Она поняла: то, о чем она старалась забыть, пока была с Полем, то, что воспитывала и взращивала в ней Дженит, все еще живо в ее душе. Она, как прежде, боится сцены, которая произойдет у нее с матерью, боится горечи и озлобления, к которым такая сцена может привести. Всю жизнь она сдерживается и скрывает свои чувства, только бы не огорчить Дженит. А теперь к этому прибавился еще и страх, как бы мать не унизила Поля. Из-за того, что у Поля отец француз, а мать ирландка, но главное из-за того, что Поль беден, Дженит не удержится и будет при каждом удобном случае колоть Поля, пока рана не сделается такой глубокой, что уже не затянется.
Дойдя до лужайки перед гостиницей, Хетер увидела, что мать и Макквин, закутанные в плащи, сидят рядом на веранде, как пассажиры на пароходе. Дженит казалась взволнованной, она что-то горячо говорила и жестикулировала, а Макквин слушал и важно кивал. Время от времени он поднимал указательный палец, желая подчеркнуть какое-то замечание.
Хетер повернулась и пошла назад в туман. Она ходила около часа, перекусила в деревне Кеннебэнкпорт, а когда вернулась, Макквин уже уехал.
48
У такси, на котором Макквин возвращался в Портленд, спустило колесо, и пока шофер орудовал домкратом и менял его, Макквин не вставал с заднего сиденья. На материке, вдали от моря, тумана не было, и солнце жарко пригревало сквозь влажный воздух. Когда наконец добрались до Портленда, Макквин еле успел на поезд. Он задержался на перроне, только чтобы купить газету, номер журнала «Форчун» и еженедельник левого направления со статьей о Британской Империи.
Мокрый от пота, Макквин вошел в купе, и пока искал мелочь, чтобы дать на чай носильщику в красной фуражке, его рука прилипала к подкладке кармана. Он устал, был озабочен, задыхался от жары, вдобавок вагон оказался с кондиционером, и Макквин не сомневался, что простуда обеспечена. Если американцы не остановятся в этом своем маниакальном пристрастии к комфорту, подумал он, то в ближайшие двадцать пять лет они подорвут здоровье всей нации.
Большим шелковым платком Макквин вытер лоб и, осторожно ступая, направился в вагон-ресторан. Пообедав, он тут же вернулся в купе и запер дверь. Сняв пиджак и жилет, он переоделся в толстый шерстяной клетчатый халат, скинул ботинки, сунул ноги в войлочные домашние туфли, положил рядом с собой журналы, сел и постарался расслабиться.
Неделю назад ему позвонил из Оттавы один из членов кабинета и спросил, не согласится ли Макквин, если произойдет худшее, работать у него в департаменте? Мысль о государственной службе была противна Макквину, но уж если дойдет до худшего, то, пожалуй, придется исполнить долг. Сомнений нет, там, в Оттаве, все крайне перепуганы, да он и сам неспокоен. Каждый раз, когда Макквин читал газеты, ему казалось, что события в Европе направлены против него лично. Поверить невозможно, что начнется война. И все же...
А тут еще Хетер! Вот уж нашла время причинять матери беспокойство. Отзетственности у нее не больше, чем у какой-нибудь служанки. Внушительный подбородок Макквина напрягся. Нынешних молодых людей понять невозможно — никакого представления о правилах приличия, об элементарной порядочности. Куда ни посмотри, везде признаки упадка. Он не удивится...
Да, подумал Макквин, этим глупостям надо положить конец, ведь если Хетер выйдет за такого субъекта, как Поль Таллар, то может случиться все, что угодно. Значит, Поль — писатель. Вот оно что. Интересно поглядеть, что он такое написал. Не иначе, какую-нибудь современную чушь про социализм и секс, но подобное ни один порядочный издатель печатать не станет.
Хетер нужен муж солидный, тогда она возьмется за ум. Если она выйдет за этого Поля Таллара, оба сядут Дженит на шею. Парень, видно, никудышный, раз до тридцати лет не сумел найти себе приличной работы. Как только им в лапы попадет дом Метьюнов, они его тут же продадут какому-нибудь подрядчику, тот снесет особняк, и дело с концом. А на этом месте построит десятиэтажный многоквартирный дом. Один старый дом на том склоне, где живет Макквин, уже снесли весной. Каменный дом, тридцать комнат, оранжерея, одних горгулий шестнадцать штук! А панели красного дерева — ими была обшита столовая — продали похоронной конторе. Вот что случается в наши дни, стоит лишь снизить требования. Он всю жизнь работает не покладая рук. А ради чего? Ради того, чтобы быть на равных с такими людьми, как Метьюны.
