Известно, что в океане, даже когда гладь лишь чуть- чуть рябит, в бездонной глубине на сотни километров навстречу друг, другу устремляются подводные течениям как десятки драконов, мчатся они, сталкиваются и разбиваются в смертельной схватке, будто совершают жуткий танец в аду. Именно таким, внешне безмятежно спокойным, был Омар, но, пожалуй, только он один знал, что в глубине этого покоя творилось то же, что и в океане. Этим мятущимся, рвущимся и страдающим была мысль об Улмекен. Сколько он ни гнал из всех закутков души ее милый облик, разве помогло? Нарочно вспоминал ее неожиданную грубую выходку в доме отца, вызывал в памяти малейшие недостатки ее внешности, вспоминал и пытался поверить в придуманный им самим отвратительный портрет ее, разве помогло? «Тебе ли сейчас, когда сам висишь на волоске, когда находишься в положении бездомной собаки, думать о бабе?» — ругал он себя, разве помогло? «У тебя честная, порядочная жена, любимая дочь»,— стыдил он себя, разве помогло? «Тут нет любви, тут только плотская страсть, а плоть — это раба души. Если ты не в состоянии усмирить свою плоть, если не можешь справиться с низменными страстями, можешь ли ты
называться человеком? Возьми себя в руки, брось, забудь избавься от этого наваждения!» — уговаривал он себя, разве помогло? Стоит перед глазами — прекрасная, покорная, умоляющая.
В один из таких дней он спросил у Жексена:
-— Как чувствует себя твой зять Досым?
— Плохо, агатай! — ответил тот.— Его положили в больницу. Врачи говорят, что лекарства от такой болезни люди еще не изобрели. Только покой, сказали, нужен. Его душу грызет червь, если удастся самому Досеке победить его, тогда он выздоровеет.
Через несколько дней Омар опять спросил:
— Как самочувствие твоего зятя Досыма?
— Плохо, агатай,— ответил Жексен,— поскольку врачи рекомендовали покой, мы достали путевки в Сары-агач под Ташкентом, и они уехали туда вдвоем с Улей.
«Уехали вдвоем с Улей». Что было бы с бедной матерью, если бы начавшее уже жить в ее чреве долгожданное дитя случайно погибло бы? Так же пусто стало и в душе Омара. Ортас тоже опустел для него. Ведь хотя ее и не было рядом, хотя он не держал ее в своих объятьях, но все же надеялся встретить, знал, что она где-то рядом, недалеко, а теперь судьба, подобно мачехе, всучив конфету, бросила его одного в пустом доме.
Омар больше не стал препятствовать своему решению. Оформил на десять дней отпуск без содержания и отправился в путь. Сауле обрадовалась — наконец-то решил похлопотать за себя! И Матеков понял так же. А поняв, испугался.
Когда он попросил билет на самолет до Ташкента, кассирша рассмеялась:
— Распроданы десять дней назад. Хотите за десять дней вперед — пожалуйста!
Омар пришел на железнодорожный вокзал: возле каждой кассы — сотни людей, на перроне, в помещении вокзала, под каждым предметом, дающим спасительную тень, кишит молодежь — похожие друг на друга чернявые пар ни, белолицые девушки. Это, наверно, те, кто поступил учиться, провожают того, кто не поступил. И это в нашем областном городке, а каково теперь в столице!
Пробиться хотя бы к одному из окошек он не смог, по
звонить руководящим товарищам постеснялся. Вот сейчас-то он пожалел, что не взял с собой депутатского удостоверения. В силу своей обычной «болезни» не брать в дорогу никаких вещей, на этот раз он и вовсе отправился в путь налегке: раздетый, с непокрытой головой, и не просто непокрытой — обритой наголо. Батник, джинсы, легкие туфли. Кроме денег, в кармане ничего — ни записной книжки, ни документов. Изнывая от нестерпимой жары, он стал слоняться по привокзальной площади, обошел все ларьки, побродил по базарчику и наконец, когда почувствовал голод, нашел в стороне от скопища людей дешевую столовку.
Здесь тоже народу битком. В одном из углов торгуют пивом и вином в розлив. Тут свои, специфические клиенты, а с подносами стоят в очереди парни и девушки. Омар взял котлеты, чай и устремился с подносом к крайнему столику. Высокий парень в очках, дожевывая еду, показал Омару на чемодан, что стоял у него в ногах:
— Приглядите, пожалуйста, за ним. У меня очередь подошла, хочу кружку пива выпить. Вам принести?
— Нет, спасибо!
