Отец у него как раз есть. Он сидит в тюрьме.
– В тюрьме? – изумился Санти. – За что?
– Он нашел способ зарабатывать деньги на бирже незаконным образом, – ответила она.
– Ясно, – сказал Санти, и она уловила разочарование в его голосе. – Но ты не говорила мне об этом.
– Прости, но мне не хотелось посвящать тебя в эту игру, – вздохнула она. – Но я предостерегала тебя, что у нас немного безумная семья, не так ли? – Она попыталась рассмеяться, но на другом конце провода молчали. – Послушай, любимый, – продолжила она. – Позволь мне присматривать за Марком, пока он будет этот год жить в Италии, и навещать тебя так часто, как только у меня будет получаться. А когда он закончит учебу в Италии, ну, тогда…
– Нет, – прервал Санти. – Если мы сейчас же не решим вопрос с Марком, он всегда будет стоять между нами. Поверь мне, я знаю это.
– Давай решать все проблемы, когда они будут появляться, Санти, – попросила она. – По крайней мере, мы сможем видеться и быть вместе. Мы же достаточно любим друг друга, чтобы справиться с любыми проблемами, правда, Санти? – Она услышала его глубокий вздох так близко, словно его рот касался ее уха. Близость казалась такой достижимой, протяни руку, и коснешься его, почувствуешь его тепло и ласку.
– Марчелла, напряженная любовь, которая тебе нужна и которую ты сама даешь, ставит так много проблем, – сказал он. – Может быть, слишком много проблем?
– Но что же случилось с твоей «вечной» любовью? – заплакала она.
– Этого я не забыл, – уверил он, – и не забуду. Мы должны пожениться, Марчелла. Мои мечты о любви не менее сильные и всепоглощающие, чем твои. Я хочу, чтобы все было поровну!
– Но все и так поровну! – напомнила она ему.
– Нет, до тех пор, пока Марк будет стоять передо мной! Нет, если ему будет доставаться больше твоей любви, чем мне, Марчелла! – заявил он.
– Все те же старые аргументы, Санти! Ты такой же ужасный, как и Марк! Зачем вы заставляете меня выбирать между вами? Не могу же я, в самом деле, отрезать одну ногу, одну руку, половину сердца! Марк навсегда останется моей частью. Перед ним блестящее будущее, и я хочу быть с ним всегда, вдохновлять его. Ты не знаешь, что чувствует мать к своему ребенку, – у тебя никогда не было детей!
– Но именно это я и хотел разделить с тобой, – напомнил он. – Усыновив Марка.
– Марк никогда на это не согласится! – зарыдала она.
– Спроси его, – предложил Санти.
– Да не надо мне его спрашивать! – быстро отозвалась она. – Что я, не знаю его реакции? Он просто посмеется, и все!
– Посмеется? – эхом отозвался Санти. «Господи, – подумала Марчелла, – и как меня угораздило сказать это слово?»
– Наверное, я уже устал от того, что постоянно становлюсь посмешищем, Марчелла. – Голос Санти стал ледяным. – Наверное, нам просто нужно сказать друг другу прощай сейчас.
– Нет! Подожди! Зачем ты так говоришь! – закричала она. – Мы же скоро увидимся, правда? Ты получил мои письма? – Но послышались гудки, и она поняла, что он повесил трубку.
Санти спускался по Лас-Рэмбласу, самой оживленной улице Барселоны. Это, собственно, нельзя было назвать улицей – просто широкий проход по бульвару, забитому лавчонками, в которых продавали все больше цветы, журналы да птичек в клетках. В любое время суток бульвар был запружен людьми, но сегодня Санти никого не замечал. Он злился, что его замечательное предложение по усыновлению было отклонено, но он знал, что его злость скоро рассеется и ей на смену придет ощущение тяжкого одиночества, которое навалится на него, и опять станет казаться, что жизнь теряет смысл, а ведь он поклялся, что не позволит себе никогда испытать ничего подобного.
Был только один путь избавиться от этого невыносимого чувства, которое вызвала женщина, – это вырвать его прочь из сердца, как и должен был поступить настоящий мужчина. Работой, путешествиями, да чем угодно, лишь бы избавиться от этого дорогого образа. Он остановился на перекрестке, ожидая, пока остановятся машины.
С чего он взял, откуда у него эта непоколебимая уверенность, что среди всех встреченных – или невстреченных – им женщин именно Марчелла предназначена ему? Как это нелогично. С этим нужно покончить, если он не хочет оставаться несчастным.
