Ты считаешь, что женщинам нравится читать о стареющей женщине, страшащейся не найти себе спутника жизни, неловкой и робкой во время первых свиданий с ним?
– А почему бы и нет? – спросила Марчелла. – Все, что происходит в жизни, является возможным материалом для книги, при условии, что ты сумеешь хорошо написать об этом. Воспитание детей, забота о своих родителях. Даже простое взросление является огромным опытом, Скотт!
– Да! – простонал он. – Угнетающим! Твои читатели хотят отвлечься от процесса старения, Марчелла!
– У меня есть десятки умных писем от женщин. Полагаю, они способны справиться с некоторыми трудностями жизни! – ответила ему она.
– Может быть, в пределах одной книги! – согласился он. – Но если ты намерена добиться успеха, какого добилась Эми, то самое время задуматься. Почему бы тебе не позволить мне выбирать темы для твоих книг, делать наброски героев? Тогда тебе осталось бы только писать.
– Не мог бы ты использовать для этого компьютер? – спросила она.
– Я бы мог, но только не было бы и четверти той чувственности и страстности, какая есть у тебя, Марчелла!
– О, Скотт… – Она покачала головой и рассмеялась. – Это что, ежегодный экзамен?
– Ты всегда садишься как можно дальше от меня, – пожаловался он. – Неужели из меня такой никудышный любовник?
– Нет, ты был очень хорош. – Она улыбнулась. – Насколько я помню!
– Насколько помню, ты была чертовски великолепна! – сказал Скотт. – Однако с моей блистательной суперзвездой-писательницей у меня был всего лишь один несчастный шанс!
Марчелла искоса посмотрела на него и глубоко вздохнула:
– Скотт, принимая во внимание, что ваше издательство «Вольюмз» реализовало три миллиона моих книг, я полагаю, что заслуживаю лучшего к себе отношения. Мы обсуждаем мою новую книгу, а не наши сексуальные отношения…
– Все это можно совместить, Марчелла! – Он придвинулся к ней ближе и положил ладонь на ее руку. – Послушай, я могу сделать тебя крупнее Даниэл Стил, если ты напишешь еще три романа! Давай составим новую команду. Мы могли бы неплохо удовлетворять сексуальные запросы друг друга и выдавать супербестселлеры. Мы были бы непобедимы!
Она поднялась со своего места:
– Ты никогда не воспринимаешь меня всерьез, и если и есть что-то, что мне нужно от мужчины, так это чтобы меня воспринимали серьезно! Ты удовлетворен ответом на свои вопросы?
Он взглянул на нее серьезно и сказал:
– Да.
Между ними повисла неловкая тишина.
– И куда мы теперь двинемся?
Скотт вернулся за свой рабочий стол, взял ручку и попробовал, как она пишет.
– Если ты так серьезно относишься к своей писательской работе, постараюсь быть тебе полезным. Кто знает, может быть, ты сможешь создать новый тип бестселлера для читателя нового типа. Однако нужен более захватывающий, более сексуальный заголовок, чем просто «Второй муж».
Отставив пустой стакан, она задумалась.
– Наверное, тут ты прав. Попробую придумать другие варианты.
Встреча немного вывела Марчеллу из себя, но она чувствовала, что прояснила несколько важных для себя моментов. Она не позволит Скотту помыкать собой. «Процесс написания книги был достаточно трудным и без всякой этой посторонней шелухи», – подумала она. Насколько отличным оказался издательский мир от того, каким она и Нэнси Уорнер представляли его себе в те годы, когда им приходилось сражаться, чтобы быть напечатанными. Всем хотелось думать, что они приложили руку к созданию ее книги, однако книга выходила с ее именем на обложке, и она будет сражаться за каждое слово!
Новое название пришло в голову по дороге домой. «Самая большая любовь», потому что ее героиня влюблялась во второй раз и именно такой она воспринимала свою любовь.
– Вот это мне нравится! – радостно отозвался Скотт в телефонной трубке, когда она позвонила сообщить ему о посетившей ее идее. – Было бы неплохо, чтобы в названиях всех твоих романов присутствовало слово «любовь», Марчелла. Оно могло бы стать твоим торговым знаком.