Макквин встал, крепко протер лоб полотенцем, потом достал из портфеля кашне и обмотал шею. Вот так-то лучше. Может быть, вопреки ожиданиям, он на этот раз и не подхватит простуду.
Макквин снова сел и скрестил ноги. Собственно, раз все продумано, особенно беспокоиться не о чем. Глупым затеям Хетер он ходу не даст. Это решено. Пусть Поль Таллар даже социалист, но и социалисты не могут жениться без денег. А откуда возьмутся деньги, раз у человека нет работы? Дженит позаботится, чтобы Хетер, если она решится на какие-нибудь безумства, перестала получать на карманные расходы. Значит, * хмыкнул Макквин, довольный собственной дальновидностью, Поль Таллар должен получить работу! Макквин намерен действовать совершенно честно. Он постарается сделать для парня все, что возможно. Есть одно местечко в Британской Колумбии. Получив его, Поль может считать себя счастливчиком. Будет работать вовсю, так лет через десять сможет подумать и о женитьбе. Только не на Хетер! Нет, нет! Когда между ними окажется три четверти континента, Хетер и сама быстро опомнится. Придет время, она еще скажет Макквину спасибо за то, что он для нее сделал. Так они с Дженит и решили.
Макквин взял газету и погрузился в чтение. Минут через пять газета полетела на пол. Какой-то кошмар! Такому мерзавцу, как этот Гитлер, только палец покажи, он откусит всю руку. Если разразится мировая война, деньги нигде не спрячешь. Правительство так или иначе приберет их к рукам.
Больше всего Макквина выводила из себя полная неопределенность, он ни в чем не чувствовал уверенности. Вот год назад все было ясно. После Мюнхена Маккшин понял: мистер Чемберлен показал Гитлеру, что такое настоящий государственный деятель. А теперь? На прошлой неделе Чизлетт доверительно сообщил Макквину, что, если начнется война, правительство не позволит деловым людям использовать ее в своих интересах. Видно, положение хуже некуда, если такой человек, как Чизлетт, настолько забылся, что вылез с подобным разговором. Ведь если бы его слова услышали те, кому не следует, их можно было бы ох как истолковать! Если уж суждено быть войне, Мак-квин готов благодарить бога за то, что премьер-министр знает свое дело и умеет держать язык за зубами.
В поисках чего-нибудь менее огорчительного Мак-квин развернул еженедельник. На первых же двух страницах ему разъяснили, что подлинная причина мирового кризиса заключена в корысти разложившихся капиталистов. Они-де запутались в собственных интригах. Предали и продали Манчжурию, Абиссинию и Чехословакию, а теперь подорвались на своей же мине.
В бешенстве Макквин отшвырнул журнал в угол купе. Нет, поистине, куда смотрит Конная полиция? Подобная ересь не должна попадать в Канаду. Значит, и он разложился, так, что ли? И поддерживает Гитлера и Муссолини против большевиков? Посмел бы кто-либо из социалистов [выступить с подобным обвинением в суде. Он, Макквин, всю жизнь работал, как каторжный, копил деньги, не пил, не гулял с женщинами. Если уж кого винить, так в первую очередь социалистов. Ведь Гитлер и сам социалист. Он всегда себя так называет и спорит со всеми, кто с этим не соглашается.
Макквин разъярялся все больше. Пусть только Гитлер еще что-нибудь выкинет! Пусть только посмеет! Макквин ощущал, как где-то глубоко в его душе оживает боевой дух его предков шотландцев.
49
В понедельник утром Макквин появился у себя в кабинете еще до половины десятого и, не тратя времени даже на то, чтобы просмотреть почту, приказал секретарю разыскать по телефону Поля Таллара и предложить ему явиться в контору в одиннадцать сорок пять.
Четыре года назад умерла мисс Дрю, и с тех пор Макквин всегда был недоволен тем, как ведутся его дела* Он нанял и уволил одного за другим трех секретарей, Сейчас эту должность занимал молчаливый, преждевременно облысевший мужчина, которому, судя по всему, туго пришлось во время депрессии. Он справлялся лучше прежних, но и о нем Макквин был невысокого мнения.
