– Ты хочешь выйти замуж, а мне все равно.
Хотя Илена была пьяна, она рассмеялась.
– Жизнь – странная штука, – сказала она.
– Конечно.
– Я была с Колли три года, и он ни разу не взял меня с собой ни на один прием.
– И Айтел так и не сделал тебе предложения.
Поскольку она никак не реагировала – лишь сделала глоток из стакана, – Мэрион, продолжая смотреть на нее, пробормотал:
– Так что скажешь, Илена? Выходи за меня.
– Мэрион, я чувствую себя здесь как-то странно.
Он рассмеялся.
– Ну, я повторю свое предложение завтра.
Так они начали свои несколько недель совместной жизни. Шли дни, и они с Иленой никогда не были трезвы, полностью трезвы, но и пьяны тоже не были, во всяком случае Фэй. Он с неприязнью наблюдал за тем, как Илена пьет, а она переходила от веселости к крайнему возбуждению, затем к недомоганию, затем к депрессии и возвращалась к вину. Большую часть времени она болтала и смеялась с друзьями Фэя и говорила ему, насколько свободнее чувствует себя с ним, чем с Айтелом, где она всегда ощущала пренебрежение.
Но время от времени она впадала в панику и несколько раз днем и вечерами, когда он оставлял ее одну и отправлялся устроить какую-нибудь очередную встречу, она, казалось, была в ужасе от того, что остается одна.
– Тебе в самом деле надо идти? – спрашивала она.
– Дела не делаются сами.
Илена дулась.
– Лучше бы мне быть одной из твоих девиц по вызову. Тогда я бы чаще тебя видела.
– Может, ты такой и станешь.
– Мэрион, я хочу быть девицей по вызову, – объявляла она в состоянии опьянения.
– Позже.
Она суживала глаза, стремясь добиться более драматичного эффекта.
– Что ты хочешь этим сказать? – спрашивала она. – Ты что, считаешь меня проституткой?
– Зачем придираться к словам? – говорил он.
Он уже стоял на пороге, а Илена льнула к нему.
– Мэрион, возвращайся скорее, – молила она его.
А когда он через несколько часов возвращался, она объявляла, точно эта мысль впервые пришла ей в голову:
– Ты думаешь, я люблю тебя? – И хихикала. – Я хочу стать девицей по вызову.
– Ты пьяная, крошка.
– Поумней наконец, Мэрион! – кричала ему Илена. – Почему, ты думаешь, я с тобой живу? Потому что я слишком ленива, чтобы жить одной. Что на это скажешь?
– Все чего-то боятся, – говорил он.
– Кроме тебя. Ты такого высокого мнения о себе. А я никем тебя не считаю.
Такие припадки проходили, и она принималась плакать, и просила прощения, уверяла, что вовсе не имела в виду того, что сказала, и, пожалуй, она все-таки любит его, хотя сама не знает, и он говорил:
– Давай перестанем изматывать друг друга и поженимся. Илена отрицательно трясла головой.
– Я хочу быть девицей по вызову.
– Ты не из того теста сделана – ты не сможешь, – уверял он. – Сначала давай поженимся, а там посмотрим.
Он сам не понимал, что чувствует к ней. Он считал, что ненавидит ее, видел в Илене не больше, чем испытание для своих нервов, а в постели вообще питал к ней отвращение, и если бы ему не доставляло удовольствие изучать это чувство, подмечать, как он не в состоянии ни на секунду забыться с ней, а она преисполнена решимости забыться, ему было бы трудно – если б не было этого чувства отвращения – вообще приблизиться к ней. Он вытаскивал ее на вечеринки и приемы – к Дону Биде, в собственном доме, к некоторым своим девочкам, к совершенно посторонним мужчинам, к Джей-Джею, словом, ко всем, кто приглашал его.
Она бывала мрачна, бывала весела, и Фэй властвовал ее настроениями, как циркач, щелкающий кнутом, – она была натасканным зверьком, и он мог делать с ней что захочет. Эта мысль, казалось, порождала в нем бесконечные запасы энергии, и он давал себе слово, что действует серьезно, чувствуя, как каждый новый трюк ломает установленные границы, и так будет, пока он не исчерпает ее энергию, саму ее способность получать удовольствие, и у нее не останется ничего. Словом, он отделит душу от тела, внушив телу, что оно никогда не сольется с душой и что величайший грех считать, что душа и тело могут сосуществовать. Илена попыталась поставить точку. Однажды утром, после того как они провели ночь у Биды и Мэрион снова сделал ей предложение, она сказала:
– Я скоро отсюда уеду.
– И куда же ты отправишься? – спросил он.
