И вот выполнил свое обещание, пришел, а я уж и надежду потеряла.
Али докуривает сигарету, спокойно, с достоинством встает, идет к урне, выбрасывает окурок и так же не торопясь возвращается. Снова садится на скамью, думает и решительно приглашает:
— Ну, Анастасия Ивановна, поехали! И вы, дети, поехали! Вам тоже место найдется.
Девушки, не ожидавшие такого приглашения, переглянулись. Райгуль было согласилась, но подруга бросила на нее предостерегающий взгляд: я более опытная, слушай меня, город есть город! Сама же с сомнением в голосе произнесла вслух:
— Спасибо, ага... У нас очень тяжелые чемоданы.
— А вы их в камеру хранения сдайте!
Девушки опять переглянулись. От имени двоих ответила Гульмайран:
— Спасибо, ага! Мы не хотим вас беспокоить!
— Как знаете...
— Спасибо, ага!
Когда Али и старушка уехали, Гульмайран поделилась с Райгуль своими сомнениями, анализируя ее рассказ. Да, все вроде бы правдоподобно, но когда появился «сам жигит»... нет, этот рассказ ей, Гульмайран, показался подозрительным.
— И в самом деле,— рассуждала она,— давай еще раз вспомним, что она говорила. Она... Она нам говорила, что у нее в Таскала был сын. Он умер. Говорила? Говорила. Потом она рассказала, что не ужилась со своей снохой и сноха ее выгнала. Говорила? Говорила! Потом... Потом она сказала, что, мол, не знаю, куда деться, дескать, у меня есть падчерица во Фрунзе, но я ее не видела лет двадцать и не знаю, что она за человек, какая у нее семья. Может и не принять. Это она говорила? Говорила!
Гульмайран, не торопясь и чуть прищурившись, точной читала по бумажке, произносила раздельно, подчеркивая каждое слово.
— Мне кажется, тебе не нравятся мои слова,— сказала она, хотя Райгуль молчала.— Ну посуди сама: старушка рассказала, что когда вошла в вагон, то заплакала. К ней подошел какой-то молодой мужчина и спросил, почему она плачет. Она рассказала, что не знает, зачем едет во Фрунзе. А он ей: «Бабуся, не огорчайтесь, не плачьте и не рассказывайте всем подряд про свое горе. Сойдете со мной в Алма-Ате, я подыщу вам комнату и буду заботиться о вас». Говорила она нам это? Говорила. А потом заплакала и сказала, что этот человек обманул ее. Было это? А вот то-то и оно, что было! Зачем, говорит, этот человек выманил меня из вагона, куда я теперь денусь, тут ведь даже и моей падчерицы нет. И вдруг... появляется этот обманщик! А? Приглашает нас. Зачем? А затем, чтобы заманить в ловушку и ограбить. Поняла теперь, в чем дело? Город есть город!
Для Райгуль, которая не была не только в городе, но и в райцентре, слова подруги прозвучали как суры из Корана. Она тоже обрадовалась, что не поверила городскому обманщику.
Али привез Анастасию Ивановну в гостиницу, а как только взошло солнце, он, посадив ее и Аспанбая в такси, спустился со склонов Медео в город. У Зеленого базара, рядом с воротами, была маленькая, с ладошку, площадь, где собирались люди, нелегально сдающие внаем комнатушки и всевозможные пристройки. Али задумал найти там для Анастасии Ивановны комнатку, заплатить за два- три месяца вперед, привезти топливо, а дальнейшее покажет.
Проезжая мимо памятника Абаю, Али услышал тоненький звон в ушах и ощутил, как болезненно, толчками, забилось сердце: он вспомнил сына и сам потом удивлялся, как незаметно для себя назвал таксисту улицу и номер своего бывшего дома.
Возле дома есть фонтан. Возле фонтана он остановил такси, рассчитался, усадил Анастасию Ивановну и Аспанбая на одну из скамеек и, убедив себя в том, что он заглянет только на минутку, лишь посмотрит на сына, направился к подъезду. Вдруг Али резко повернулся, будто ему в висок ударила пуля, а потом ружье выстрелило еще раз,— из чаши фонтана, где с визгом плескались мальчишки, выскочил один голыш и крикнул:
— Папа! Папа! — он бежал к Али.
Раненый человек, наверное, может на миг обернуться, увидеть стрелявшего и крикнуть: за что?! Али ничего не мог крикнуть сыну, он лишь бежал к нему навстречу, и мальчик тоже бежал. Он бросился на шею отца и обвил
его мокрыми ручонками. Теперь отец и сын стали одним целым, близким, родным существом с двумя головами, четырьмя руками, четырьмя ногами. Мальчик повторял свое «папа», а Али ласково говорил ему «щеночек мой...».
