Мы играли в «Призрак» и слушали Мартина Пелли, превозносившего Доротею. Однако Лулу изменилась. Вернулась ее грубая манера говорить со мной, и она была безразлична и злобна в постели. Она погрузилась в глубокую, как густой туман, депрессию.
Желая изменить настроение Лулу, Доротея в один из вечеров наняла киномеханика и показала нам две картины с ее участием. Фильмы, по-моему, были плохие, а игра Лулу озадачивала. В нескольких сценах она изображала то, чего требовал сюжет, а в других играла себя, и было немало таких, где она являла мне совсем новое лицо. Однако она привнесла кое-что в характер своей героини и одержала победу: такой красивой я ее никогда еще не видел. Молоденькое существо – где-то между подростком и женщиной – танцевало в фильме. В ней было наивное целомудрие, привлекавшее мужчину своей противоположностью. Хриплый голосок сыпал остротами. Я сидел рядом с ней в кабинете Доротеи, мы смотрели фильм, и я чувствовал, что он ее поразил. Она издавала какие-то звуки, губы ее открывались и смыкались, тело медленно раскачивалось. Она смотрела на себя с восхищением, с болью и со своего рода изумлением.
По окончании просмотра она выпила, выслушала с легкой улыбкой восторги друзей Доротеи, не забыла поблагодарить их и даже просидела еще полчаса. А дома у нее началась истерика.
– Это ужасно, ужасно, – рыдала она.
– Что же тут ужасного? – Перед моими глазами все еще стояло серебристое изображение Лулу, куда более реальное для нее и куда более ее волновавшее, чем чье бы то ни было.
– Ох, Серджиус, – сквозь слезы говорила она, – теперь весь остаток жизни я буду идти под гору.
Как всегда в подобные минуты, казалось, все происходило одновременно. Зазвонил телефон. Звонил Тони из киностолицы. Лулу зарыдала в трубку, повесила ее, снова заплакала. Полчаса я старался ее успокоить, и наконец прерывающимся голосом она произнесла:
– Серджиус, ты имеешь право это знать: я трахалась с Тони Тэннером.
– Но где? Когда? – воскликнул я, словно узнать это было для меня важнее всего на свете.
– В телефонной будке.
Произнеся это, она совсем обессилела. Тем не менее выдавила из себя, что он унизил ее.
– Я никогда уже не стану приличной, – прорыдала она в темноте, так как я выключил свет и, сев рядом с ней у кровати, закурил.
На другой день она уехала из Дезер-д'Ор в киностолицу. Она вынуждена быть там из-за фильма, сказала она. Фильм начнут снимать лишь через десять дней, но ей надо срочно ехать. Я целую неделю пытался связаться с ней по телефону, но она никогда не перезванивала мне и никогда не была на месте.
Глава 18
Однажды ночью, лежа в постели, Айтел заметил, что в бедрах Илены появились впадины. Это было единственным недостатком ее тела и тем не менее глубоко огорчило его. Потом он не мог оторвать глаз от этих впадин. Надо с ней расставаться, говорил он себе. С ним у нее нет будущего, а у нее осталось всего два-три года молодости.
Как же он себя ненавидел! И тешился мыслью, что он единственный, кто считает себя ответственным за нее. А потом вынужден был напомнить себе, что ведь это он начал с ней роман и превратил этот роман в нынешнее положение вещей, следовательно, ему из этого не выбраться. А что станет с ней? Влюбившись, Илена не оставляет себе ничего в качестве разменной монеты для сделки, так что она всегда будет в проигрыше. Многие будут за ней охотиться, у нее будет много любовников, один хуже другого. Если она никогда не повзрослеет, то станет пить или, для разнообразия, колоться (не надо драматизировать, говорил себе Айтел), и что же с ней станет? Он снова был полон сострадания и терзался от того, что чувствовал сострадание к созданной воображением женщине. А к лежавшему рядом с ним телу не чувствовал ничего. Это тело только мешало его ногам и рукам, он просто не мог поверить в существование этого тела, доставлявшего ему столько мучений.
Однако он чувствовал, что Иленой владело отчаяние. Она спала неспокойно. Ночь за ночью она просыпалась в ужасе от увиденного сна и, дрожа, прижималась к нему в темноте. Вор пытается влезть к ним, говорила она, или она слышала, как кто-то ходит на кухне. Все случаи изнасилования или убийства, о которых писали в газетах, виделись ей во сне, вызывая страх.
– Сегодня за мной увязался какой-то мужчина, – сообщала она Айтелу.