Он шел по Лас-Рэмбласу к дому своих родителей. Все три недели после своего возвращения из Нью-Йорка он пытался отложить свой визит к ним, потому что знал, что его начнут обстоятельно расспрашивать о путешествии. Но не мог же он упоминать о Марчелле; он уехал под предлогом обсуждения совместной работы с Манхэттенской галереей. А вдруг мать разгадает его уловки и начнет задавать свои знаменитые язвительные вопросы? Ей очень хотелось вновь его женить, это он знал. Но что он мог рассказать ей? Что она вот-вот станет бабушкой двух издерганных американских подростков?
Он передернул плечами, пересекая улицу, разглядывая длиннохвостых попугаев и голубей, расхаживающих и прыгающих в клетках в его любимой лавочке. И зачем мы устраиваем сами себе тюрьмы? Не было ли бы и в самом деле лучше, если бы он постарался забыть это приключение или, например, изложить все свои чувства (как он и намеревался) в одном длинном-длинном, искреннем и честном письме к Марчелле, все же оставляя открытой дверь для надежды? По крайней мере, сейчас надежда была нужна ему, как кислород.
Когда Марк вернулся из Италии, они отметили его успех в домике Эми в Саутхемптоне, где Эми, невзирая на то, в какую отшельницу превратилась Марчелла, принимала ее с прежней теплотой. На шумных вечеринках она охраняла Марчеллу от «волков» и женатых мужчин, оберегая ее одиночество. Известный писатель заявил, что он влюбился в Марчеллу. Они провели вместе день на побережье, за ужином сидели рядом за столом, но Марчелла осталась совершенно равнодушна к нему как к мужчине, так что даже Эми пришлось за него заступиться.
– Я встретила мужчину, который рожден для меня, Эми, – говорила она. – Не может он вот так просто забыть о нас. Наша история еще не окончена, я знаю, что нет!
Она наблюдала, как Марк играет на рояле, чтобы развлечь гостей Эми, которых он просто околдовал. Люди, которые видели его выступления в «Карлайле», предлагали ему контракты на запись, но она старалась настоять, чтобы он ничего не подписывал, уверенно полагая, что это не принесет добра его карьере пианиста-классика.
Между ними существовало теперь молчаливое взаимопонимание, которое они установили друг с другом с помощью каких-то новых связей. Она написала еще несколько взволнованных, страстных писем Санти, пытаясь объясниться, уверяя его в своей «вечной» любви, чтобы он не думал о ней и о ее безумной семье. Теперь ей приходилось заботиться еще и о матери – последнее время она сильно сдала, и в свои все более частые посещения Марчелла сжимала ее руку в своей, пытаясь передать ей волю к жизни. Она уже плохо сознавала, что эта прикованная к постели старуха и есть ее мать, но сама мысль, что она может потерять ее, была ей ненавистна.
На последнем в этом августе ужине у Эми какое-то внутреннее чувство заставило ее лишний раз позвонить в больницу.
– Я звоню вам весь день, – сообщила ей медсестра. – Мне очень жаль, но ваша мама умирает.
Могильщики, осторожно опуская гроб с телом бабушки в землю, неотступно таращились на Соню. Место на кладбище рядом с фамильной усыпальницей Альдо Балдуччи было куплено для Иды, когда он умер. Погребальная церемония проходила во дворе церкви Маленькой Италии, и, казалось, все только и смотрели на Соню. Хотя она и так обычно носила черное, ее великолепный гардероб позволял ей из чего выбирать. Она явилась в черной мини-юбке, обнажавшей ее длинные ноги, в черном свитере, в черной фетровой шляпке, натянутой на голову, и в черных очках. Марчелла знала, что они должны чувствовать себя польщенными уже тем, что Соня снизошла до семейного события и явилась сюда. Обычно она ее почти не видела, следя за ее успехами супермодели лишь по глянцевым страницам «Вог» или «Базаара» или читая обрывки новостей в «Нью-Йорк пост».
Марчелла была тяжко опечалена потерей матери. Ее визиты к ней – еженедельные проверки, хорошо ли за ней ухаживают, – превратились в привычку. Ида умерла, превратившись в жалкую сморщенную оболочку прежней леди, никого не узнавая, и. все равно Марчелла потеряла ее. Она пробегала взглядом по толпе, всякий раз вздрагивая, когда узнавала в ней старых школьных друзей. Они выглядели намного старше. Неужели и она тоже состарилась? Или это деньги помогали ей покупать возраст? Были ли и они так же замучены своими мужьями, как и она сама, или просто объедались и запускали себя словно в отместку? Она всем им глубоко сочувствовала.