Это продолжалось лишь мгновенье. Али вдруг оторвал мальчика от себя, поставил на землю и сказал по-отцовски строго:
— Что за вид у тебя? Разве можно купаться в такую жару в ледяной воде? Ты же простудишься, заболеешь...
Он потащил сынишку к его одежде, сам одел и повел домой. Но не просто вел, а отчитывал малыша, как и подобает отцу, недовольному шалостями сына.
Райгуль и Гульмайран при виде тьмы-тьмущей парней и девушек возле института растерялись, но когда увидели, какая давка у окошка, где принимают документы, совсем пали духом. Уныло переглянулись: что же делать? Но делать было нечего, кроме как встать в очередь человек из трехсот. В тени деревьев томятся вспотевшие, отирающие платками и рукавами лица парни и девушки, их папы, мамы, дедушки, бабушки, толкачи — все это волнуется, задает вопросы без всякой надежды услышать вразумительный ответ. На площадке у подъезда сгрудились личные машины — серые, красные, желтые, зеленые; выстроились как на ярмарке, и от них рябит в глазах.
Солнце стало припекать сильнее, укоротило тени. Кучки людей под деревьями стали плотней.
Солнце подкинуло еще жару, еще немного укоротило тени; кучки людей, как под прессом, сжались еще больше.
Солнце палит нестерпимо, совсем проглотило тень, а люди напоминают отару овец, которые в жаркий полдень, уткнув головы под брюхо друг другу, тяжело, с хрипом дышат.
Райгуль и Гульмайран в панике: за ними уже выстроился приличный хвост, а караван все еще далек от цели, Очередь вроде совсем не движется. После обеда тени стали длиннее, а надежда сдать документы короче. Документы у всех сегодня принять не успеют, можно возвращаться в аул.
Непоседливость Гульмайран — ее болезнь. Она не может стоять в очереди, ее личико мелькнет то в одной, то в другой группе абитуриентов. Время от времени она появляется рядом с Райгуль, сообщает последнюю сводку
с «фронта». На этот раз ода вернулась возбужденная, загадочно зашептала:
— Райка, послушай меня... Видишь вон того кудрявого парня? Да вон он! В белой рубашке! Видишь? Рукава засучены... Да вон же! Смотрит на нас... Он мне сказал, что если мы дадим сто рублей, от каждой по пятьдесят, он сдаст наши документы без очереди, у него там знакомые есть... Может, согласимся, а? Мне кажется, что мы все равно не успеем сдать, только зря приезжали...
Разговор их не затянулся надолго, но претерпел несколько фаз: начали они с шепота, шепот перешел в шипение, шипение сменилось отрывистыми репликами, отрывистые реплики перешли в колкости, колкости — в незначительную грубость и, наконец, увенчались двумя-тремя взвизгиваниями. Гульмайран пошла к кудрявому парню в белой рубашке с засученными рукавами и сказала, что ничего не вышло. Вернулась к подруге с обиженным видом:
— Тогда ты стой здесь, а я поблизости разведаю другие институты, может, очередь где меньше,— и исчезла.
Пришла она только часов в пять вечера.
— Пропади все пропадом! Была в трех институтах. Народу— страшно подумать.
Через час окошко закроется. Что же делать девушкам? Они опять пошептались, несколько слов выкрикнули, а потом подошли к кудрявому парню в белой рубашке с засученными рукавами. Отойдя от людей подальше, обе полезли за пазухи, каждая вытащила по зеленой бумажке, пропитанной ароматом их молодых тел, и верткий как ртуть парень, схватив деньги и документы, скрылся за углом. Девушки вернулись и встали на свои места, подошла их очередь.
— Ну, девушки,— сказали в окошке,— у вас, у последних, берем и закрываемся.
Побледнев и прикусив губы, они отошли от окошка.
— Чтоб я еще раз послушалась тебя! Добегалась, доссуетилась! Где твой парень в белой рубашке? Куда делся, а вдруг у него ничего не получится? — сердилась Райгуль.
Окошко, в которое сдавали документы, закрылось, толпа, кишащая, как семейство каракуртов, растаяла, возле окошка остались лишь две растерянные девушки. Им страшно подумать, что парень их обманул. Нет, нужно ждать. Когда они уже совсем отчаялись, объявился кудрявый парень.
— Не повезло вам, девушки,— сказал он огорченно,— родители какую-то комиссию по контролю создали, сковали мои действия. Возьмите ваши документы... и деньги вот! Я ведь не подонок какой-нибудь, чтобы жить за счет честных глупых людей... Я их хотел отдать тому, кто принимал документы...