– Посмотрим, – тактично ответила Марчелла. Ей не хотелось, чтобы в заглавиях ее романов что-либо присутствовало навсегда! Каждый новый ее роман будет отличаться от предыдущих, и ей хотелось, чтобы читатели каждый раз удивлялись. Ее героиня тридцати пяти лет от роду, ищущая второго мужа, была чистейшим вымыслом; она сама только что отказалась от мысли найти себе партнера. Мужчины, рядом с которыми ее усаживала Эми на своих обедах, не делали ей никаких предложений. Было нечто циничное в том, что на Манхэттене мужчина, если он не был женатым или гомосексуалистом, неизбежно был отмечен каким-нибудь настолько бросающимся в глаза дефектом, который делал их одиночками: неприятная внешность, следы неудавшейся пересадки волос, склонность к брюзжанию или нервный тик. Очаровательные и симпатичные мужчины, как часто оказывалось, бывали и охотниками за состояниями.
Ее анонимные свидания в клубе «Партнеры» продолжались, оставаясь столь же возбуждающими и эротическими, как и прежде, однако с примесью новой, вызывающей тревогу тенденции. Она забывала – почти сразу же после расставания – лица мужчин, доставивших ей удовлетворение. Она становилась физически зависимой от посещений клуба, проклиная себя за нарушения данных себе же еженедельных обещаний, «что этот раз будет последним». Она низвела секс почти до уровня обыкновенного почесывания спины и знала, что за все это ей как-нибудь, но придется расплачиваться. И тем не менее сумрачный зал кинотеатра являл собой некий резервуар любви, в который можно было нырнуть, когда возникала необходимость удостовериться в том, что она была по-прежнему желанной, чувственной, женственной.
Весенние дни приглашали к длинным прогулкам в Центральном парке. Вместе с Марком Марчелла смотрела, как катаются на коньках и роликах, разглядывали витрины на Колумбус-авеню, бродили по ярмаркам антиквариата, которые разворачивались на пустынных школьных дворах. Каждое воскресенье в полдень Соня покидала их, объявляя, что отправляется навестить отца. Его перевели в тюрьму общего режима, находившуюся в Нью-Джерси, и Соня говорила им, что добирается туда поездом. Марчелла и Марк завтракали в одном из новых ресторанов на Колумбус-авеню, возвращались домой около пяти или шести часов, чтобы почитать газеты. Марчелла отмечала в книжном обозрении заинтересовавшие ее книги. Потом Марк встречался с друзьями или занимался музыкой.
Он как раз сидел за пианино, когда воскресным вечером в восемь часов раздался телефонный звонок. Марчелла вопросительно взглянула на него, когда он взял трубку. Сони все еще не было дома. Часто после посещения отца, она отправлялась на встречи с друзьями. Марчелла беспокоилась, но чувствовала, что проявление жесткости с ее стороны только обострит и без того напряженную атмосферу, царившую в ее отношениях с дочерью.
– Алло! – ответил Марк, а затем прошептал для матери: – Соня.
– Мать слышит наш разговор? – прорвался сквозь провода голос Сони. Она заставляла Марка чувствовать себя конспиратором и участником одного из ее заговоров.
– Конечно! – ответил, расплываясь в улыбке, Марк.
– Послушай, Марк. Придумай все что угодно, – задыхаясь, проговорила Соня. – Скажи, что торчу без денег в «Гранд Централ» или потеряла сознание на улице, но оторви свою задницу от стула. У тебя есть карандаш? Пиши, Восточная, шестьдесят, дом семьдесят один, скорее! – Она хихикнула. – Сунь вахтеру десять долларов и скажи, что ты друг Джерри Мэнстона. Понял? Попроси проводить тебя в корпус В. Он отведет, для него это дело привычное. Приезжай скорее, у меня неприятности!
– Хорошо, – сказал Марк.
Повесив трубку, он повернулся к Марчелле:
– Она застряла в «Гранд Централе» без денег. Хочет, чтобы я вытащил ее оттуда…
Только Соня могла заставить его солгать матери. Марчелла с облегчением вздохнула:
– Там на кухне есть немного денег, дорогой. Марк взял три десятидолларовых бумажки, поймал на улице такси. По названному адресу швейцар положил в карман десять долларов, подмигнул и отвез его на верхний этаж здания, открыв входные двери одним из ключей, висевших на огромной связке. Раздался Сонин голос:
– Входи сюда!
Закрыв входную дверь, он последовал на звук ее голоса вдоль широкого коридора, увешанного фотографиями Роберта Маплторпе. Он отворил стеклянную дверь в главную комнату. Соня лежала посреди комнаты на полу, голая, связанная чем-то кожаным наподобие конской сбруи, так, что щиколотки касались запястий. Около ее лица валялся телефон.
Марк уставился на нее, от удивления он не шевелился.
– Узнаешь эту комнату? – спросила его Соня. Оторвав от нее взгляд, он посмотрел по сторонам.