Когда отец Кармелло произнес «Давайте помолимся», она закрыла глаза и представила своих родителей, но вдруг поняла, что не может молиться за них. «Господи Боже, – молилась она горячо, – не позволяй Санти забыть меня!» Она чувствовала, что сейчас он должен быть здесь, с нею, поддерживая ее своим присутствием, своей любовью.
Отец Кармелло произнес небольшую речь, упомянув, что семью Балдуччи он знает с тех пор, как начал служить в этом приходе. Закончив, он пригласил паству, друзей Марчеллы разделить вместе с семьей трапезу – традиционный пирог с вином, – устроенную в зале церкви. Соня была молчалива, замкнута, как будто позировала на стольких фотографиях, демонстрируя бесчисленное множество нарядов, что уже не знает, как вести себя в обычной жизни, особенно на такой серьезной, официальной церемонии. Марчелла заколебалась, когда одна из женщин подошла к ней с книгой и попросила автограф.
– Но я не уверена, что здесь это удобно, – прошептала она.
– Ах, Марчелла, ты что, не узнаешь меня? – Какая-то толстуха радостно заглядывала ей в лицо, словно подзадоривая.
– Зизи! – Марчелла с радостным криком заключила ее в свои объятия. Это была одна из девочек, которые зачарованно слушали ее первые истории.
Зизи нежно прижала ее к себе.
– Я всегда говорила, что ты своего добьешься, Марчелла. Я всегда знала, что однажды ты станешь знаменитой писательницей! А сейчас, пожалуйста, подпиши мне ее на память!
– Я купила твою книгу, как только она появилась у нас в книжном киоске, – произнес другой голос.
– Андреа! – Марчелла обняла свою старую подругу.
Соня дернула Марчеллу за рукав.
– Просто какой-то книжный обвал, – шепнула она. Чмокнула Марчеллу в щеку и тронула за руку Марка: – Да не грусти. Бабушке куда лучше, что она покинула этот мир.
Марчелла смотрела, как Соня быстро и элегантно уходит сквозь толпу.
– Пойду помогу ей найти машину, – бросил Марк, направляясь за ней.
– Ах, какая красавица ваша дочь! – сказала одна из женщин. – Такая красавица! Прошлой ночью мы любовались ею по телевизору. Я говорю – ей-Богу, это Соня Уинтон, а мой муж и говорит…
– Да, спасибо большое. – Марчелла заставила себя приветливо отвечать на их комплименты. Они хотят как лучше. Они же не знают, какой взрыв противоречивых эмоций вызывает в ней встреча с Соней.
– И твой сын – он так красив. Он тоже собирается стать супермоделью?
– Нет, он будет пианистом. Я надеюсь, что он будет концертирующим пианистом!
– Ах, Марчелла, ну как это чудесно! И как ты должна гордиться!
– Да, да, спасибо, – запинаясь, бормотала она. Она пробралась сквозь толпу к вернувшемуся Марку, желая помочь ему преодолеть неловкость в общении с этими славными людьми. Она прошептала:
– Возможно, последний раз мы с ними. Плохо это или хорошо…
Она взяла несколько роз и положила на свежий холм могилы своей матери. Когда она коснулась стеблями земли, из глаз ее наконец хлынули слезы.
К ней тихо подошел отец Кармелло, и она заметила, что морщины избороздили его открытое, приветливое лицо, а пустой взгляд полон самоотречения.
– Спасибо за добрые слова о моих родителях, отец Кармелло, – поблагодарила она. – Я очень ценю это.
– Я всегда считал их хорошими людьми, – просто сказал он. – Маленькая Италия так изменилась. Я теряю настоящие итальянские семьи вроде вашей, Марчелла. Очень жаль, что так получилось с твоим мужем. Ты ходишь в церковь? Ты давно исповедовалась?
