Беспокойство по поводу Сони не могло не сказаться на снизившемся аппетите Марчеллы, которая полностью отказалась от макаронных блюд. Вследствие потери веса лицо стало более миловидным, с очаровательными ямочками на щеках.
По сравнению с удачно изменившейся внешностью личная жизнь Марчеллы оставляла желать лучшего. Переписывание книги и беспокойство за судьбу Сони уносило много сил, поэтому Марчелла чувствовала постоянную усталость. Для нее стало привычным делом, оставшись дома, поджидать на обед приглашенную Нэнси Уорнер или смотреть какой-нибудь фильм по телевизору вместе с Марком. Вопреки предположениям Эми, Марчеллу вовсе не прельщали какие бы то ни были литературные чтения. Она с ужасом думала о назначенных на полдень небольших обедах, на которые обычно приглашала ее Эми. Марчелла не чувствовала себя настолько уверенно, чтобы получать удовольствие от бесед с такими корифеями, как Норман Мэйлер, Том Вульф, или какими-либо другими известными писателями, которые постоянно собирались за прекрасно сервированным столом Эми.
Эми, представляя своим гостям Марчеллу, неизменно добавляла одни и те же фразы: «Это писательница, которая за свою первую книгу заработала целый миллион», или: «Писательница, гонорар которой должен обеспечить мне безбедное существование, когда я закончу свою карьеру». Обычно после этого следовал вопрос: «Ну и как вы себя при этом чувствуете?», на который Марчелла, бурча, отвечала: «Превосходно!»
С этого момента собравшиеся обычно затихали, испытывая перед ней благоговейный трепет. Эми развлекала гостей скандальными рассказами, каждую минуту подливая шампанское в бокалы и потчуя гостей деликатесными блюдами, ни одно из которых она не приготовила сама. Она с видом знатока украшала готовые блюда мелко нарезанным кориандром и небольшими розетками сметаны с икрой. Эми была щедрой, остроумной, блестящей хозяйкой, постоянно призывающей блеснуть своими кулинарными способностями Марчеллу, не испытывающую ни малейшего желания посостязаться со своей старшей подругой. Прекрасный хрусталь и фарфоровый сервиз, купленные Марчеллой под нажимом Эми, до сих пор стояли нераспакованными.
В те дни, когда Эми не устраивала у себя дома очередной прием гостей, она обычно выходила в свет.
– Клуб «Партнеры» до сих пор является самым посещаемым и интересным местом, – сообщила она Марчелле. – У тебя еще сохранилась твоя членская карточка, не так ли? Когда же ты осчастливишь нас своим появлением там?
Марчелла сотни раз проходила мимо этого заведения, ни разу не испытывая ни малейшего желания войти туда.
– Я бы без этого клуба просто жить не смогла, – призналась Эми, – Присоединяйся ко мне, когда я пойду туда в следующий раз, Марчелла. И ты увидишь, как изменится твоя жизнь.
– Вы до сих пор посещаете кинотеатр? – спросила Марчелла. – Ну, тот, где зрители так отвратительно себя ведут?
В ответ Эми засмеялась:
– Я наконец рассталась с этими занятиями. Но зато один из моих приятелей попался на удочку. И это было превосходно, секс без каких-либо ограничений. Очень соблазнительно, Марчелла.
Когда корректура книги была отдана в печать, Марчелла вдруг почувствовала себя свободной от всех дел. Она тянула время, выжидая момент выхода романа. И только отсутствие каких-либо дел привело к тому, что однажды холодным мартовским вечером она согласилась посетить клуб «Партнеры».
Газеты окрестили клуб «Партнеры» местом, отвечающим духу восьмидесятых, «вторгшимся в сознание современной эпохи». На находившийся до этого в подполье секс стали смотреть как на нормальное занятие здоровых людей. Ясным отражением этой тенденции являлось снижение посещаемости ночных клубов и повышенное внимание к клубам типа «Партнеры». Гимнастический зал, бассейн, сауна и теннисный корт были заказаны на несколько недель вперед. Кроме всего прочего, здесь можно было хорошо натренировать свои мышцы и принять сеанс массажа. Ресторан, бар и ночной клуб, рассчитанные на огромное количество посетителей, гостеприимно открывали свои двери гостям, глаза которых начинали светиться радостным блеском после одного бокала «Перье».