Макквин взял «Газетт», просмотрел заголовки и убедился, что новости хуже вчерашних. Он уже готов был отправить газету в корзину, когда появился секретарь.
— Ну, Хадсон, что скажете?
— Я говорил с мистером Талларом, сэр. Он сказал... он сказал, что занят и прийти не может.
Маюсвя**, не понимая, воззрился на Хадсона.
— Вы объяснили, кто хочет его видеть?
— Конечно, мистер Макквин, объяснил. Позволю себе сказать, сэр, что ответил он мне очень резко.
Макквин хмыкнул.
— Позвоните ему еще раз. Когда он возьмет трубку, немедленно соедините со мной.
Хадсон бесшумно удалился, выскользнув из дверей на цыпочках. Макквин снова хмыкнул. Этот Хадсон сам и письмо-то отправить неспособен, на все ему нужны особые указания. Макквин всегда говорит, что люди, потерявшие работу во время депрессии, никуда потом не годятся, уж очень они изверились в себе.
Зазвонил телефон, и Макквин взил трубку. Какое-то время он говорил самым доброжелательным тоном, а потом стал хмуриться, поскольку ничего, кроме односложных ответов, не получал. Макквина охватило такое раздражение, что ему потребовалось призвать на помощь всю свою волю, чтобы не сбиться с отеческого тона, когда он вторично предложил Полю место. Прошло еще несколько минут, и в кабинет на цыпочках снова вошел Хадсон, держа в руке какую-то записку. Макквин знаком приказал ему положить записку на стол.
— Книгу о Канаде? Дорогой мой... не лучше пи сначала как следует ознакомиться со страной?
Слушая, что отвечает ему Поль, Макквин скосил глаза на записку. Поль продолжал говорить, но Макквин уже не слышал ни слова. В записке сообщалось, что пятнадцать минут назад скончался сэр Руперт Айронс.
Потом Макквин откуда-то со стороны услышал собственный голос, произнесший:
— Все это, конечно, крайне неразумно. Надеюсь, вы знаете, что делаете. Будьте уверены, я в точности передам ваши слова миссис Метьюн сегодня же вечером.
Макквин бросил трубку, взял записку в руки, посмотрел на нее и рявкнул на Хадсона:
— Немедленно! Соединить меня с мистером Мастерманом! Разыскать Чизлетта и Бьюкенена. Да, и еще, свяжите меня с сэром Родериком Хорсоном. Он в Нассау, на Багамах. Найдите его сейчас же.
В тот день Макквин завтракал в клубе «Монт-Рой-ялъ». После завтрака, сидя в глубоком кресле, он предавался печальным МЫСЛИМ, ГЛЯДЯ на фотографию в траурной рамке, помещенную в дневной газете. Отвлекшись на время от сотрясавшего мир кризиса, печать оплакивала сэра Руперта Айронса. Квадратная голова, квадратная челюсть, квадратный рот, квадратные плечи и маленькие колючие глазки почти полностью вытеснили Гитлера с передней полосы. Чуть ли не вся вторая страница была занята списком бесчисленных благодеяний, оказанных Айронсом стране, и не менее длинным перечнем фирм, которые он контролировал.
Макквину трудно было поверить в смерть Айронса. Более четверти века сэр Айронс возглавлял улицу Сент-Джеймс, непоколебимый, как герцог Веллингтонский 1, Теперь его империя, не пошатнувшись, переходит в руки олигархии, которой он правил всю жизнь. «сКлянусь Юпитером,— подумал Макквин,— вот у кого надо поучиться!» Вот что значит умение судить обо всем здраво: дела Айронса в таком образцовом порядке, что его смерть никак не отразилась на положении на бирже.
Рассматривая фотографию, Макквин сокрушенна цокал языком. Все уходят. В феврале скончался Макинтош, весной —генерал Метьюн, Мастерман выгля-
1 Герцог Веллингтонский (1769—-1852) — английский полководец, государственный деятель, дипломат.