Вот так и остались ни с чем бедные девушки, им предстояло засветло добраться до своего вокзала...
Алия встретила Али так, будто они и не расставались,
Обрадовалась, рассмеялась:
— Ох ты, мой негодный старик! Появился наконец дома!
Али не подал вида, что ему это не понравилось, решил не быть слишком жестким, все же она — мать его сына. Он улыбнулся, но мысленно говорил: как бы ты ни лебезила, Али тебе не поддастся!
Алия подбежала и повисла у него на шее, знакомый аромат волос закружил ему голову. Ладно, сегодня не он говорить не будет, поговорит завтра.
Алия действительно обрадовалась. Она готова устроить праздник. Поставила на огонь мясо, сбегала в магазин и купила коньяку. Али рассказал про Аспанбая и Анастасию Ивановну.
— Почему ты их оставил на улице? Иди позови в дом! Пусть у нас живут. Четыре комнаты — на всех хватит, а потом квартиру себе подходящую найдут.
Кажется, она начинает умнеть, но все равно Али ей не поддастся, мириться он не будет! Но чем больше Али думал о том, что никогда в жизни не помирится с женой, тем [ больше его тянуло к ней.
На следующий день, когда в доме Алии еще не просохли слезы радости от примирения, из мощного «Икаруса», следовавшего маршрутом Таскала — Алма-Ата, вышел длинный как жердь и усохший мужчина. Это был Караку-тан, сын которого без всяких подпорок поступил в институт. Решив не отдавать своей чернавке, так он мысленно называл жену, две с половиной тысячи из трех, предназначенных для взятки, Каракутан собрался как следует отметить радостное событие и, не жалея денег, развеяться.
В Алма-Ате у меня есть друг писатель, думал он. Мы тогда с ним здорово поддали в гостинице! Наверно, он меня не забыл, поеду-ка в Алма-Ату, найду его, пусть повозит по городу, покажет его прелести. Вот с какими мыслями Каракутан сошел с «Икаруса».
Представим себе на минутку, что было бы с хозяином полутемного, с грязными окнами дома, когда наконец окна вымыты, в них льются солнечные лучи, и вдруг какой- то озорной мальчишка бросает в окно камень. В семью Али Каракутан ворвался именно таким вот мальчишкой- хулиганом.
Сойдя с автобуса, Каракутан немного постоял, разглядывая город и толпу нарядных жителей столицы. Ну и дела у господа бога! Собрал столько людей в одном месте! Копошатся как черви... Нет, так нельзя стоять, надо поскорее разыскать писателя. Он ведь сам говорил: приедешь в Алма-Ату и не разыщешь меня — смертельно обидишь!
Обшарив внутренние и наружные карманы своего серого костюма, который когда-то купил ему в Ортасе Охмар и который от неаккуратной носки стал похож на мешок, накинутый на плечи, Каракутан наконец обнаружил засаленную, мятую записную книжку, поплевал на палец, чтобы разлепить страницы, и долго искал телефон Али. Нашел. Позвонил из автомата. Ну и жители эти столичные! Ничего до них сразу не доходит, сколько Али мучил его, пока узнал.
Состоялся такой разговор:
— Аллё!
— Да...
— Ты Али?
— Да, да...
— Это я!
— Кто — я?
— Что, не узнаешь уже?
— Говорите потише, у меня лопаются перепонки...
— А, наконец-то узнал?! «я- Да нет...
— Душа из тебя вон, не хитри!
— Не острите! — сказал Али.
И в это время их разъединили.
Обежав автовокзал, Каракутан набрал кучу двухкопеечных монет и опять набрал номер Али.
— Аллё, телефон испортился.
— Да, да...
— Вот мы и приехали!
— Кто вы?
— Ну... На самом деле не узнаешь? Это я, я — Сомжурек!
— Какой Сомжурек?
— Ты что, решил посмеяться надо мной?! Сомжурек я! Мы же познакомились в Ортасе, я земляк Омара и Ми- раса.
-— А-а... Каракутан, значит!
— Да, Каракутан! Вот, приехал в ваши края.
— Добро пожаловать! Откуда звонишь?
— С автовокзала. Из Таскала приехал. Сын в институт поступил. Такая радость!
— Поздравляю! Приезжай ко мне!
— Эй, ты оставь это свое «приезжай»! Бери такси и увози меня отсюда!
