Айтел был поистине влюблен в этот день. Все было идеально. «Чарлз Фрэнсис против всего мира», – с предусмотрительной иронией думал он, но это едва ли могло сдержать переизбыток его чувств. Он вдруг вспомнил те годы, когда учился в колледже одного из университетов на востоке страны, что было вершиной честолюбивых планов его родителей, и с изумлением подумал – правда, это было так давно, – каким был недоделанным подростком. С какой ненавистью и жаждой быть таким же смотрел он на богатых студентов, гордо шествовавших со своими девушками ко входу в студенческие сообщества, куда его никогда не приглашали; какое презрение он чувствовал к девушкам, с которыми встречался, городским, работающим девчонкам и малопривлекательным студенткам из соседнего колледжа для девушек, с которыми он порой проводил вечер. Он вышел из школы, мучаясь от сознания, что весь свет считает его некрасивым и незначительным, и, возможно, это побудило его создать свои первые картины. Его успех был действительно рожден этой жаждой и злостью, и в те годы в киностолице, когда его жажда выдвинуться была удовлетворена, а злость нашла выход в остроумии, он перестал погонять себя, стал предметом восхищения и утратил энергию своего таланта. Сидя рядом с Иленой, он думал о том, каким был, когда начинал, и надеялся, что талант вернется. Илена поможет ему, с такой женщиной он может жить. Она теплая, и она так отдавалась ему прошлой ночью. А он в этом так нуждался, чтобы сохранять уверенность в себе.
– Ты чудо, – как мальчишка, сказал он ей, и его еще больше тронуло то, с каким сомнением она восприняла его слова.
Она тонко чувствует. Это он решил твердо. По собственной инициативе она заговорила о Муншине, и Айтелу понравилось ее мнение о нем.
– Он неплохой человек, – сказала Илена. – Ему хотелось бы видеть рядом влюбленную в него женщину. Я была нечестна. Внушала ему, что люблю его.
Ее откровенность спровоцировала Айтела.
– Колли считал, что ты любишь его? – спросил он.
Она удивила Айтела своим ответом.
– Не знаю. Он смекалистый. Ты же знаешь, как он разбирается во взаимоотношениях.
– Да уж.
– Мой психоаналитик считал, что я должна попытаться найти к нему подход.
– Ты больше с ним не общаешься?
– Я перестала ходить на психоанализы. По-моему, я совершила ошибку, уйдя от этого доктора. – Почему-то странно было слышать от нее такие слова. – Понимаешь, – продолжала она, – я вела себя с доктором, как с Колли. – В глазах ее на миг сверкнул чертенок. – Я отправлялась куда-нибудь и устраивала с мужиками всякие чудеса, чтобы выглядеть в глазах моего доктора не как все. – Она хихикнула. – Ну, ты понимаешь: чтобы он записал меня в особую категорию.
Айтел старался не морщиться от ее манеры говорить.
– А как это воспринимал Колли? – спросил он.
– Ненавижу его, – вдруг заявила она. – Он простил бы меня, даже если бы я, понимаешь, дала ему смотреть, что вытворяю. Он такой лицемер, – со злостью произнесла она и, сжав руку Айтела, добавила: – Сама не понимаю, как я могла так долго быть с ним.
Айтел кивнул.
– Колли не был таким покорным, когда заходила речь о разводе с женой.
– О, это было невозможно. Мне стыдно за себя. – Она рассеянно провела рукой по рту. – Странный он, этот Колли. Весь набит чувствами вины и тревоги.
«Опять эти чертова выраженьица», – сказал себе Айтел. Это неприятно напоминало другие его романы. Столь многие из его женщин ходили к психоаналитикам и потом пересказывали тому и другому: что Айтел сказал про аналитика; что аналитик сказал про него. M?nage-?-trois на современный манер.
Но Илену было уже не свернуть.
– Колли очень сложный человек, – сказала она Айтелу. – Хочет думать, что он не эгоист, и в то же время считает себя никчемным. И счастлив, только когда думает, что он одновременно и такой и этакий. Есть тут смысл? Я хочу сказать, сама не знаю, не знаю, как выразить то, что хочу.
«Ей цены нет», – подумал Айтел.
– Я и сам лучше не смог бы выразиться, – заметил он.
– Я не держу ненависти на Колли, право, – добавила она, – мне просто стыдно.
– Почему?