– Ты считаешь, что ненавидишь меня, – сказала она ему. – Если бы я всерьез в это поверила, я не жила бы с тобой.
– Я же люблю тебя, – сказал он, – почему иначе я стал бы делать тебе предложение?
– Потому что ты считаешь это большой шуткой.
Он рассмеялся.
– Во мне много противоречивого, – сказал он и улыбнулся – лицо его на мгновение стало таким мальчишеским.
Однако как-то ночью, не в силах заснуть, он встал и, обойдя кровать, постоял, глядя на нее и оплакивая, как если бы она уже умерла, и из какого-то уголка его мозга пришло сострадание к ней – это сострадание помимо его воли вырвалось наружу, комок мучительного сострадания отделился от него, как плод во время аборта, чувство живое и неживое, но очень болезненное. А Илена свыклась с мыслью, что может выйти за него замуж, он же мог даже жалеть ее, поскольку она не понимала, в какой мере зависела от его обещания жениться. Его забавляло то, что в их совместной жизни на брак была похожа лишь ее манера захламлять быт. Она вечно разбрасывала свою одежду по его комнатам, проливала еду на кухне, била стаканы, прожигала дыры сигаретами, а потом извинялась или приходила в ярость, когда он говорил ей, что надо прибраться. Он жил в идеальном порядке до того, как Илена приехала со своими двумя чемоданами, а с тех пор, как она была тут и нервно разбрасывала свое имущество по всему дому, он находился в состоянии смертельного раздражения. У них была горничная, немолодая мексиканка с тупым лицом, которая приходила каждое утро на два часа и приводила дом в порядок до той минуты, пока Илена снова все по нему не разбрасывала. Из-за этой горничной между ними возникали ссоры. Илена утверждала, что женщина ненавидит ее.
– Я слышала, как она называла меня puta, – говорила ему Илена.
– Она, наверно, молилась.
– Мэрион, либо я ухожу, либо уйдет она.
– В таком случае уходи, – говорил он ей.
Все чаще и чаще он говорил ей это, будучи уверен, что Илена не может уйти, и поддразнивая ее.
– Ну кого ты дурачишь? – говорил он. – И куда, ты думаешь, пойдешь?
Илена неожиданно удивила его. Она стала дружить с мексиканкой. Около полудня он слышал, как болтали женщины, и одна из них время от времени смеялась. Илена стала говорить, что была неверного мнения об этой женщине.
– У нее доброе сердце, – сказала ему Илена.
Его это позабавило – он был убежден, что ее восторги пройдут. Они никогда не смогут быть подругами, подумал он, с мексиканской крестьянкой, которая будет напоминать ей, что она тоже крестьянка. Все-таки это зашло слишком далеко. В тот день, когда служанка принесла Илене деревянное кольцо для салфеток и Илена обняла ее, Фэй выдал женщине недельное жалованье и сказал, чтобы Илена сама прибиралась в доме. После этого они жили в бедламе и ссорились, когда Илена ходила к мексиканке. – Грязь всегда ищет грязь, – сказал он Илене, и это возымело свое действие. Илена больше не выходила из дома. Через некоторое время Фэй стал на многие часы оставлять ее одну. Когда он возвращался, она от ревности была совсем беспомощна. И вот в один из таких дней он сказал Илене, что она стала меньше возбуждать его и тут уж ничего не поделаешь.
– Это, конечно, пройдет, – сказал он. – Я слишком мало бываю дома.
А через два дня он перебрался в другую спальню и, когда лежал без сна, слышал, как она ворочается. Однажды он услышал, что она плачет, и весь вспотел от усилия, какого ему стоило не откликнуться.
Они устроили последнюю вечеринку. Зенлия ушла от Дона Биды и вернулась на Восток, и как-то вечером Мэрион пригласил Виду домой одного. Бида в те дни был в плохом настроении.
– Тебя зациклило на Зенлии? – спросил его Мэрион.
Бида рассмеялся.
– Да меня вот уже пятнадцать лет не зацикливает ни на одну бабу. Но я живу в таком месте, где люди страдают от высоты.
Илена сказала сердитым голосом:
– Мне нравится Бида. Мне нравится мужчина, который не зацикливается.
– Лапочка, ты мне нравишься, – откликнулся Бида. – Ты прелестнее, чем думаешь.
Илена посмотрела на Фэя.
– Чего ты хочешь? – спросила она.
– Меня на сегодняшний вечер исключи, – ответил Фэй.
– Тогда держись подальше, – сказала она ему, и Фэй устроился в гостиной, а Илена с Бидой ушли в другой конец дома.
А Фэй посасывал свою закрутку «чайка» и повторял про себя мысль, казавшуюся ему бесконечно забавной: «У меня молодое лицо и старое тело».