– Да, – сказала она, опустив глаза. Он ждал. Это погребальная церемония всколыхнула в ней воспоминания о похоронах ее отца. Как же хорошо она помнила тот день и то, как она верила, что виновна в его смерти! Господи, вечно она чувствует перед кем-то свою вину! Теперь она уже развелась, успела встретить, да, пожалуй, и потерять, великую любовь всей своей жизни, а вот стоит на том же самом месте, рядом с тем самым священником, который когда-то венчал ее. Она закрыла глаза и сильно встряхнула головой. Коснулась рукава отца Кармелло и пошла за ним в пустую церковь. Она прошла в исповедальню, раздумывая, как же она ему обо всем расскажет. Сможет ли она найти нужные слова? Голоса людей, поминающих ее мать в зале за ближайшей дверью, эхом отдавались под пустынными сводами. Пастор занял свое обычное место за решеткой. Внутри исповедальни, когда она опускалась на колени, ее ноздрей коснулся запах старого дерева. В горле застыл комок воспоминаний, горя и пыли. Она вдруг стала икать, глубоко вздыхая и всхлипывая.
– Я не могу. – Она закашлялась, и он подошел к ней, подал руку и помог выйти, пока она безуспешно пыталась совладать с собой. – Я не могу! – повторяла она.
– Все хорошо, Марчелла. – Он положил ей руку на плечо. – Наверное, сегодня не лучший для этого день. Но я всегда здесь, когда бы ты ни пришла. Не забывай нас, Марчелла. И не забывай Господа.
– Не забуду, – поклялась она. – Спасибо, святой отец.
Она знала, что уже никогда не вернется. То, в чем ей надо покаяться, не для церкви. Это войдет, как-то изменившись, в ее роман. Ее читатели поймут ее и простят. И они не найдут ничего странного в том, что она считает себя неплохим человеком. Ничего странного не увидят в ее посещениях «Партнеров», у которых она искала простой секс и от которых уходила такой же незапятнанной и чистой, какой входила к ним. Ничего удивительного в том, что она так странно гордилась своей жизнью.
Когда они с Марком подошли к «роллс-ройсу», ее друзья и другие прихожане столпились около машины, гладя ее сверкающие бока, махая им на прощание. Многих она приглашала к себе в гости, зная, что они никогда не осмелятся, зная, что для них та часть города, где живет она, как другая планета. Машина медленно тронулась, оставляя позади Маленькую Италию, возможно, навсегда.
В начале сентября Марчелла поехала вместе с Марком в Италию. Для начала они провели целую неделю в Риме и Флоренции, испытывая странное наслаждение от знакомства со своим достоянием. На римских улицах она часто встречала мужчин, которые так напоминали ей отца, что хотелось плакать. В Болонье она помогла Марку устроиться на верхнем этаже пансиона для студентов, который он сам выбрал. Маэстро Джанни давал ужин в честь новых учеников и их близких. Марчелла влюбилась в Болонью и готова была остаться, но ее ждала новая книга, и она оставила Марка устраивать его собственную новую жизнь. А сама полетела в Нью-Йорк заниматься своей жизнью.
К октябрю альбом «избранных» импровизаций Марка вдруг появился повсюду. Она слышала, как записи Марка передают по «М-радио», а в музыкальных витринах на Бродвее и в Виллидже видела его пластинки. Она подозревала, что это дело рук Кола Феррера, эти записи мог раскрутить только он, но она утешалась при мысли, что теперь, когда Марк в Италии, он достаточно далеко от влияния Кола и может следовать тому курсу, который предначертала для него она. Этот раунд она выиграла!
Когда поздней осенью вышел ее роман «Музыка любви», Марчелла отказалась от обычных презентаций и даже телевизионных интервью.
– Никаких выступлений, – заявила она Скотту. – Теперь я только раздаю автографы – и все.
Скотт был в ярости, но «Вольюмз» получило столько предварительных заявок на «Музыку», что успех романа был предопределен еще до публикации. Даже Эми в качестве ее агента вовлекли в эту битву, но та сразу увидела, что Марчеллу не переубедить.
– С этого момента мои книги будут продаваться только по их настоящим заслугам, – сказала ей Марчелла. – Мне надоело валять дурака в этом заколдованном кругу. Скотт может орать сколько вздумает.
Впервые респектабельные обозреватели признали, что она сумела подняться над уровнем обычной макулатуры. Критики хвалили ее за романный размах, вовлекающий читателя в тридцатидневный круг европейских концертных залов и музыкальных конкурсов. Эми обращалась с ней очень ласково, не настаивая ни на чем, что Марчелла могла бы сделать помимо своей воли. За день до официальной даты публикации они объехали на машине Эми книжные магазины, чтобы посмотреть на рекламу книги в витринах. Целая витрина была посвящена книге Марчеллы в «Вальденбукс» на Пятой авеню, а в «Даблдэе» организовали громадный стенд, который приветствовал заходящих в магазин покупателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
– В тюрьме? – изумился Санти. – За что?