– Потому что… – Нервничая, она отодрала заусеницу на пальце.
«Надо будет отучить ее от этой привычки», – подумал Айтел.
– Потому что ты знаешь, что лучше его, – с улыбкой сказал он.
– Ну, не знаю. – Но в зеленых глазах появилось проказливое выражение. – Наверно, я это хочу сказать, – произнесла она и снова рассмеялась.
– Ты чудо, – сказал Айтел.
– Я сегодня так здорово провожу время, – улыбнулась Илена.
Эта ночь была такой же, как и накануне, даже, пожалуй, лучше, поскольку Айтел весь день ее хотел и к тому же находил более приятной. Он снова удивлялся Илене. Она была похотлива, как изнывающая от скуки графиня, а чего он столько времени искал, если не этого? Терзавшее его сомнение, сумеют ли они повторить ту ночь или то была лишь случайность, теперь рассеялось.
– Такого у меня никогда еще не было, – сказала она ему и, когда он кивнул, недоуменно покачала головой. – Что-то произошло со мной. – Прильнула к нему и прошептала, а он почувствовал первый укол ревности: – С другими мужиками я почти всегда подыгрывала.
Подобное он уже слышал. У него были женщины, впервые получавшие удовлетворение с ним, и его осыпали похвалами, ублажавшими его тщеславие, но ему никогда еще не приходилось сталкиваться с таким королевским проявлением вкуса. Просто удивительно, как бережно они относились друг к другу в промежутках между любовными утехами и сумасбродствами. Он обладал исключительным даром – во всяком случае, так он считал – узнавать женщину и был уверен, что может в какой-то миг найти в ней каждую близкую по духу жилку. «Я онанист в душе», – думал он, с таким тщанием занимаясь любовью с женщиной, словно занимался этим сам с собой. А Илена вела его со ступени на более высокую ступень. Ее лицо жило, сама она была полна жизни, ни разу никто так хорошо не понимал его. Между ними существовало идеальное равновесие, и можно было не думать, совершено ли слишком мало или слишком много.
Айтел погрузился в глубокий сон. Подобно многим циникам он с сентиментальной серьезностью относился к сексу. Он представлял это себе, как щедрый дар, и эта мысль питала его надеждой, что, проснувшись, он благодаря своему роману вновь обретет утраченную энергию, преисполнится мужества и вновь станет тем, кем когда-то считал себя. Лежа рядом с Иленой, он впервые за многие годы подумал, что ничего на свете не может быть лучше, чем снять великий фильм.
Можно пасть, очень низко пасть, но всегда существует дно. Вот он, растраченный дальше некуда, и эта девчонка, которую он едва знает. И каждый из них может чем-то обогатить другого. Его переполняла глубокая нежность к Илене. Она была прелестна. У нее такой красоты спина.
– Просыпайся, обезьянка, – шепнул он ей в ухо.
Весь день он играл с мыслью, что она должна переехать к нему. Из осторожности он не предлагал ей этого, пока не будет уверен, что сам того хочет. Но время они провели хорошо. Они уже были на стадии, когда люди делятся воспоминаниями о прошлых романах, что всегда привлекало Айтела. Он обнаружил, что Илена не только любит посплетничать – ее интересовали сложные варианты.
– Ты знаешь, что я имею в виду, когда говорю «сандвич»? – спросила она.
Он знал. Она потребовала, чтобы он рассказал ей об этом во всех подробностях, и, обхватив себя руками, слушала, как ребенок сказку, пока он рассказывал.
– Может, совершим что-нибудь такое, – предложила она.
– Может быть.
– Ох, до чего же дурацкий у нас разговор. – Но она была алчным зайчонком, жаждавшим еще морковок. На ее лице сердечком появились ямочки – ей так хотелось узнать, устраивал ли он себе такой праздник.
– Я, в общем, воздерживался от подобных вещей, – сказал Айтел. Однако все же сообщил ей, что знает в Дезер-д'Ор людей, с которыми можно такое строить. Ее это интересует?
Интересует. Надо будет как-нибудь такое учинить.
– Мне, знаешь ли, приходилось быть близкой с женщинами, – призналась Илена. – И однажды… – Похоже, ей было что рассказать. Но она не вдавалась в подробности. – Колли хотел убить меня, когда я ему рассказала. Ему было трудно это простить.
– Ах ты, чертенок. Ты и занималась-то этим для того, чтобы рассказать ему.
