Мариус уже взрослый и умный, а со взрослыми, умными людьми ничего плохого случиться не может.
Поль снова подумал над ее словами, его карие глаза были серьезны.
— Значит, плохое может случиться только с маленькими?
Мать улыбнулась, взяла на руки кошку и прижалась щекой к ее пушистому боку, а кошка удобно устроилась у нее на плече. Потом Кэтлин осторожно опустила Мину на постель в ямку возле коленок Поля и стала гладить ее, приговаривая:
— Спать пора, спать пора, и Мину пора, и тебе. Закрывая глаза, Поль еще чувствовал у себя на лбу
руку матери. Кэтлин посидела, пока дыхание сына не стало размеренным, потом нагнулась, коснулась губами его лба и на цыпочках вышла.
Весь дом уже крепко спал, когда Полю начало сниться, что он видит в небе крест, на кресте Христос, и от него льются на землю потоки божественного света. Но на земле под этим сиянием все темно и с грохотом вершится что-то страшное. Потом грохот прекратился, тьма раздвинулась, как занавес, и из кустов, покрывающих землю, появились солдаты. Держа ружья наперевес, они бросились друг на друга. Раздались взрывы, но звука не было, и все застыло, как на картинках. Поль увидел самого себя — он спрятался за каким-то камнем и наблюдал за всем, что творилось кругом, обеими руками он крепко держался за верхушку камня, а рот у него открывался и закрывался, он молил солдат перестать драться, но и его крика не было слышно. Потом он увидел, что два солдата колют друг друга штыками, и узнал Мариуса и отца. Тут Поль проснулся и хотел крикнуть, но рот ему зажала чья-то рука, и в темноте вдруг раздался голос Мариуса:
— Молчи!
Перепуганный Поль сел на кровати. За окном была фиолетовая тьма, мерцали звезды. Луна уже спряталась. Поль увидел какую-то тень, она двинулась, чиркнула спичка, вспыхнул огонек, и он узнал Мариуса, тот зажигал лампу, и волосы упали ему на лоб. Свет лампы залил комнату.
— Что случилось?— прошептал Поль, дрожа.
— Ты почему здесь?
— Мне сказали, что это теперь моя комната.
— Ах вот как, уже твоя!
Мариус подошел к шкафу и вдруг отскочил, чуть не опрокинув лампу.
— Что это?
Поль увидел, как из круга света на полу выскользнула и растаяла в темноте черная тень.
— Да это же Мину!
— Зачем ты пускаешь кошку в кровать?— Мариус открыл дверцу шкафа.— У всех кошек блохи.
— Ты вернулся домой?
— Нет, просто нужно кое-что взять. Поменьше любопытничай.
Мариус быстро разделся, снял с себя все и остался голый. От лампы по телу скользили блики и обозначились глубокие тени. Он был так худ, что ребра торчали, и кожа между ними казалась темной. Мариус повесил снятую одежду в шкаф, и на Поля пахнуло запахом немытого тела. Потом Мариус вынул из шкафа костюм и два свитера, прошел, не одеваясь, к комоду, выдвинул ящик и взял из него рубашки, Поль смотрел, как брат одевается, и думал, какой он красивый. Одевшись, Мариус подошел к шкафу, вытащил чемодан и засунул в него чистые рубашки и свитеры. Он надел башмаки на толстой подошве, снял с крючка спальный мешок и скатал его. Казалось, он совсем забыл про Поля.
Собрав вещи, Мариус надел шляпу, надвинул ее на лоб и вдруг обернулся к Полю.
— Смотри, никому не болтай, что я был здесь, понял?
Поль кивнул. Мариус прошел в угол и взял ружье. Он переломил его и заглянул в ствол, направив его на лампу. Потом снова защелкнул ружье и поставил на место.
— Какой толк?— проворчал он.— Все равно патронов нет.
Поль уже вылез из-под одеяла и сидел на кровати, свесив ноги.
— И охотиться до осени нельзя.
Мариус подошел к сводному брату и посмотрел на него из под полей шляпы.
— Слушай-ка, ты что ел на ужин?
— Стакан молока, и все.
— Ну а другие что?
— Кажется, жареную баранину. Мариус хмыкнул:
— Надеюсь, что-нибудь и на мою долю осталось.