Наконец появился Бида без Илены и, причесываясь, заговорил с Мэрионом.
– Твоя девочка взвинчена, – сказал Бида. Вид у него был бледный.
– Она просто немного перебрала.
– Мэрион, не заезди ее. Она девчонка по-своему мужественная.
– Да, – согласился Фэй, – говорят, все обладают мужеством.
– Знаешь, – сказал Бида, – такие, как ты, бросают тень на таких, как я.
– Миленький, я не знал, что тебя это заботит, – парировал Мэрион.
– Я приду к тебе в тюрьму.
Когда Бида ушел, Мэрион отправился в спальню взглянуть на Илену. Она лежала на спине.
– Надо было мне уехать с этим человеком, – с холодным безразличием произнесла она.
– Он продержал бы тебя день, не больше.
Илена повернулась на кровати.
– Ты больше не предлагаешь мне выйти за тебя, – сказала она.
– А ты меня любишь?
– Сама не знаю. – Она перевела взгляд на стену. – Кто мог бы тебя любить? – спросила она.
Он громко рассмеялся.
– Я этого не знаю. Немало девочек считают, что я самец.
Илена с шумом выдохнула.
– Я чувствую себя такой испорченной. Мне тошно.
Он вдруг разозлился.
– Ты как все. Делаешь то, чего, как ты считаешь, совсем не хочешь, а потом чувствуешь себя испорченной и думаешь, что ты вовсе не хотела этим заниматься.
– Как же быть, если ты прав? – спросила она.
Фэю пришлось ей это разъяснить. Ему приходится всем разъяснять.
– Забирай дерьмо всего мира, – сказал он. – Это и есть любовь. Гора дерьма.
– А ты вовсе не так уж счастлив, – заметила Илена.
– Сам виноват. Если какая-то идея для меня не срабатывает, это не значит, что она неверна. – Он поднес огонек к новой закрутке и выпустил на Илену дым. – Илена, ты думала, что тебе хочется выйти за Айтела. Ты говоришь, что любила его. Ты все еще его любишь?
– Не знаю, – сказала она. – Забудем о нем.
– Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что ты была влюблена в него. – Мэрион рассмеялся. – Так оно и есть. Теперь я понимаю. Ты действительно была в него влюблена.
– Прекрати, Мэрион.
– Как трогательно, – съязвил он. – Ты, со своим жестким сердцем итальяшки, любила его. Ты считаешь, что страстно его любила?
Он залезал в нечто очень для нее личное и понимал это, а потому продолжил:
– Ситуация была безнадежная, потому что вы с Чарли не сумели по-настоящему установить друг с другом связь. Позволь рассказать тебе один секрет про Чарли Фрэнсиса. Он несостоявшийся учитель. Можешь ли ты понять такой тип людей? В глубине души человек вроде Айтела всегда жаждет вызывать у людей доверие.
– Откуда тебе это известно? – спросила Илена.
– Ты не могла заставить себя поверить ему, верно, Илена?
– Оставь меня в покое, Мэрион. Возможно, слишком многие подводили меня.
– В самом деле? Неудивительно, что ты так и не рассказала Айтелу о мужчинах и мальчиках, которых ты надувала, чтоб получить два билета в ночной клуб.
– Не столь многих, как ты думаешь, – сказала она. – Хочешь верь, хочешь нет, а у меня есть гордость.
– Да, – согласился Мэрион, – и, возможно, ты была слишком гордой и не заметила, что Айтел был влюблен в тебя. Он этого сам не понимал, а ты была глупа и правильно ему не подыграла, но он был влюблен в тебя, Илена, у тебя просто не хватает ума, ты тупица и потому не можешь выйти замуж и тихо сидеть под камушком.
Она впитала в себя каждое его слово, а когда он кончил, попыталась улыбнуться.
– Держись меня, Илена, – сказал Мэрион. – Мне плевать, веришь ты мне или нет. Я специалист по глупым девчонкам.
– Я же говорила, чтоб ты сделал меня девицей по вызову, – сказала она уныло.
– А я не думаю, чтобы из тебя вышла девица по вызову, – сказал Мэрион.
– Почему? Я могу стать очень хорошей девицей по вызову.
– Нет, – бесстрастно произнес Мэрион, – ты сырой материал. У тебя нет класса.
Она сморщилась, словно он ударил се.
– Тогда сделай из меня проститутку, – колко бросила она.
– Давай поженимся, – сказал Мэрион, посасывая свою закрутку.
– Я никогда не выйду за тебя.
– Слишком гордая, да? А что ты скажешь, дорогуша, если я скажу тебе, что это я не собираюсь на тебе жениться.