дит отвратительно, а у Чизлетта уже давно неизвестно, в чем душа держится. Но кто мог подумать, что умрет Айронс! Что ж, по крайней мере, если война начнется, он хоть этого не увидит. Меимвин прочел все, что газета сообщала о жизни и смерти сэра Руперта Айронса, и был вынужден признать, что, когда наступит его час, ему столько внимания не окажут. Что и говорить, Айронс — это целая эвеха! Великий был мастер по части здравых суждений. Без него страна уже не будет прежней.
Следующие два дня Макквин был очень занят, так как его ввели в число почетных прееешшощих. Он чуть не забыл позвонить Дженит, чтобы расскевать ей о разговоре с Полем. Макквин считал, что пехороны такого масштаба — это нечто гораздо большее, чем просто похороны друга. Все великие города, каждый по-разному, демонстрируют миру шою сплоченность. В Лондоне устраивается процессия в день вступления в должность лорд-мэра, в Нью-Йорке — парад в честь героя на Бродвее, во французской части Монреаля — парад в день Иоанна Крестителя. Но, подумал Макквин, тот Монреаль, который он считает своим, предпочитает проявлять единодушие при событиях, непосредственно затрагивающих жизнь города. Истинные властители страны — бизнесмены, державшиеся доселе в тени, как верховные жрецы,—явшнот себя глазам публики, лишь когда смерть вырывает из их рядов одного из собратьев.
Макквин не мог припомнить, чтобы чьи-либо похороны требовали таких хлопот, каш эти. У Айронса не было ни семьи, ни родственников, и высказанное им последнее желание сильно осложнило дело. Он хотел, чтобы панихиду по нему отслужили не в той церкви, которую он обычно посещал, а в маленькой церквушке в заводском районе, где прошло его детство. Кроме того, Айронс распорядился, чтобы для отправления службы вызвали из Торонто определенного священника. Макквина раздражали все эти мелочи, они казались ему совершенно лишними. Как это похоже на Айронса: в последнюю минуту он решил всех озадачить. Церковь, которую он назвал, была не только тесная и бедная, но и находилась так далеко, что участникам траурной процессии предстояло пройти пешком не менее двух миль, прежде чем они смогут достойно покинуть кортеж. Макквин ничуть не удивился бы, если бы выяснилось, что Айронс придумал все это нарочно. Интересно, одолеет ли такой путь Чизлетт, ведь с тех пор, как в тысяча девятьсот двенадцатом году он купил свой первый «роллс-ройс», он не прошел пешком и сотни ярдов.
За несколько часов до начала панихиды на улице, напротив церкви, собралась толпа. При входе в ризницу все участвовавшие в похоронах называли себя репортерам, а те поспешно заносили фамилии в записные книжки, чтобы на следующий день поместить их в газетах. Английский Монреаль представляли здесь те, чей годовой доход превышал десять тысяч. Многие приехали из Торонто, Гамильтона, Оттавы и Виннипега. В церемонии участвовали главы почти всех крупных банков и корпораций страны. Они торжественно восседали на специально отведенных для них скамьях. Гроб предстояло нести людям, в чьих руках теперь, когда Айронса не стало, было сосредоточено более четырех миллиардов долларов, и сейчас они воздавали последние почести тому, кто сумел накопить и держать под контролем куда больше денег, чем любой из них.
Служба началась. Глубокий голос священника, мастерски владеющего интонациями, веками шлифовавшимися в протестантской церкви, гремел над головами директоров, банкиров, президентов страховых компаний, владельцев железных дорог, биржевых маклеров, пивоваров, виноделов, законников, юрисконсультов, членов правления университета, членов комитета искусств, директоров школ, членов правления благотворительных обществ, служащих, держателей акций, четырех политических деятелей, трех членов муниципалитета, двух министров и всех прочих.
В Писании, решительно провозгласил священник, со всей определенностью сказано, что удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие 1. Но Господь в его бесконечной мудрости и милосердии не утверждает, что Царствие Божие для богатых недостижимо. И сэр Руперт Айронс помнил об этом. Никто из живущих на земле не знал лучше, чем сэр Руперт Айронс, сколько моральных
1 Евангелие от Матфея, 19:24.