Что подумали на том конце провода, Каракутан не знал, но сам он лично огорчился крепко. Ну что ты с ними поделаешь, с этими городскими! Ничего не соображают! Приезжай, говорит, ко мне! Легко сказать! А как мне найти тебя? Вот бы я и бродил по городу как мальчишка, уговаривая каждого шофера. Но что за выходки у горожан? Он так рассердился на жителей столицы, что, закурив дешевую сигарету «Памир», не стал затягиваться горьким дымом, а проглотил его. Интересные все же люди, ворчал он.
Когда Каракутан выкурил три сигареты, то увидел Али: оглядывается по сторонам беспокойно, да как же ему, бедняге, не беспокоиться, ведь такой гость приехал, соскучился он, наверное! На Али рубашка узкого покроя, какие-то брезентовые синие штаны с выстроченными карманами, такие только мальчишки носят, на ногах туфли из ремней, пальцы вываливаются, словом, вид человека, которого вы гнали со службы. Склонный к скоропалительным выводам, Каракутан решил: тот костюм, в котором Али был в Орта се, наверно, единственный. Эти бедные горожане живут но присловью: волк, чтобы скрыть свою худобу, при виде со баки вздыбливает шерсть.
На Али, который с улыбкой протянул ему руку, он по смотрел строго:
— Что за вид у тебя? Будто только что от грабителей вырвался!
Али чуть смутился и засмеялся. «А-а, наверно, у него туго с деньгами!
— Ну, что мы стоим, такси ждет, поехали!
— Куда мы поедем?
— Ко мне домой, твоя ровесница уже готовит обед...
Каракутан стоял вытянувшись, как пугало среди стеблей проса, двигаться он не собирался — задумался; ЭВМ у него работала быстро, он сравнил две возможности и нашел решение, которое счел самым верным:
— Ты пока оставь все это — и дом, и обеды там... Они никуда от нас не убегут. Ты вези меня в лучший ресторан! Позови и келин, то есть ровесницу, гульнем на славу! Отца его...
Али не стал возражать, пошел, позвонил домой и, вернувшись, сказал:
— Ровесница твоя передает тебе привет, она не сможет приехать. Она сердится, говорит, что это затеяли с рестораном!
— Ну и пусть, ей виднее! А мы помчались!
Народу во всех веселых заведениях в центре города оказалось много. Не найдя свободных мест, они очутились в самом знаменитом ущелье Медео. Когда попали в сияющий, цветущий мир, Каракутан подтянулся, как охотничья птица, которую вот-вот должны выпустить на дичь.
— Не смущайся, заказывай, не жалей, отца его... Из выпивки что хочешь, то и заказывай, хоть белую, хоть красную, хоть коричневую... Закуски бери тоже самые дорогие, если даже это свинина. Какая еще осталась радость в этой жизни, кроме как поесть да выпить? Что интересного мы видим в жизни? Дети, дети... Ну и что, если дети, самим-то подыхать, что ли, отца его...
Каракутан не замолкал, его жег жар больших денег, рассованных по карманам. Али, по его понятиям, обязан выполнять все его желания, потому что у него нет ни гроша. Но Али удивил его —за какие-нибудь пятнадцать минут, пока сидели за столом, с ним поздоровались три-четыре девочки-официантки.
— Как себя чувствуете, ага? — вежливо спрашивали они.
— Это самое, ты это... не директор ли ресторана, очень уж они... расположены к тебе? — сказал Каракутан.
— Я не директор... Но и не ниже директора! — улыбнулся Али.
«Теперь понял я тебя! — сразу сообразил Каракутан.—
Значит, ты нештатный ревизор таких заведений... Молодец! Надо же, а ведет себя скромно... Хитрец! И правильно, только так и можно жить в наше время... А как еще?..»
Когда официантка принесла по заказу Али еду, Каракутан опять удивился. Не только удивился, но и активно запротестовал. «Вот она, бедность!»решил он про себя и, показывая на закрытую бутылку, выговорил:
— Что это такое, милый?
— Выпивка...
— Выпивка, говоришь? Красное вино у нас в ауле не пьют даже собаки!
— Ну!.. Это не вино, это коньяк, да еще какой! Самой высшей марки — «Арарат»!
— Коньяк, говоришь? Это то, что пьют большие люди?
— Да, точно!
Каракутан усмирил свой гнев, успокоился.
— Ах вот оно что! Я уж подумал, что ты пожалел моих денег.
-— Хочешь сказать, наверно, что непристойно бедняку жалеть деньги своего богатого хозяина, да, Кареке?
— Правильно говоришь. Не надо жалеть мое добро.
Али побагровел, но Каракутан этого не заметил, глаза
от нетерпения налились влагой.
— Открывай давай!.. За нашу встречу в живых и здравых!..