Комната была белой, паркетный пол покрыт коврами, стены кичились картинами Пикассо, Роуалта и Хокни.
– Нет… – Он задумчиво показал головой. – Откуда?
– Ее фотография была в последнем номере журнала «Хаус энд гарден», – с восторгом проговорила Соня. – Джерри Мэнстон коллекционирует картины. Он где-то прятал все эти путы, а на этом вот крюке висел огромный папоротник. Представляешь, рассказ на шести страницах! Лучше бы он напечатал его подлиннее, потому что, когда я пройдусь по этому месту, рассказывать будет не о чем! А теперь давай, развяжи меня!
Марк набросил на нее жакет, чтобы прикрыть наготу, мимоходом воспринимая ее удлиненные руки и ноги, полоску темных волос между ног, сферические груди, продолжавшие стоять торчком, даже когда она каталась по полу.
– Мне понадобилось два часа, чтобы языком снять трубку! – похвалилась она. – Затем пришлось им же набрать номер! О, у меня буквально отваливается язык! Тебе ни за что не проделать такого. Принеси с кухни нож.
Словно в каком-то кошмарном сне Марк отправился на кухню, безукоризненно отделанную нержавеющей сталью, нашел острый нож для резки хлеба среди других, висевших на стене. Присев рядом с сестрой, он стал рассматривать странные путы и хитроумные узлы, которыми она была связана.
– Не понимаю, что это такое? – спросил он. Соня простонала.
– Не разговаривай, просто выпутай меня из этой штуки! – воскликнула она.
Осторожно он разрезал два толстых кожаных ремня. Как только руки Сони обрели свободу, она помогла ему разделаться с другими, мастерски завязанными узлами, облегченно вздохнула, освободившись от пут, и потерла затекшие запястья и лодыжки. С разыгранным ужасом Соня уставилась на красные следы на коже, оставленные ремнями.
– Ты только взгляни, Марк, что этот тип сделал со мной! – с изумлением проговорила она. – О, Марк!
Внезапно она бросилась ему на шею:
– Никогда в жизни мне не было так страшно! Я думала, он меня убьет!
Он держал ее трепещущее тело в своих объятиях. Несмотря на весь ужас и отвращение, Марк чувствовал себя ее защитником, и ему было ее жалко. Она плакала, прижавшись к нему, рыдания душили ее. Это было так не похоже на Соню, которую, как считал, он хорошо знал. Он погладил ее по голове, отвел с лица темные волосы.
– Теперь все в порядке, – прошептал он. – Все хорошо.
– А если бы я не добралась до телефона? – дрожа спросила она. – Если бы он не вернулся домой несколько дней и я померла бы с голоду?
Марк сел, выпрямившись, и удивленно поднял брови.
– Кто, черт его подери, этот парень? – спросил он. – И зачем ты связываешься с такими сумасшедшими, как он?
Соня отстранилась от него, поднялась на ноги, потягиваясь ноющим телом.
– Я же тебе сказала! О-о-ох! – Она выгнула спину. – Джерри Мэнстон, коллекционер картин. Многие месяцы он пытался затащить меня сюда. Внезапно я подумала: «Чем черт не шутит?» – и пришла!
Она огляделась по сторонам, нашла свои джинсы и натянула их на себя.
– Он толстая городская свинья, промышляющая наркотиками, отмывающая деньги на Уолл-стрит. Считает себя коллекционером картин, потому что один или два дилера картинами расплачиваются за наркотики полотнами!
Она натянула мягкий черный свитер и провела руками по волосам.
– Все дело в том, что я его знаю! Я верила ему! Дело не должно было дойти до этого. Ему известно, что я модель, о Господи! Я знаю его жену, его друзей, я знаю все! Но я ему отомщу! Смотри, как я испорчу ему жизнь!
Марк покачал головой:
– Почему бы нам не забыть на время о мести и не убраться отсюда, пока он не вернулся?
– Зачем? К чему торопиться? – Соня усмехнулась, оглядываясь по сторонам. – Он полагает, что, вернувшись, найдет меня связанной, какой он оставил. Я приготовлю ему маленький сюрприз.
Взяв пузырек чернил со стола, прежде чем Марк успел ее остановить, Соня плеснула из него на одну из белых стен. Разводы цвета морской волны потекли по стене, окрашивая подушки и ковры.
– Теперь он может сказать всем, что у него есть подлинник настенной живописи, выполненный рукой Сони Уинтон.
Рассмеявшись, она бросилась на кухню. Марк стал осматривать комнату, испытывая беспокойство.