– Я хочу стать проституткой, – повторила Илена.
– Я не занимаюсь проститутками, – сказал Мэрион. В груди заломило. – Хотя я мог бы послать тебя к одному приятелю. У него найдется для тебя место, где ты сможешь работать как бы наполовину в борделе.
– Что это значит – «наполовину в борделе»?
– А то и значит, что в борделе, – сказал Мэрион. – Например, на границе с Мексикой.
Вид у Илены стал испуганный. Испуг возник и снова исчез.
– Я туда не пойду, Мэрион, – сказала она.
– Вы что, доктор, сноб? А ты подумай об этих несчастных воришках, как они будут ползти к тебе.
– Мэрион, ты не можешь заставить меня этим заниматься.
– Я могу заставить тебя делать что угодно, – сказал он. – Только знаешь, Илена, надоела ты мне. Немного надоела. Может, лучше тебе убраться из этого дома.
– Я ухожу, – произнесла она еле слышно.
– Так уходи.
– Я уеду, – сказала она.
– Валяй уезжай.
Илена перевернулась на спину и снова уставилась в потолок.
– Хоть бы мне умереть, – пробормотала она. – Я б хотела убить себя.
– Да у тебя кишка тонка.
– Не поддевай меня. Для этого не нужна храбрость.
– Не сможешь ты это сделать, – сказал Мэрион.
– Нет, смогу. Я смогу это сделать.
Он на минуту вышел из комнаты, дрожащими пальцами пошарил в шкафчике среди тюбиков с лекарствами, геля для волос и пластырей и вытащил маленький пузырек с двумя капсулами.
– Я берег это для себя, – сказал он. – Они действуют как снотворное. – И поставил пузырек на ночной столик. – Дать тебе воды?
– Думаешь, мне их не принять? – спросила Илена. Казалось, она была далеко-далеко от него.
– Я не думаю, чтобы ты вообще что-то сделала.
– Убирайся. Оставь меня одну.
Мэрион вернулся в гостиную и сел, слыша, как бьется сердце. Звук был такой, что, казалось, заполнял все его тело. «Не может так продолжаться», – подумал он, и сердце его снова подпрыгнуло, когда он услышал, как Илена встала с кровати и прошла в ванную. Он услышал, как полилась вода, потом тишина, потом Илена снова открыла кран. На сей раз вода полилась в ванне. Удивляясь себе, он задавался вопросом: «Неужели я действительно могу так далеко зайти?»
Вода в ванну перестала течь. Мэрион уже не мог распознать звуки и сидел, застыв, решив не двигаться – по крайней мере час. Он считал это своим долгом по отношению к Илене, так как страдал, сидя в кресле. Если бы он мог ходить по комнате или хотя бы закурить сигарету, ему, возможно, стало бы легче, но он твердил себе, что должен постичь то, что она чувствует. И уверенный, что она мертва, оплакивал ее. «Она была лучше других, – говорил он себе. – Она была самая сильная».
Целый час он просидел, не спуская глаз с часов, и, когда вышло время, подошел к двери в ванную. Илена заперла дверь, и Мэрион стал дергать за ручку, кричать: «Илена?… Илена?…» Ответа не было, и он подумал, что, если подождать, дверь откроется. Он снова подергал за ручку. Поколотил по двери ладонью. Потом начал всхлипывать. Детская паника охватила его, словно это он был заперт внутри, и, разозлившись на охватившую его панику, уже собрался взламывать дверь, но тут вспомнил, что среди ключей в его кармане есть и универсальный ключ. Усилием воли он унял дрожь в пальцах, когда поворачивал ключ в замке, и взору его предстала Илена – она сидела в халате перед наполненной водой ванной, зажав в кулаке пузырек с пилюлями, – сидела как статуя, сосредоточив всю силу в костяшках пальцев, рука ее выступала дальше колен, протянутая в безмолвном жесте, так что казалось, будто она каменная. По щекам Илены текли слезы, и она так смотрела на Мэриона, словно пыталась уцепиться за что-то, не важно за что, хотя бы за него.
Фэй протянул руку и взял пузырек из ее пальцев. В нем по-прежнему лежали две пилюли. Фэй издал звук словно обжегся: в этот момент он почувствовал облегчение, а вслед за облегчением – ненависть к Илене, ненависть столь сильную, что мог бы ударом уложить ее на пол.
Илена подняла на него глаза и с трудом прошептала:
– Ох, Мэрти, прости меня, прости, но я не хочу это делать, не хочу… прекращать жизнь, клянусь, не хочу. – Она молила, словно он был итальянским гангстером и она просила о капельке снисхождения. Потом заплакала, тихо, как бы от усталости. – Я уберусь отсюда через день-два.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Хотя Илена была пьяна, она рассмеялась.