В десять Марчелла с Эми подкатили сюда. Занимавший целое здание клуб расположился на Девятой авеню, рядом с Пятьдесят седьмой улицей. Когда-то это здание было огромным кинотеатром, и талантливые архитекторы сумели сохранить прекрасный интерьер. Любое рекламное сообщение ярко освещалось неоновой подсветкой необычных оттенков: кремового, бледно-фисташкового, лилового. На здании отсутствовали какие-либо надписи, а матовый черный цвет, в который оно было выкрашено, придавал ему еще большую таинственность.
Этот клуб так и был задуман, чтобы членство в нем было исключительным и анонимным. Поэтому обладателям лазерной членской карточки достаточно было опустить ее в щель, как дверь клуба гостеприимно открывалась перед гостями. Ночные странники, желавшие присоединиться к кому-нибудь из членов клуба и попасть в его пределы, толпились за воротами клуба, наблюдая за прибывающими гостями, не оставляя надежд вместе с кем-нибудь проникнуть сюда. Внутри помещения царил приглушенный свет, а двери были украшены еле заметным орнаментом; сделанные по последнему слову техники, подъемники и эскалаторы передвигались с помощью многочисленных спрятанных среди греческих колонн, героев античной истории и чучел животных устройств. Потолок блестел, как зеркало, и черные, скользкие полы выглядели так, как будто их высекли из мрамора.
Они заглянули в темный бар, увешанный копиями картин старых мастеров. На диванчиках, обитых полосатой льняной материей, сидели многочисленные посетители, а сидевшая в углу арфистка, пощипывая струны, наигрывала попурри популярных песен. Эми пропустила Марчеллу в кабину лифта, который быстро унес их вниз.
– Я хочу, чтобы ты заглянула в зал, где показывают фильмы, – подморгнула ей Эми. – Так, на всякий случай.
Покинув лифт, они очутились у смешного кондитерского прилавка, где им дали три коробки воздушной кукурузы. Жуткой тишиной встретил Марчеллу зеркальный коридор, который вел прямо в зрительный зал.
– Необременительный, анонимный и чистый секс, – прошептала ей на ухо Эми. – Это самый восхитительный секс в мире.
На входе в миниатюрный зал висел подробный список фильмов на неделю, озаглавленный «Показ фильмов Альфреда Хичкока». Из глубины зала до них доносились приглушенные звуки музыки. Неожиданно сердце Марчеллы замерло от ощущения какого-то смешанного чувства томительного ожидания и страха. Она все пыталась представить себе, как мультимиллионерша Эми, великолепная, преуспевающая женщина, войдя в зал, быстро займет кресло и с раздвинутыми ногами будет ожидать, чтобы какой-нибудь сидящий в зале незнакомец начал ее лапать. Марчелла с отвращением поморщилась от одной только мысли о таком распутстве.
– Если меня станет ощупывать какой-нибудь незнакомец, я просто закричу, – пробормотала Марчелла, уводя за руку Эми к лифту.
Загадочно улыбнувшись, Эми произнесла:
– Это напоминает вкус икры. То, к чему надо привыкнуть!
Глядя на свое отражение в зеркале лифта, устремившегося к расположенному на самом верхнем этаже ресторану, Марчелла думала о том, что у Эми были какие-то извращенческие наклонности, если она могла получать удовольствие от такого странного секса. Хуже было то, что она могла обнаружить те же наклонности и у себя. Эта мысль сильно врезалась в ее сознание.
Весь вечер, пока они закусывали, пили, наблюдая за танцорами, Марчелла, не переставая, вспоминала об этом тихом, темном, расположенном в полуподвале кинотеатре, представляя, что могло там в этот момент происходить. «Однажды я тоже спущусь в этот подвал, – пообещала сама себе Марчелла. – Но это случится только при условии, что я наберусь храбрости или решусь на этот шаг от отчаяния…»
ГЛАВА 7
– Вы думаете, что я сумасшедшая? – спрашивала Соня окружающих ее людей много лет спустя, когда она приобрела популярность и успех. – Видели бы вы мое детство! По сути дела, это трудно было назвать настоящим детством. Оно больше походило на остросюжетный видеофильм под названием «Поспешное бегство с отцом», «На дороге», «В бегах» – как угодно.