Али, как бы проснувшись, с перепугу воскликнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Али докуривает сигарету, спокойно, с достоинством встает, идет к урне, выбрасывает окурок и так же не торопясь возвращается. Снова садится на скамью, думает и решительно приглашает:
— Ну, Анастасия Ивановна, поехали! И вы, дети, поехали! Вам тоже место найдется.
Девушки, не ожидавшие такого приглашения, переглянулись. Райгуль было согласилась, но подруга бросила на нее предостерегающий взгляд: я более опытная, слушай меня, город есть город! Сама же с сомнением в голосе произнесла вслух:
— Спасибо, ага... У нас очень тяжелые чемоданы.
— А вы их в камеру хранения сдайте!
Девушки опять переглянулись. От имени двоих ответила Гульмайран:
— Спасибо, ага! Мы не хотим вас беспокоить!
— Как знаете...
— Спасибо, ага!
Когда Али и старушка уехали, Гульмайран поделилась с Райгуль своими сомнениями, анализируя ее рассказ. Да, все вроде бы правдоподобно, но когда появился «сам жигит»... нет, этот рассказ ей, Гульмайран, показался подозрительным.
— И в самом деле,— рассуждала она,— давай еще раз вспомним, что она говорила. Она... Она нам говорила, что у нее в Таскала был сын. Он умер. Говорила? Говорила. Потом она рассказала, что не ужилась со своей снохой и сноха ее выгнала. Говорила? Говорила! Потом... Потом она сказала, что, мол, не знаю, куда деться, дескать, у меня есть падчерица во Фрунзе, но я ее не видела лет двадцать и не знаю, что она за человек, какая у нее семья. Может и не принять. Это она говорила? Говорила!
Гульмайран, не торопясь и чуть прищурившись, точной читала по бумажке, произносила раздельно, подчеркивая каждое слово.
— Мне кажется, тебе не нравятся мои слова,— сказала она, хотя Райгуль молчала.— Ну посуди сама: старушка рассказала, что когда вошла в вагон, то заплакала. К ней подошел какой-то молодой мужчина и спросил, почему она плачет. Она рассказала, что не знает, зачем едет во Фрунзе. А он ей: «Бабуся, не огорчайтесь, не плачьте и не рассказывайте всем подряд про свое горе. Сойдете со мной в Алма-Ате, я подыщу вам комнату и буду заботиться о вас». Говорила она нам это? Говорила. А потом заплакала и сказала, что этот человек обманул ее. Было это? А вот то-то и оно, что было! Зачем, говорит, этот человек выманил меня из вагона, куда я теперь денусь, тут ведь даже и моей падчерицы нет. И вдруг... появляется этот обманщик! А? Приглашает нас. Зачем? А затем, чтобы заманить в ловушку и ограбить. Поняла теперь, в чем дело? Город есть город!
Для Райгуль, которая не была не только в городе, но и в райцентре, слова подруги прозвучали как суры из Корана. Она тоже обрадовалась, что не поверила городскому обманщику.
Али привез Анастасию Ивановну в гостиницу, а как только взошло солнце, он, посадив ее и Аспанбая в такси, спустился со склонов Медео в город. У Зеленого базара, рядом с воротами, была маленькая, с ладошку, площадь, где собирались люди, нелегально сдающие внаем комнатушки и всевозможные пристройки. Али задумал найти там для Анастасии Ивановны комнатку, заплатить за два- три месяца вперед, привезти топливо, а дальнейшее покажет.
Проезжая мимо памятника Абаю, Али услышал тоненький звон в ушах и ощутил, как болезненно, толчками, забилось сердце: он вспомнил сына и сам потом удивлялся, как незаметно для себя назвал таксисту улицу и номер своего бывшего дома.
Возле дома есть фонтан. Возле фонтана он остановил такси, рассчитался, усадил Анастасию Ивановну и Аспанбая на одну из скамеек и, убедив себя в том, что он заглянет только на минутку, лишь посмотрит на сына, направился к подъезду. Вдруг Али резко повернулся, будто ему в висок ударила пуля, а потом ружье выстрелило еще раз,— из чаши фонтана, где с визгом плескались мальчишки, выскочил один голыш и крикнул:
— Папа! Папа! — он бежал к Али.
Раненый человек, наверное, может на миг обернуться, увидеть стрелявшего и крикнуть: за что?! Али ничего не мог крикнуть сыну, он лишь бежал к нему навстречу, и мальчик тоже бежал. Он бросился на шею отца и обвил
его мокрыми ручонками. Теперь отец и сын стали одним целым, близким, родным существом с двумя головами, четырьмя руками, четырьмя ногами. Мальчик повторял свое «папа», а Али ласково говорил ему «щеночек мой...».