– Жизнь – странная штука, – сказала она.
– Конечно.
– Я была с Колли три года, и он ни разу не взял меня с собой ни на один прием.
– И Айтел так и не сделал тебе предложения.
Поскольку она никак не реагировала – лишь сделала глоток из стакана, – Мэрион, продолжая смотреть на нее, пробормотал:
– Так что скажешь, Илена? Выходи за меня.
– Мэрион, я чувствую себя здесь как-то странно.
Он рассмеялся.
– Ну, я повторю свое предложение завтра.
Так они начали свои несколько недель совместной жизни. Шли дни, и они с Иленой никогда не были трезвы, полностью трезвы, но и пьяны тоже не были, во всяком случае Фэй. Он с неприязнью наблюдал за тем, как Илена пьет, а она переходила от веселости к крайнему возбуждению, затем к недомоганию, затем к депрессии и возвращалась к вину. Большую часть времени она болтала и смеялась с друзьями Фэя и говорила ему, насколько свободнее чувствует себя с ним, чем с Айтелом, где она всегда ощущала пренебрежение.
Но время от времени она впадала в панику и несколько раз днем и вечерами, когда он оставлял ее одну и отправлялся устроить какую-нибудь очередную встречу, она, казалось, была в ужасе от того, что остается одна.
– Тебе в самом деле надо идти? – спрашивала она.
– Дела не делаются сами.
Илена дулась.
– Лучше бы мне быть одной из твоих девиц по вызову. Тогда я бы чаще тебя видела.
– Может, ты такой и станешь.
– Мэрион, я хочу быть девицей по вызову, – объявляла она в состоянии опьянения.
– Позже.
Она суживала глаза, стремясь добиться более драматичного эффекта.
– Что ты хочешь этим сказать? – спрашивала она. – Ты что, считаешь меня проституткой?
– Зачем придираться к словам? – говорил он.
Он уже стоял на пороге, а Илена льнула к нему.
– Мэрион, возвращайся скорее, – молила она его.
А когда он через несколько часов возвращался, она объявляла, точно эта мысль впервые пришла ей в голову:
– Ты думаешь, я люблю тебя? – И хихикала. – Я хочу стать девицей по вызову.
– Ты пьяная, крошка.
– Поумней наконец, Мэрион! – кричала ему Илена. – Почему, ты думаешь, я с тобой живу? Потому что я слишком ленива, чтобы жить одной. Что на это скажешь?
– Все чего-то боятся, – говорил он.
– Кроме тебя. Ты такого высокого мнения о себе. А я никем тебя не считаю.
Такие припадки проходили, и она принималась плакать, и просила прощения, уверяла, что вовсе не имела в виду того, что сказала, и, пожалуй, она все-таки любит его, хотя сама не знает, и он говорил:
– Давай перестанем изматывать друг друга и поженимся. Илена отрицательно трясла головой.
– Я хочу быть девицей по вызову.
– Ты не из того теста сделана – ты не сможешь, – уверял он. – Сначала давай поженимся, а там посмотрим.
Он сам не понимал, что чувствует к ней. Он считал, что ненавидит ее, видел в Илене не больше, чем испытание для своих нервов, а в постели вообще питал к ней отвращение, и если бы ему не доставляло удовольствие изучать это чувство, подмечать, как он не в состоянии ни на секунду забыться с ней, а она преисполнена решимости забыться, ему было бы трудно – если б не было этого чувства отвращения – вообще приблизиться к ней. Он вытаскивал ее на вечеринки и приемы – к Дону Биде, в собственном доме, к некоторым своим девочкам, к совершенно посторонним мужчинам, к Джей-Джею, словом, ко всем, кто приглашал его.
Она бывала мрачна, бывала весела, и Фэй властвовал ее настроениями, как циркач, щелкающий кнутом, – она была натасканным зверьком, и он мог делать с ней что захочет. Эта мысль, казалось, порождала в нем бесконечные запасы энергии, и он давал себе слово, что действует серьезно, чувствуя, как каждый новый трюк ломает установленные границы, и так будет, пока он не исчерпает ее энергию, саму ее способность получать удовольствие, и у нее не останется ничего. Словом, он отделит душу от тела, внушив телу, что оно никогда не сольется с душой и что величайший грех считать, что душа и тело могут сосуществовать. Илена попыталась поставить точку. Однажды утром, после того как они провели ночь у Биды и Мэрион снова сделал ей предложение, она сказала:
– Я скоро отсюда уеду.
– И куда же ты отправишься? – спросил он.
– Ты считаешь, что ненавидишь меня, – сказала она ему. – Если бы я всерьез в это поверила, я не жила бы с тобой.