опасностей сопутствует большому богатству. Вот почему он избегал на своем жизненном пути всего суетного, вот почему он обставил свой дом лишь предметами первой необходимости и никогда не предавался праздности, а все свои силы тщился отдать на служение человечеству, как того требовало его богатство. Вот почему он всегда почитал бедность, полагая ее лучшей школой добродетели. Мало кто знал такую нужду, как сэр Руперт Айронс в дни своей молодости. Кто еще сделал столько для облегчения участи бедняков? Ведь сэр Руперт Айронс обеспечил тысячам, нет, сотням тысяч людей работу на своих предприятиях, разбросанных по всей стране.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Дойдя до лужайки перед гостиницей, Хетер увидела, что мать и Макквин, закутанные в плащи, сидят рядом на веранде, как пассажиры на пароходе. Дженит казалась взволнованной, она что-то горячо говорила и жестикулировала, а Макквин слушал и важно кивал. Время от времени он поднимал указательный палец, желая подчеркнуть какое-то замечание.
Хетер повернулась и пошла назад в туман. Она ходила около часа, перекусила в деревне Кеннебэнкпорт, а когда вернулась, Макквин уже уехал.
48
У такси, на котором Макквин возвращался в Портленд, спустило колесо, и пока шофер орудовал домкратом и менял его, Макквин не вставал с заднего сиденья. На материке, вдали от моря, тумана не было, и солнце жарко пригревало сквозь влажный воздух. Когда наконец добрались до Портленда, Макквин еле успел на поезд. Он задержался на перроне, только чтобы купить газету, номер журнала «Форчун» и еженедельник левого направления со статьей о Британской Империи.
Мокрый от пота, Макквин вошел в купе, и пока искал мелочь, чтобы дать на чай носильщику в красной фуражке, его рука прилипала к подкладке кармана. Он устал, был озабочен, задыхался от жары, вдобавок вагон оказался с кондиционером, и Макквин не сомневался, что простуда обеспечена. Если американцы не остановятся в этом своем маниакальном пристрастии к комфорту, подумал он, то в ближайшие двадцать пять лет они подорвут здоровье всей нации.
Большим шелковым платком Макквин вытер лоб и, осторожно ступая, направился в вагон-ресторан. Пообедав, он тут же вернулся в купе и запер дверь. Сняв пиджак и жилет, он переоделся в толстый шерстяной клетчатый халат, скинул ботинки, сунул ноги в войлочные домашние туфли, положил рядом с собой журналы, сел и постарался расслабиться.
Неделю назад ему позвонил из Оттавы один из членов кабинета и спросил, не согласится ли Макквин, если произойдет худшее, работать у него в департаменте? Мысль о государственной службе была противна Макквину, но уж если дойдет до худшего, то, пожалуй, придется исполнить долг. Сомнений нет, там, в Оттаве, все крайне перепуганы, да он и сам неспокоен. Каждый раз, когда Макквин читал газеты, ему казалось, что события в Европе направлены против него лично. Поверить невозможно, что начнется война. И все же...
А тут еще Хетер! Вот уж нашла время причинять матери беспокойство. Отзетственности у нее не больше, чем у какой-нибудь служанки. Внушительный подбородок Макквина напрягся. Нынешних молодых людей понять невозможно — никакого представления о правилах приличия, об элементарной порядочности. Куда ни посмотри, везде признаки упадка. Он не удивится...
Да, подумал Макквин, этим глупостям надо положить конец, ведь если Хетер выйдет за такого субъекта, как Поль Таллар, то может случиться все, что угодно. Значит, Поль — писатель. Вот оно что. Интересно поглядеть, что он такое написал. Не иначе, какую-нибудь современную чушь про социализм и секс, но подобное ни один порядочный издатель печатать не станет.
Хетер нужен муж солидный, тогда она возьмется за ум. Если она выйдет за этого Поля Таллара, оба сядут Дженит на шею. Парень, видно, никудышный, раз до тридцати лет не сумел найти себе приличной работы. Как только им в лапы попадет дом Метьюнов, они его тут же продадут какому-нибудь подрядчику, тот снесет особняк, и дело с концом. А на этом месте построит десятиэтажный многоквартирный дом. Один старый дом на том склоне, где живет Макквин, уже снесли весной. Каменный дом, тридцать комнат, оранжерея, одних горгулий шестнадцать штук! А панели красного дерева — ими была обшита столовая — продали похоронной конторе. Вот что случается в наши дни, стоит лишь снизить требования. Он всю жизнь работает не покладая рук. А ради чего? Ради того, чтобы быть на равных с такими людьми, как Метьюны.