Это продолжалось лишь мгновенье. Али вдруг оторвал мальчика от себя, поставил на землю и сказал по-отцовски строго:
— Что за вид у тебя? Разве можно купаться в такую жару в ледяной воде? Ты же простудишься, заболеешь...
Он потащил сынишку к его одежде, сам одел и повел домой. Но не просто вел, а отчитывал малыша, как и подобает отцу, недовольному шалостями сына.
Райгуль и Гульмайран при виде тьмы-тьмущей парней и девушек возле института растерялись, но когда увидели, какая давка у окошка, где принимают документы, совсем пали духом. Уныло переглянулись: что же делать? Но делать было нечего, кроме как встать в очередь человек из трехсот. В тени деревьев томятся вспотевшие, отирающие платками и рукавами лица парни и девушки, их папы, мамы, дедушки, бабушки, толкачи — все это волнуется, задает вопросы без всякой надежды услышать вразумительный ответ. На площадке у подъезда сгрудились личные машины — серые, красные, желтые, зеленые; выстроились как на ярмарке, и от них рябит в глазах.
Солнце стало припекать сильнее, укоротило тени. Кучки людей под деревьями стали плотней.
Солнце подкинуло еще жару, еще немного укоротило тени; кучки людей, как под прессом, сжались еще больше.
Солнце палит нестерпимо, совсем проглотило тень, а люди напоминают отару овец, которые в жаркий полдень, уткнув головы под брюхо друг другу, тяжело, с хрипом дышат.
Райгуль и Гульмайран в панике: за ними уже выстроился приличный хвост, а караван все еще далек от цели, Очередь вроде совсем не движется. После обеда тени стали длиннее, а надежда сдать документы короче. Документы у всех сегодня принять не успеют, можно возвращаться в аул.
Непоседливость Гульмайран — ее болезнь. Она не может стоять в очереди, ее личико мелькнет то в одной, то в другой группе абитуриентов. Время от времени она появляется рядом с Райгуль, сообщает последнюю сводку
с «фронта». На этот раз ода вернулась возбужденная, загадочно зашептала:
— Райка, послушай меня... Видишь вон того кудрявого парня? Да вон он! В белой рубашке! Видишь? Рукава засучены... Да вон же! Смотрит на нас... Он мне сказал, что если мы дадим сто рублей, от каждой по пятьдесят, он сдаст наши документы без очереди, у него там знакомые есть... Может, согласимся, а? Мне кажется, что мы все равно не успеем сдать, только зря приезжали...
Разговор их не затянулся надолго, но претерпел несколько фаз: начали они с шепота, шепот перешел в шипение, шипение сменилось отрывистыми репликами, отрывистые реплики перешли в колкости, колкости — в незначительную грубость и, наконец, увенчались двумя-тремя взвизгиваниями. Гульмайран пошла к кудрявому парню в белой рубашке с засученными рукавами и сказала, что ничего не вышло. Вернулась к подруге с обиженным видом:
— Тогда ты стой здесь, а я поблизости разведаю другие институты, может, очередь где меньше,— и исчезла.
Пришла она только часов в пять вечера.
— Пропади все пропадом! Была в трех институтах. Народу— страшно подумать.
Через час окошко закроется. Что же делать девушкам? Они опять пошептались, несколько слов выкрикнули, а потом подошли к кудрявому парню в белой рубашке с засученными рукавами. Отойдя от людей подальше, обе полезли за пазухи, каждая вытащила по зеленой бумажке, пропитанной ароматом их молодых тел, и верткий как ртуть парень, схватив деньги и документы, скрылся за углом. Девушки вернулись и встали на свои места, подошла их очередь.
— Ну, девушки,— сказали в окошке,— у вас, у последних, берем и закрываемся.
Побледнев и прикусив губы, они отошли от окошка.
— Чтоб я еще раз послушалась тебя! Добегалась, доссуетилась! Где твой парень в белой рубашке? Куда делся, а вдруг у него ничего не получится? — сердилась Райгуль.
Окошко, в которое сдавали документы, закрылось, толпа, кишащая, как семейство каракуртов, растаяла, возле окошка остались лишь две растерянные девушки. Им страшно подумать, что парень их обманул. Нет, нужно ждать. Когда они уже совсем отчаялись, объявился кудрявый парень.
— Не повезло вам, девушки,— сказал он огорченно,— родители какую-то комиссию по контролю создали, сковали мои действия. Возьмите ваши документы... и деньги вот! Я ведь не подонок какой-нибудь, чтобы жить за счет честных глупых людей... Я их хотел отдать тому, кто принимал документы...