– Я же люблю тебя, – сказал он, – почему иначе я стал бы делать тебе предложение?
– Потому что ты считаешь это большой шуткой.
Он рассмеялся.
– Во мне много противоречивого, – сказал он и улыбнулся – лицо его на мгновение стало таким мальчишеским.
Однако как-то ночью, не в силах заснуть, он встал и, обойдя кровать, постоял, глядя на нее и оплакивая, как если бы она уже умерла, и из какого-то уголка его мозга пришло сострадание к ней – это сострадание помимо его воли вырвалось наружу, комок мучительного сострадания отделился от него, как плод во время аборта, чувство живое и неживое, но очень болезненное. А Илена свыклась с мыслью, что может выйти за него замуж, он же мог даже жалеть ее, поскольку она не понимала, в какой мере зависела от его обещания жениться. Его забавляло то, что в их совместной жизни на брак была похожа лишь ее манера захламлять быт. Она вечно разбрасывала свою одежду по его комнатам, проливала еду на кухне, била стаканы, прожигала дыры сигаретами, а потом извинялась или приходила в ярость, когда он говорил ей, что надо прибраться. Он жил в идеальном порядке до того, как Илена приехала со своими двумя чемоданами, а с тех пор, как она была тут и нервно разбрасывала свое имущество по всему дому, он находился в состоянии смертельного раздражения. У них была горничная, немолодая мексиканка с тупым лицом, которая приходила каждое утро на два часа и приводила дом в порядок до той минуты, пока Илена снова все по нему не разбрасывала. Из-за этой горничной между ними возникали ссоры. Илена утверждала, что женщина ненавидит ее.
– Я слышала, как она называла меня puta, – говорила ему Илена.
– Она, наверно, молилась.
– Мэрион, либо я ухожу, либо уйдет она.
– В таком случае уходи, – говорил он ей.
Все чаще и чаще он говорил ей это, будучи уверен, что Илена не может уйти, и поддразнивая ее.
– Ну кого ты дурачишь? – говорил он. – И куда, ты думаешь, пойдешь?
Илена неожиданно удивила его. Она стала дружить с мексиканкой. Около полудня он слышал, как болтали женщины, и одна из них время от времени смеялась. Илена стала говорить, что была неверного мнения об этой женщине.
– У нее доброе сердце, – сказала ему Илена.
Его это позабавило – он был убежден, что ее восторги пройдут. Они никогда не смогут быть подругами, подумал он, с мексиканской крестьянкой, которая будет напоминать ей, что она тоже крестьянка. Все-таки это зашло слишком далеко. В тот день, когда служанка принесла Илене деревянное кольцо для салфеток и Илена обняла ее, Фэй выдал женщине недельное жалованье и сказал, чтобы Илена сама прибиралась в доме. После этого они жили в бедламе и ссорились, когда Илена ходила к мексиканке. – Грязь всегда ищет грязь, – сказал он Илене, и это возымело свое действие. Илена больше не выходила из дома. Через некоторое время Фэй стал на многие часы оставлять ее одну. Когда он возвращался, она от ревности была совсем беспомощна. И вот в один из таких дней он сказал Илене, что она стала меньше возбуждать его и тут уж ничего не поделаешь.
– Это, конечно, пройдет, – сказал он. – Я слишком мало бываю дома.
А через два дня он перебрался в другую спальню и, когда лежал без сна, слышал, как она ворочается. Однажды он услышал, что она плачет, и весь вспотел от усилия, какого ему стоило не откликнуться.
Они устроили последнюю вечеринку. Зенлия ушла от Дона Биды и вернулась на Восток, и как-то вечером Мэрион пригласил Виду домой одного. Бида в те дни был в плохом настроении.
– Тебя зациклило на Зенлии? – спросил его Мэрион.
Бида рассмеялся.
– Да меня вот уже пятнадцать лет не зацикливает ни на одну бабу. Но я живу в таком месте, где люди страдают от высоты.
Илена сказала сердитым голосом:
– Мне нравится Бида. Мне нравится мужчина, который не зацикливается.
– Лапочка, ты мне нравишься, – откликнулся Бида. – Ты прелестнее, чем думаешь.
Илена посмотрела на Фэя.
– Чего ты хочешь? – спросила она.
– Меня на сегодняшний вечер исключи, – ответил Фэй.
– Тогда держись подальше, – сказала она ему, и Фэй устроился в гостиной, а Илена с Бидой ушли в другой конец дома.
А Фэй посасывал свою закрутку «чайка» и повторял про себя мысль, казавшуюся ему бесконечно забавной: «У меня молодое лицо и старое тело».