Двенадцатилетняя девочка не могла тогда понять, что происходило между ее родителями. Она знала только одно – теперь она будет жить вместе с отцом. В один субботний день сломался привычный для нее жизненный строй, превратив ее существование в опасные гонки.
Все началось как в прекрасной сказке. С того самого момента, как отец спросил Соню, хочет ли она остаться с ним или вернуться к матери и брату Марку, Соня сразу же сообразила, что что-то в ее жизни до сих пор было не так: никогда раньше ее отец всецело не принадлежал ей. Теперь она не будет чувствовать себя покинутой, как случалось не раз, когда мать, уединившись, секретничала с Марком, обмениваясь с ним понимающими взглядами и шуточками, теперь отец будет с ней! Но случилось так, что с той первой ужасной ночи, когда уехал Марк, с того страшного момента, когда она увидела, как ее милый, любимый папочка с бешенством накинулся на Глорию и стал пинать ногами, Соня поняла, что характер отца имеет еще и другую сторону. Поэтому жить с таким человеком становилось опасно, потому что однажды он наверняка продемонстрирует свой норов и по отношению к ней. Никогда раньше она не видела отца таким озверевшим. С лютой маской на лице он беспорядочно кидал охапки одежды в чемоданы уже во второй раз на этой неделе, засовывая Соню в машину, которая под несмолкающие рыдания Глории, тронувшись с места, быстро исчезла в ночи. С тех пор они были все время в пути. А крики женщины, побитой отцом, до сих пор продолжали звенеть ночным кошмаром в ушах Сони, когда она тревожно спала на заднем сиденье автомобиля.
– С чего ты так взбесился? – спросила Соня на следующее утро отца, склонившегося с задумчивым видом над картой, когда они остановились перекусить в кафе.
Гарри поднял на нее глаза, и по спине Сони пробежал холодок: отец говорил с ней, как со взрослой.
– Некоторые люди считают, что имеют право командовать мною только потому, что помогли мне заработать немного денег. Я никогда не был и не буду принадлежать кому бы то ни было.
Сделав вид, что ей все стало ясно, Соня, как будто соглашаясь, кивнула головой.
Итак, они продолжали свои гонки из одного города в другой. Соня не всегда понимала, чем обусловлено их постоянное бегство. Но затем отец, превратив эти гонки в игру, стал давать этим играм различные название – «Побег», «От мамы», «От полиции». Это был своего рода взрослый вариант игры в прятки, местом для которого служила целая страна, а не только лишь несколько комнат большой квартиры. Отец сообщил ей, что в случае, если их все-таки обнаружат, Соне придется возвратиться в Нью-Йорк одной, и тогда уже она не увидит отца в течение очень и очень долгого времени. Мысль о разлуке с отцом была просто невыносимой для Сони, поэтому она никогда не жаловалась по поводу бесконечных переездов. Придя из очередной новой школы и обнаружив уже собранные к отъезду чемоданы, она, не моргнув глазом, принимала команду отца.
– Снова в путь, моя принцесса!
Они жили в шести, восьми, десяти различных местах, после чего, сбившись со счета и наблюдая за двигающимся по карте указательным пальцем отца, она поняла, насколько далеко они отъехали от Нью-Йорка. Обстановка постоянно напоминала какую-то кризисную ситуацию, но детское сознание Сони очень быстро адаптировалось к ней. Девочке нравилось постоянно убегать, оставляя в дураках всех, кто начинал следить за ними. И все же существовали вещи, которые были выше ее сознания. Например, эти разные новые мамы. Почему каждое дружелюбное знакомство отца заканчивалось очередной дракой? Зачем, скажите на милость, заводить каждые несколько дней новую маму, даже когда им приходилось останавливаться в одном и том же городе на очень короткий срок? Зачем эти женщины тут же залезали в постель отца, убедившись в том, что Соня уже уснула? Ей было также хорошо известно, что отец где-то получил очень много денег, потому что время от времени он тайком подсчитывал банкноты, уверенный в том, что дочь крепко спит. В это время он вертел в руках толстые пачки стодолларовых купюр, которые заполнили практически весь чемодан.