Макквин встал, крепко протер лоб полотенцем, потом достал из портфеля кашне и обмотал шею. Вот так-то лучше. Может быть, вопреки ожиданиям, он на этот раз и не подхватит простуду.
Макквин снова сел и скрестил ноги. Собственно, раз все продумано, особенно беспокоиться не о чем. Глупым затеям Хетер он ходу не даст. Это решено. Пусть Поль Таллар даже социалист, но и социалисты не могут жениться без денег. А откуда возьмутся деньги, раз у человека нет работы? Дженит позаботится, чтобы Хетер, если она решится на какие-нибудь безумства, перестала получать на карманные расходы. Значит, * хмыкнул Макквин, довольный собственной дальновидностью, Поль Таллар должен получить работу! Макквин намерен действовать совершенно честно. Он постарается сделать для парня все, что возможно. Есть одно местечко в Британской Колумбии. Получив его, Поль может считать себя счастливчиком. Будет работать вовсю, так лет через десять сможет подумать и о женитьбе. Только не на Хетер! Нет, нет! Когда между ними окажется три четверти континента, Хетер и сама быстро опомнится. Придет время, она еще скажет Макквину спасибо за то, что он для нее сделал. Так они с Дженит и решили.
Макквин взял газету и погрузился в чтение. Минут через пять газета полетела на пол. Какой-то кошмар! Такому мерзавцу, как этот Гитлер, только палец покажи, он откусит всю руку. Если разразится мировая война, деньги нигде не спрячешь. Правительство так или иначе приберет их к рукам.
Больше всего Макквина выводила из себя полная неопределенность, он ни в чем не чувствовал уверенности. Вот год назад все было ясно. После Мюнхена Маккшин понял: мистер Чемберлен показал Гитлеру, что такое настоящий государственный деятель. А теперь? На прошлой неделе Чизлетт доверительно сообщил Макквину, что, если начнется война, правительство не позволит деловым людям использовать ее в своих интересах. Видно, положение хуже некуда, если такой человек, как Чизлетт, настолько забылся, что вылез с подобным разговором. Ведь если бы его слова услышали те, кому не следует, их можно было бы ох как истолковать! Если уж суждено быть войне, Мак-квин готов благодарить бога за то, что премьер-министр знает свое дело и умеет держать язык за зубами.
В поисках чего-нибудь менее огорчительного Мак-квин развернул еженедельник. На первых же двух страницах ему разъяснили, что подлинная причина мирового кризиса заключена в корысти разложившихся капиталистов. Они-де запутались в собственных интригах. Предали и продали Манчжурию, Абиссинию и Чехословакию, а теперь подорвались на своей же мине.
В бешенстве Макквин отшвырнул журнал в угол купе. Нет, поистине, куда смотрит Конная полиция? Подобная ересь не должна попадать в Канаду. Значит, и он разложился, так, что ли? И поддерживает Гитлера и Муссолини против большевиков? Посмел бы кто-либо из социалистов [выступить с подобным обвинением в суде. Он, Макквин, всю жизнь работал, как каторжный, копил деньги, не пил, не гулял с женщинами. Если уж кого винить, так в первую очередь социалистов. Ведь Гитлер и сам социалист. Он всегда себя так называет и спорит со всеми, кто с этим не соглашается.
Макквин разъярялся все больше. Пусть только Гитлер еще что-нибудь выкинет! Пусть только посмеет! Макквин ощущал, как где-то глубоко в его душе оживает боевой дух его предков шотландцев.
49
В понедельник утром Макквин появился у себя в кабинете еще до половины десятого и, не тратя времени даже на то, чтобы просмотреть почту, приказал секретарю разыскать по телефону Поля Таллара и предложить ему явиться в контору в одиннадцать сорок пять.
Четыре года назад умерла мисс Дрю, и с тех пор Макквин всегда был недоволен тем, как ведутся его дела* Он нанял и уволил одного за другим трех секретарей, Сейчас эту должность занимал молчаливый, преждевременно облысевший мужчина, которому, судя по всему, туго пришлось во время депрессии. Он справлялся лучше прежних, но и о нем Макквин был невысокого мнения.
Макквин взял «Газетт», просмотрел заголовки и убедился, что новости хуже вчерашних. Он уже готов был отправить газету в корзину, когда появился секретарь.