– Ну, ему пришлось потрудиться, вытаскивая из меня подробности. – Она хихикнула. – Я ужас какая плохая.
– Интересно, как ты охарактеризуешь меня, – сказал Айтел.
– Я не стану о тебе говорить, – сказала она. – Никогда. Не смогу. – Он отвел от нее глаза, но вопрос все-таки последовал: – А ты почему станешь обо мне говорить?
– Не стану, конечно, нет, – сказал ей Айтел. – Это же фантастика, – услышал он свои слова, – лучшая женщина в моей жизни. – Он хлопнул ее по ягодицам. – Смешная ты обезьянка. – И у него вырвалось: – А кого ты сейчас любишь?
– Тебя, – сказала она и отвела взгляд. – Нет. Вообще никого не люблю.
– То есть существуешь сама по себе?
– Да.
– Хорошо так существовать.
И почти без паузы он стал рассказывать ей новую историю. Так безмятежно провели они день и только к вечеру заговорили, как она дальше будет жить. Илена по-прежнему настаивала на том, чтобы завтра уехать в киностолицу, Айтел же говорил, что не отпустит ее. После часа препирательств он сказал с великим воодушевлением:
– Давай жить вместе.
К его удивлению, она восприняла это скорее с тревогой, чем с удовольствием.
– Думаю, что не надо, – спокойно произнесла она.
– Почему?
Она попыталась объяснить:
– Я так долго жила с одним и тем же мужчиной…
– Но ведь это не совсем так, – перебил ее Айтел.
– В общем, я теперь больше не связана с Колли, и мне не хочется начинать… во всяком случае пока. Я хочу посмотреть, смогу ли жить самостоятельно.
– Это не настоящая причина.
– Да, – сказала она и посмотрела на него. – Кроме того, у нас с тобой не получится.
– Почему не попробовать?
Илена утратила спокойствие.
– В самом деле, почему не попробовать? Что теряешь?
От досады он чуть не сказал: «Что ты-то теряешь?», но промолчал.
Они договорились о компромиссе. Илена остается в Дезер-д'Ор, и они будут видеться когда захотят – если на то пошло, хоть каждый день.
– Ты сможешь делать что хочешь, – сказала Илена, – и я буду делать что хочу.
– Отлично, – сказал Айтел. – Если тебе нужны деньги…
– Мне хватит на какое-то время того, что есть, – скромно сказала она.
Это оказалось действительно лучше того, что он мог ожидать. Иметь ее и в то же время не быть связанным. «Она мудрая женщина, – подумал он, – понимает, как поступать, чтобы ничего не испортить». Айтел настоял на том, что заплатит за неделю вперед за ее номер, и в тот вечер, проводив Илену до отеля, спал один. Как только она вышла из дома, он понял, что ждал этой минуты. В каждом его романе наступал момент, когда ему хотелось остаться одному, – к счастью, она понимала это.
Айтел заснул с мыслью, что сон на этот раз легко пришел к нему. Но через три часа он проснулся и уже не мог закрыть глаза. Долгое бдение до зари побудило его вспомнить всю свою жизнь, так что под конец он показался сам себе никчемнейшим человеком. Запах тела Илены по-прежнему был с ним – каким-то образом даже проник к нему в горло. Он почувствовал, как до боли напряглись нервы – словно вздернули на дыбу. Принять таблетку было слишком поздно, да в таком состоянии ему пришлось бы проглотить несколько штук. Айтел вылез из постели и стал пить. Но это принесло мало пользы – разве что хуже не стало.
Он обнаружил, что подумывает позвонить Илене и попросить ее приехать. Мысль о том, чтобы быть с ней, была не просто приятна, а казалась необходимостью: он не хотел в одиночестве дожидаться зари. Итак, он взял трубку, набрал номер ее отеля и попросил дежурного позвонить к ней в комнату. Долгие десять секунд она не отвечала; за это время по тому, как сдавило сердце, Айтел понял, каково ему будет, если ее в такой час не окажется в номере. Наконец она ответила. Он не мог быть уверен, но ему показалось, что Илена изображает отупение от сна.
– О, это ты, дорогой, – произнесла она, – что-то случилось?
– Ничего. – Он прочистил горло. – Мне просто захотелось услышать твой голос.
Ее ответ прозвучал необычайно мягко:
– Но, Чарли, в такой час?