Однажды, когда они подвозили одну женщину, отец, услышав от незнакомки какие-то слова, взбесившись от злости, остановил машину посреди загруженной транспортом длинной дороги и выпихнул ногой чемодан женщины, высадив ее из машины. В ответ женщина стала что-то кричать, а он, вытолкнув ее из машины и громко стукнув дверцей, двинулся вперед. Глядя на серьезный профиль своего отца, Соня спросила еле слышным голосом:
– Неужели ты оставишь ее там? Разозлившись еще сильнее, он грубо ответил ей:
– Как мне нужно было, так я и поступил!
Этой же ночью в мотеле Соне приснился кошмарный сон, будто отец выбросил ее из машины посреди дороги, после чего она проснулась и, рыдая, прижалась к Гарри, напуганная так сильно, что не в состоянии была описать ему увиденные во сне кошмары. Соня любила и в то же время очень боялась своего отца. Ей приходилось соблюдать осторожность в общении с ним, потому что каждый раз, когда он злился на нее за какую-нибудь маленькую провинность, Соню охватывало паническое чувство страха, продолжавшее удерживать ее в своих тисках до тех пор, пока он снова не называл ее «принцессой» и не обещал, что никогда не бросит ее. У Сони ведь больше никого не было рядом, чтобы обратиться за советом или поговорить о наболевшем: отец был единственным человеком, который мог помочь.
В этой ее новой жизни существовали и другие странности, к которым со временем ей приходилось привыкать. Это касалось Сониной одежды. Мама, например, никогда бы не позволила ей носить одну и ту же пару носок два дня подряд. А Соня между тем росла привередливой, холеной маленькой девочкой. Теперь, нюхая свою одежду, она чувствовала идущий от нее неприятный запах. Джинсы были постоянно вымазаны засохшей едой – капельками соуса с бесконечных чизбургеров или горчицей, случайно капнувшей с «хот-догов». Каждый раз, когда они заглядывали в какой-нибудь ресторан, чтобы разнообразить свое однообразное и поднадоевшее меню, Соня чувствовала, что все посетители обращают внимание на ее замызганную одежду.
Иногда у нее начинал болеть живот. Это случилось, когда отец, сняв с нее всю одежду, относил все в химчистку, оставляя ее ночью одну в запертой комнате мотеля до своего возвращения. Обычно одежда возвращалась из химчистки полинявшая и измятая в отличие от ровно сложенных стопочек белья, выглаженного мамой. Выстиранные отцом в горячей воде майки сильно подсели, поэтому Соня взяла за правило ходить с голым животом.
После разлуки с Глорией каждую неделю отец знакомился со все новыми и новыми мамами. Но до Сони наконец дошло, что это никакие не мамы. Это были обычные папины подружки, женщины, которые ласкали его и прижимались к нему, лежа с ним в постели только потому, что он был без жены. Иногда, находясь в постели, они вдруг начинали громко охать, не переставая двигать своими телами. Соня, которая, случалось, спала в той же комнате, крепко зажмуривала глаза и затыкала пальцами уши. Один, а может быть, и два раза Соня слышала, как отец признавался в любви своей партнерше, с сожалением рассказывая ей о том, что им надо двигаться дальше, так как Сонина мать преследовала их. На основе таких вот наблюдений Соня делала вывод, что если мужчина даже очень сильно любит женщину, все равно вынужден ее покинуть.
Часто, вернувшись из школы, она заставала отца сидящим за бутылкой какой-то сильно пахнущей жидкости, жалующимся на свое одиночество. И в такие минуты, охваченная безмерной любовью к отцу, Соня очень хотела развеять его тоску-печаль и развеселить. Она начинала гладить его руки, прижиматься к нему до тех пор, пока настроение отца не начинало подниматься. Этот прием действовал безотказно. Погрустив немного, он поднимался со словами:
– Все хорошо, принцесса! Похоже, что мы понимаем только друг друга!
За неимением под рукой собеседников Гарри обычно беседовал с дочерью, которая, широко раскрыв свои фиалковые глаза, жадно ловя каждое его слово, испытывала благодарность за оказанное ей доверие. Ей было всего лишь двенадцать лет, но с тех пор, как их покинул Марк, Соня взяла на себя роль женщины в доме, так как чувствовала себя ответственной за судьбу отца.
Наконец, они достигли города, который, согласно карте, находился в самом центре страны.
– Им и в голову не придет разыскивать нас в этом месте, – сказал Гарри.