– Соня! – позвал он. – Давай пойдем отсюда!
Она вернулась с подносом, на котором стояли бутылочки с кетчупом, горчицей, уксусом и вином. Вытянув руки и взяв в каждую по бутылке, она кружилась с сумасшедшей скоростью и отпускала их. Бутылки разлетались по всей комнате, попадая в зеркала, в картины, разбиваясь вдребезги и наполняя комнату запахом алкоголя и продуктов.
– Соня! – Марк попытался схватить ее, но она вырвалась и побежала к белой софе и взобралась на нее. – Боже мой, ты…
Она спустилась джинсы и, смеясь, помочилась.
– На кой черт ты это сделала? – спросил он. Она натянула джинсы:
– Просто хочу оставить ему маленькое напоминание о себе.
Она рассмеялась. Обмакнув палец в кетчуп, большими буквами она написала на стене ругательство. Марк схватил ее за руку.
– Ради Бога, швейцар на входе видел нас. Из-за этого у нас могут возникнуть крупные неприятности!
– Ты думаешь?
Она высвободилась из рук Марка и прошла по комнате. Отыскала свою сумочку и взяла с полки видеокамеру.
– Эта обезьяна не посмеет предъявить претензий после того, что он сделал со мной! Мне только шестнадцать, помнишь? Я могу завтра же упечь его за решетку! Он снял целый фильм обо мне!
Она вынула кассету из видеокамеры и положила ее в свою сумочку, швырнув камеру на пол. Внезапно она посмотрела на часы.
– Ох, я обещала быть на демонстрации мод в Сохо! – воскликнула она. – Предполагалось, что репетиция на этой чертовой верхотуре закончится полчаса назад. Иди вниз и поймай мне такси, Марк. Я должна успеть! У тебя есть деньги?
Она сунула себе в карман его двадцать долларов, пока он беспомощно обозревал учиненный ею хаос. Когда Марк перевел взгляд на Соню, та вертелась перед зеркалом, поправляя волосы. Он покачал головой и пошел вниз. Там он остановил машину; когда Соня выбежала из подъезда, она выглядела свежей, как маргаритка.
Она юркнула в такси и захлопнула дверь.
– Хочешь поехать домой? – спросила она Марка. – Он кивнул. Соня назвала оба адреса. Когда они проезжали по Парк-авеню, Марк посмотрел на нее.
– Ты действительно хочешь жить такой жизнью, Соня? – спросил Марк.
Она удивленно вскинула брови, порывшись в сумочке, достала сигарету.
– А что в этом плохого? – спросила она, закуривая.
– Значит, ты не навещала отца? – спросил он. Она рассмеялась:
– Отец не хочет меня видеть. Думает, что я распущенная. Он судит меня даже из тюрьмы.
Марк ощутил тяжесть в желудке. Подавленный, он смотрел в окно такси. Манхэттен в этот воскресный вечер выглядел совершенно иным, роковым и, он вынужден был признать это, каким-то более ярким.
– Остановите вот здесь! – попросил водителя Марк, когда они добрались до Пятьдесят девятой улицы. Он вышел из машины и стоял, держась за ручку дверцы, не желая, чтобы Соня уезжала. Как старший брат он должен был что-то сказать ей, предостеречь. Она пробудила в нем чувство защитника. Это ощущение было ужасающе новым.
– Соня, не нравится мне все это, – неуверенно сказал он.
Дотянувшись до ручки, она нетерпеливо захлопнула дверцу.
– Послушай, – сказала она сквозь опущенное стекло, – мне откровенно на все наплевать!
– Но как ты сможешь демонстрировать одежду сегодня? – спросил он.
– Косметика! – Она усмехнулась. – Она скрывает все!
– Но… – попытался вставить он, чувствуя, как пересохло в горле. Внезапно, совершенно ни к месту, ему захотелось заплакать. – Ты такая красивая! – жалобно проговорил он.
Соня посмотрела на него, широко раскрыв глаза.
– Какое, черт подери, это имеет отношение ко всему прочему? – Соня рассмеялась. Машина умчалась прочь.
– Имеет! – крикнул вслед Марк. – Ты должна ценить себя дороже!