— Мариус! Что случилось? Куда ты собираешься?
— Не твое дело! И запомни: ты меня не видел. Помалкивай, смотри!
Подхватив чемодан и спальный мешок, Мариус на цыпочках пошел к двери. Скрипнула рассохшаяся половица, и он тихонько выругался. Поставил чемодан на пол, осторожно открыл дверь и вынес в коридор спальный мешок. Улучив момент, кошка метнулась прочь из комнаты, и Мариус снова выругался шепотом. Потом подхватил чемодан, вышел и затворил за собой дверь.
На следующее утро, часов в одиннадцать, Атанас позвал Поля в библиотеку. Строго глядя на сына, он велел ему сесть.
— Что происходило ночью у тебя в комнате?— спросил он.
Поль опустил голову.
— Приходил Мариус? Да?
Поль продолжал молчать, и Атанас вышел из себя.
— Как ты смеешь не отвечать, когда отец тебя спрашивает? Что сказал тебе Мариус?
—- Ом... он просто взял вещи и ушел.
Атанас крякнул. Это уж чересчур. Он довольно прилично проспал ночь, ко едва проснулся, его как обухом поразило воспоминание о вчерашнем разговоре со священником. И теперь вдобавок ко всему еще и Мариус! Он оставил следы своего пребывания по всему дому. Ледник почти опустошен, и дочь Жюльенны, убиравшая комнаты наверху, нашла в шкафу его грязную одежду.
— Он сказал тебе, куда собирается?
Поль помотал головой. Не поднимая глаз, он робко произнес:
— Что случилось, папа?
— Ничего, ничего. Только следовало позвать меня, когда ты увидел Мариуса, вот и все. А теперь беги играй.
Поль послушался.
Атанас довольно долго раздумывал, судорожно похрустывая пальцами. Потом вышел в холл и крикнул Кэтлин, которая была на галерее. Быстро оглянувшись и удостоверившись, что Поль не может их услышать, он притянул жену поближе.
— Поль ничего не знает,* но Мариус взял с собой спальный мешок. Как ты думаешь, может, он в сахароварне?
Кэтлин кивнула:
— Может быть.
— Глупый юнец! Несчастный глупый юнец!
Атанас снял с лосиных рогов шляпу, надел ее, выбрал подходящую трость и вышел на галерею. Кэтлин двинулась за ним.
— Лучше бы ты не поднимался на холм один,— встревоженно сказала она.—• В такую жару тебе вообще ходить не стоит.
— Не на лошади же туда ехать?
— Давай пойдем вместе.
— Чем ты там поможешь?— возразил он.— С Ма-риусом-то?
Атанас медленно миновал сараи и пошел полями вверх к гребню холма, через каждые десять шагов останавливаясь передохнуть. Он добирался до сахароварни полчаса, но Мариуса там не оказалось. В углу стоял чемодан, а на полу лежал развернутый спальный мешок. На доске» положенной на решетку над очагом, где в марте варили сахар, были разложены остатки бараньей ноги, консервные банки, стояла маленькая походная масляная печка. Атанас хмыкнул и присел на единственную скамейку. Он вынул из кармана записную книжку, вырвал из нее листок и написал Мариусу, чтобы тот не дурил и возвращался домой. Потом вышел из домика и прикрыл дверь.
На обратном пути ему попались Дафна и Хетер, вместе с Полем они бродили по кленовой роще. Хетер сразу сообщила Атанасу:
— Мы его только что встретили, мистер Таллар! А он нас тоже увидел, но даже не стал разговаривать.
Атанас тихонько чертыхнулся. Уж эти английские дети! На время он забыл, что это внучки Ярдли. Он чувствовал себя униженным оттого, что они видели, как его сын прячется от людей, и вдобавок боялся, что девочки скажут матери. Гордость не позволяла Атанасу предупредить детей, чтобы они никому не говорили про Мариуса. Он медленно шел домой, досадуя на маленьких англичанок, которые, как назло, оказались здесь в такой момент. Им-то какое дело до всего этого?
Когда Атанас наконец вернулся домой, он был совсем без сил, и минут десять неподвижно сидел в качалке на галерее, не пытаясь даже взять газету, оставленную Кэтлин на маленьком столике рядом. Но в конце концов он дотянулся до нее и с полчаса внимательно изучал новости.