Затем он отрастил бороду и стал совершенно непохожим на прежнего папу. Они сняли дом, напоминающий ей особняк вроде тех, которые приходилось видеть только по телевизору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
По сравнению с удачно изменившейся внешностью личная жизнь Марчеллы оставляла желать лучшего. Переписывание книги и беспокойство за судьбу Сони уносило много сил, поэтому Марчелла чувствовала постоянную усталость. Для нее стало привычным делом, оставшись дома, поджидать на обед приглашенную Нэнси Уорнер или смотреть какой-нибудь фильм по телевизору вместе с Марком. Вопреки предположениям Эми, Марчеллу вовсе не прельщали какие бы то ни были литературные чтения. Она с ужасом думала о назначенных на полдень небольших обедах, на которые обычно приглашала ее Эми. Марчелла не чувствовала себя настолько уверенно, чтобы получать удовольствие от бесед с такими корифеями, как Норман Мэйлер, Том Вульф, или какими-либо другими известными писателями, которые постоянно собирались за прекрасно сервированным столом Эми.
Эми, представляя своим гостям Марчеллу, неизменно добавляла одни и те же фразы: «Это писательница, которая за свою первую книгу заработала целый миллион», или: «Писательница, гонорар которой должен обеспечить мне безбедное существование, когда я закончу свою карьеру». Обычно после этого следовал вопрос: «Ну и как вы себя при этом чувствуете?», на который Марчелла, бурча, отвечала: «Превосходно!»
С этого момента собравшиеся обычно затихали, испытывая перед ней благоговейный трепет. Эми развлекала гостей скандальными рассказами, каждую минуту подливая шампанское в бокалы и потчуя гостей деликатесными блюдами, ни одно из которых она не приготовила сама. Она с видом знатока украшала готовые блюда мелко нарезанным кориандром и небольшими розетками сметаны с икрой. Эми была щедрой, остроумной, блестящей хозяйкой, постоянно призывающей блеснуть своими кулинарными способностями Марчеллу, не испытывающую ни малейшего желания посостязаться со своей старшей подругой. Прекрасный хрусталь и фарфоровый сервиз, купленные Марчеллой под нажимом Эми, до сих пор стояли нераспакованными.
В те дни, когда Эми не устраивала у себя дома очередной прием гостей, она обычно выходила в свет.
– Клуб «Партнеры» до сих пор является самым посещаемым и интересным местом, – сообщила она Марчелле. – У тебя еще сохранилась твоя членская карточка, не так ли? Когда же ты осчастливишь нас своим появлением там?
Марчелла сотни раз проходила мимо этого заведения, ни разу не испытывая ни малейшего желания войти туда.
– Я бы без этого клуба просто жить не смогла, – призналась Эми, – Присоединяйся ко мне, когда я пойду туда в следующий раз, Марчелла. И ты увидишь, как изменится твоя жизнь.
– Вы до сих пор посещаете кинотеатр? – спросила Марчелла. – Ну, тот, где зрители так отвратительно себя ведут?
В ответ Эми засмеялась:
– Я наконец рассталась с этими занятиями. Но зато один из моих приятелей попался на удочку. И это было превосходно, секс без каких-либо ограничений. Очень соблазнительно, Марчелла.
Когда корректура книги была отдана в печать, Марчелла вдруг почувствовала себя свободной от всех дел. Она тянула время, выжидая момент выхода романа. И только отсутствие каких-либо дел привело к тому, что однажды холодным мартовским вечером она согласилась посетить клуб «Партнеры».
Газеты окрестили клуб «Партнеры» местом, отвечающим духу восьмидесятых, «вторгшимся в сознание современной эпохи». На находившийся до этого в подполье секс стали смотреть как на нормальное занятие здоровых людей. Ясным отражением этой тенденции являлось снижение посещаемости ночных клубов и повышенное внимание к клубам типа «Партнеры». Гимнастический зал, бассейн, сауна и теннисный корт были заказаны на несколько недель вперед. Кроме всего прочего, здесь можно было хорошо натренировать свои мышцы и принять сеанс массажа. Ресторан, бар и ночной клуб, рассчитанные на огромное количество посетителей, гостеприимно открывали свои двери гостям, глаза которых начинали светиться радостным блеском после одного бокала «Перье».