– Он нашел способ зарабатывать деньги на бирже незаконным образом, – ответила она.
– Ясно, – сказал Санти, и она уловила разочарование в его голосе. – Но ты не говорила мне об этом.
– Прости, но мне не хотелось посвящать тебя в эту игру, – вздохнула она. – Но я предостерегала тебя, что у нас немного безумная семья, не так ли? – Она попыталась рассмеяться, но на другом конце провода молчали. – Послушай, любимый, – продолжила она. – Позволь мне присматривать за Марком, пока он будет этот год жить в Италии, и навещать тебя так часто, как только у меня будет получаться. А когда он закончит учебу в Италии, ну, тогда…
– Нет, – прервал Санти. – Если мы сейчас же не решим вопрос с Марком, он всегда будет стоять между нами. Поверь мне, я знаю это.
– Давай решать все проблемы, когда они будут появляться, Санти, – попросила она. – По крайней мере, мы сможем видеться и быть вместе. Мы же достаточно любим друг друга, чтобы справиться с любыми проблемами, правда, Санти? – Она услышала его глубокий вздох так близко, словно его рот касался ее уха. Близость казалась такой достижимой, протяни руку, и коснешься его, почувствуешь его тепло и ласку.
– Марчелла, напряженная любовь, которая тебе нужна и которую ты сама даешь, ставит так много проблем, – сказал он. – Может быть, слишком много проблем?
– Но что же случилось с твоей «вечной» любовью? – заплакала она.
– Этого я не забыл, – уверил он, – и не забуду. Мы должны пожениться, Марчелла. Мои мечты о любви не менее сильные и всепоглощающие, чем твои. Я хочу, чтобы все было поровну!
– Но все и так поровну! – напомнила она ему.
– Нет, до тех пор, пока Марк будет стоять передо мной! Нет, если ему будет доставаться больше твоей любви, чем мне, Марчелла! – заявил он.
– Все те же старые аргументы, Санти! Ты такой же ужасный, как и Марк! Зачем вы заставляете меня выбирать между вами? Не могу же я, в самом деле, отрезать одну ногу, одну руку, половину сердца! Марк навсегда останется моей частью. Перед ним блестящее будущее, и я хочу быть с ним всегда, вдохновлять его. Ты не знаешь, что чувствует мать к своему ребенку, – у тебя никогда не было детей!
– Но именно это я и хотел разделить с тобой, – напомнил он. – Усыновив Марка.
– Марк никогда на это не согласится! – зарыдала она.
– Спроси его, – предложил Санти.
– Да не надо мне его спрашивать! – быстро отозвалась она. – Что я, не знаю его реакции? Он просто посмеется, и все!
– Посмеется? – эхом отозвался Санти. «Господи, – подумала Марчелла, – и как меня угораздило сказать это слово?»
– Наверное, я уже устал от того, что постоянно становлюсь посмешищем, Марчелла. – Голос Санти стал ледяным. – Наверное, нам просто нужно сказать друг другу прощай сейчас.
– Нет! Подожди! Зачем ты так говоришь! – закричала она. – Мы же скоро увидимся, правда? Ты получил мои письма? – Но послышались гудки, и она поняла, что он повесил трубку.
Санти спускался по Лас-Рэмбласу, самой оживленной улице Барселоны. Это, собственно, нельзя было назвать улицей – просто широкий проход по бульвару, забитому лавчонками, в которых продавали все больше цветы, журналы да птичек в клетках. В любое время суток бульвар был запружен людьми, но сегодня Санти никого не замечал. Он злился, что его замечательное предложение по усыновлению было отклонено, но он знал, что его злость скоро рассеется и ей на смену придет ощущение тяжкого одиночества, которое навалится на него, и опять станет казаться, что жизнь теряет смысл, а ведь он поклялся, что не позволит себе никогда испытать ничего подобного.
Был только один путь избавиться от этого невыносимого чувства, которое вызвала женщина, – это вырвать его прочь из сердца, как и должен был поступить настоящий мужчина. Работой, путешествиями, да чем угодно, лишь бы избавиться от этого дорогого образа. Он остановился на перекрестке, ожидая, пока остановятся машины.
С чего он взял, откуда у него эта непоколебимая уверенность, что среди всех встреченных – или невстреченных – им женщин именно Марчелла предназначена ему? Как это нелогично. С этим нужно покончить, если он не хочет оставаться несчастным.