Наконец появился Бида без Илены и, причесываясь, заговорил с Мэрионом.
– Твоя девочка взвинчена, – сказал Бида. Вид у него был бледный.
– Она просто немного перебрала.
– Мэрион, не заезди ее. Она девчонка по-своему мужественная.
– Да, – согласился Фэй, – говорят, все обладают мужеством.
– Знаешь, – сказал Бида, – такие, как ты, бросают тень на таких, как я.
– Миленький, я не знал, что тебя это заботит, – парировал Мэрион.
– Я приду к тебе в тюрьму.
Когда Бида ушел, Мэрион отправился в спальню взглянуть на Илену. Она лежала на спине.
– Надо было мне уехать с этим человеком, – с холодным безразличием произнесла она.
– Он продержал бы тебя день, не больше.
Илена повернулась на кровати.
– Ты больше не предлагаешь мне выйти за тебя, – сказала она.
– А ты меня любишь?
– Сама не знаю. – Она перевела взгляд на стену. – Кто мог бы тебя любить? – спросила она.
Он громко рассмеялся.
– Я этого не знаю. Немало девочек считают, что я самец.
Илена с шумом выдохнула.
– Я чувствую себя такой испорченной. Мне тошно.
Он вдруг разозлился.
– Ты как все. Делаешь то, чего, как ты считаешь, совсем не хочешь, а потом чувствуешь себя испорченной и думаешь, что ты вовсе не хотела этим заниматься.
– Как же быть, если ты прав? – спросила она.
Фэю пришлось ей это разъяснить. Ему приходится всем разъяснять.
– Забирай дерьмо всего мира, – сказал он. – Это и есть любовь. Гора дерьма.
– А ты вовсе не так уж счастлив, – заметила Илена.
– Сам виноват. Если какая-то идея для меня не срабатывает, это не значит, что она неверна. – Он поднес огонек к новой закрутке и выпустил на Илену дым. – Илена, ты думала, что тебе хочется выйти за Айтела. Ты говоришь, что любила его. Ты все еще его любишь?
– Не знаю, – сказала она. – Забудем о нем.
– Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что ты была влюблена в него. – Мэрион рассмеялся. – Так оно и есть. Теперь я понимаю. Ты действительно была в него влюблена.
– Прекрати, Мэрион.
– Как трогательно, – съязвил он. – Ты, со своим жестким сердцем итальяшки, любила его. Ты считаешь, что страстно его любила?
Он залезал в нечто очень для нее личное и понимал это, а потому продолжил:
– Ситуация была безнадежная, потому что вы с Чарли не сумели по-настоящему установить друг с другом связь. Позволь рассказать тебе один секрет про Чарли Фрэнсиса. Он несостоявшийся учитель. Можешь ли ты понять такой тип людей? В глубине души человек вроде Айтела всегда жаждет вызывать у людей доверие.
– Откуда тебе это известно? – спросила Илена.
– Ты не могла заставить себя поверить ему, верно, Илена?
– Оставь меня в покое, Мэрион. Возможно, слишком многие подводили меня.
– В самом деле? Неудивительно, что ты так и не рассказала Айтелу о мужчинах и мальчиках, которых ты надувала, чтоб получить два билета в ночной клуб.
– Не столь многих, как ты думаешь, – сказала она. – Хочешь верь, хочешь нет, а у меня есть гордость.
– Да, – согласился Мэрион, – и, возможно, ты была слишком гордой и не заметила, что Айтел был влюблен в тебя. Он этого сам не понимал, а ты была глупа и правильно ему не подыграла, но он был влюблен в тебя, Илена, у тебя просто не хватает ума, ты тупица и потому не можешь выйти замуж и тихо сидеть под камушком.
Она впитала в себя каждое его слово, а когда он кончил, попыталась улыбнуться.
– Держись меня, Илена, – сказал Мэрион. – Мне плевать, веришь ты мне или нет. Я специалист по глупым девчонкам.
– Я же говорила, чтоб ты сделал меня девицей по вызову, – сказала она уныло.
– А я не думаю, чтобы из тебя вышла девица по вызову, – сказал Мэрион.
– Почему? Я могу стать очень хорошей девицей по вызову.
– Нет, – бесстрастно произнес Мэрион, – ты сырой материал. У тебя нет класса.
Она сморщилась, словно он ударил се.
– Тогда сделай из меня проститутку, – колко бросила она.
– Давай поженимся, – сказал Мэрион, посасывая свою закрутку.
– Я никогда не выйду за тебя.
– Слишком гордая, да? А что ты скажешь, дорогуша, если я скажу тебе, что это я не собираюсь на тебе жениться.
– Я хочу стать проституткой, – повторила Илена.