В десять Марчелла с Эми подкатили сюда. Занимавший целое здание клуб расположился на Девятой авеню, рядом с Пятьдесят седьмой улицей. Когда-то это здание было огромным кинотеатром, и талантливые архитекторы сумели сохранить прекрасный интерьер. Любое рекламное сообщение ярко освещалось неоновой подсветкой необычных оттенков: кремового, бледно-фисташкового, лилового. На здании отсутствовали какие-либо надписи, а матовый черный цвет, в который оно было выкрашено, придавал ему еще большую таинственность.
Этот клуб так и был задуман, чтобы членство в нем было исключительным и анонимным. Поэтому обладателям лазерной членской карточки достаточно было опустить ее в щель, как дверь клуба гостеприимно открывалась перед гостями. Ночные странники, желавшие присоединиться к кому-нибудь из членов клуба и попасть в его пределы, толпились за воротами клуба, наблюдая за прибывающими гостями, не оставляя надежд вместе с кем-нибудь проникнуть сюда. Внутри помещения царил приглушенный свет, а двери были украшены еле заметным орнаментом; сделанные по последнему слову техники, подъемники и эскалаторы передвигались с помощью многочисленных спрятанных среди греческих колонн, героев античной истории и чучел животных устройств. Потолок блестел, как зеркало, и черные, скользкие полы выглядели так, как будто их высекли из мрамора.
Они заглянули в темный бар, увешанный копиями картин старых мастеров. На диванчиках, обитых полосатой льняной материей, сидели многочисленные посетители, а сидевшая в углу арфистка, пощипывая струны, наигрывала попурри популярных песен. Эми пропустила Марчеллу в кабину лифта, который быстро унес их вниз.
– Я хочу, чтобы ты заглянула в зал, где показывают фильмы, – подморгнула ей Эми. – Так, на всякий случай.
Покинув лифт, они очутились у смешного кондитерского прилавка, где им дали три коробки воздушной кукурузы. Жуткой тишиной встретил Марчеллу зеркальный коридор, который вел прямо в зрительный зал.
– Необременительный, анонимный и чистый секс, – прошептала ей на ухо Эми. – Это самый восхитительный секс в мире.
На входе в миниатюрный зал висел подробный список фильмов на неделю, озаглавленный «Показ фильмов Альфреда Хичкока». Из глубины зала до них доносились приглушенные звуки музыки. Неожиданно сердце Марчеллы замерло от ощущения какого-то смешанного чувства томительного ожидания и страха. Она все пыталась представить себе, как мультимиллионерша Эми, великолепная, преуспевающая женщина, войдя в зал, быстро займет кресло и с раздвинутыми ногами будет ожидать, чтобы какой-нибудь сидящий в зале незнакомец начал ее лапать. Марчелла с отвращением поморщилась от одной только мысли о таком распутстве.
– Если меня станет ощупывать какой-нибудь незнакомец, я просто закричу, – пробормотала Марчелла, уводя за руку Эми к лифту.
Загадочно улыбнувшись, Эми произнесла:
– Это напоминает вкус икры. То, к чему надо привыкнуть!
Глядя на свое отражение в зеркале лифта, устремившегося к расположенному на самом верхнем этаже ресторану, Марчелла думала о том, что у Эми были какие-то извращенческие наклонности, если она могла получать удовольствие от такого странного секса. Хуже было то, что она могла обнаружить те же наклонности и у себя. Эта мысль сильно врезалась в ее сознание.
Весь вечер, пока они закусывали, пили, наблюдая за танцорами, Марчелла, не переставая, вспоминала об этом тихом, темном, расположенном в полуподвале кинотеатре, представляя, что могло там в этот момент происходить. «Однажды я тоже спущусь в этот подвал, – пообещала сама себе Марчелла. – Но это случится только при условии, что я наберусь храбрости или решусь на этот шаг от отчаяния…»
ГЛАВА 7
– Вы думаете, что я сумасшедшая? – спрашивала Соня окружающих ее людей много лет спустя, когда она приобрела популярность и успех. – Видели бы вы мое детство! По сути дела, это трудно было назвать настоящим детством. Оно больше походило на остросюжетный видеофильм под названием «Поспешное бегство с отцом», «На дороге», «В бегах» – как угодно.
Двенадцатилетняя девочка не могла тогда понять, что происходило между ее родителями. Она знала только одно – теперь она будет жить вместе с отцом. В один субботний день сломался привычный для нее жизненный строй, превратив ее существование в опасные гонки.