Он шел по Лас-Рэмбласу к дому своих родителей. Все три недели после своего возвращения из Нью-Йорка он пытался отложить свой визит к ним, потому что знал, что его начнут обстоятельно расспрашивать о путешествии. Но не мог же он упоминать о Марчелле; он уехал под предлогом обсуждения совместной работы с Манхэттенской галереей. А вдруг мать разгадает его уловки и начнет задавать свои знаменитые язвительные вопросы? Ей очень хотелось вновь его женить, это он знал. Но что он мог рассказать ей? Что она вот-вот станет бабушкой двух издерганных американских подростков?
Он передернул плечами, пересекая улицу, разглядывая длиннохвостых попугаев и голубей, расхаживающих и прыгающих в клетках в его любимой лавочке. И зачем мы устраиваем сами себе тюрьмы? Не было ли бы и в самом деле лучше, если бы он постарался забыть это приключение или, например, изложить все свои чувства (как он и намеревался) в одном длинном-длинном, искреннем и честном письме к Марчелле, все же оставляя открытой дверь для надежды? По крайней мере, сейчас надежда была нужна ему, как кислород.
Когда Марк вернулся из Италии, они отметили его успех в домике Эми в Саутхемптоне, где Эми, невзирая на то, в какую отшельницу превратилась Марчелла, принимала ее с прежней теплотой. На шумных вечеринках она охраняла Марчеллу от «волков» и женатых мужчин, оберегая ее одиночество. Известный писатель заявил, что он влюбился в Марчеллу. Они провели вместе день на побережье, за ужином сидели рядом за столом, но Марчелла осталась совершенно равнодушна к нему как к мужчине, так что даже Эми пришлось за него заступиться.
– Я встретила мужчину, который рожден для меня, Эми, – говорила она. – Не может он вот так просто забыть о нас. Наша история еще не окончена, я знаю, что нет!
Она наблюдала, как Марк играет на рояле, чтобы развлечь гостей Эми, которых он просто околдовал. Люди, которые видели его выступления в «Карлайле», предлагали ему контракты на запись, но она старалась настоять, чтобы он ничего не подписывал, уверенно полагая, что это не принесет добра его карьере пианиста-классика.
Между ними существовало теперь молчаливое взаимопонимание, которое они установили друг с другом с помощью каких-то новых связей. Она написала еще несколько взволнованных, страстных писем Санти, пытаясь объясниться, уверяя его в своей «вечной» любви, чтобы он не думал о ней и о ее безумной семье. Теперь ей приходилось заботиться еще и о матери – последнее время она сильно сдала, и в свои все более частые посещения Марчелла сжимала ее руку в своей, пытаясь передать ей волю к жизни. Она уже плохо сознавала, что эта прикованная к постели старуха и есть ее мать, но сама мысль, что она может потерять ее, была ей ненавистна.
На последнем в этом августе ужине у Эми какое-то внутреннее чувство заставило ее лишний раз позвонить в больницу.
– Я звоню вам весь день, – сообщила ей медсестра. – Мне очень жаль, но ваша мама умирает.
Могильщики, осторожно опуская гроб с телом бабушки в землю, неотступно таращились на Соню. Место на кладбище рядом с фамильной усыпальницей Альдо Балдуччи было куплено для Иды, когда он умер. Погребальная церемония проходила во дворе церкви Маленькой Италии, и, казалось, все только и смотрели на Соню. Хотя она и так обычно носила черное, ее великолепный гардероб позволял ей из чего выбирать. Она явилась в черной мини-юбке, обнажавшей ее длинные ноги, в черном свитере, в черной фетровой шляпке, натянутой на голову, и в черных очках. Марчелла знала, что они должны чувствовать себя польщенными уже тем, что Соня снизошла до семейного события и явилась сюда. Обычно она ее почти не видела, следя за ее успехами супермодели лишь по глянцевым страницам «Вог» или «Базаара» или читая обрывки новостей в «Нью-Йорк пост».
Марчелла была тяжко опечалена потерей матери. Ее визиты к ней – еженедельные проверки, хорошо ли за ней ухаживают, – превратились в привычку. Ида умерла, превратившись в жалкую сморщенную оболочку прежней леди, никого не узнавая, и. все равно Марчелла потеряла ее. Она пробегала взглядом по толпе, всякий раз вздрагивая, когда узнавала в ней старых школьных друзей. Они выглядели намного старше. Неужели и она тоже состарилась? Или это деньги помогали ей покупать возраст? Были ли и они так же замучены своими мужьями, как и она сама, или просто объедались и запускали себя словно в отместку? Она всем им глубоко сочувствовала.