Омар насмешливо подумал: а ведь можно бы, покараулив чужие вещи, заработать кружку пива! В пивном углу вдруг возник какой-то шум. Омар увидел, что «его» очкастый парень с кем-то сцепился.
— Да не стоял он! — кричали из очереди.
— Стоял я! Не верите — спросите вот этого человека!— оборонялся «его» парень. Словесная потасовка угрожала перейти в физическую. Очкарика какой-то верзила притиснул к стене и тянулся кулаком к его лицу.
Омар в мгновение ока очутился рядом с ним:
— Ну-ка, ну-ка, мужики! Вы что, втроем на одного?— На помощь верзиле пришли его два товарища.— Ну раз уж вам так хочется подраться, деритесь по одному! — Он крепко сжал локти двоим и повернул к себе.
Один из скандалистов — с испитым лицом — посмотрел на Омара с презрением:
— Это на тебя-то я должен выйти?!
— Э, нет, со мной тебе драться не придется,— Омар эти слова произнес с нарочитой многозначительностью.
— Почему?
— Потому.
В ответе его прозвучала скрытая, непонятная угроза. Не зная, чем дело пахнет, верзила отступил, Глядя на
него, утихомирились и другие два скандалиста. Раздалось несколько голосов из очереди:
— Да пропустите очкарика! Пусть возьмет свою кружку!
— Стоял он, стоял! Мы видели!
Выпив пива, парень в очках повеселел. Протянул Ома- РУ Руку:
— Давайте познакомимся. Меня зовут Константин, можете просто — Костя.
Как оказалось, Костя следовал из Новокузнецка, откуда был родом, в Самарканд. Цель? Да у него не было определенной цели, просто хотелось поглазеть на седую старину, на загадочный Восток.
— Я 'ведь случайно сошел на этой проклятой станции,— жаловался он Омару,— кто знал, что здесь с билетами туго. Уже три ночи провел на вокзале, в этом муравейнике. В наших местах случается, что в целом вагоне всего один человек едет. Ко всему этому взял с собой чемодан, битком набитый одеждой, будто меня мог захватить в пути буран!
Костя оказался шахтером.
— А ты сам кто? — спросил он.
— Я тоже шахтер!—Омар впервые представился с гордостью.
— Я добываю уголь.
— А я — цветной металл! — Омар почувствовал себя еще лучше.
«Надо было вместо «цветной металл» сказать: редкие металлы»,— пожалел он.
Они с Костей быстро нашли общий язык и стали искать пути, как достать билеты. Костя, снова подкинув свой чемодан Омару, отправился на разведку.
— С билетами дело дохлое, надо договариваться с проводником. За деньги они продадут и души! — попытался прикинуться бывалым благодушный Костя.
Наконец они попали в один из многих поездов, следующих из Западной Сибири в Среднюю Азию.
— Ну, Рома, дуй за мной! Договорился с проводницей шестнадцатого вагона! Просит по сорок рублей, надо соглашаться! Не до щепетильности, пошли!
Жара снаружи, под палящим солнцем, была раем в сравнении с тем, что творилось в вагоне. Не успели они войти, как духота схватила их за горло и стала душить.
— Кстати, может, выйдем, попробуем попасть на скорый?
— Что ты! Даже и не заикайся! Скажи тысячу и один раз спасибо, что сюда попали.
Поезд их больше стоял, чем двигался; как гусеница взбирается на верхушку высокого дерева, он еле полз по бескрайней степи. Когда тронулся, через открытые окна ворвался пахнущий пылью ветер. Хотя после этого насыщенный табачным дымом и запахом пота воздух в вагоне и посвежел, но все же большого облегчения не принес. Занявшие крайнее купе молодые парни сначала принялись расправляться с батареей полных бутылок, которые стояли на их столе, а когда им удалось одолеть их, началась битва с аккордеоном. Они яростно рвали мехи, желая из аккордеона сделать несколько, аккордеон же не поддавался и что есть силы горланил: «Не порвусь!» Парням так и не удалось разорвать его на части, но своими песнями они все же заглушили его громкий голос.
Костя и Рома (Костя перекрестил Омара в Рому, и тот больше не протестовал) нашли местечко в среднем купе и кое-как пристроились. Полка оказалась суверенной территорией словоохотливого бородача; когда стемнело и надо было располагаться па ночь, бородач расстелил скатанную постель и растянулся на полке во весь рост. Двое пассажиров попали в затруднительное положение. Перед ними стоял выбор: либо торчать всю ночь у окна в коридоре, либо, тысячу раз извинившись пристроить на чужой полке хоть частично свои ягодицы. По договоренности с проводником они не имели права требовать отдельные полки.