Все началось как в прекрасной сказке. С того самого момента, как отец спросил Соню, хочет ли она остаться с ним или вернуться к матери и брату Марку, Соня сразу же сообразила, что что-то в ее жизни до сих пор было не так: никогда раньше ее отец всецело не принадлежал ей. Теперь она не будет чувствовать себя покинутой, как случалось не раз, когда мать, уединившись, секретничала с Марком, обмениваясь с ним понимающими взглядами и шуточками, теперь отец будет с ней! Но случилось так, что с той первой ужасной ночи, когда уехал Марк, с того страшного момента, когда она увидела, как ее милый, любимый папочка с бешенством накинулся на Глорию и стал пинать ногами, Соня поняла, что характер отца имеет еще и другую сторону. Поэтому жить с таким человеком становилось опасно, потому что однажды он наверняка продемонстрирует свой норов и по отношению к ней. Никогда раньше она не видела отца таким озверевшим. С лютой маской на лице он беспорядочно кидал охапки одежды в чемоданы уже во второй раз на этой неделе, засовывая Соню в машину, которая под несмолкающие рыдания Глории, тронувшись с места, быстро исчезла в ночи. С тех пор они были все время в пути. А крики женщины, побитой отцом, до сих пор продолжали звенеть ночным кошмаром в ушах Сони, когда она тревожно спала на заднем сиденье автомобиля.
– С чего ты так взбесился? – спросила Соня на следующее утро отца, склонившегося с задумчивым видом над картой, когда они остановились перекусить в кафе.
Гарри поднял на нее глаза, и по спине Сони пробежал холодок: отец говорил с ней, как со взрослой.
– Некоторые люди считают, что имеют право командовать мною только потому, что помогли мне заработать немного денег. Я никогда не был и не буду принадлежать кому бы то ни было.
Сделав вид, что ей все стало ясно, Соня, как будто соглашаясь, кивнула головой.
Итак, они продолжали свои гонки из одного города в другой. Соня не всегда понимала, чем обусловлено их постоянное бегство. Но затем отец, превратив эти гонки в игру, стал давать этим играм различные название – «Побег», «От мамы», «От полиции». Это был своего рода взрослый вариант игры в прятки, местом для которого служила целая страна, а не только лишь несколько комнат большой квартиры. Отец сообщил ей, что в случае, если их все-таки обнаружат, Соне придется возвратиться в Нью-Йорк одной, и тогда уже она не увидит отца в течение очень и очень долгого времени. Мысль о разлуке с отцом была просто невыносимой для Сони, поэтому она никогда не жаловалась по поводу бесконечных переездов. Придя из очередной новой школы и обнаружив уже собранные к отъезду чемоданы, она, не моргнув глазом, принимала команду отца.
– Снова в путь, моя принцесса!
Они жили в шести, восьми, десяти различных местах, после чего, сбившись со счета и наблюдая за двигающимся по карте указательным пальцем отца, она поняла, насколько далеко они отъехали от Нью-Йорка. Обстановка постоянно напоминала какую-то кризисную ситуацию, но детское сознание Сони очень быстро адаптировалось к ней. Девочке нравилось постоянно убегать, оставляя в дураках всех, кто начинал следить за ними. И все же существовали вещи, которые были выше ее сознания. Например, эти разные новые мамы. Почему каждое дружелюбное знакомство отца заканчивалось очередной дракой? Зачем, скажите на милость, заводить каждые несколько дней новую маму, даже когда им приходилось останавливаться в одном и том же городе на очень короткий срок? Зачем эти женщины тут же залезали в постель отца, убедившись в том, что Соня уже уснула? Ей было также хорошо известно, что отец где-то получил очень много денег, потому что время от времени он тайком подсчитывал банкноты, уверенный в том, что дочь крепко спит. В это время он вертел в руках толстые пачки стодолларовых купюр, которые заполнили практически весь чемодан.
Однажды, когда они подвозили одну женщину, отец, услышав от незнакомки какие-то слова, взбесившись от злости, остановил машину посреди загруженной транспортом длинной дороги и выпихнул ногой чемодан женщины, высадив ее из машины. В ответ женщина стала что-то кричать, а он, вытолкнув ее из машины и громко стукнув дверцей, двинулся вперед. Глядя на серьезный профиль своего отца, Соня спросила еле слышным голосом:
– Неужели ты оставишь ее там? Разозлившись еще сильнее, он грубо ответил ей:
– Как мне нужно было, так я и поступил!
Этой же ночью в мотеле Соне приснился кошмарный сон, будто отец выбросил ее из машины посреди дороги, после чего она проснулась и, рыдая, прижалась к Гарри, напуганная так сильно, что не в состоянии была описать ему увиденные во сне кошмары. Соня любила и в то же время очень боялась своего отца. Ей приходилось соблюдать осторожность в общении с ним, потому что каждый раз, когда он злился на нее за какую-нибудь маленькую провинность, Соню охватывало паническое чувство страха, продолжавшее удерживать ее в своих тисках до тех пор, пока он снова не называл ее «принцессой» и не обещал, что никогда не бросит ее. У Сони ведь больше никого не было рядом, чтобы обратиться за советом или поговорить о наболевшем: отец был единственным человеком, который мог помочь.
В этой ее новой жизни существовали и другие странности, к которым со временем ей приходилось привыкать. Это касалось Сониной одежды. Мама, например, никогда бы не позволила ей носить одну и ту же пару носок два дня подряд. А Соня между тем росла привередливой, холеной маленькой девочкой. Теперь, нюхая свою одежду, она чувствовала идущий от нее неприятный запах. Джинсы были постоянно вымазаны засохшей едой – капельками соуса с бесконечных чизбургеров или горчицей, случайно капнувшей с «хот-догов». Каждый раз, когда они заглядывали в какой-нибудь ресторан, чтобы разнообразить свое однообразное и поднадоевшее меню, Соня чувствовала, что все посетители обращают внимание на ее замызганную одежду.
Иногда у нее начинал болеть живот. Это случилось, когда отец, сняв с нее всю одежду, относил все в химчистку, оставляя ее ночью одну в запертой комнате мотеля до своего возвращения. Обычно одежда возвращалась из химчистки полинявшая и измятая в отличие от ровно сложенных стопочек белья, выглаженного мамой. Выстиранные отцом в горячей воде майки сильно подсели, поэтому Соня взяла за правило ходить с голым животом.
После разлуки с Глорией каждую неделю отец знакомился со все новыми и новыми мамами. Но до Сони наконец дошло, что это никакие не мамы. Это были обычные папины подружки, женщины, которые ласкали его и прижимались к нему, лежа с ним в постели только потому, что он был без жены. Иногда, находясь в постели, они вдруг начинали громко охать, не переставая двигать своими телами. Соня, которая, случалось, спала в той же комнате, крепко зажмуривала глаза и затыкала пальцами уши. Один, а может быть, и два раза Соня слышала, как отец признавался в любви своей партнерше, с сожалением рассказывая ей о том, что им надо двигаться дальше, так как Сонина мать преследовала их. На основе таких вот наблюдений Соня делала вывод, что если мужчина даже очень сильно любит женщину, все равно вынужден ее покинуть.
Часто, вернувшись из школы, она заставала отца сидящим за бутылкой какой-то сильно пахнущей жидкости, жалующимся на свое одиночество. И в такие минуты, охваченная безмерной любовью к отцу, Соня очень хотела развеять его тоску-печаль и развеселить. Она начинала гладить его руки, прижиматься к нему до тех пор, пока настроение отца не начинало подниматься. Этот прием действовал безотказно. Погрустив немного, он поднимался со словами:
– Все хорошо, принцесса! Похоже, что мы понимаем только друг друга!
За неимением под рукой собеседников Гарри обычно беседовал с дочерью, которая, широко раскрыв свои фиалковые глаза, жадно ловя каждое его слово, испытывала благодарность за оказанное ей доверие. Ей было всего лишь двенадцать лет, но с тех пор, как их покинул Марк, Соня взяла на себя роль женщины в доме, так как чувствовала себя ответственной за судьбу отца.
Наконец, они достигли города, который, согласно карте, находился в самом центре страны.
– Им и в голову не придет разыскивать нас в этом месте, – сказал Гарри.
Затем он отрастил бороду и стал совершенно непохожим на прежнего папу. Они сняли дом, напоминающий ей особняк вроде тех, которые приходилось видеть только по телевизору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74