Вот так и остались ни с чем бедные девушки, им предстояло засветло добраться до своего вокзала...
Алия встретила Али так, будто они и не расставались,
Обрадовалась, рассмеялась:
— Ох ты, мой негодный старик! Появился наконец дома!
Али не подал вида, что ему это не понравилось, решил не быть слишком жестким, все же она — мать его сына. Он улыбнулся, но мысленно говорил: как бы ты ни лебезила, Али тебе не поддастся!
Алия подбежала и повисла у него на шее, знакомый аромат волос закружил ему голову. Ладно, сегодня не он говорить не будет, поговорит завтра.
Алия действительно обрадовалась. Она готова устроить праздник. Поставила на огонь мясо, сбегала в магазин и купила коньяку. Али рассказал про Аспанбая и Анастасию Ивановну.
— Почему ты их оставил на улице? Иди позови в дом! Пусть у нас живут. Четыре комнаты — на всех хватит, а потом квартиру себе подходящую найдут.
Кажется, она начинает умнеть, но все равно Али ей не поддастся, мириться он не будет! Но чем больше Али думал о том, что никогда в жизни не помирится с женой, тем [ больше его тянуло к ней.
На следующий день, когда в доме Алии еще не просохли слезы радости от примирения, из мощного «Икаруса», следовавшего маршрутом Таскала — Алма-Ата, вышел длинный как жердь и усохший мужчина. Это был Караку-тан, сын которого без всяких подпорок поступил в институт. Решив не отдавать своей чернавке, так он мысленно называл жену, две с половиной тысячи из трех, предназначенных для взятки, Каракутан собрался как следует отметить радостное событие и, не жалея денег, развеяться.
В Алма-Ате у меня есть друг писатель, думал он. Мы тогда с ним здорово поддали в гостинице! Наверно, он меня не забыл, поеду-ка в Алма-Ату, найду его, пусть повозит по городу, покажет его прелести. Вот с какими мыслями Каракутан сошел с «Икаруса».
Представим себе на минутку, что было бы с хозяином полутемного, с грязными окнами дома, когда наконец окна вымыты, в них льются солнечные лучи, и вдруг какой- то озорной мальчишка бросает в окно камень. В семью Али Каракутан ворвался именно таким вот мальчишкой- хулиганом.
Сойдя с автобуса, Каракутан немного постоял, разглядывая город и толпу нарядных жителей столицы. Ну и дела у господа бога! Собрал столько людей в одном месте! Копошатся как черви... Нет, так нельзя стоять, надо поскорее разыскать писателя. Он ведь сам говорил: приедешь в Алма-Ату и не разыщешь меня — смертельно обидишь!
Обшарив внутренние и наружные карманы своего серого костюма, который когда-то купил ему в Ортасе Охмар и который от неаккуратной носки стал похож на мешок, накинутый на плечи, Каракутан наконец обнаружил засаленную, мятую записную книжку, поплевал на палец, чтобы разлепить страницы, и долго искал телефон Али. Нашел. Позвонил из автомата. Ну и жители эти столичные! Ничего до них сразу не доходит, сколько Али мучил его, пока узнал.
Состоялся такой разговор:
— Аллё!
— Да...
— Ты Али?
— Да, да...
— Это я!
— Кто — я?
— Что, не узнаешь уже?
— Говорите потише, у меня лопаются перепонки...
— А, наконец-то узнал?! «я- Да нет...
— Душа из тебя вон, не хитри!
— Не острите! — сказал Али.
И в это время их разъединили.
Обежав автовокзал, Каракутан набрал кучу двухкопеечных монет и опять набрал номер Али.
— Аллё, телефон испортился.
— Да, да...
— Вот мы и приехали!
— Кто вы?
— Ну... На самом деле не узнаешь? Это я, я — Сомжурек!
— Какой Сомжурек?
— Ты что, решил посмеяться надо мной?! Сомжурек я! Мы же познакомились в Ортасе, я земляк Омара и Ми- раса.
-— А-а... Каракутан, значит!
— Да, Каракутан! Вот, приехал в ваши края.
— Добро пожаловать! Откуда звонишь?
— С автовокзала. Из Таскала приехал. Сын в институт поступил. Такая радость!
— Поздравляю! Приезжай ко мне!
— Эй, ты оставь это свое «приезжай»! Бери такси и увози меня отсюда!