— Ну, Хадсон, что скажете?
— Я говорил с мистером Талларом, сэр. Он сказал... он сказал, что занят и прийти не может.
Маюсвя**, не понимая, воззрился на Хадсона.
— Вы объяснили, кто хочет его видеть?
— Конечно, мистер Макквин, объяснил. Позволю себе сказать, сэр, что ответил он мне очень резко.
Макквин хмыкнул.
— Позвоните ему еще раз. Когда он возьмет трубку, немедленно соедините со мной.
Хадсон бесшумно удалился, выскользнув из дверей на цыпочках. Макквин снова хмыкнул. Этот Хадсон сам и письмо-то отправить неспособен, на все ему нужны особые указания. Макквин всегда говорит, что люди, потерявшие работу во время депрессии, никуда потом не годятся, уж очень они изверились в себе.
Зазвонил телефон, и Макквин взил трубку. Какое-то время он говорил самым доброжелательным тоном, а потом стал хмуриться, поскольку ничего, кроме односложных ответов, не получал. Макквина охватило такое раздражение, что ему потребовалось призвать на помощь всю свою волю, чтобы не сбиться с отеческого тона, когда он вторично предложил Полю место. Прошло еще несколько минут, и в кабинет на цыпочках снова вошел Хадсон, держа в руке какую-то записку. Макквин знаком приказал ему положить записку на стол.
— Книгу о Канаде? Дорогой мой... не лучше пи сначала как следует ознакомиться со страной?
Слушая, что отвечает ему Поль, Макквин скосил глаза на записку. Поль продолжал говорить, но Макквин уже не слышал ни слова. В записке сообщалось, что пятнадцать минут назад скончался сэр Руперт Айронс.
Потом Макквин откуда-то со стороны услышал собственный голос, произнесший:
— Все это, конечно, крайне неразумно. Надеюсь, вы знаете, что делаете. Будьте уверены, я в точности передам ваши слова миссис Метьюн сегодня же вечером.
Макквин бросил трубку, взял записку в руки, посмотрел на нее и рявкнул на Хадсона:
— Немедленно! Соединить меня с мистером Мастерманом! Разыскать Чизлетта и Бьюкенена. Да, и еще, свяжите меня с сэром Родериком Хорсоном. Он в Нассау, на Багамах. Найдите его сейчас же.
В тот день Макквин завтракал в клубе «Монт-Рой-ялъ». После завтрака, сидя в глубоком кресле, он предавался печальным МЫСЛИМ, ГЛЯДЯ на фотографию в траурной рамке, помещенную в дневной газете. Отвлекшись на время от сотрясавшего мир кризиса, печать оплакивала сэра Руперта Айронса. Квадратная голова, квадратная челюсть, квадратный рот, квадратные плечи и маленькие колючие глазки почти полностью вытеснили Гитлера с передней полосы. Чуть ли не вся вторая страница была занята списком бесчисленных благодеяний, оказанных Айронсом стране, и не менее длинным перечнем фирм, которые он контролировал.
Макквину трудно было поверить в смерть Айронса. Более четверти века сэр Айронс возглавлял улицу Сент-Джеймс, непоколебимый, как герцог Веллингтонский 1, Теперь его империя, не пошатнувшись, переходит в руки олигархии, которой он правил всю жизнь. «сКлянусь Юпитером,— подумал Макквин,— вот у кого надо поучиться!» Вот что значит умение судить обо всем здраво: дела Айронса в таком образцовом порядке, что его смерть никак не отразилась на положении на бирже.
Рассматривая фотографию, Макквин сокрушенна цокал языком. Все уходят. В феврале скончался Макинтош, весной —генерал Метьюн, Мастерман выгля-
1 Герцог Веллингтонский (1769—-1852) — английский полководец, государственный деятель, дипломат.
дит отвратительно, а у Чизлетта уже давно неизвестно, в чем душа держится. Но кто мог подумать, что умрет Айронс! Что ж, по крайней мере, если война начнется, он хоть этого не увидит. Меимвин прочел все, что газета сообщала о жизни и смерти сэра Руперта Айронса, и был вынужден признать, что, когда наступит его час, ему столько внимания не окажут. Что и говорить, Айронс — это целая эвеха! Великий был мастер по части здравых суждений. Без него страна уже не будет прежней.