– Естественно. Ты привлекательная женщина, – раздраженно говорил Айтел.
– Ты не видел, какое у него было лицо.
– Наверняка он хотел отрезать тебе голову, а тело засунуть в джутовый мешок.
– Это тебе хотелось бы такое со мной проделать. – Она с горечью смотрела на него. – Ты весельчак, Чарли. Я нравлюсь тебе, лишь когда я в хорошем настроении.
Правда уколола его.
– Это тебе нужен весельчак, – сказал он. – Когда я говорю приятные вещи, ты меня любишь.
– Ты ставишь себя настолько выше меня, – заявила Илена. – А ведь ты понятия не имеешь, что у меня в голове.
После получасового препирательства он наконец выяснял ее последнюю тайну. Она хотела стать монашкой.
– Ты что, рехнулась? – спросил он ее. – Ты же станешь монашкой, к которой все будут липнуть.
– Монашки никогда не бывают одинокими, – сказала Илена.
От ее слов ему стало тяжело. А ведь это правда, подумал Айтел: он разрушает все, к чему прикасается. Человеку, который жил с ним и любил его, он давал лишь одиночество.
– У монашек всегда есть компания, – упрямо повторила Илена.
Через два-три дня она начала подумывать, не стоит ли остричься. Она возвращалась к этой теме снова и снова. Ему это понравится? Он думает, ей пойдут короткие волосы? Как он считает? Надо ей остричься? И Айтел, делая вид, будто его интересует эта тема, начал под конец думать, что, пожалуй, ей следует подстричь волосы. Волосы были одним из ее достояний, но к концу вечера они обычно становились лохматыми. Ей стоило такого труда сохранять прическу.
– Ты будешь по-прежнему меня любить, если я остригусь? – спрашивала Илена и приходила к выводу: – Нет, не будешь.
– Если моя любовь зависит от твоей прически, можешь проверить это сейчас же, – говорил он и думал: возможно, она права.
– Да, надо проверить, – следом за ним повторяла она.
С той ночи, когда Айтел вернулся от Бобби, он знал, что попытка освободиться от Илены была преждевременна. А потому с не покидавшей его печалью, хотя и сам не знал, печалился ли он об Илене или о себе, он повторял ей снова и снова: «Я знаю, что ничего не могу тебе предложить», словно считал, что достаточно частым повторением сумеет выманить у демона, который, мнилось ему, судит его, еле слышно произнесенное прощение. «А ты попытайся, – мог бы сказать ему демон, – ты ведь не безнадежно непорядочный человек». Но твердя Илене, что он ничего не может ей предложить, Айтел все больше склонялся к другой идее. В те долгие бессонные ночи он начинал думать, что справедливо было бы жениться на ней: кто-то ведь должен на ней жениться. Иначе ему так и слышались голоса ее будущих любовников: «Муншин не захотел, и Айтел не захотел, так почему я должен жениться?» Единственным ответом им могла быть женитьба, и Айтел принимался думать, как он сделает Илене предложение и как потом устроит развод. Он не станет скрывать от Илены: они поженятся, чтобы развестись. Тогда, наверное, она сможет кого-нибудь найти. Лучше быть бывшей миссис Айтел, разведенной женой бывшего режиссера, чем мисс Эспосито. Таким образом, он женится в четвертый раз – во сколько ему все это обошлось? – а она… она будет считать, что нашелся мужчина, который так ее любит, что готов дать ей свое имя. Вот идиотизм. Но для Илены это имело бы значение. Если она сумеет правильно разыграть карты… только Илена никогда этого не сумеет, она вообще не умеет играть в карты. Разозлившись на нее, он принимался смотреть в потолок и думать, сумеет ли когда-либо заставить Илену видеть все так, как он это видит. Так шли дни, и Айтел работал над сценарием, не находя удовлетворения в том, что работа идет гладко.
Однажды днем, когда он сидел за письменным столом, раздался звонок от Лулу. Съемки отложены на неделю, и она решила на вечер приехать в Дезер-д'Ор. Попраздновать: Доротея устраивает в ее честь прием.
– Чарлз, ты должен непременно на нем быть, – сказала Лулу по телефону. – Кажется, я вернулась только для того, чтобы поговорить с тобой.
Айтел сказал:
– Я слышал, ты порвала с Серджиусом.
– Да, это произошло несколько сгоряча, но теперь, мне кажется, рана уже затянулась.
– Уверен, что у тебя затянулась, – сказал Айтел.
– Вонючка.
– Ты говоришь: Доротея устраивает прием?