Ее гордая голова, видимая сквозь заднее стекло, неприметно качнулась. «Эти длинные льющиеся волосы, эти дивные глаза, – подумал он, глядя ей вслед. – Сколько женщин отдали бы все на свете, чтоб иметь такую же внешность!» Марк медленно побрел домой. Поведение Сони шло вразрез со всеми правилами, удерживавшими жизнь в привычном русле, которые контролировали удачу и судьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
– А почему бы и нет? – спросила Марчелла. – Все, что происходит в жизни, является возможным материалом для книги, при условии, что ты сумеешь хорошо написать об этом. Воспитание детей, забота о своих родителях. Даже простое взросление является огромным опытом, Скотт!
– Да! – простонал он. – Угнетающим! Твои читатели хотят отвлечься от процесса старения, Марчелла!
– У меня есть десятки умных писем от женщин. Полагаю, они способны справиться с некоторыми трудностями жизни! – ответила ему она.
– Может быть, в пределах одной книги! – согласился он. – Но если ты намерена добиться успеха, какого добилась Эми, то самое время задуматься. Почему бы тебе не позволить мне выбирать темы для твоих книг, делать наброски героев? Тогда тебе осталось бы только писать.
– Не мог бы ты использовать для этого компьютер? – спросила она.
– Я бы мог, но только не было бы и четверти той чувственности и страстности, какая есть у тебя, Марчелла!
– О, Скотт… – Она покачала головой и рассмеялась. – Это что, ежегодный экзамен?
– Ты всегда садишься как можно дальше от меня, – пожаловался он. – Неужели из меня такой никудышный любовник?
– Нет, ты был очень хорош. – Она улыбнулась. – Насколько я помню!
– Насколько помню, ты была чертовски великолепна! – сказал Скотт. – Однако с моей блистательной суперзвездой-писательницей у меня был всего лишь один несчастный шанс!
Марчелла искоса посмотрела на него и глубоко вздохнула:
– Скотт, принимая во внимание, что ваше издательство «Вольюмз» реализовало три миллиона моих книг, я полагаю, что заслуживаю лучшего к себе отношения. Мы обсуждаем мою новую книгу, а не наши сексуальные отношения…
– Все это можно совместить, Марчелла! – Он придвинулся к ней ближе и положил ладонь на ее руку. – Послушай, я могу сделать тебя крупнее Даниэл Стил, если ты напишешь еще три романа! Давай составим новую команду. Мы могли бы неплохо удовлетворять сексуальные запросы друг друга и выдавать супербестселлеры. Мы были бы непобедимы!
Она поднялась со своего места:
– Ты никогда не воспринимаешь меня всерьез, и если и есть что-то, что мне нужно от мужчины, так это чтобы меня воспринимали серьезно! Ты удовлетворен ответом на свои вопросы?
Он взглянул на нее серьезно и сказал:
– Да.
Между ними повисла неловкая тишина.
– И куда мы теперь двинемся?
Скотт вернулся за свой рабочий стол, взял ручку и попробовал, как она пишет.
– Если ты так серьезно относишься к своей писательской работе, постараюсь быть тебе полезным. Кто знает, может быть, ты сможешь создать новый тип бестселлера для читателя нового типа. Однако нужен более захватывающий, более сексуальный заголовок, чем просто «Второй муж».
Отставив пустой стакан, она задумалась.
– Наверное, тут ты прав. Попробую придумать другие варианты.
Встреча немного вывела Марчеллу из себя, но она чувствовала, что прояснила несколько важных для себя моментов. Она не позволит Скотту помыкать собой. «Процесс написания книги был достаточно трудным и без всякой этой посторонней шелухи», – подумала она. Насколько отличным оказался издательский мир от того, каким она и Нэнси Уорнер представляли его себе в те годы, когда им приходилось сражаться, чтобы быть напечатанными. Всем хотелось думать, что они приложили руку к созданию ее книги, однако книга выходила с ее именем на обложке, и она будет сражаться за каждое слово!
Новое название пришло в голову по дороге домой. «Самая большая любовь», потому что ее героиня влюблялась во второй раз и именно такой она воспринимала свою любовь.
– Вот это мне нравится! – радостно отозвался Скотт в телефонной трубке, когда она позвонила сообщить ему о посетившей ее идее. – Было бы неплохо, чтобы в названиях всех твоих романов присутствовало слово «любовь», Марчелла. Оно могло бы стать твоим торговым знаком.