– Я не занимаюсь проститутками, – сказал Мэрион. В груди заломило. – Хотя я мог бы послать тебя к одному приятелю. У него найдется для тебя место, где ты сможешь работать как бы наполовину в борделе.
– Что это значит – «наполовину в борделе»?
– А то и значит, что в борделе, – сказал Мэрион. – Например, на границе с Мексикой.
Вид у Илены стал испуганный. Испуг возник и снова исчез.
– Я туда не пойду, Мэрион, – сказала она.
– Вы что, доктор, сноб? А ты подумай об этих несчастных воришках, как они будут ползти к тебе.
– Мэрион, ты не можешь заставить меня этим заниматься.
– Я могу заставить тебя делать что угодно, – сказал он. – Только знаешь, Илена, надоела ты мне. Немного надоела. Может, лучше тебе убраться из этого дома.
– Я ухожу, – произнесла она еле слышно.
– Так уходи.
– Я уеду, – сказала она.
– Валяй уезжай.
Илена перевернулась на спину и снова уставилась в потолок.
– Хоть бы мне умереть, – пробормотала она. – Я б хотела убить себя.
– Да у тебя кишка тонка.
– Не поддевай меня. Для этого не нужна храбрость.
– Не сможешь ты это сделать, – сказал Мэрион.
– Нет, смогу. Я смогу это сделать.
Он на минуту вышел из комнаты, дрожащими пальцами пошарил в шкафчике среди тюбиков с лекарствами, геля для волос и пластырей и вытащил маленький пузырек с двумя капсулами.
– Я берег это для себя, – сказал он. – Они действуют как снотворное. – И поставил пузырек на ночной столик. – Дать тебе воды?
– Думаешь, мне их не принять? – спросила Илена. Казалось, она была далеко-далеко от него.
– Я не думаю, чтобы ты вообще что-то сделала.
– Убирайся. Оставь меня одну.
Мэрион вернулся в гостиную и сел, слыша, как бьется сердце. Звук был такой, что, казалось, заполнял все его тело. «Не может так продолжаться», – подумал он, и сердце его снова подпрыгнуло, когда он услышал, как Илена встала с кровати и прошла в ванную. Он услышал, как полилась вода, потом тишина, потом Илена снова открыла кран. На сей раз вода полилась в ванне. Удивляясь себе, он задавался вопросом: «Неужели я действительно могу так далеко зайти?»
Вода в ванну перестала течь. Мэрион уже не мог распознать звуки и сидел, застыв, решив не двигаться – по крайней мере час. Он считал это своим долгом по отношению к Илене, так как страдал, сидя в кресле. Если бы он мог ходить по комнате или хотя бы закурить сигарету, ему, возможно, стало бы легче, но он твердил себе, что должен постичь то, что она чувствует. И уверенный, что она мертва, оплакивал ее. «Она была лучше других, – говорил он себе. – Она была самая сильная».
Целый час он просидел, не спуская глаз с часов, и, когда вышло время, подошел к двери в ванную. Илена заперла дверь, и Мэрион стал дергать за ручку, кричать: «Илена?… Илена?…» Ответа не было, и он подумал, что, если подождать, дверь откроется. Он снова подергал за ручку. Поколотил по двери ладонью. Потом начал всхлипывать. Детская паника охватила его, словно это он был заперт внутри, и, разозлившись на охватившую его панику, уже собрался взламывать дверь, но тут вспомнил, что среди ключей в его кармане есть и универсальный ключ. Усилием воли он унял дрожь в пальцах, когда поворачивал ключ в замке, и взору его предстала Илена – она сидела в халате перед наполненной водой ванной, зажав в кулаке пузырек с пилюлями, – сидела как статуя, сосредоточив всю силу в костяшках пальцев, рука ее выступала дальше колен, протянутая в безмолвном жесте, так что казалось, будто она каменная. По щекам Илены текли слезы, и она так смотрела на Мэриона, словно пыталась уцепиться за что-то, не важно за что, хотя бы за него.
Фэй протянул руку и взял пузырек из ее пальцев. В нем по-прежнему лежали две пилюли. Фэй издал звук словно обжегся: в этот момент он почувствовал облегчение, а вслед за облегчением – ненависть к Илене, ненависть столь сильную, что мог бы ударом уложить ее на пол.
Илена подняла на него глаза и с трудом прошептала:
– Ох, Мэрти, прости меня, прости, но я не хочу это делать, не хочу… прекращать жизнь, клянусь, не хочу. – Она молила, словно он был итальянским гангстером и она просила о капельке снисхождения. Потом заплакала, тихо, как бы от усталости. – Я уберусь отсюда через день-два.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46