– Чарли, все в порядке. Доротея действительно хочет, чтобы ты пришел. Ничего больше я сказать не могу, но поверь: на то есть причины.
Прием был как прием, как многие другие. Айтел не удивился, увидев, что «Опохмелку» разукрасили к вечеру и что пятьдесят человек уже толкутся в кабинете и еще пятьдесят прибудут. Когда Айтел с Иленой вошли, Лулу как раз находилась в холле и повела их прямиком к Доротее, восседавшей на высоком табурете, откуда она приветствовала гостей.
– Какого черта, – сказала Доротея, – всякий раз, как я вижу беднягу Чарли Айтела где-нибудь на вечеринке, нас с ним знакомят.
– Стоит вам обоим узнать получше друг друга, – сказала Лулу, игнорируя Илену, – и вы затеете роман.
– А у нас и был роман, – сказала Доротея и хрипло хихикнула. Затем, прищурясь, посмотрела на Илену и добавила: – Желаю приятного времяпрепровождения, лапочка.
Чарли с Иленой побродили по кабинету и поговорили с мужем Доротеи. Мартин Пелли был в восторге от Илены и несколько раз отводил Айтела в сторонку, чтобы сказать ему, какая у него роскошная девчонка.
– Отличная малышка, – сказал Пелли. – Илена, – обратился он к ней, – ты чудо, ты прелесть.
Илена покраснела и, явно нервничая, окинула взглядом толпившихся в кабинете Доротеи людей.
– По-моему, славная вечеринка, – заметила она.
– Знаете, – продолжал Пелли, – не могу понять, глядя на вас. Никто не может понять. Когда, черт подери, вы собираетесь пожениться?
Лицо Илены оставалось бесстрастным. Пелли хлопнул Айтела по спине.
– Такая славная спокойная девочка. Тебе надо жениться на ней.
– Она за меня не пойдет, – сказал Айтел.
– Пойду поищу что-нибудь выпить, – сказала Илена и отошла от них.
– Отличный получился вечер, – произнес Пелли и, пригнувшись к Айтелу, прошептал с упорством пьяного: – Тебе следует жениться на Илене.
– Да, – согласился Айтел. Пелли раздражал его. Он был как все женатые мужчины.
В этот вечер они играли в «Призрак», играли в шарады, группа мужчин окружала игральные автоматы в холле между кабинетом и гостиной и непрерывно питала их четвертаками, опуская в отверстие с табличкой: «Пенсионный фонд Доротеи О'Фэй». Айтел потерял из виду Илену. Он с удовольствием присоединился к тем, кто играл в шарады, и быстро стал лучшим в своей команде. По прошествии часа или двух – он потерял счет времени – ему это надоело, он внезапно понял, что пьян. На другом конце комнаты он увидел Илену, стоявшую неприкаянно возле группы гостей, но ему не пришло в голову прийти ей на выручку. Потом он заметил, что с ней разговаривает Мэрион Фэй, но это его не взволновало. Ничем этот разговор не кончится.
В комнату вместе с Доротеей вошел человек, которого Айтел сразу узнал, и поздоровался. Как только Айтел услышал этот голос, его обуял страх. Это был конгрессмен Ричард Сел-вин Крейн из Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, и он снился ему. Айтел часто видел в кошмаре моложавое краснощекое лицо Крейна под седой шевелюрой, слышал мягкий голос конгрессмена.
– Так и быть: дам вам двоим познакомиться, – сказала Доротея и оставила их наедине.
– Какой сегодня прием, – заметил Крейн, – правда, Доротея всегда устраивает хорошие приемы.
В те дни, когда Доротея имела свою колонку в прессе, там раз в неделю непременно упоминался Крейн: это замечательный конгрессмен, сообщала Доротея читателям и добавляла, что из всех своих друзей больше всего ценит его.
– Я не знаком с приемами Доротеи, – сказал Айтел. Он тщательно подбирал слова, заботясь о том, чтобы не выдать своих чувств.
– Вы полюбили бы ее, если бы лучше ее знали, – сказал Крейн тоном, каким говорят о близкой приятельнице. – Дотти… в общем, Дотти – это старая гвардия. Театральных людей, вроде вас, всегда тянет к таким девицам. – Хохот, раздавшийся среди игроков в шараду, заставил Крейна забавно сморщиться. – Мистер Айтел, – сказал он, – я хотел бы поговорить с вами. Мы не могли бы пройти наверх?