– Посмотрим, – тактично ответила Марчелла. Ей не хотелось, чтобы в заглавиях ее романов что-либо присутствовало навсегда! Каждый новый ее роман будет отличаться от предыдущих, и ей хотелось, чтобы читатели каждый раз удивлялись. Ее героиня тридцати пяти лет от роду, ищущая второго мужа, была чистейшим вымыслом; она сама только что отказалась от мысли найти себе партнера. Мужчины, рядом с которыми ее усаживала Эми на своих обедах, не делали ей никаких предложений. Было нечто циничное в том, что на Манхэттене мужчина, если он не был женатым или гомосексуалистом, неизбежно был отмечен каким-нибудь настолько бросающимся в глаза дефектом, который делал их одиночками: неприятная внешность, следы неудавшейся пересадки волос, склонность к брюзжанию или нервный тик. Очаровательные и симпатичные мужчины, как часто оказывалось, бывали и охотниками за состояниями.
Ее анонимные свидания в клубе «Партнеры» продолжались, оставаясь столь же возбуждающими и эротическими, как и прежде, однако с примесью новой, вызывающей тревогу тенденции. Она забывала – почти сразу же после расставания – лица мужчин, доставивших ей удовлетворение. Она становилась физически зависимой от посещений клуба, проклиная себя за нарушения данных себе же еженедельных обещаний, «что этот раз будет последним». Она низвела секс почти до уровня обыкновенного почесывания спины и знала, что за все это ей как-нибудь, но придется расплачиваться. И тем не менее сумрачный зал кинотеатра являл собой некий резервуар любви, в который можно было нырнуть, когда возникала необходимость удостовериться в том, что она была по-прежнему желанной, чувственной, женственной.
Весенние дни приглашали к длинным прогулкам в Центральном парке. Вместе с Марком Марчелла смотрела, как катаются на коньках и роликах, разглядывали витрины на Колумбус-авеню, бродили по ярмаркам антиквариата, которые разворачивались на пустынных школьных дворах. Каждое воскресенье в полдень Соня покидала их, объявляя, что отправляется навестить отца. Его перевели в тюрьму общего режима, находившуюся в Нью-Джерси, и Соня говорила им, что добирается туда поездом. Марчелла и Марк завтракали в одном из новых ресторанов на Колумбус-авеню, возвращались домой около пяти или шести часов, чтобы почитать газеты. Марчелла отмечала в книжном обозрении заинтересовавшие ее книги. Потом Марк встречался с друзьями или занимался музыкой.
Он как раз сидел за пианино, когда воскресным вечером в восемь часов раздался телефонный звонок. Марчелла вопросительно взглянула на него, когда он взял трубку. Сони все еще не было дома. Часто после посещения отца, она отправлялась на встречи с друзьями. Марчелла беспокоилась, но чувствовала, что проявление жесткости с ее стороны только обострит и без того напряженную атмосферу, царившую в ее отношениях с дочерью.
– Алло! – ответил Марк, а затем прошептал для матери: – Соня.
– Мать слышит наш разговор? – прорвался сквозь провода голос Сони. Она заставляла Марка чувствовать себя конспиратором и участником одного из ее заговоров.
– Конечно! – ответил, расплываясь в улыбке, Марк.
– Послушай, Марк. Придумай все что угодно, – задыхаясь, проговорила Соня. – Скажи, что торчу без денег в «Гранд Централ» или потеряла сознание на улице, но оторви свою задницу от стула. У тебя есть карандаш? Пиши, Восточная, шестьдесят, дом семьдесят один, скорее! – Она хихикнула. – Сунь вахтеру десять долларов и скажи, что ты друг Джерри Мэнстона. Понял? Попроси проводить тебя в корпус В. Он отведет, для него это дело привычное. Приезжай скорее, у меня неприятности!
– Хорошо, – сказал Марк.
Повесив трубку, он повернулся к Марчелле:
– Она застряла в «Гранд Централе» без денег. Хочет, чтобы я вытащил ее оттуда…
Только Соня могла заставить его солгать матери. Марчелла с облегчением вздохнула:
– Там на кухне есть немного денег, дорогой. Марк взял три десятидолларовых бумажки, поймал на улице такси. По названному адресу швейцар положил в карман десять долларов, подмигнул и отвез его на верхний этаж здания, открыв входные двери одним из ключей, висевших на огромной связке. Раздался Сонин голос:
– Входи сюда!
Закрыв входную дверь, он последовал на звук ее голоса вдоль широкого коридора, увешанного фотографиями Роберта Маплторпе. Он отворил стеклянную дверь в главную комнату. Соня лежала посреди комнаты на полу, голая, связанная чем-то кожаным наподобие конской сбруи, так, что щиколотки касались запястий. Около ее лица валялся телефон.
Марк уставился на нее, от удивления он не шевелился.
– Узнаешь эту комнату? – спросила его Соня. Оторвав от нее взгляд, он посмотрел по сторонам.