Когда отец Кармелло произнес «Давайте помолимся», она закрыла глаза и представила своих родителей, но вдруг поняла, что не может молиться за них. «Господи Боже, – молилась она горячо, – не позволяй Санти забыть меня!» Она чувствовала, что сейчас он должен быть здесь, с нею, поддерживая ее своим присутствием, своей любовью.
Отец Кармелло произнес небольшую речь, упомянув, что семью Балдуччи он знает с тех пор, как начал служить в этом приходе. Закончив, он пригласил паству, друзей Марчеллы разделить вместе с семьей трапезу – традиционный пирог с вином, – устроенную в зале церкви. Соня была молчалива, замкнута, как будто позировала на стольких фотографиях, демонстрируя бесчисленное множество нарядов, что уже не знает, как вести себя в обычной жизни, особенно на такой серьезной, официальной церемонии. Марчелла заколебалась, когда одна из женщин подошла к ней с книгой и попросила автограф.
– Но я не уверена, что здесь это удобно, – прошептала она.
– Ах, Марчелла, ты что, не узнаешь меня? – Какая-то толстуха радостно заглядывала ей в лицо, словно подзадоривая.
– Зизи! – Марчелла с радостным криком заключила ее в свои объятия. Это была одна из девочек, которые зачарованно слушали ее первые истории.
Зизи нежно прижала ее к себе.
– Я всегда говорила, что ты своего добьешься, Марчелла. Я всегда знала, что однажды ты станешь знаменитой писательницей! А сейчас, пожалуйста, подпиши мне ее на память!
– Я купила твою книгу, как только она появилась у нас в книжном киоске, – произнес другой голос.
– Андреа! – Марчелла обняла свою старую подругу.
Соня дернула Марчеллу за рукав.
– Просто какой-то книжный обвал, – шепнула она. Чмокнула Марчеллу в щеку и тронула за руку Марка: – Да не грусти. Бабушке куда лучше, что она покинула этот мир.
Марчелла смотрела, как Соня быстро и элегантно уходит сквозь толпу.
– Пойду помогу ей найти машину, – бросил Марк, направляясь за ней.
– Ах, какая красавица ваша дочь! – сказала одна из женщин. – Такая красавица! Прошлой ночью мы любовались ею по телевизору. Я говорю – ей-Богу, это Соня Уинтон, а мой муж и говорит…
– Да, спасибо большое. – Марчелла заставила себя приветливо отвечать на их комплименты. Они хотят как лучше. Они же не знают, какой взрыв противоречивых эмоций вызывает в ней встреча с Соней.
– И твой сын – он так красив. Он тоже собирается стать супермоделью?
– Нет, он будет пианистом. Я надеюсь, что он будет концертирующим пианистом!
– Ах, Марчелла, ну как это чудесно! И как ты должна гордиться!
– Да, да, спасибо, – запинаясь, бормотала она. Она пробралась сквозь толпу к вернувшемуся Марку, желая помочь ему преодолеть неловкость в общении с этими славными людьми. Она прошептала:
– Возможно, последний раз мы с ними. Плохо это или хорошо…
Она взяла несколько роз и положила на свежий холм могилы своей матери. Когда она коснулась стеблями земли, из глаз ее наконец хлынули слезы.
К ней тихо подошел отец Кармелло, и она заметила, что морщины избороздили его открытое, приветливое лицо, а пустой взгляд полон самоотречения.
– Спасибо за добрые слова о моих родителях, отец Кармелло, – поблагодарила она. – Я очень ценю это.
– Я всегда считал их хорошими людьми, – просто сказал он. – Маленькая Италия так изменилась. Я теряю настоящие итальянские семьи вроде вашей, Марчелла. Очень жаль, что так получилось с твоим мужем. Ты ходишь в церковь? Ты давно исповедовалась?