Хозяин суверенной территории молодой, лет двадцати, парень. Его, как бы в наказание другим, природа наделила неустающими челюстями. Он не умолкает ни на секунду. Без конца говорит и говорит. Слушатели его подобны ему: две девушки сидят с открытыми ртами. Голос парня невыносимо терзает барабанные перепонки. Невольно улавливая кое-что из рассказов бородача, Омар понял, что он — строитель высоковольтных линий. Нет уголка в Союзе, где бы он уже не побывал: и Львов, и Курилы, и Чарджоу, и Уренгой называет он. Он так рассказывает об этих местах, с таким смаком, что девушкам наверняка хочется вскочить и сломя голову бежать в эти города.
Омар подумал: не успел вывалиться из люльки, а уже объездил почти всю страну, счастливчик! Только еще со всем недавно он ненавидел бородача за болтливость, а теперь прямо-таки зауважал. Бог с ним, пусть рассказывает, ему самому доставляет удовольствие собственный рассказ!
Оттого, что вагон был жестким, его бросало, как хвост змеи, из стороны в сторону: один раз бросит направо, дважды — налево. Наконец, устав от голоса бородача, Омар повернулся к окну. Отроги Алтая отступают, но отстают не совсем, провожают до Тарбагатая. Тарбагатай тоже умеет принимать гостей, сопровождает неназойливо, а потом вручает Джунгарским горам; и Джунгар не спешит выпроводить их, ухаживает, ласково баюкает, провожает аж за пределы Алатау. «Теперь я сам никому в обиду гостей не дам, теперь они под моей защитой, а ты занимайся своими делами»,— как бы говорит Алатау Джун- гару и до самого Ташкента не спускает с гостей глаз, охраняет и опекает. «До чего же прекрасна ты, земля казахов, как смогли мои предки уберечь такой бескрайний простор!»
Омар задумался и вспомнил, что уже лет десять не ездил на поезде, он и не представлял, что такие допотопные вагоны до сих пор сохранились, и это удивляет и греет сердце. Надо же, так вот случайно вернуться в прежнюю жизнь, в детство! Хотя вагон кидает из стороны в сторону, родная степь укачивает, ласково баюкает его.
Впервые он поехал на поезде, когда ему было пять лет. Он тогда не испугался и не удивился. Он помнит, как в коридоре на стене открыл крышку железной пепельницы— и тотчас же тронулся поезд. Тогда он решил: открываю крышку — трогается поезд. На следующей станции повторилось то же. На третьей он сообщил о своем открытии маме. Мама улыбнулась и сказала: «Ну-ка открывай, проверим!» Он ответил: «Надо подождать». И когда, подождав немного, он открыл крышку — поезд вздрогнул, затрясся и двинулся вперед. «Видела?!» — вскрикнул он в восторге.
Теперь он недоумевает: неужели тот черноволосый мальчик в матросском костюмчике — это он, Омар, который сидит здесь? До чего же покрыта тайной, до чего же чудесна своими превращениями жизнь!
Оказывается они давно уже стояли. Омар открыл крышку пепельницы, и поезд, как бы испугавшись, вздрогнул и... двинулся! Омар засмеялся и опять уставился в окно.
Аккордеон продолжал мучить пассажиров. И ведь никто не скажет «прекратите»! Хотя бы где-нибудь висели предупреждения: «Не курить!», «Спиртное не распивать!», «Не шуметь!» — ничего этого нет и в помине., и потому кто осмелится утихомиривать нарушителей? Певцы драли горло—четверо парней и девушка. Белесые волосы девушки падают на плечи; так как она сидела спиной к Омару, лица ее он не видел.
Странный парень Костя, хоть и велик ростом, а, кажется, трусоват, к нему часто пристают хулиганы, наверно, потому, что пугливых по натуре людей они замечают сразу.
Костя вышел в тамбур, и, когда возвращался, беловолосая девушка, кажется, что-то ему сказала. Костя ответил, и тут все четверо парней вскочили на ноги. Послышалось несколько громких, довольно соленых слов. На этот раз Омар не стал торопиться, двинулся к задирам не спеша, вразвалочку, даже успел подумать: «Теперь я до конца своих дней обречен защищать Костю!» — и улыбнулся. Когда Омар приблизился к группе скандалистов, беловолосая повернулась к нему лицом; сердце Омара подскочило к самой макушке: существо, которое он до сих пор принимал за девушку, оказалось остроносым парнем с подслеповатыми глазами, впалыми щеками. Это он и затеял скандал.
— Извинись, душа из тебя вон, а то очки потеряешь!— сказал женоподобный белесый парень.
— Да, мой хороший, уж ты извинись, пожалуйста,— глумливо подхватил другой, кудрявый, с густыми бровями.
Третий вообще ничего говорить не стал, а ударил Костю ниже пояса. Когда Костя, схватившись за живот, стал крениться в сторону, четвертый снизу резко ударил его в челюсть. Костя повалился навзничь. Остальное Омар понял только тогда, когда все уже было кончено: белесый, тоже схватившись руками за живот, скулил как щенок, которому старый пес задал хорошую трепку.
— Дай только до Алма-Аты доехать, мы тобой займемся!— прохрипел он.
Двое или трое молодых мужчин, сидевших в купе и наблюдавших эту сцену, с чувством пожали Омару руку.
— Как великолепно, ака, вы их отделали! — сказали они по-узбекски.— Очень уж они... того... беспокоили пассажиров!
«Позор какой! — думал Омар, когда уже сел на свое
место.— Пожалуй, впервые после студенческих лет я подрался. Видел бы меня кто-нибудь из знакомых...»
У Кости набрякли под глазами сине-желтые сливы, а от очков остались лишь осколки.
— Я ведь им только сказал, зачем беспокоить пассажиров, нельзя ли петь потише, а они, а они...
Омар обратил внимание: с тех пор как они выехали из Семипалатинска, солнце как бы со словами: «Вот твой путь, не заблудись»,— прицепилось ко лбу тепловоза и, подобно маяку на бескрайних морских просторах, прокладывало дорогу. А когда поезд достиг равнин Алаколя, светило, как бы успокоилось и, сказав: «А теперь уже не заблудишься, мчись прямо, я же отдохну»,— удалилось в свое гнездо и закрыло глаза.
Вместе с полуночью пришла и тишина. Прохладный ветер дал возможность дышать в этой теснотище. Певцов в купе нет, (видимо, ушли в ресторан, а вернутся наверняка с подмогой, приведут себе подобных. Снова начнут хулиганить. Не придется, пожалуй, поспать, а то врасплох застанут. Костя, кажется, это тоже понимает, вид у него испуганный.
Чтобы немного отвлечь его, Омар пошутил:
— Костя, ты чего такой большой?
— Наверно, потому, что в детстве капусты много ел...— нашелся Костя.
— А почему тогда козел такой маленький?
Кости на это уже не хватает, он теряется, не находя ответа, и, как бы чувствуя свою вину, только улыбается, глаза его сверкают.
— По-моему, певцы пошли собирать войско,— сказал Омар.
— Я тоже так думаю.
— Что будем делать?
— Надо бы уйти в другой вагон... но вот чемодан этот проклятый...
— Костя, хочешь я дам тебе совет?
— Хочу.
— Ты, кажется, едешь в Узбекистан?
— Да.
— Там ведь очень жарко, да?
— Наверно...
— А ты везешь с собой, как ты сказал, два костюма и шесть рубашек!
— Это правда...
— Эти костюмы ты ведь наверняка носить не будешь, только зря свозишь туда и обратно.
— Пожалуй...
— Так послушай меня: продай по дешевке на следующей станции все свое барахло, а чемодан выбрось. Тогда ты вырвешься из рабства. Человеком станешь. Что есть первая необходимость для жизни?
— Воздух.
— Нет. Свобода. Запомни это. Если нет свободы, нет и смысла в жизни. Тогда, кстати, и воздух тоже не нужен. А быть рабом барахла — это самый позорный вид рабства. Понял меня?
— Понял. Это великолепно! Почему я сам не додумался до этого?
— Еще не поздно. Будем живы — завтра к обеду доберемся до Алма-Аты...
«Суверенный бородач» растянулся на полке, точно дома у родного папаши. Омару и Косте все же достались краешки противоположных нижних полок.
В полночь вернулись певцы, их стало больше, человек восемь. Омар подумал: «Мудрый же господь бог, не дает плохим людям даже внешности! До чего противный у них вид. Как будто нарочно подобрались».
Певцы хотя и не горланили песни, как днем, но и спать не ложились, переговариваются, шепчутся, то гурьбой выходят в тамбур, то входят. Часто поглядывают в сторону Омара и Кости. Сначала Омар, чуть испугавшись, насторожился, но потом в конце концов его это начало злить. Если трусишь, то они это почувствуют и опять наверняка затеют драку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55