Айтел закурил сигарету и произнес небрежным тоном:
– Послушай, ты бы не хотела приехать сюда сейчас, а?
Она ответила не сразу.
– Лапочка, я устала, – прошептала наконец Илена.
– Ну ладно, забудем.
– Ты не рассердился?
– Конечно, нет, – сказал Айтел.
– Я так спать хочу.
– Мне не следовало звонить. Ложись снова в постель.
– Мне не хватало тебя вечером, – сказала Илена. – Но завтра мы славно проведем время.
– Завтра, – повторил он. – Мне тебя тоже не хватало. – Сидел и смотрел на телефон. Почему-то он не мог избавиться от мысли, что у нее в комнате был мужчина.
К своему удивлению, Айтел обнаружил, что ревнует – ревнует Илену. Он столько лет не испытывал ревности, что это чувство показалось ему интересным, – да, собственно, любое чувство интересно. Тем не менее его словно подвергли пыткам. Мороз продрал его по коже при мысли, что Илена стонет от удовольствия, которое доставляет ей другой.
На протяжении ночи Айтел вел один из тех героических боев, когда утром не остается ни одного трупа: десяток раз он протягивал руку к телефону и отдергивал ее. Побуждаемый ревностью, этим радикальным орудием чувств, Айтел прокручивал до конца все истории, которые она, хихикая, рассказывала, так что достаточно ему было вспомнить мужчину, о котором она говорила, и брошенную ею фразу: «Ну и пьяная же я была», чтобы представить себе воображаемым глазом, увеличенным резцом ревности, как она отдавалась, играя, – а он знал, что это так, – как мычала, вскрикивала, мурлыкала, – эти картины оргазма возбуждали и его. А тот мужчина, с которым она была, – можно не сомневаться, он не знал, что она играла и сама занималась изысканием, – будет потом похваляться, рассказывая, что она говорила и что вытворяла. Это было уж слишком для Айтела. Если в прошлом он выслушивал признания своих любовниц и смотрел на это как на закрытую репетицию комедии и забавный спектакль, как на мышиную возню под камнем, то сейчас он мог бы убить каждого из мужчин, которых знала Илена. Они не ценили ее, и в этом было их преступление. Они ценили ее не больше, чем она ценила себя. Подобно всем ревнивым любовникам Айтел считал, что Илена позорно плохо заботится о его собственности. Она была лишь тем, кем он мог ее сделать, и если он ревновал ее к прошлому, это объяснялось тем, что ее прошлое поведение могло быть понятно лишь в свете того, как она вела себя сейчас. Слова, которые она, возможно, шептала другому мужчине, лишались того пыла, с каким она шептала их ему. И с чувством, будто в грудь ему вонзался ледоруб, Айтел слышал собственные слова о ней: «Когда Колли нет поблизости, его кошечка отправляется пошалить. Пара актеров, работавших у меня, проводили с ней время. Они говорили, что ей нет равных в постели». Он готов был придушить ее за то, что она не дождалась его, – почему она не знала, что ей не надо притворяться, так как явится он и будет с ней. Заглох разум, говоривший, что тебе пришлось вскочить на поезд «американских горок», иначе ты ничего бы не почувствовал. Айтел считал преступлением то, что Илена хотя бы миг испытывала наслаждение с другим мужчиной.
Следующие несколько дней были невыносимы. Он только и делал, что ждал, когда приедет Илена, и когда она приезжала, накидывался на нее с такой поспешностью, какую считал навсегда утраченной. Когда ее не было, он пил, сидел в «Яхт-клубе», садился в машину и ехал – проезжал мимо ее отеля, кружил по городу, чтобы снова проехать мимо ее отеля. Навестив его впервые после приема, я обнаружил человека, полного энергии. За час он рассказал одну за другой несколько историй, отыгрывая персонажей и создавая их образ всего лишь с помощью жестов. Я все откладывал встречу с ним из-за того, чтобы не рассказывать про Лулу, боясь испортить нашу дружбу, но он лишь расхохотался, услышав мое признание, поздравил меня и выдохнул:
– Я знал, что так будет. Ей-богу, знал, что так будет.
– Но почему?
– Ну, понимаешь, я в нее кое-что заложил. И у меня была мысль – вот так: пришла мысль, и все, – что теперь она готова перепихнуться с джентльменским клинком.