Следующие два дня Макквин был очень занят, так как его ввели в число почетных прееешшощих. Он чуть не забыл позвонить Дженит, чтобы расскевать ей о разговоре с Полем. Макквин считал, что пехороны такого масштаба — это нечто гораздо большее, чем просто похороны друга. Все великие города, каждый по-разному, демонстрируют миру шою сплоченность. В Лондоне устраивается процессия в день вступления в должность лорд-мэра, в Нью-Йорке — парад в честь героя на Бродвее, во французской части Монреаля — парад в день Иоанна Крестителя. Но, подумал Макквин, тот Монреаль, который он считает своим, предпочитает проявлять единодушие при событиях, непосредственно затрагивающих жизнь города. Истинные властители страны — бизнесмены, державшиеся доселе в тени, как верховные жрецы,—явшнот себя глазам публики, лишь когда смерть вырывает из их рядов одного из собратьев.
Макквин не мог припомнить, чтобы чьи-либо похороны требовали таких хлопот, каш эти. У Айронса не было ни семьи, ни родственников, и высказанное им последнее желание сильно осложнило дело. Он хотел, чтобы панихиду по нему отслужили не в той церкви, которую он обычно посещал, а в маленькой церквушке в заводском районе, где прошло его детство. Кроме того, Айронс распорядился, чтобы для отправления службы вызвали из Торонто определенного священника. Макквина раздражали все эти мелочи, они казались ему совершенно лишними. Как это похоже на Айронса: в последнюю минуту он решил всех озадачить. Церковь, которую он назвал, была не только тесная и бедная, но и находилась так далеко, что участникам траурной процессии предстояло пройти пешком не менее двух миль, прежде чем они смогут достойно покинуть кортеж. Макквин ничуть не удивился бы, если бы выяснилось, что Айронс придумал все это нарочно. Интересно, одолеет ли такой путь Чизлетт, ведь с тех пор, как в тысяча девятьсот двенадцатом году он купил свой первый «роллс-ройс», он не прошел пешком и сотни ярдов.
За несколько часов до начала панихиды на улице, напротив церкви, собралась толпа. При входе в ризницу все участвовавшие в похоронах называли себя репортерам, а те поспешно заносили фамилии в записные книжки, чтобы на следующий день поместить их в газетах. Английский Монреаль представляли здесь те, чей годовой доход превышал десять тысяч. Многие приехали из Торонто, Гамильтона, Оттавы и Виннипега. В церемонии участвовали главы почти всех крупных банков и корпораций страны. Они торжественно восседали на специально отведенных для них скамьях. Гроб предстояло нести людям, в чьих руках теперь, когда Айронса не стало, было сосредоточено более четырех миллиардов долларов, и сейчас они воздавали последние почести тому, кто сумел накопить и держать под контролем куда больше денег, чем любой из них.
Служба началась. Глубокий голос священника, мастерски владеющего интонациями, веками шлифовавшимися в протестантской церкви, гремел над головами директоров, банкиров, президентов страховых компаний, владельцев железных дорог, биржевых маклеров, пивоваров, виноделов, законников, юрисконсультов, членов правления университета, членов комитета искусств, директоров школ, членов правления благотворительных обществ, служащих, держателей акций, четырех политических деятелей, трех членов муниципалитета, двух министров и всех прочих.
В Писании, решительно провозгласил священник, со всей определенностью сказано, что удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие 1. Но Господь в его бесконечной мудрости и милосердии не утверждает, что Царствие Божие для богатых недостижимо. И сэр Руперт Айронс помнил об этом. Никто из живущих на земле не знал лучше, чем сэр Руперт Айронс, сколько моральных
1 Евангелие от Матфея, 19:24.
опасностей сопутствует большому богатству. Вот почему он избегал на своем жизненном пути всего суетного, вот почему он обставил свой дом лишь предметами первой необходимости и никогда не предавался праздности, а все свои силы тщился отдать на служение человечеству, как того требовало его богатство. Вот почему он всегда почитал бедность, полагая ее лучшей школой добродетели. Мало кто знал такую нужду, как сэр Руперт Айронс в дни своей молодости. Кто еще сделал столько для облегчения участи бедняков? Ведь сэр Руперт Айронс обеспечил тысячам, нет, сотням тысяч людей работу на своих предприятиях, разбросанных по всей стране.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55