Айтел тупо смотрел на него. Не зная, что ответить – а столько было противоположных возможностей для ответа, – он лишь кивнул и с сильно бьющимся сердцем пошел за Крейном по коридору. Они зашли в комнату горничной. На столике стояла бутылка виски и рядом с пепельницей лежала нераспечатанная пачка сигарет.
Конгрессмен сел на кровать и жестом указал Айтелу на единственное в комнате кресло. Снизу до них доносился частично приглушенный, горячечный и всепоглощающий шум приема.
– Я давно хотел поговорить с вами, – сказал Крейн.
– Это я вижу, – откликнулся Айтел, бросив взгляд на стоявшее на столике виски.
Крейн сидел очень прямо и задумчиво смотрел на него.
– Мистер Айтел, – сказал он, – я знаю, что не нравлюсь вам но самое любопытное, что в тот день, когда я вас допрашивал, у меня возникло чувство, что при других обстоятельствах мы могли бы быть друзьями.
– Разумно ли с вашей стороны быть замеченным рядом со мной? – прервал Крейна Айтел. Сердце у него перестало колотиться, но он считал, что честь требует не выдавать своих чувств выражением лица.
– Политика всегда чревата опасностью, – сказал Крейн, – но я не думаю, чтобы это было неправильно понято.
– Иными словами, комиссии известно, что мы с вами встречаемся.
– Они знают, что я интересуюсь вашим делом.
– Почему?
– Мы все считаем, что это дело позорное.
– Вот как, в самом деле?
– Мистер Айтел, вам, по всей вероятности, кажется, что мы заинтересованы преследовать людей. А это не так. Могу сказать, что я лично крайне озабочен безопасностью нашей страны, но никто из нас не хочет понапрасну травить людей. Вы удивились бы, узнав, сколько добра мы делаем некоторым нашим свидетелям. Могу сказать, я всегда верил, что любая деятельность способствует подъему духа. Видите ли, мой отец был сельским священником, – доверительно добавил он, и поскольку Айтел не улыбнулся, Крейн лишь холодно кивнул. – Когда вы явились к нам, – продолжал он, – мы получили информацию, что вы являетесь членом коммунистической партии с билетом. С тех пор мы узнали, что это не так.
– Тогда почему же комиссия об этом молчит?
– Вы считаете это разумным требованием? – спросил Крейн. – Вы употребляли довольно сильные выражения.
– Я не понимаю, почему вы проявляете ко мне интерес.
– Мы считаем, что вы могли бы нам помочь. Если мы пройдемся по некоторым вашим знакомым в прошлом, возможно, вы обнаружите, что располагаете информацией, о значении которой даже и не подозреваете.
– Вы предлагаете мне выступить на закрытом заседании?
– Я не могу говорить от имени комиссии, но это часть того, как я все вижу.
Айтел знал, что Крейна соблазняла мысль устроить закрытое заседание. Возможно, поэтому он не мог заставить себя сразу дать положительный ответ.
– Крейн, – сказал он, – если я выступлю, как вы поведете себя с газетами?
– Мы же их не контролируем. Вы не поверите, но мы считаем, что они дают неверное о нас представление. – Крейн передернул плечами. – Пожалуй, вы могли бы попросить своего адвоката или агента по связям с общественностью устроить коктейль. Я считаю это хорошим способом смягчить прессу. Конечно, я не специалист в этих вопросах.
Вот тут Айтел улыбнулся.
– Трудно считать вас любителем, конгрессмен.
– Мистер Айтел, – сказал Крейн, – не знаю, есть ли смысл продолжать наш разговор.
– Политический деятель должен привыкать к обидным высказываниям, – сказал Айтел, – особенно в начале своей карьеры.
Крейн соблаговолил рассмеяться.
– Почему вы сопротивляетесь? – дружелюбно спросил он. – Я ведь только хочу вам помочь.
– Я предпочитаю помогать себе сам, – сказал Айтел и в упор посмотрел на Крейна. – Поговорите с вашей комиссией. Есть небольшая возможность прийти к соглашению. Конечно, при условии, что заседание будет закрытым.
– Мы об этом подумаем, – сказал Крейн, – и я дам вам знать. Завтра я улетаю назад на Восточное побережье, вот мой рабочий номер телефона – звоните в любое время.
Он улыбнулся, потрепал Айтела по спине и рассказал анекдот о тайном агенте, явившемся на банкет в женском облике. Затем они спустились вниз к остальным гостям. В кабинете они расстались: Айтел прошел в угол и начал снова пить. Он сам не понимал, был ли в хорошем настроении или в бешенстве.