– Да, – сказала она, опустив глаза. Он ждал. Это погребальная церемония всколыхнула в ней воспоминания о похоронах ее отца. Как же хорошо она помнила тот день и то, как она верила, что виновна в его смерти! Господи, вечно она чувствует перед кем-то свою вину! Теперь она уже развелась, успела встретить, да, пожалуй, и потерять, великую любовь всей своей жизни, а вот стоит на том же самом месте, рядом с тем самым священником, который когда-то венчал ее. Она закрыла глаза и сильно встряхнула головой. Коснулась рукава отца Кармелло и пошла за ним в пустую церковь. Она прошла в исповедальню, раздумывая, как же она ему обо всем расскажет. Сможет ли она найти нужные слова? Голоса людей, поминающих ее мать в зале за ближайшей дверью, эхом отдавались под пустынными сводами. Пастор занял свое обычное место за решеткой. Внутри исповедальни, когда она опускалась на колени, ее ноздрей коснулся запах старого дерева. В горле застыл комок воспоминаний, горя и пыли. Она вдруг стала икать, глубоко вздыхая и всхлипывая.
– Я не могу. – Она закашлялась, и он подошел к ней, подал руку и помог выйти, пока она безуспешно пыталась совладать с собой. – Я не могу! – повторяла она.
– Все хорошо, Марчелла. – Он положил ей руку на плечо. – Наверное, сегодня не лучший для этого день. Но я всегда здесь, когда бы ты ни пришла. Не забывай нас, Марчелла. И не забывай Господа.
– Не забуду, – поклялась она. – Спасибо, святой отец.
Она знала, что уже никогда не вернется. То, в чем ей надо покаяться, не для церкви. Это войдет, как-то изменившись, в ее роман. Ее читатели поймут ее и простят. И они не найдут ничего странного в том, что она считает себя неплохим человеком. Ничего странного не увидят в ее посещениях «Партнеров», у которых она искала простой секс и от которых уходила такой же незапятнанной и чистой, какой входила к ним. Ничего удивительного в том, что она так странно гордилась своей жизнью.
Когда они с Марком подошли к «роллс-ройсу», ее друзья и другие прихожане столпились около машины, гладя ее сверкающие бока, махая им на прощание. Многих она приглашала к себе в гости, зная, что они никогда не осмелятся, зная, что для них та часть города, где живет она, как другая планета. Машина медленно тронулась, оставляя позади Маленькую Италию, возможно, навсегда.
В начале сентября Марчелла поехала вместе с Марком в Италию. Для начала они провели целую неделю в Риме и Флоренции, испытывая странное наслаждение от знакомства со своим достоянием. На римских улицах она часто встречала мужчин, которые так напоминали ей отца, что хотелось плакать. В Болонье она помогла Марку устроиться на верхнем этаже пансиона для студентов, который он сам выбрал. Маэстро Джанни давал ужин в честь новых учеников и их близких. Марчелла влюбилась в Болонью и готова была остаться, но ее ждала новая книга, и она оставила Марка устраивать его собственную новую жизнь. А сама полетела в Нью-Йорк заниматься своей жизнью.
К октябрю альбом «избранных» импровизаций Марка вдруг появился повсюду. Она слышала, как записи Марка передают по «М-радио», а в музыкальных витринах на Бродвее и в Виллидже видела его пластинки. Она подозревала, что это дело рук Кола Феррера, эти записи мог раскрутить только он, но она утешалась при мысли, что теперь, когда Марк в Италии, он достаточно далеко от влияния Кола и может следовать тому курсу, который предначертала для него она. Этот раунд она выиграла!
Когда поздней осенью вышел ее роман «Музыка любви», Марчелла отказалась от обычных презентаций и даже телевизионных интервью.
– Никаких выступлений, – заявила она Скотту. – Теперь я только раздаю автографы – и все.
Скотт был в ярости, но «Вольюмз» получило столько предварительных заявок на «Музыку», что успех романа был предопределен еще до публикации. Даже Эми в качестве ее агента вовлекли в эту битву, но та сразу увидела, что Марчеллу не переубедить.
– С этого момента мои книги будут продаваться только по их настоящим заслугам, – сказала ей Марчелла. – Мне надоело валять дурака в этом заколдованном кругу. Скотт может орать сколько вздумает.
Впервые респектабельные обозреватели признали, что она сумела подняться над уровнем обычной макулатуры. Критики хвалили ее за романный размах, вовлекающий читателя в тридцатидневный круг европейских концертных залов и музыкальных конкурсов. Эми обращалась с ней очень ласково, не настаивая ни на чем, что Марчелла могла бы сделать помимо своей воли. За день до официальной даты публикации они объехали на машине Эми книжные магазины, чтобы посмотреть на рекламу книги в витринах. Целая витрина была посвящена книге Марчеллы в «Вальденбукс» на Пятой авеню, а в «Даблдэе» организовали громадный стенд, который приветствовал заходящих в магазин покупателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74