..» Ревность бушевала в Императрице. Она смогла заставить себя съесть только несколько ложек супа – всё остальное её внимание было поглощено тем, как бы незаметно наблюдать за каждым движением Вырубовой.
По установленному порядку царский обед длился ровно пятьдесят минут. Государыня поднялась от стола первой, поблагодарила гостей, извинилась и пошла к себе наверх. Хозяин и гости перешли в расположенную рядом гостиную со старинной итальянской мебелью – пить кофе и немного посудачить.
Ане очень хотелось остаться рядом с Ники, но она не решилась нарушить приглашение Императрицы. Семеня в узкой длинной юбке, Подруга направилась через длинную галерею на второй этаж, в будуар Александры Фёдоровны.
Государыня уже прилегла на свою любимую кушетку и успела взять себя в руки, чтобы у фрейлины не возникло никаких подозрений. Она была мила, расспрашивала Анну о последних столичных сплетнях. Узнав, что Мария Павловна Младшая отправилась на несколько дней в Стокгольм, чтобы официально в Коронном суде получить подтверждение своего развода с герцогом Зюдерманландским, и что «весь Петербург» ей сочувствует, Императрица с горечью высказала сожаление в непорядочности многих отпрысков великих князей и тех, кто их окружает и потакает их слабостям.
Потом Аликс пожалела «бедную Аню» и попросилась к ней в гости, осмотреть её помещения в Свитском корпусе, чтобы затем, может быть, отдать какие-то распоряжения об улучшении её комнат. Это было необычно, но Вырубова, разумеется, согласилась.
Подруги прошли верхним коридором к боковой лестнице, спустились на площадку между свитским корпусом и дворцом.
Учитывая больные ноги Анны и её дружбу с Государыней, комендант Ливадии предоставил фрейлине квартиру на первом этаже.
Аликс вошла в небольшую прихожую, откуда попала в просторную гостиную. Всё ей очень понравилось. Почувствовав колебания Ани подле двери, ведущей в спальню, Государыня обязательно решила сунуть свой нос и туда. Вырубова открыла эту дверь, и Аликс остановилась на пороге, поражённая. Она получила новое мощное подкрепление своих подозрений: почти во всех углах и на всех стенах комнаты было великое множество больших и малых фотографических карточек… её Ники.
Это были и увеличенные снимки фотографий, сделанных «Кодаком» самой Аней, портреты Государя, фотографические и гравированные, которые можно приобрести в книжных магазинах, и даже хорошая копия с живописного портрета художника Серова.
Лицо Александры Фёдоровны вспыхнуло. Только теперь Аня поняла, какую глупость она сделала и почему Аликс вела себя так необычно. Враги её и Аликс посеяли семена ревности в сердце Императрицы.
Не говоря больше ни слова, Государыня резко повернулась, и её остроносые туфельки через несколько секунд застучали по каменным плитам дорожки. Аня сначала хотела её догнать, объяснить, но потом гордо тряхнула головой, так что рассыпалась причёска из длинных русых волос, упала на кровать и горько заплакала.
В своей спальне, уткнувшись в подушку, так же безутешно рыдала Александра Фёдоровна.
27
Наутро после прибытия в Ливадию началась размеренная и устоявшаяся крымская жизнь Царской Семьи. Император с утра выходил на пешую прогулку, спускался к морю или быстрым шагом, за которым редко кому, кроме флигель-адъютанта Дрентельна, удавалось угнаться, достигал середины Горизонтальной тропы примерно в трёх верстах от дома и возвращался назад. После завтрака или после обеда он обязательно работал.
Он и в Ливадии продолжал пунктуально выполнять свои государственные обязанности, внимательно читая доклады министров и шефов различных ведомств, быстро схватывая суть дела, испещряя страницы своими замечаниями. Иногда министры прибывали с личными докладами, и тогда он подробно обсуждал с каждым все нюансы проблем, находя порой неожиданные решения. После занятий с бумагами он играл в лаун-теннис или кегли с детьми, офицерами Конвоя или «Штандарта», другими гостями, которым разрешено было запросто посещать Ливадию.
Иногда он шёл вместе с Алексеем в Ореанду и, если море не очень волновалось, катался с сыном в гребной двойке.
Небольшая неловкость утром первого дня, казалось, прошла совершенно незамеченной Семьёй: лучшая Подруга Аликс, которую накануне вечером видели весёлой и совершенно здоровой за царским столом, без объяснения причин не явилась к завтраку. Перед обедом, когда хозяева и немногочисленные гости молча возносили молитву Создателю, отсутствие Вырубовой привлекло внимание прежде всего прислуги. Затем великие княжны стали коситься на чистый прибор и пустой стул поблизости от хозяйки дома, а затем обращать недоумевающие взгляды на Mama.
Общий разговор о достоинствах Крыма весной, жарких погодах здесь, на Южном берегу, и холодах и сырости в это время в Петербурге ничем не прерывался. Только Александра Фёдоровна что-то шепнула графу Гендрикову, когда он подошёл к Государыне по её знаку.
Обед продолжался чередой повседневных простых блюд и негромким тоном застольных разговоров, изредка прерывавшихся весёлым смехом детей.
Гендриков через несколько минут вернулся и так же деликатно, как и получал задание, доложил вполголоса Императрице, наклонив напомаженную и надушенную голову к её причёске, что «госпожа фрейлина сказались больной, у неё повысилась температура и она просит прислать к ней доктора Боткина».
Милое и по-домашнему доброе лицо Аликс перекосила злая гримаса, но она мгновенно овладела собой и так же вполголоса сказала графу:
– Василий Александрович, будьте любезны, передайте Анне Александровне, что лейб-медикус Евгений Сергеевич заболел, лежит в своей каюте на «Штандарте». Если Анна Александровна пожелает, то я попрошу детского доктора Деревенко нанести ей визит. Но если Анна Александровна в состоянии поехать на моторе в Ялту, к стоянке «Штандарта», то, разумеется, доктор Боткин не откажется ей помочь, поскольку он сам не в тяжёлом, слава Богу, состоянии…
Обер-церемониймейстер Императрицы снова вышел. Только после этих необычных переговоров в столовой Николай Александрович с немым вопросом посмотрел на супругу. Не говоря ни слова, она сделала рукой знак, из разработанной ими в юности системы секретно, чтобы никто другой не понял, оповещать друг друга, означавший: «Не стоит твоего внимания…»
Наблюдательные слуги и некоторые царедворцы, которых судьба привела на этот обед, заметили смену настроений Императрицы в связи с отсутствием Подруги. Они сразу сделали логический вывод о некоей, краткой или длительной, будет видно дальше, опале любимой фрейлины.
Государыне всё это было крайне неприятно. Во-первых, Аня не имела права обижаться и устраивать такую публичную демонстрацию. Это она, Императрица, была страдающей стороной… На её мужа покушалась лучшая подруга, постоянно демонстрируя Ему свою экзальтированную влюблённость и обожествляя Его… «Корова» уже переступила грань приличий, отделяющую пылкие чувства верноподданной к своему платонически обожаемому монарху… Множеством фотокарточек Николая в своей спальне она ясно показала, что у неё на сердце лежит блуд, а не истинная и духовная дружба с Аликс. «А я-то так упивалась простыми и искренними на первый взгляд отношениями с Подругой… Оказывается, для Анны всё это было лишь маскировкой влюблённости в Ники!..» – горько думала царица.
Страдания Аликс были жестоки. Она удалилась в свой будуар, благо Ники после обеда вновь принялся за доклады, доставленные сегодня утром фельдъегерем из Петербурга, и в изнеможении прилегла на кушетку.
Прибежали дочери. Они тоже отметили что-то необычное в поведении Mama и, как нарочно, принялись расспрашивать Александру Фёдоровну о том, почему не видно Ани, чем она заболела и выздоровеет ли до Пасхи за оставшиеся шесть дней…
Аликс очень хотелось плакать. Она крепилась, чтобы ничего не рассказать дочерям. Пришёл Алексей поцеловать Mama перед сном и пожелать ей покойной ночи. ОТМА ушли вместе с ним, укладывать его спать. Они очень любили этот процесс, который позволял им тискать и целовать братика, а потом рассказывать ему на ночь какую-нибудь добрую сказку. «Когда я буду царём, – пробормотал им однажды Алексей, засыпая, – все люди, а особенно дети, будут в моей стране счастливые…»
…И снова начался солнечный, тихий и тёплый день. Алексей и «младшая пара» упросили за завтраком Papa поехать в моторе кататься в Ялту и заодно навестить больного доктора Боткина. Авто давно и прочно вошли в жизнь русского монарха и Его Семьи. Они были для него не только любимыми игрушками, но он горячо поддерживал тех из своих военных, кто видел большое будущее в моторах на войне. Он считал, что авто нужны не только для штабных или транспортировки раненых, но на грузовых моторах можно перевозить лёгкую артиллерию и доставлять боеприпасы…
Государь всегда спорил об этом со своим дядюшкой, великим князем Николаем Николаевичем, который накрепко стоял за лошадей, кавалерию и гужевой транспорт. Несмотря на крайне отсталые взгляды великого князя, он почему-то пользовался известным авторитетом у генералитета и высших офицеров, особенно в гвардии, где культ хорошего коня и острой сабли оставался непререкаемым.
Всячески поддерживали любовь Николая Александровича к моторам только двое родственников. За это он особенно их ценил. Это были великий князь Александр Михайлович, или попросту Сандро, и великий князь Дмитрий Павлович, которого он любил почти как сына и лишь недавно охладел к нему, когда узнал, что Дмитрий замечен в содомском грехе с великим князем Николаем Михайловичем.
Сандро не только разделял страсть Ники к авто, но и успел заразить его любовью к аэропланам. Государь знал всех авиаторов в России. Бывая в Севастополе, обязательно посещал школу пилотов в Каче, открытую стараниями Сандро, и с интересом наблюдал за полётами аппаратов тяжелее воздуха. Когда инженером Сикорским на русском заводе был построен первый в мире четырёхмоторный огромный аэроплан, в чреве которого оборудовали настоящий салон с мягкими креслами, Император совершил на нём полёт и повелел создать флот таких воздушных судов…
Рыжеватый полковник в кавалерийской форме на российском троне видел значительно дальше своих генералов и министров. И в своём быту он стал предпочитать быстроходный мотор живой лошади.
Когда в Ливадии архитектор Краснов возводил новый беломраморный ансамбль дворца, Государь поручил инженеру Гущину построить гараж вместо старого каретного сарая. Для лошадей и колясок, разумеется, в Ливадии тоже хватало места. Но помещение для 25 царских моторов, которое возвёл инженер удельного ведомства, получилось настолько хорошим, что пресса, в том числе и иностранная, дружно назвала его лучшим гаражом в Европе.
Выезжая на прогулку, Государь всегда с удовольствием смотрел на это массивное приземистое здание с широким центральным пролётом, из трёх ворот которого выкатывались сверкающие начищенной медью лакированные длинные экипажи, с которыми не смели тягаться самые резвые скакуны. Царь переносил свою любовь к моторам и на своего шофёра Кегреса, который уверенно и лихо водил тяжёлый «делоне-бельвиль» с фантастической скоростью в 80, а то и 90 вёрст в час.
Во всей Семье только Аликс не любила моторы и предпочитала передвигаться в покойном ландо или коляске. Но дети – Алексей и девочки полностью разделяли страсть Papa к грохочущим цилиндрами и извергающим облака газолинового дыма волшебным машинам. Тем более и в России появились фабрики, где стали выпускать десятками, а затем и сотнями эти чудо-новинки XX века…
Жить в Ливадии и не прокатиться на моторе с Papa в Ялту, на «Штандарт», за какой-нибудь забытой в каюте книжкой или акварелью было совершенно невозможно. А тут ещё такой замечательный повод: надо навестить больного Евгения Сергеевича Боткина и передать командиру яхты разрешение Императрицы посещать детям лейб-медика больного отца, когда только им заблагорассудится. Ведь Татьяну и Глеба специально привезли в Ялту на время пребывания их отца в Ливадии, но он неожиданно заболел и не смог даже повидаться с ними.
Теперь на двух моторах – в первом Государь с Алексеем, во втором – четыре великие княжны – отправились на ялтинский мол, к стоянке Императорской яхты. Перед отъездом «губернаторша» Татьяна просила сообщить на «Штандарт», чтобы туда, в каюту к доктору Боткину, кто-нибудь из офицеров доставил детей Евгения Сергеевича, живших в гостинице «Марино».
Мичман Бутаков уже привёл в светлую каюту, где на диване лежал доктор Боткин, его детей, и они, облизав своего папулю, чинно уселись рядышком в одном кресле, когда за дверьми послышались быстрые лёгкие шаги, голоса, детский смех, затем стук в дверь.
Появились сразу четыре великие княжны. Они приветливо поздоровались со своим замечательным другом Евгением Сергеевичем и его детьми, которых часто встречали в Царском Селе. Глеб и Татьяна Боткины сначала очень смущались, но когда Татьяна Николаевна сообщила лейб-медику о распоряжении Императрицы относительно ежедневных свиданий его с детьми, восторгу всех не было предела. Немного поболтав с малышами Боткина и расспросив их о путешествии в Ялту из Царского Села, «старшая пара» отправилась зачем-то в свои каюты. Мария, Анастасия, Глеб и Татьяна принялись играть в крестики-нолики, любимую забаву «младшей пары». Мария и Анастасия знали от долгих упражнений какой-то секрет игры и всё время выигрывали. Самолюбивый Глеб начинал уже злиться, когда вдруг проник в их способ и стал навёрстывать упущенные очки. Первой поняла, что их секрет раскрыт, Анастасия. Она тут же предупредила сестру:
– Берегись, Мари, он хорошо играет…
Когда крестики-нолики надоели, девочки стали упрашивать Глеба нарисовать людей со звериными головами. Им было известно, что сын Боткина так замечательно это умеет делать, что иногда возникало даже портретное сходство с какими-то родственниками Романовых. Тогда «младшая пара» сама хваталась за карандаши и срисовывала у него этих героев.
На сей раз Глеб нарисовал долговязую фигуру в военном мундире, приделав к ней маленькую лошадиную головку.
– