На ходу графиня Гогенфельзен прошептала гостю на ушко, что её супруг расскажет потом послу, почему Дмитрий вернулся из Ставки. Оказывается, любимец Царской Семьи, как только приехал утром, сразу запросил аудиенцию у Государя, но ответа до сих пор нет, хотя дворецкий великого князя через каждый час телефонирует в канцелярию Александровского дворца, чтобы узнать, не отдавал ли Его Величество каких распоряжений в отношении великого князя Дмитрия Павловича, но всякий раз ему ничего не отвечают.
«Это очень плохой признак!..» – заранее решает посол, но не огорчает своими соображениями хозяйку дома.
В уютной столовой накрыт совсем небольшой стол на семь персон. Палеолог понимает, что больше гостей не будет. Это его радует, так как в тесном кругу можно получить более доверительную информацию. Прежде чем все расселись, снова вошёл дворецкий и что-то прошептал на ухо великому князю Дмитрию. Старый великий князь вопросительно посмотрел на сына, тот коротко ответил:
– Ничего… Всё ещё ничего нет…
Банальная светская беседа журчит за обедом до тех пор, пока в разговор не вступает Вырубова. Все замолкают, и Палеологу становится ясно, о ком говорила княгиня Палей при столь спешном приглашении, когда подчёркивала, что с послом ж е л а ю т переговорить. Без всяких предисловий безыскусная Подруга Императрицы задаёт прямой вопрос министру Франции в Петрограде:
– Вы, конечно, знаете, господин посол, о важном решении, принятом только что Государем. Что же вы об этом думаете? Его Величество сам поручил мне спросить вас об этом…
Вихрь мыслей проносится в голове Палеолога. «Неужели царю уже донесли, что я, как и все друзья Николая Николаевича, высказывал своим информаторам неодобрение этого шага Императора?.. Если это так, то кто из них подставлен мне Воейковым?.. Или царь рассчитывает, что я клюну на «простоту» Вырубовой и брякну при свидетелях о своём истинном отношении к взятию Государем Верховного командования армией на себя?.. Но ведь дипломату язык дан для того, чтобы скрывать свои мысли… Сейчас я докажу этой хитрой особе, которая хочет казаться дурочкой, что она имеет дело с великим дипломатом…»
Преданно глядя в большие глаза Подруги, посол мягко спрашивает:
– Это решение окончательное?
– О да, вполне…
– В таком случае мои возражения были бы немного запоздалыми… – проговаривается Палеолог, и «простушка» Вырубова моментально ловит его на слове:
– Их Величества будут очень огорчены, если я привезу им ваш ответ о возражениях… – Глаза Вырубовой подёргиваются печалью.
«Чёртова баба, – думает посол, – ещё не хватает мне лишиться расположения Императора, как он это проделал уже с коллегой Бьюкененом из-за бесцеремонности британского посла, пытающегося чуть ли не диктовать решения русскому царю… А ведь если она дословно передаст только эту часть нашего диалога, то немилость Государя и молодой Государыни мне обеспечена!..»
Палеолог начинает выпутываться из положения, в которое попал:
– Но как же я могу высказывать какое-нибудь мнение о мероприятии, истинные причины которого от меня ускользают? Его Величество должен был иметь самые важные основания для того, чтобы к тяжёлой ноше своей обычной работы прибавить ужасную ответственность за военное командование… Какие же это основания?.. – спрашивает посол, в свою очередь прикидываясь дурачком.
– О, господа, я с удовольствием расскажу всем друзьям, как трудно принимал Государь это решение… С весны, когда началось это ужасное отступление, Его Величество становился всё более и более недовольным действиями на фронте… Государь жаловался, что русскую армию гонят вперёд, не закрепляя позиций и не имея достаточно боевых патронов… Как бы подтверждая слова Его Величества, началось поражение за поражением; одна крепость падала за другой, отдали Ковну, Новогеоргиевск, наконец Варшаву…
Общество слушало Вырубову очень внимательно, стараясь не пропустить ни слова, чтобы затем по-своему интерпретировать её высказывания в других салонах, как бы демонстрируя свою близость к Государю. Простодушно оглядывая сотрапезников фрейлина Императрицы продолжала:
– Государыня и я сидели на балконе Александровского дворца, когда пришёл Николай Александрович с известием о падении Варшавы; на нём, как говорится, лица не было. Он почти потерял своё всегдашнее самообладание. «Так не может продолжаться! – вскрикнул он, ударив кулаком по столу. – Я не могу всё сидеть здесь и наблюдать за разгромом армии… Я вижу ошибки и должен молчать! Сегодня и Кривошеин говорил мне о невозможности подобного положения…»
Когда Вырубова назвала фамилию министра земледелия, который явно подстрекал Государя против Верховного Главнокомандующего, гости и хозяева невольно переглянулись: ведь все знали, что за спиной Его Величества именно Кривошеин организовывал протесты министров против решения царя взять Главнокомандование на себя, сносился по этому поводу с Думой и общественностью. Как будто не замечая этого удивления, фрейлина продолжала свой рассказ:
– Именно после падения Варшавы Государь решил бесповоротно, без всякого давления со стороны кого бы то ни было…
Все поняли, что таким образом Вырубова хочет опровергнуть слухи, начавшие ходить по салонам, а из них по всему городу, о том, что Распутин и молодая Императрица, а с нею и она, Подруга, заставили царя взять командование армией.
– «Если бы вы знали, как мне тяжело не принимать деятельного участия в помощи моей любимой армии…» – процитировала царские слова фрейлина. – Государь и раньше бы взял командование, если бы не опасение обидеть великого князя Николая Николаевича, и он не раз говорил о том в моём присутствии… Но только когда возникли столь тяжёлые обстоятельства, долг царского служения повелел ему встать во главе своих войск и взять на себя всю ответственность за войну… Прежде чем прийти к такому убеждению, он много размышлял, много молился…
А в день, когда был созван Совет министров, я как раз обедала у Их Величеств до заседания, назначенного на вечер. За обедом Государь волновался, говоря, что, какие бы доводы ему ни приводили, он останется непреклонным. Уходя, он сказал нам: «Ну, молитесь за меня!» Я сняла образок и дала ему в руки. Время шло, Императрица волновалась за Государя, и, когда пробило одиннадцать часов, а он ещё не возвращался, она, накинув шаль, позвала детей и меня на балкон, идущий вокруг дворца. Через кружевные шторы в ярко освещённой угловой гостиной были видны фигуры заседающих; один из министров говорил стоя… Нам уже подали чай, когда вошёл Государь, кинулся в своё любимое кресло и, протянув нам руки, сказал: «Я был непреклонен, посмотрите, как я вспотел!» Передавая мне образок и смеясь, он продолжал: «Я всё время сжимал его в левой руке. Выслушав все длинные, скучные речи министров, я сказал приблизительно так: «Господа, моя воля непреклонна, я уезжаю в Ставку через два дня!» Некоторые министры выглядели как в воду опущенные…
Вырубова закончила. За время её проникновенного выступления в защиту столь обожаемого ею монарха посол уже придумал, что ему надо ответить, чтобы не потерять авторитет у хозяев и гостей этого дома, которые знают о его оппозиционном отношении к новому решению царя, и в то же время не разоблачить себя окончательно в глазах Царской Семьи. С минуту он молчит.
– То, что вы мне сообщили, делает для меня ещё более трудным выразить какое-либо мнение о решении, принятом Государем, поскольку дело решается между его совестью и Богом. Кроме того, так как решение это неотменимо, критика его не послужила бы ни к чему; главное же – сделать из него возможно лучшее употребление. И вот, выполняя свои обязанности Верховного Главнокомандующего, Император будет постоянно иметь случай давать чувствовать не только войскам, но и народу, всему народу, необходимость победы… Для меня, как посла союзной Франции, вся военная программа России заключается в клятве, данной Его Величеством на Евангелии и перед иконой Казанской Божией Матери в Зимнем дворце второго августа прошлого года… – с пафосом продолжает Палеолог. – Теперь, когда его верховная власть будет непосредственно влиять на самоё поведение войск, ему уже будет легче сдержать это священное обязательство. Таким образом, по моему мнению, он явится спасителем России; в таком именно смысле я позволю себе истолковать полученное им свыше откровение. Извольте передать ему это от меня…
Большие глаза Вырубовой внимательно смотрели в рот послу, как бы фиксируя каждое его слово. Затем она сдвинула брови, словно повторяла про себя только что сказанное, и, не дожидаясь хозяйки, поднялась от стола.
– Благодарю вас, господин посол! Я тотчас же доложу Их Величествам то, что вы мне сейчас сказали!.. Ах, Оля! – обращается она затем к графине Гогенфельзен. – Спасибо за чудесный обед…
Княгиня уходит проводить до дверей важную гостью. Великий князь Павел Александрович ведёт сына и гостей в свой кабинет на чашку кофе и сигары. Палеолог видит, что великий князь Дмитрий Павлович чуть медлит и не успевает за всеми скрыться в кабинете, как к нему снова подходит дворецкий и что-то шепчет на ухо. Молодой великий князь с разочарованной миной догоняет отца и, не стесняясь, громко говорит:
– От Ники опять ничего нет!..
Четверо господ располагаются в креслах вокруг кофейного столика, а великий князь Дмитрий прислоняется разгорячённым лбом к мраморной стене камина.
Именно теперь великий князь Павел сообщает послу и другим гостям о том, что его сын приехал из Ставки экстренным поездом в Петроград для того, чтобы довести до сведения Государя о том, что в Могилёве, куда по повелению монарха уже перебралась Ставка, от устранения великого князя Николая Николаевича возникает тяжёлое впечатление…
«Ещё бы, – иронически думает посол, – ведь новый Верховный Главнокомандующий начнёт с того, что разгонит всех прихлебателей своего дядюшки, которые успели окопаться вокруг него и кого в действующей армии, по моим сведениям, ненавидят теперь не меньше, чем Сухомлинова!..»
Между тем молодой великий князь, повернувшись лицом к гостям и делая руками нервные движения, начинает говорить истеричным голосом:
– Я всё скажу Государю! Я решил сказать ему всё. Я даже скажу ему, что, если он не откажется от своего намерения – на что есть ещё время, – последствия этого могут быть неисчислимы, столь же роковые для династии, как и для России… Мой проект заключается в том, чтобы Государь, принимая Верховное командование, сохранил около себя великого князя в качестве помощника. Вот что мне поручено предложить Государю от имени великого князя. Но как вы видите, Его Величество не спешит меня принять. Сойдя с поезда сегодня утром, я просил у него аудиенции… Теперь десять часов вечера. И в ответ – ни слова. Что вы думаете о моей идее?
Посол, услышав эту тираду и зная от своих информаторов о том, что в окружении Верховного Главнокомандующего, а также у его друзей Гучкова и Поливанова зрел заговор против царя, который Николай ловко разрушил отставкой своего дядюшки, великого князя, подумал о полной бесперспективности всех уговоров о сохранении любой активной роли Николая Николаевича.
Палеолог напускает на себя значительный вид вершителя судеб русской империи и говорит:
– Сама по себе эта мысль кажется мне превосходной. Но я сомневаюсь, чтобы Государь на неё согласился… Я имею основания думать, что он желает непременно удалить великого князя из армии.
– Увы!.. – вздыхает великий князь Павел. – Я думаю так же, как и вы, мой дорогой посол, что Государь никогда не согласится оставить при себе Николая Николаевича…
Великий князь Дмитрий при этих словах начинает нервно ходить по комнате, затем, скрестив руки на груди, останавливается у камина и восклицает:
– В таком случае мы погибли… Потому что теперь в Ставке будет распоряжаться Государыня и её камарилья… Это ужасно!..
– Митя, что ты говоришь!.. – одёргивает сына великий князь Павел. – Ведь Ники и Аликс всегда были так добры к тебе!.. Неужели и ты заразился этим нигилистическим духом?
– Да! Да! Да!.. – капризно отвечает отцу молодой великий князь.
Посол, знающий о том, что царь и царица любили Дмитрия как сына и, кажется, до сих пор не изменили к нему своего отношения, думает о том, что такое простое человеческое чувство, как чувство благодарности, очевидно, чуждо великокняжескому отпрыску, если он так быстро переметнулся в стан противников Царской Семьи.
С минуту помолчав, великий князь Дмитрий снова обращается к Палеологу:
– Господин посол, разрешите мне один вопрос. Верно ли то, что союзные правительства вмешивались или накануне вмешательства в то, чтобы не допустить Государя принять командование?
– Правительства – нет! – быстро реагирует Палеолог. – Ибо назначение Верховного Главнокомандующего есть внутренний вопрос, зависящий только от носителя верховной власти… Но в частных разговорах и я, и мой коллега сэр Джордж вполне правомочны отстаивать свою личную точку зрения: Государю не следует принимать Верховное командование на себя…
– Вы так изящно её выразили в диалоге с Вырубовой, – иронизирует князь Кочубей, но Дмитрий не даёт ему закончить мысль и весьма невежливо прерывает:
– Очень хорошо, что Франция и Англия официально ещё не потребовали оставить великого князя Николая Николаевича на его посту, хотя ваши мнения известны всем истинным друзьям Николая Николаевича… Не делайте этого!.. Это было бы огромной ошибкой… Сейчас в русской армии среди офицерского корпуса очень выросло недовольство союзниками за то, что они не делают и шага для реальной помощи нашему фронту, а молча наблюдают, как гибнут в месяц сотни тысяч русских солдат, сдерживая германцев… Если бы Англия и Франция публично потребовали оставить великого князя во главе фронта, где он допустил столь громадное отступление, то вы бы разрушили остатки популярности Николая Николаевича и восстановили бы против себя всех русских, начиная с меня…
«Зачем же ты тогда примчался в Петроград? – зло думает Палеолог о молодом великом князе. – Уж не затем ли, чтобы приставив Николая Николаевича к царю в качестве помощника и сохранив его кадры в Ставке и верхушке армии быстро и благополучно осуществить дворцовый переворот?» – но на словах посол ничего не отвечает, а только жуёт губами. Вместо него в разговор вступает великий князь Павел:
– Притом же это ни к чему бы не привело. В том состоянии духа, в каком находится Государь, он не остановится ни перед каким препятствием, он пойдёт на самые крайние меры, чтобы исполнить свой замысел… Если бы союзники воспротивились, он скорей бы расторг союз, чем позволил оспаривать свою самодержавную прерогативу, ещё удвоенную для него религиозным долгом…
– Да, ваше высочество, вы глубоко правы… – поддержал неожиданно великого князя Павла князь Кочубей. – Если хотите, я вам поведаю, как Государь готовил и принимал это решение на Совете министров, чему я сам был свидетель и что даже заносил для памяти в свою записную книжечку…
– Конечно, Виктор Сергеевич!.. – по-простецки подтвердил желание всех присутствующих хозяин дома, не называя гостя «ваше сиятельство», что показывало особый доверительный характер их отношений.
Князь Кочубей отложил сигару, достал из кармана в шлице генерал-адъютантского мундира небольшую тетрадку в кожаном переплёте, а с другой стороны – футляр с очками и, водрузив их на старческий нос с фиолетовыми прожилками, стал листать тетрадку, ища начало своих записок.
– Вот! – заложил он пальцем страницу и обвёл глазами присутствующих. – Только хочу предварить мой рассказ одним замечанием… Это – записки с секретных заседаний Совета министров, так что, господа, попрошу не разглашать услышанное!..
Он читал долго и монотонно, изредка переводя дух. Как ни старался Палеолог запомнить всё, что читал Кочубей, это было явно не под силу даже его тренированной памяти. К тому же это всё было пройденное несколько дней тому назад. Сначала военный министр и другие министры дружно ругали Ставку и великого князя Николая Николаевича за отступление и самоуправство, по сути дела – развал армии. Но когда Император решил возложить на себя в трудную минуту Верховное главнокомандование, так же дружно стали этому противиться. Собравшиеся даже узнали такой факт, что Императору было подано министрами коллективное письмо с верноподданнейшей просьбой не отставлять великого князя от командования армией и не брать его на себя.
«Где же логика?! – думал посол. – Почему Поливанов и другие министры усматривают в этом трагедию и катастрофу? Уж не потому ли, что этот решительный шаг царя нарушает их планы?»
Князь читал свои записки минут двадцать. Затем он закрыл тетрадку, снял очки и не спеша оглядел присутствующих, желая понять, какое впечатление он произвёл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100