К Айтелу подошел Мэрион Фэй.
– Ты увел у меня девчонку, – сказал он.
– Илену? – спросил Айтел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Желая изменить настроение Лулу, Доротея в один из вечеров наняла киномеханика и показала нам две картины с ее участием. Фильмы, по-моему, были плохие, а игра Лулу озадачивала. В нескольких сценах она изображала то, чего требовал сюжет, а в других играла себя, и было немало таких, где она являла мне совсем новое лицо. Однако она привнесла кое-что в характер своей героини и одержала победу: такой красивой я ее никогда еще не видел. Молоденькое существо – где-то между подростком и женщиной – танцевало в фильме. В ней было наивное целомудрие, привлекавшее мужчину своей противоположностью. Хриплый голосок сыпал остротами. Я сидел рядом с ней в кабинете Доротеи, мы смотрели фильм, и я чувствовал, что он ее поразил. Она издавала какие-то звуки, губы ее открывались и смыкались, тело медленно раскачивалось. Она смотрела на себя с восхищением, с болью и со своего рода изумлением.
По окончании просмотра она выпила, выслушала с легкой улыбкой восторги друзей Доротеи, не забыла поблагодарить их и даже просидела еще полчаса. А дома у нее началась истерика.
– Это ужасно, ужасно, – рыдала она.
– Что же тут ужасного? – Перед моими глазами все еще стояло серебристое изображение Лулу, куда более реальное для нее и куда более ее волновавшее, чем чье бы то ни было.
– Ох, Серджиус, – сквозь слезы говорила она, – теперь весь остаток жизни я буду идти под гору.
Как всегда в подобные минуты, казалось, все происходило одновременно. Зазвонил телефон. Звонил Тони из киностолицы. Лулу зарыдала в трубку, повесила ее, снова заплакала. Полчаса я старался ее успокоить, и наконец прерывающимся голосом она произнесла:
– Серджиус, ты имеешь право это знать: я трахалась с Тони Тэннером.
– Но где? Когда? – воскликнул я, словно узнать это было для меня важнее всего на свете.
– В телефонной будке.
Произнеся это, она совсем обессилела. Тем не менее выдавила из себя, что он унизил ее.
– Я никогда уже не стану приличной, – прорыдала она в темноте, так как я выключил свет и, сев рядом с ней у кровати, закурил.
На другой день она уехала из Дезер-д'Ор в киностолицу. Она вынуждена быть там из-за фильма, сказала она. Фильм начнут снимать лишь через десять дней, но ей надо срочно ехать. Я целую неделю пытался связаться с ней по телефону, но она никогда не перезванивала мне и никогда не была на месте.
Глава 18
Однажды ночью, лежа в постели, Айтел заметил, что в бедрах Илены появились впадины. Это было единственным недостатком ее тела и тем не менее глубоко огорчило его. Потом он не мог оторвать глаз от этих впадин. Надо с ней расставаться, говорил он себе. С ним у нее нет будущего, а у нее осталось всего два-три года молодости.
Как же он себя ненавидел! И тешился мыслью, что он единственный, кто считает себя ответственным за нее. А потом вынужден был напомнить себе, что ведь это он начал с ней роман и превратил этот роман в нынешнее положение вещей, следовательно, ему из этого не выбраться. А что станет с ней? Влюбившись, Илена не оставляет себе ничего в качестве разменной монеты для сделки, так что она всегда будет в проигрыше. Многие будут за ней охотиться, у нее будет много любовников, один хуже другого. Если она никогда не повзрослеет, то станет пить или, для разнообразия, колоться (не надо драматизировать, говорил себе Айтел), и что же с ней станет? Он снова был полон сострадания и терзался от того, что чувствовал сострадание к созданной воображением женщине. А к лежавшему рядом с ним телу не чувствовал ничего. Это тело только мешало его ногам и рукам, он просто не мог поверить в существование этого тела, доставлявшего ему столько мучений.
Однако он чувствовал, что Иленой владело отчаяние. Она спала неспокойно. Ночь за ночью она просыпалась в ужасе от увиденного сна и, дрожа, прижималась к нему в темноте. Вор пытается влезть к ним, говорила она, или она слышала, как кто-то ходит на кухне. Все случаи изнасилования или убийства, о которых писали в газетах, виделись ей во сне, вызывая страх.
– Сегодня за мной увязался какой-то мужчина, – сообщала она Айтелу.
– Естественно. Ты привлекательная женщина, – раздраженно говорил Айтел.
– Ты не видел, какое у него было лицо.