– Джентльменским клинком? Да у меня воспитание помойки, – сказал я. Но мне приятно было такое услышать. – Скажи, – небрежным тоном спросил я, – что представляет собой Лулу?
Не в силах сидеть на месте, он вскочил и принялся шагать по комнате.
– О нет! О нет! Не думаешь же ты, что я – Колли Муншин, правда? Выясняй это сам. – И потом вдруг изо всей силы хлопнул меня по спине. – Как же нас будут жалеть! – театрально воскликнул он.
В конце недели, как раз когда Айтел пришел к выводу, что ревновать плохо, или, вернее, как раз когда его ревность стала угасать и он поддерживал ее в себе ради того, чтобы наблюдать доставляемую ею боль, считая, что сможет по желанию выключить ее, он узнал, что Илена изменила ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Ты чудо, – как мальчишка, сказал он ей, и его еще больше тронуло то, с каким сомнением она восприняла его слова.
Она тонко чувствует. Это он решил твердо. По собственной инициативе она заговорила о Муншине, и Айтелу понравилось ее мнение о нем.
– Он неплохой человек, – сказала Илена. – Ему хотелось бы видеть рядом влюбленную в него женщину. Я была нечестна. Внушала ему, что люблю его.
Ее откровенность спровоцировала Айтела.
– Колли считал, что ты любишь его? – спросил он.
Она удивила Айтела своим ответом.
– Не знаю. Он смекалистый. Ты же знаешь, как он разбирается во взаимоотношениях.
– Да уж.
– Мой психоаналитик считал, что я должна попытаться найти к нему подход.
– Ты больше с ним не общаешься?
– Я перестала ходить на психоанализы. По-моему, я совершила ошибку, уйдя от этого доктора. – Почему-то странно было слышать от нее такие слова. – Понимаешь, – продолжала она, – я вела себя с доктором, как с Колли. – В глазах ее на миг сверкнул чертенок. – Я отправлялась куда-нибудь и устраивала с мужиками всякие чудеса, чтобы выглядеть в глазах моего доктора не как все. – Она хихикнула. – Ну, ты понимаешь: чтобы он записал меня в особую категорию.
Айтел старался не морщиться от ее манеры говорить.
– А как это воспринимал Колли? – спросил он.
– Ненавижу его, – вдруг заявила она. – Он простил бы меня, даже если бы я, понимаешь, дала ему смотреть, что вытворяю. Он такой лицемер, – со злостью произнесла она и, сжав руку Айтела, добавила: – Сама не понимаю, как я могла так долго быть с ним.
Айтел кивнул.
– Колли не был таким покорным, когда заходила речь о разводе с женой.
– О, это было невозможно. Мне стыдно за себя. – Она рассеянно провела рукой по рту. – Странный он, этот Колли. Весь набит чувствами вины и тревоги.
«Опять эти чертова выраженьица», – сказал себе Айтел. Это неприятно напоминало другие его романы. Столь многие из его женщин ходили к психоаналитикам и потом пересказывали тому и другому: что Айтел сказал про аналитика; что аналитик сказал про него. M?nage-?-trois на современный манер.
Но Илену было уже не свернуть.
– Колли очень сложный человек, – сказала она Айтелу. – Хочет думать, что он не эгоист, и в то же время считает себя никчемным. И счастлив, только когда думает, что он одновременно и такой и этакий. Есть тут смысл? Я хочу сказать, сама не знаю, не знаю, как выразить то, что хочу.
«Ей цены нет», – подумал Айтел.
– Я и сам лучше не смог бы выразиться, – заметил он.
– Я не держу ненависти на Колли, право, – добавила она, – мне просто стыдно.
– Почему?
– Потому что… – Нервничая, она отодрала заусеницу на пальце.
«Надо будет отучить ее от этой привычки», – подумал Айтел.
– Потому что ты знаешь, что лучше его, – с улыбкой сказал он.
– Ну, не знаю. – Но в зеленых глазах появилось проказливое выражение. – Наверно, я это хочу сказать, – произнесла она и снова рассмеялась.
– Ты чудо, – сказал Айтел.
– Я сегодня так здорово провожу время, – улыбнулась Илена.
Эта ночь была такой же, как и накануне, даже, пожалуй, лучше, поскольку Айтел весь день ее хотел и к тому же находил более приятной. Он снова удивлялся Илене. Она была похотлива, как изнывающая от скуки графиня, а чего он столько времени искал, если не этого? Терзавшее его сомнение, сумеют ли они повторить ту ночь или то была лишь случайность, теперь рассеялось.
– Такого у меня никогда еще не было, – сказала она ему и, когда он кивнул, недоуменно покачала головой. – Что-то произошло со мной. – Прильнула к нему и прошептала, а он почувствовал первый укол ревности: – С другими мужиками я почти всегда подыгрывала.
Подобное он уже слышал. У него были женщины, впервые получавшие удовлетворение с ним, и его осыпали похвалами, ублажавшими его тщеславие, но ему никогда еще не приходилось сталкиваться с таким королевским проявлением вкуса. Просто удивительно, как бережно они относились друг к другу в промежутках между любовными утехами и сумасбродствами. Он обладал исключительным даром – во всяком случае, так он считал – узнавать женщину и был уверен, что может в какой-то миг найти в ней каждую близкую по духу жилку. «Я онанист в душе», – думал он, с таким тщанием занимаясь любовью с женщиной, словно занимался этим сам с собой. А Илена вела его со ступени на более высокую ступень. Ее лицо жило, сама она была полна жизни, ни разу никто так хорошо не понимал его. Между ними существовало идеальное равновесие, и можно было не думать, совершено ли слишком мало или слишком много.
Айтел погрузился в глубокий сон. Подобно многим циникам он с сентиментальной серьезностью относился к сексу. Он представлял это себе, как щедрый дар, и эта мысль питала его надеждой, что, проснувшись, он благодаря своему роману вновь обретет утраченную энергию, преисполнится мужества и вновь станет тем, кем когда-то считал себя. Лежа рядом с Иленой, он впервые за многие годы подумал, что ничего на свете не может быть лучше, чем снять великий фильм.
Можно пасть, очень низко пасть, но всегда существует дно. Вот он, растраченный дальше некуда, и эта девчонка, которую он едва знает. И каждый из них может чем-то обогатить другого. Его переполняла глубокая нежность к Илене. Она была прелестна. У нее такой красоты спина.
– Просыпайся, обезьянка, – шепнул он ей в ухо.
Весь день он играл с мыслью, что она должна переехать к нему. Из осторожности он не предлагал ей этого, пока не будет уверен, что сам того хочет. Но время они провели хорошо. Они уже были на стадии, когда люди делятся воспоминаниями о прошлых романах, что всегда привлекало Айтела. Он обнаружил, что Илена не только любит посплетничать – ее интересовали сложные варианты.
– Ты знаешь, что я имею в виду, когда говорю «сандвич»? – спросила она.
Он знал. Она потребовала, чтобы он рассказал ей об этом во всех подробностях, и, обхватив себя руками, слушала, как ребенок сказку, пока он рассказывал.
– Может, совершим что-нибудь такое, – предложила она.
– Может быть.
– Ох, до чего же дурацкий у нас разговор. – Но она была алчным зайчонком, жаждавшим еще морковок. На ее лице сердечком появились ямочки – ей так хотелось узнать, устраивал ли он себе такой праздник.
– Я, в общем, воздерживался от подобных вещей, – сказал Айтел. Однако все же сообщил ей, что знает в Дезер-д'Ор людей, с которыми можно такое строить. Ее это интересует?
Интересует. Надо будет как-нибудь такое учинить.
– Мне, знаешь ли, приходилось быть близкой с женщинами, – призналась Илена. – И однажды… – Похоже, ей было что рассказать. Но она не вдавалась в подробности. – Колли хотел убить меня, когда я ему рассказала. Ему было трудно это простить.
– Ах ты, чертенок. Ты и занималась-то этим для того, чтобы рассказать ему.
– Ну, ему пришлось потрудиться, вытаскивая из меня подробности. – Она хихикнула. – Я ужас какая плохая.
– Интересно, как ты охарактеризуешь меня, – сказал Айтел.
– Я не стану о тебе говорить, – сказала она. – Никогда. Не смогу. – Он отвел от нее глаза, но вопрос все-таки последовал: – А ты почему станешь обо мне говорить?
– Не стану, конечно, нет, – сказал ей Айтел. – Это же фантастика, – услышал он свои слова, – лучшая женщина в моей жизни. – Он хлопнул ее по ягодицам. – Смешная ты обезьянка. – И у него вырвалось: – А кого ты сейчас любишь?
– Тебя, – сказала она и отвела взгляд. – Нет. Вообще никого не люблю.
– То есть существуешь сама по себе?
– Да.
– Хорошо так существовать.
И почти без паузы он стал рассказывать ей новую историю. Так безмятежно провели они день и только к вечеру заговорили, как она дальше будет жить. Илена по-прежнему настаивала на том, чтобы завтра уехать в киностолицу, Айтел же говорил, что не отпустит ее. После часа препирательств он сказал с великим воодушевлением:
– Давай жить вместе.
К его удивлению, она восприняла это скорее с тревогой, чем с удовольствием.
– Думаю, что не надо, – спокойно произнесла она.
– Почему?
Она попыталась объяснить:
– Я так долго жила с одним и тем же мужчиной…
– Но ведь это не совсем так, – перебил ее Айтел.
– В общем, я теперь больше не связана с Колли, и мне не хочется начинать… во всяком случае пока. Я хочу посмотреть, смогу ли жить самостоятельно.
– Это не настоящая причина.
– Да, – сказала она и посмотрела на него. – Кроме того, у нас с тобой не получится.
– Почему не попробовать?
Илена утратила спокойствие.
– В самом деле, почему не попробовать? Что теряешь?
От досады он чуть не сказал: «Что ты-то теряешь?», но промолчал.
Они договорились о компромиссе. Илена остается в Дезер-д'Ор, и они будут видеться когда захотят – если на то пошло, хоть каждый день.
– Ты сможешь делать что хочешь, – сказала Илена, – и я буду делать что хочу.
– Отлично, – сказал Айтел. – Если тебе нужны деньги…
– Мне хватит на какое-то время того, что есть, – скромно сказала она.
Это оказалось действительно лучше того, что он мог ожидать. Иметь ее и в то же время не быть связанным. «Она мудрая женщина, – подумал он, – понимает, как поступать, чтобы ничего не испортить». Айтел настоял на том, что заплатит за неделю вперед за ее номер, и в тот вечер, проводив Илену до отеля, спал один. Как только она вышла из дома, он понял, что ждал этой минуты. В каждом его романе наступал момент, когда ему хотелось остаться одному, – к счастью, она понимала это.
Айтел заснул с мыслью, что сон на этот раз легко пришел к нему. Но через три часа он проснулся и уже не мог закрыть глаза. Долгое бдение до зари побудило его вспомнить всю свою жизнь, так что под конец он показался сам себе никчемнейшим человеком. Запах тела Илены по-прежнему был с ним – каким-то образом даже проник к нему в горло. Он почувствовал, как до боли напряглись нервы – словно вздернули на дыбу. Принять таблетку было слишком поздно, да в таком состоянии ему пришлось бы проглотить несколько штук. Айтел вылез из постели и стал пить. Но это принесло мало пользы – разве что хуже не стало.
Он обнаружил, что подумывает позвонить Илене и попросить ее приехать. Мысль о том, чтобы быть с ней, была не просто приятна, а казалась необходимостью: он не хотел в одиночестве дожидаться зари. Итак, он взял трубку, набрал номер ее отеля и попросил дежурного позвонить к ней в комнату. Долгие десять секунд она не отвечала; за это время по тому, как сдавило сердце, Айтел понял, каково ему будет, если ее в такой час не окажется в номере. Наконец она ответила. Он не мог быть уверен, но ему показалось, что Илена изображает отупение от сна.
– О, это ты, дорогой, – произнесла она, – что-то случилось?
– Ничего. – Он прочистил горло. – Мне просто захотелось услышать твой голос.
Ее ответ прозвучал необычайно мягко:
– Но, Чарли, в такой час?
Айтел закурил сигарету и произнес небрежным тоном:
– Послушай, ты бы не хотела приехать сюда сейчас, а?
Она ответила не сразу.
– Лапочка, я устала, – прошептала наконец Илена.
– Ну ладно, забудем.
– Ты не рассердился?
– Конечно, нет, – сказал Айтел.
– Я так спать хочу.
– Мне не следовало звонить. Ложись снова в постель.
– Мне не хватало тебя вечером, – сказала Илена. – Но завтра мы славно проведем время.
– Завтра, – повторил он. – Мне тебя тоже не хватало. – Сидел и смотрел на телефон. Почему-то он не мог избавиться от мысли, что у нее в комнате был мужчина.
К своему удивлению, Айтел обнаружил, что ревнует – ревнует Илену. Он столько лет не испытывал ревности, что это чувство показалось ему интересным, – да, собственно, любое чувство интересно. Тем не менее его словно подвергли пыткам. Мороз продрал его по коже при мысли, что Илена стонет от удовольствия, которое доставляет ей другой.
На протяжении ночи Айтел вел один из тех героических боев, когда утром не остается ни одного трупа: десяток раз он протягивал руку к телефону и отдергивал ее. Побуждаемый ревностью, этим радикальным орудием чувств, Айтел прокручивал до конца все истории, которые она, хихикая, рассказывала, так что достаточно ему было вспомнить мужчину, о котором она говорила, и брошенную ею фразу: «Ну и пьяная же я была», чтобы представить себе воображаемым глазом, увеличенным резцом ревности, как она отдавалась, играя, – а он знал, что это так, – как мычала, вскрикивала, мурлыкала, – эти картины оргазма возбуждали и его. А тот мужчина, с которым она была, – можно не сомневаться, он не знал, что она играла и сама занималась изысканием, – будет потом похваляться, рассказывая, что она говорила и что вытворяла. Это было уж слишком для Айтела. Если в прошлом он выслушивал признания своих любовниц и смотрел на это как на закрытую репетицию комедии и забавный спектакль, как на мышиную возню под камнем, то сейчас он мог бы убить каждого из мужчин, которых знала Илена. Они не ценили ее, и в этом было их преступление. Они ценили ее не больше, чем она ценила себя. Подобно всем ревнивым любовникам Айтел считал, что Илена позорно плохо заботится о его собственности. Она была лишь тем, кем он мог ее сделать, и если он ревновал ее к прошлому, это объяснялось тем, что ее прошлое поведение могло быть понятно лишь в свете того, как она вела себя сейчас. Слова, которые она, возможно, шептала другому мужчине, лишались того пыла, с каким она шептала их ему. И с чувством, будто в грудь ему вонзался ледоруб, Айтел слышал собственные слова о ней: «Когда Колли нет поблизости, его кошечка отправляется пошалить. Пара актеров, работавших у меня, проводили с ней время. Они говорили, что ей нет равных в постели». Он готов был придушить ее за то, что она не дождалась его, – почему она не знала, что ей не надо притворяться, так как явится он и будет с ней. Заглох разум, говоривший, что тебе пришлось вскочить на поезд «американских горок», иначе ты ничего бы не почувствовал. Айтел считал преступлением то, что Илена хотя бы миг испытывала наслаждение с другим мужчиной.
Следующие несколько дней были невыносимы. Он только и делал, что ждал, когда приедет Илена, и когда она приезжала, накидывался на нее с такой поспешностью, какую считал навсегда утраченной. Когда ее не было, он пил, сидел в «Яхт-клубе», садился в машину и ехал – проезжал мимо ее отеля, кружил по городу, чтобы снова проехать мимо ее отеля. Навестив его впервые после приема, я обнаружил человека, полного энергии. За час он рассказал одну за другой несколько историй, отыгрывая персонажей и создавая их образ всего лишь с помощью жестов. Я все откладывал встречу с ним из-за того, чтобы не рассказывать про Лулу, боясь испортить нашу дружбу, но он лишь расхохотался, услышав мое признание, поздравил меня и выдохнул:
– Я знал, что так будет. Ей-богу, знал, что так будет.
– Но почему?
– Ну, понимаешь, я в нее кое-что заложил. И у меня была мысль – вот так: пришла мысль, и все, – что теперь она готова перепихнуться с джентльменским клинком.
– Джентльменским клинком? Да у меня воспитание помойки, – сказал я. Но мне приятно было такое услышать. – Скажи, – небрежным тоном спросил я, – что представляет собой Лулу?
Не в силах сидеть на месте, он вскочил и принялся шагать по комнате.
– О нет! О нет! Не думаешь же ты, что я – Колли Муншин, правда? Выясняй это сам. – И потом вдруг изо всей силы хлопнул меня по спине. – Как же нас будут жалеть! – театрально воскликнул он.
В конце недели, как раз когда Айтел пришел к выводу, что ревновать плохо, или, вернее, как раз когда его ревность стала угасать и он поддерживал ее в себе ради того, чтобы наблюдать доставляемую ею боль, считая, что сможет по желанию выключить ее, он узнал, что Илена изменила ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46