Что подумали на том конце провода, Каракутан не знал, но сам он лично огорчился крепко. Ну что ты с ними поделаешь, с этими городскими! Ничего не соображают! Приезжай, говорит, ко мне! Легко сказать! А как мне найти тебя? Вот бы я и бродил по городу как мальчишка, уговаривая каждого шофера. Но что за выходки у горожан? Он так рассердился на жителей столицы, что, закурив дешевую сигарету «Памир», не стал затягиваться горьким дымом, а проглотил его. Интересные все же люди, ворчал он.
Когда Каракутан выкурил три сигареты, то увидел Али: оглядывается по сторонам беспокойно, да как же ему, бедняге, не беспокоиться, ведь такой гость приехал, соскучился он, наверное! На Али рубашка узкого покроя, какие-то брезентовые синие штаны с выстроченными карманами, такие только мальчишки носят, на ногах туфли из ремней, пальцы вываливаются, словом, вид человека, которого вы гнали со службы. Склонный к скоропалительным выводам, Каракутан решил: тот костюм, в котором Али был в Орта се, наверно, единственный. Эти бедные горожане живут но присловью: волк, чтобы скрыть свою худобу, при виде со баки вздыбливает шерсть.
На Али, который с улыбкой протянул ему руку, он по смотрел строго:
— Что за вид у тебя? Будто только что от грабителей вырвался!
Али чуть смутился и засмеялся. «А-а, наверно, у него туго с деньгами!
— Ну, что мы стоим, такси ждет, поехали!
— Куда мы поедем?
— Ко мне домой, твоя ровесница уже готовит обед...
Каракутан стоял вытянувшись, как пугало среди стеблей проса, двигаться он не собирался — задумался; ЭВМ у него работала быстро, он сравнил две возможности и нашел решение, которое счел самым верным:
— Ты пока оставь все это — и дом, и обеды там... Они никуда от нас не убегут. Ты вези меня в лучший ресторан! Позови и келин, то есть ровесницу, гульнем на славу! Отца его...
Али не стал возражать, пошел, позвонил домой и, вернувшись, сказал:
— Ровесница твоя передает тебе привет, она не сможет приехать. Она сердится, говорит, что это затеяли с рестораном!
— Ну и пусть, ей виднее! А мы помчались!
Народу во всех веселых заведениях в центре города оказалось много. Не найдя свободных мест, они очутились в самом знаменитом ущелье Медео. Когда попали в сияющий, цветущий мир, Каракутан подтянулся, как охотничья птица, которую вот-вот должны выпустить на дичь.
— Не смущайся, заказывай, не жалей, отца его... Из выпивки что хочешь, то и заказывай, хоть белую, хоть красную, хоть коричневую... Закуски бери тоже самые дорогие, если даже это свинина. Какая еще осталась радость в этой жизни, кроме как поесть да выпить? Что интересного мы видим в жизни? Дети, дети... Ну и что, если дети, самим-то подыхать, что ли, отца его...
Каракутан не замолкал, его жег жар больших денег, рассованных по карманам. Али, по его понятиям, обязан выполнять все его желания, потому что у него нет ни гроша. Но Али удивил его —за какие-нибудь пятнадцать минут, пока сидели за столом, с ним поздоровались три-четыре девочки-официантки.
— Как себя чувствуете, ага? — вежливо спрашивали они.
— Это самое, ты это... не директор ли ресторана, очень уж они... расположены к тебе? — сказал Каракутан.
— Я не директор... Но и не ниже директора! — улыбнулся Али.
«Теперь понял я тебя! — сразу сообразил Каракутан.—
Значит, ты нештатный ревизор таких заведений... Молодец! Надо же, а ведет себя скромно... Хитрец! И правильно, только так и можно жить в наше время... А как еще?..»
Когда официантка принесла по заказу Али еду, Каракутан опять удивился. Не только удивился, но и активно запротестовал. «Вот она, бедность!»решил он про себя и, показывая на закрытую бутылку, выговорил:
— Что это такое, милый?
— Выпивка...
— Выпивка, говоришь? Красное вино у нас в ауле не пьют даже собаки!
— Ну!.. Это не вино, это коньяк, да еще какой! Самой высшей марки — «Арарат»!
— Коньяк, говоришь? Это то, что пьют большие люди?
— Да, точно!
Каракутан усмирил свой гнев, успокоился.
— Ах вот оно что! Я уж подумал, что ты пожалел моих денег.
-— Хочешь сказать, наверно, что непристойно бедняку жалеть деньги своего богатого хозяина, да, Кареке?
— Правильно говоришь. Не надо жалеть мое добро.
Али побагровел, но Каракутан этого не заметил, глаза
от нетерпения налились влагой.
— Открывай давай!.. За нашу встречу в живых и здравых!..
Али, как бы проснувшись, с перепугу воскликнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55