Наконец-то после четырех лет сражений вести с фронта были радостными. Не кто иной, как канадцы обратили в бегство немецкую армию на Рейне. Как того и ждали, возглавлял наступление двадцать второй королевский полк. Неужели этот дурачок Мариус не понимает, что французы, служащие в двадцать втором полку, точно такие же представители Квебека, как и длинноволосые хилые болтуны, с которыми он подружился в колледже? Испытывая искреннюю радость, Атанас дочитал газету, но тут же на него снова навалилась тоска. Война слишком затянулась. Слишком много народу озлоблено, вот как Мариус. Одному богу известно, сколько потребуется времени, чтобы залечить эти раны.
Близился полдень, когда Атанас услышал скрип гравия и приближающиеся шаги, нервы его сразу напряглись. К дому подходили двое — сержант военной полиции и маленький квадратный человек в штатском. У обоих были твердые лица, а глаза внимательно приглядывались ко всему вокруг: начальство приказало искать улики. Увидев, что они поднимаются на галерею, Атанас рассвирепел и даже не потрудился встать, когда пришедшие представились: Роджерс и Лабель. Англичанин-сержант в сопровождении француза.
Француз взялся вести разговор, и в голосе его звучала заученная озабоченность каждым пустяком, которая отличает полицейских-любителей во всем мире, Атанас выслушал его и спокойно сказал:
— Вы напрасно тратите время. Моего сына здесь нет.
Лабель посмотрел на сержанта, потом перевел взгляд на Таллара. Он явно не поверил Атанасу, да и не ожидал услышать от него правду. Но должен был довести разговор до конца.
— А нам кажется, господин Таллар, что он здесь,— и Лабель пожал плечами.
Атанас разразился длинной тирадой по-французски. Откуда Лабель взялся? Кто его начальство? Да понимает ли он вообще, где находится? И не думает ли он, что может лишиться места в полиции? Лабель слушал, пожимал плечами и упорно смотрел в пол.
— Послушайте, мистер Таллар,— прервал его по-английски сержант.— Мы делаем свое дело. Неприятностей мы никому не хотим. Вашего сына так или иначе найдут. Нам только надо все осмотреть.
— Мой дом вы осматривать не будете.
— Но вашего сына видели поблизости,— сказал Лабель.
— Лжете,— ответил Атанас,— если бы кто из прихожан его и видел, вам бы об этом не сказали, вы это прекрасно знаете.
— Но послушайте...
Атанас указал длинным пальцем на выход.
— Оставьте мой дом,— холодно распорядился он.— Убирайтесь оба! Если вы посмеете войти внутрь, видит бог, я вас искалечу! Разговор окончен! Ясно?— Он схватил газету и начал читать.
Посетители посмотрели друг на друга, и Лабель опять пожал плечами. Сержант скривил рот.
— Ладно,— сказал он,— будь по-вашему. Только не вините нас, если что выйдет не так. Мы делаем свое дело.
Оба двинулись по аллее к дороге, и Атанас наблюдал за ними из-за газеты, пока они не скрылись из виду. Пошли небось обратно в деревню. Атанас коротко хмыкнул. Там-то они ничего не узнают.
22
Поздно вечером Кариус сидел на бревне у сахароварни и курил трубку. Было тепло, и ночной воздух полнился звуками, как приложенная к уху морская раковина. Громче всего раздавался хриплый рев водопада, но он не заглушал стрекотания цикад в полям и звонкого кваканья лягушек, медленными волнами поднимавшегося с болота у реки. Где-то в деревне слышался отрывистый лай, смягченный расстоянием, видно, собака лаяла на луну. Мариус смотрел вниз сквозь проем в листве и видел поля, освещенные бледным молодым месяцем, видел, как отражает лунный свет крыша церкви, как бежит по реке широкая лунная дорожка. В кленовой роще переплетались тени, будто с верхушек деревьев спустили огромную сеть, а открытые клочки земли были побелены луной. Перед Мариусом, сидевшим на вершине холма, весь приход расстилался, как на карте. Узкая коса, вдававшаяся в реку, была с одной стороны белой от луны, с другой — черной, там ее покрывала тень. Крошечная струйка дыма поднималась над одной из труб дома Талларов. Мариус мысленно перебрал все трубы и решил, что топят в кухне.