– Наверняка он хотел отрезать тебе голову, а тело засунуть в джутовый мешок.
– Это тебе хотелось бы такое со мной проделать. – Она с горечью смотрела на него. – Ты весельчак, Чарли. Я нравлюсь тебе, лишь когда я в хорошем настроении.
Правда уколола его.
– Это тебе нужен весельчак, – сказал он. – Когда я говорю приятные вещи, ты меня любишь.
– Ты ставишь себя настолько выше меня, – заявила Илена. – А ведь ты понятия не имеешь, что у меня в голове.
После получасового препирательства он наконец выяснял ее последнюю тайну. Она хотела стать монашкой.
– Ты что, рехнулась? – спросил он ее. – Ты же станешь монашкой, к которой все будут липнуть.
– Монашки никогда не бывают одинокими, – сказала Илена.
От ее слов ему стало тяжело. А ведь это правда, подумал Айтел: он разрушает все, к чему прикасается. Человеку, который жил с ним и любил его, он давал лишь одиночество.
– У монашек всегда есть компания, – упрямо повторила Илена.
Через два-три дня она начала подумывать, не стоит ли остричься. Она возвращалась к этой теме снова и снова. Ему это понравится? Он думает, ей пойдут короткие волосы? Как он считает? Надо ей остричься? И Айтел, делая вид, будто его интересует эта тема, начал под конец думать, что, пожалуй, ей следует подстричь волосы. Волосы были одним из ее достояний, но к концу вечера они обычно становились лохматыми. Ей стоило такого труда сохранять прическу.
– Ты будешь по-прежнему меня любить, если я остригусь? – спрашивала Илена и приходила к выводу: – Нет, не будешь.
– Если моя любовь зависит от твоей прически, можешь проверить это сейчас же, – говорил он и думал: возможно, она права.
– Да, надо проверить, – следом за ним повторяла она.
С той ночи, когда Айтел вернулся от Бобби, он знал, что попытка освободиться от Илены была преждевременна. А потому с не покидавшей его печалью, хотя и сам не знал, печалился ли он об Илене или о себе, он повторял ей снова и снова: «Я знаю, что ничего не могу тебе предложить», словно считал, что достаточно частым повторением сумеет выманить у демона, который, мнилось ему, судит его, еле слышно произнесенное прощение. «А ты попытайся, – мог бы сказать ему демон, – ты ведь не безнадежно непорядочный человек». Но твердя Илене, что он ничего не может ей предложить, Айтел все больше склонялся к другой идее. В те долгие бессонные ночи он начинал думать, что справедливо было бы жениться на ней: кто-то ведь должен на ней жениться. Иначе ему так и слышались голоса ее будущих любовников: «Муншин не захотел, и Айтел не захотел, так почему я должен жениться?» Единственным ответом им могла быть женитьба, и Айтел принимался думать, как он сделает Илене предложение и как потом устроит развод. Он не станет скрывать от Илены: они поженятся, чтобы развестись. Тогда, наверное, она сможет кого-нибудь найти. Лучше быть бывшей миссис Айтел, разведенной женой бывшего режиссера, чем мисс Эспосито. Таким образом, он женится в четвертый раз – во сколько ему все это обошлось? – а она… она будет считать, что нашелся мужчина, который так ее любит, что готов дать ей свое имя. Вот идиотизм. Но для Илены это имело бы значение. Если она сумеет правильно разыграть карты… только Илена никогда этого не сумеет, она вообще не умеет играть в карты. Разозлившись на нее, он принимался смотреть в потолок и думать, сумеет ли когда-либо заставить Илену видеть все так, как он это видит. Так шли дни, и Айтел работал над сценарием, не находя удовлетворения в том, что работа идет гладко.
Однажды днем, когда он сидел за письменным столом, раздался звонок от Лулу. Съемки отложены на неделю, и она решила на вечер приехать в Дезер-д'Ор. Попраздновать: Доротея устраивает в ее честь прием.
– Чарлз, ты должен непременно на нем быть, – сказала Лулу по телефону. – Кажется, я вернулась только для того, чтобы поговорить с тобой.
Айтел сказал:
– Я слышал, ты порвала с Серджиусом.
– Да, это произошло несколько сгоряча, но теперь, мне кажется, рана уже затянулась.
– Уверен, что у тебя затянулась, – сказал Айтел.
– Вонючка.
– Ты говоришь: Доротея устраивает прием?
– Чарли, все в порядке. Доротея действительно хочет, чтобы ты пришел. Ничего больше я сказать не могу, но поверь: на то есть причины.
Прием был как прием, как многие другие. Айтел не удивился, увидев, что «Опохмелку» разукрасили к вечеру и что пятьдесят человек уже толкутся в кабинете и еще пятьдесят прибудут. Когда Айтел с Иленой вошли, Лулу как раз находилась в холле и повела их прямиком к Доротее, восседавшей на высоком табурете, откуда она приветствовала гостей.
– Какого черта, – сказала Доротея, – всякий раз, как я вижу беднягу Чарли Айтела где-нибудь на вечеринке, нас с ним знакомят.
– Стоит вам обоим узнать получше друг друга, – сказала Лулу, игнорируя Илену, – и вы затеете роман.
– А у нас и был роман, – сказала Доротея и хрипло хихикнула. Затем, прищурясь, посмотрела на Илену и добавила: – Желаю приятного времяпрепровождения, лапочка.
Чарли с Иленой побродили по кабинету и поговорили с мужем Доротеи. Мартин Пелли был в восторге от Илены и несколько раз отводил Айтела в сторонку, чтобы сказать ему, какая у него роскошная девчонка.
– Отличная малышка, – сказал Пелли. – Илена, – обратился он к ней, – ты чудо, ты прелесть.
Илена покраснела и, явно нервничая, окинула взглядом толпившихся в кабинете Доротеи людей.
– По-моему, славная вечеринка, – заметила она.
– Знаете, – продолжал Пелли, – не могу понять, глядя на вас. Никто не может понять. Когда, черт подери, вы собираетесь пожениться?
Лицо Илены оставалось бесстрастным. Пелли хлопнул Айтела по спине.
– Такая славная спокойная девочка. Тебе надо жениться на ней.
– Она за меня не пойдет, – сказал Айтел.
– Пойду поищу что-нибудь выпить, – сказала Илена и отошла от них.
– Отличный получился вечер, – произнес Пелли и, пригнувшись к Айтелу, прошептал с упорством пьяного: – Тебе следует жениться на Илене.
– Да, – согласился Айтел. Пелли раздражал его. Он был как все женатые мужчины.
В этот вечер они играли в «Призрак», играли в шарады, группа мужчин окружала игральные автоматы в холле между кабинетом и гостиной и непрерывно питала их четвертаками, опуская в отверстие с табличкой: «Пенсионный фонд Доротеи О'Фэй». Айтел потерял из виду Илену. Он с удовольствием присоединился к тем, кто играл в шарады, и быстро стал лучшим в своей команде. По прошествии часа или двух – он потерял счет времени – ему это надоело, он внезапно понял, что пьян. На другом конце комнаты он увидел Илену, стоявшую неприкаянно возле группы гостей, но ему не пришло в голову прийти ей на выручку. Потом он заметил, что с ней разговаривает Мэрион Фэй, но это его не взволновало. Ничем этот разговор не кончится.
В комнату вместе с Доротеей вошел человек, которого Айтел сразу узнал, и поздоровался. Как только Айтел услышал этот голос, его обуял страх. Это был конгрессмен Ричард Сел-вин Крейн из Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, и он снился ему. Айтел часто видел в кошмаре моложавое краснощекое лицо Крейна под седой шевелюрой, слышал мягкий голос конгрессмена.
– Так и быть: дам вам двоим познакомиться, – сказала Доротея и оставила их наедине.
– Какой сегодня прием, – заметил Крейн, – правда, Доротея всегда устраивает хорошие приемы.
В те дни, когда Доротея имела свою колонку в прессе, там раз в неделю непременно упоминался Крейн: это замечательный конгрессмен, сообщала Доротея читателям и добавляла, что из всех своих друзей больше всего ценит его.
– Я не знаком с приемами Доротеи, – сказал Айтел. Он тщательно подбирал слова, заботясь о том, чтобы не выдать своих чувств.
– Вы полюбили бы ее, если бы лучше ее знали, – сказал Крейн тоном, каким говорят о близкой приятельнице. – Дотти… в общем, Дотти – это старая гвардия. Театральных людей, вроде вас, всегда тянет к таким девицам. – Хохот, раздавшийся среди игроков в шараду, заставил Крейна забавно сморщиться. – Мистер Айтел, – сказал он, – я хотел бы поговорить с вами. Мы не могли бы пройти наверх?
Айтел тупо смотрел на него. Не зная, что ответить – а столько было противоположных возможностей для ответа, – он лишь кивнул и с сильно бьющимся сердцем пошел за Крейном по коридору. Они зашли в комнату горничной. На столике стояла бутылка виски и рядом с пепельницей лежала нераспечатанная пачка сигарет.
Конгрессмен сел на кровать и жестом указал Айтелу на единственное в комнате кресло. Снизу до них доносился частично приглушенный, горячечный и всепоглощающий шум приема.
– Я давно хотел поговорить с вами, – сказал Крейн.
– Это я вижу, – откликнулся Айтел, бросив взгляд на стоявшее на столике виски.
Крейн сидел очень прямо и задумчиво смотрел на него.
– Мистер Айтел, – сказал он, – я знаю, что не нравлюсь вам но самое любопытное, что в тот день, когда я вас допрашивал, у меня возникло чувство, что при других обстоятельствах мы могли бы быть друзьями.
– Разумно ли с вашей стороны быть замеченным рядом со мной? – прервал Крейна Айтел. Сердце у него перестало колотиться, но он считал, что честь требует не выдавать своих чувств выражением лица.
– Политика всегда чревата опасностью, – сказал Крейн, – но я не думаю, чтобы это было неправильно понято.
– Иными словами, комиссии известно, что мы с вами встречаемся.
– Они знают, что я интересуюсь вашим делом.
– Почему?
– Мы все считаем, что это дело позорное.
– Вот как, в самом деле?
– Мистер Айтел, вам, по всей вероятности, кажется, что мы заинтересованы преследовать людей. А это не так. Могу сказать, что я лично крайне озабочен безопасностью нашей страны, но никто из нас не хочет понапрасну травить людей. Вы удивились бы, узнав, сколько добра мы делаем некоторым нашим свидетелям. Могу сказать, я всегда верил, что любая деятельность способствует подъему духа. Видите ли, мой отец был сельским священником, – доверительно добавил он, и поскольку Айтел не улыбнулся, Крейн лишь холодно кивнул. – Когда вы явились к нам, – продолжал он, – мы получили информацию, что вы являетесь членом коммунистической партии с билетом. С тех пор мы узнали, что это не так.
– Тогда почему же комиссия об этом молчит?
– Вы считаете это разумным требованием? – спросил Крейн. – Вы употребляли довольно сильные выражения.
– Я не понимаю, почему вы проявляете ко мне интерес.
– Мы считаем, что вы могли бы нам помочь. Если мы пройдемся по некоторым вашим знакомым в прошлом, возможно, вы обнаружите, что располагаете информацией, о значении которой даже и не подозреваете.
– Вы предлагаете мне выступить на закрытом заседании?
– Я не могу говорить от имени комиссии, но это часть того, как я все вижу.
Айтел знал, что Крейна соблазняла мысль устроить закрытое заседание. Возможно, поэтому он не мог заставить себя сразу дать положительный ответ.
– Крейн, – сказал он, – если я выступлю, как вы поведете себя с газетами?
– Мы же их не контролируем. Вы не поверите, но мы считаем, что они дают неверное о нас представление. – Крейн передернул плечами. – Пожалуй, вы могли бы попросить своего адвоката или агента по связям с общественностью устроить коктейль. Я считаю это хорошим способом смягчить прессу. Конечно, я не специалист в этих вопросах.
Вот тут Айтел улыбнулся.
– Трудно считать вас любителем, конгрессмен.
– Мистер Айтел, – сказал Крейн, – не знаю, есть ли смысл продолжать наш разговор.
– Политический деятель должен привыкать к обидным высказываниям, – сказал Айтел, – особенно в начале своей карьеры.
Крейн соблаговолил рассмеяться.
– Почему вы сопротивляетесь? – дружелюбно спросил он. – Я ведь только хочу вам помочь.
– Я предпочитаю помогать себе сам, – сказал Айтел и в упор посмотрел на Крейна. – Поговорите с вашей комиссией. Есть небольшая возможность прийти к соглашению. Конечно, при условии, что заседание будет закрытым.
– Мы об этом подумаем, – сказал Крейн, – и я дам вам знать. Завтра я улетаю назад на Восточное побережье, вот мой рабочий номер телефона – звоните в любое время.
Он улыбнулся, потрепал Айтела по спине и рассказал анекдот о тайном агенте, явившемся на банкет в женском облике. Затем они спустились вниз к остальным гостям. В кабинете они расстались: Айтел прошел в угол и начал снова пить. Он сам не понимал, был ли в хорошем настроении или в бешенстве.
К Айтелу подошел Мэрион Фэй.
– Ты увел у меня девчонку, – сказал он.
– Илену? – спросил Айтел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46