Комната была белой, паркетный пол покрыт коврами, стены кичились картинами Пикассо, Роуалта и Хокни.
– Нет… – Он задумчиво показал головой. – Откуда?
– Ее фотография была в последнем номере журнала «Хаус энд гарден», – с восторгом проговорила Соня. – Джерри Мэнстон коллекционирует картины. Он где-то прятал все эти путы, а на этом вот крюке висел огромный папоротник. Представляешь, рассказ на шести страницах! Лучше бы он напечатал его подлиннее, потому что, когда я пройдусь по этому месту, рассказывать будет не о чем! А теперь давай, развяжи меня!
Марк набросил на нее жакет, чтобы прикрыть наготу, мимоходом воспринимая ее удлиненные руки и ноги, полоску темных волос между ног, сферические груди, продолжавшие стоять торчком, даже когда она каталась по полу.
– Мне понадобилось два часа, чтобы языком снять трубку! – похвалилась она. – Затем пришлось им же набрать номер! О, у меня буквально отваливается язык! Тебе ни за что не проделать такого. Принеси с кухни нож.
Словно в каком-то кошмарном сне Марк отправился на кухню, безукоризненно отделанную нержавеющей сталью, нашел острый нож для резки хлеба среди других, висевших на стене. Присев рядом с сестрой, он стал рассматривать странные путы и хитроумные узлы, которыми она была связана.
– Не понимаю, что это такое? – спросил он. Соня простонала.
– Не разговаривай, просто выпутай меня из этой штуки! – воскликнула она.
Осторожно он разрезал два толстых кожаных ремня. Как только руки Сони обрели свободу, она помогла ему разделаться с другими, мастерски завязанными узлами, облегченно вздохнула, освободившись от пут, и потерла затекшие запястья и лодыжки. С разыгранным ужасом Соня уставилась на красные следы на коже, оставленные ремнями.
– Ты только взгляни, Марк, что этот тип сделал со мной! – с изумлением проговорила она. – О, Марк!
Внезапно она бросилась ему на шею:
– Никогда в жизни мне не было так страшно! Я думала, он меня убьет!
Он держал ее трепещущее тело в своих объятиях. Несмотря на весь ужас и отвращение, Марк чувствовал себя ее защитником, и ему было ее жалко. Она плакала, прижавшись к нему, рыдания душили ее. Это было так не похоже на Соню, которую, как считал, он хорошо знал. Он погладил ее по голове, отвел с лица темные волосы.
– Теперь все в порядке, – прошептал он. – Все хорошо.
– А если бы я не добралась до телефона? – дрожа спросила она. – Если бы он не вернулся домой несколько дней и я померла бы с голоду?
Марк сел, выпрямившись, и удивленно поднял брови.
– Кто, черт его подери, этот парень? – спросил он. – И зачем ты связываешься с такими сумасшедшими, как он?
Соня отстранилась от него, поднялась на ноги, потягиваясь ноющим телом.
– Я же тебе сказала! О-о-ох! – Она выгнула спину. – Джерри Мэнстон, коллекционер картин. Многие месяцы он пытался затащить меня сюда. Внезапно я подумала: «Чем черт не шутит?» – и пришла!
Она огляделась по сторонам, нашла свои джинсы и натянула их на себя.
– Он толстая городская свинья, промышляющая наркотиками, отмывающая деньги на Уолл-стрит. Считает себя коллекционером картин, потому что один или два дилера картинами расплачиваются за наркотики полотнами!
Она натянула мягкий черный свитер и провела руками по волосам.
– Все дело в том, что я его знаю! Я верила ему! Дело не должно было дойти до этого. Ему известно, что я модель, о Господи! Я знаю его жену, его друзей, я знаю все! Но я ему отомщу! Смотри, как я испорчу ему жизнь!
Марк покачал головой:
– Почему бы нам не забыть на время о мести и не убраться отсюда, пока он не вернулся?
– Зачем? К чему торопиться? – Соня усмехнулась, оглядываясь по сторонам. – Он полагает, что, вернувшись, найдет меня связанной, какой он оставил. Я приготовлю ему маленький сюрприз.
Взяв пузырек чернил со стола, прежде чем Марк успел ее остановить, Соня плеснула из него на одну из белых стен. Разводы цвета морской волны потекли по стене, окрашивая подушки и ковры.
– Теперь он может сказать всем, что у него есть подлинник настенной живописи, выполненный рукой Сони Уинтон.
Рассмеявшись, она бросилась на кухню. Марк стал осматривать комнату, испытывая беспокойство.
– Соня! – позвал он. – Давай пойдем отсюда!
Она вернулась с подносом, на котором стояли бутылочки с кетчупом, горчицей, уксусом и вином. Вытянув руки и взяв в каждую по бутылке, она кружилась с сумасшедшей скоростью и отпускала их. Бутылки разлетались по всей комнате, попадая в зеркала, в картины, разбиваясь вдребезги и наполняя комнату запахом алкоголя и продуктов.
– Соня! – Марк попытался схватить ее, но она вырвалась и побежала к белой софе и взобралась на нее. – Боже мой, ты…
Она спустилась джинсы и, смеясь, помочилась.
– На кой черт ты это сделала? – спросил он. Она натянула джинсы:
– Просто хочу оставить ему маленькое напоминание о себе.
Она рассмеялась. Обмакнув палец в кетчуп, большими буквами она написала на стене ругательство. Марк схватил ее за руку.
– Ради Бога, швейцар на входе видел нас. Из-за этого у нас могут возникнуть крупные неприятности!
– Ты думаешь?
Она высвободилась из рук Марка и прошла по комнате. Отыскала свою сумочку и взяла с полки видеокамеру.
– Эта обезьяна не посмеет предъявить претензий после того, что он сделал со мной! Мне только шестнадцать, помнишь? Я могу завтра же упечь его за решетку! Он снял целый фильм обо мне!
Она вынула кассету из видеокамеры и положила ее в свою сумочку, швырнув камеру на пол. Внезапно она посмотрела на часы.
– Ох, я обещала быть на демонстрации мод в Сохо! – воскликнула она. – Предполагалось, что репетиция на этой чертовой верхотуре закончится полчаса назад. Иди вниз и поймай мне такси, Марк. Я должна успеть! У тебя есть деньги?
Она сунула себе в карман его двадцать долларов, пока он беспомощно обозревал учиненный ею хаос. Когда Марк перевел взгляд на Соню, та вертелась перед зеркалом, поправляя волосы. Он покачал головой и пошел вниз. Там он остановил машину; когда Соня выбежала из подъезда, она выглядела свежей, как маргаритка.
Она юркнула в такси и захлопнула дверь.
– Хочешь поехать домой? – спросила она Марка. – Он кивнул. Соня назвала оба адреса. Когда они проезжали по Парк-авеню, Марк посмотрел на нее.
– Ты действительно хочешь жить такой жизнью, Соня? – спросил Марк.
Она удивленно вскинула брови, порывшись в сумочке, достала сигарету.
– А что в этом плохого? – спросила она, закуривая.
– Значит, ты не навещала отца? – спросил он. Она рассмеялась:
– Отец не хочет меня видеть. Думает, что я распущенная. Он судит меня даже из тюрьмы.
Марк ощутил тяжесть в желудке. Подавленный, он смотрел в окно такси. Манхэттен в этот воскресный вечер выглядел совершенно иным, роковым и, он вынужден был признать это, каким-то более ярким.
– Остановите вот здесь! – попросил водителя Марк, когда они добрались до Пятьдесят девятой улицы. Он вышел из машины и стоял, держась за ручку дверцы, не желая, чтобы Соня уезжала. Как старший брат он должен был что-то сказать ей, предостеречь. Она пробудила в нем чувство защитника. Это ощущение было ужасающе новым.
– Соня, не нравится мне все это, – неуверенно сказал он.
Дотянувшись до ручки, она нетерпеливо захлопнула дверцу.
– Послушай, – сказала она сквозь опущенное стекло, – мне откровенно на все наплевать!
– Но как ты сможешь демонстрировать одежду сегодня? – спросил он.
– Косметика! – Она усмехнулась. – Она скрывает все!
– Но… – попытался вставить он, чувствуя, как пересохло в горле. Внезапно, совершенно ни к месту, ему захотелось заплакать. – Ты такая красивая! – жалобно проговорил он.
Соня посмотрела на него, широко раскрыв глаза.
– Какое, черт подери, это имеет отношение ко всему прочему? – Соня рассмеялась. Машина умчалась прочь.
– Имеет! – крикнул вслед Марк. – Ты должна ценить себя дороже!
Ее гордая голова, видимая сквозь заднее стекло, неприметно качнулась. «Эти длинные льющиеся волосы, эти дивные глаза, – подумал он, глядя ей вслед. – Сколько женщин отдали бы все на свете, чтоб иметь такую же внешность!» Марк медленно побрел домой. Поведение Сони шло вразрез со всеми правилами, удерживавшими жизнь в привычном русле, которые контролировали удачу и судьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74