Он не шевелился. Три месяца тревог, поисков выхода, мечтаний о том, что бы он сделал, если бы утихла боль в душе, измучили его. Но сегодня вечером мир и покой этой знакомой картины, пожалуй, даже ему вернули хорошее настроение. Будь хоть какая-то возможность здесь остаться, он ни за что не ушел бы отсюда. Разве по душе ему ненависть, вошедшая в его жизнь, эта борьба, которую он осужден вести? И Мариус снова повторял себе, что и он, и другие французы всегда хотели и хотят только одного: чтобы их оставили в покое. И размышляя об этом, он вдруг изумленно задался вопросом, почему он вообще должен бороться? Почему он такой несчастный, что обычной жизни с ее трудом и занятиями ему мало?
Пальцами правой руки он стискивал в кармане записку отца, которую нашел в сахароварне. В памяти всплывали слова: ««Встану и пойду к отцу моему» 1. Видит бог, он бы рад вернуться домой! Отец написал ему: «Ты стремишься переложить на англичан вину за
1 Езангелие от Луки, 15: 18.
все, что тебе не нравится,— это нелепо. Никто не вредит тебе, кроме тебя самого. Если бы кто-нибудь из англичан услышал твои речи, они решили бы, что ты сошел с ума. Вернись домой, и мы поговорим. Тебе всего двадцать один год, и в твоем возрасте многое кажется более значительным, чем...»
Сидя в темноте, Мариус крепко сжал губы. Легко валить все на его молодость, легко говорить, что англичане не сделали ему зла. Последние три месяца они травят его, как преступника, только потому, что он знать не желает их империализма.
Обычно Мариус не вдавался в размышления. Но в этот вечер он был настроен необычно. Летнее тепло и ночной, наполненный вибрирующими звуками воздух навевали на него покой. Мариус спрашивал себя, действительно ли он ненавидит англичан и если да, то почему? Подозрительный от природы, он вдруг усомнился в самом себе. Перед глазами его возникло лицо Кэтлин. Неужели он мог невзлюбить англичан из-за одной женщины? Нет, их он всегда ненавидел.
Мариус поднялся и, засунув руки в карманы, опустив голову, медленно зашагал между блестящими под луной стволами кленов. Ему казалось, что если он не найдет ответа, в душе у него станет пусто, как в разбитой бутылке, все лишится смысла, если он так и не поймет себя сам. Ему снова вспомнилась записка отца: «Тебе всего двадцать один год», а может быть, Мариус потому и способен видеть правду, что не успел еще ничем поступиться. Англичане унижают его... вот в чем отгадка. Они унижают его самим своим существованием. Великим и сильным можно стать, только если велик и силен твой народ. Но что может сделать его народ, если англичане не дают ему вздохнуть! Что могут французы, одни против целого континента? Только рожать детей и надеяться.
Он опять вернулся к бревну, сел, выбил трубку и снова набил ее табаком. Отец любит говорить, что среди простых квебекских фермеров нет националистов, что фермеры Квебека — самые мирные, самые порядочные земледельцы в мире. Но Мариус ведь не рядовой фермер. Пусть невежественные люди не замечают истину, он-то ее видит. А истина в том, что при англичанах никто из франко-канадцев не может выдвинуться. Надо во всем подражать англичанам, иначе они и не посмотрят в твою сторону. Надо делать все, как делают они. Если не будешь походить на них, они, не задумываясь, причислят тебя ко второму сорту. Если не хочешь того, что хотят они, тебя назовут отсталым. И американцы такие же. Англичане к тому же только и смотрят, как бы прибрать к рукам все, что им нравится. Они захватили все крупные предприятия. В их руках армия, железные дороги, банки — все принадлежит им! Значит, таким, как Мариус, остаются только церковь, медицина, юриспруденция. Отец Арно в семинарии сказал, что Мариус не сможет стать хорошим священником, слишком он тщеславен. Мариус сжал зубы. Ничего, отец Арно еще увидит... Ну а сейчас остается одно, придется идти в юристы, ведь он сам знает, что врач из него не выйдет, он слишком нетерпелив. Хотя, правда, юристов в Квебеке пруд пруди! "
Мариус снова вытряхнул трубку и долго смотрел вниз, потом вернулся в сахароварню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55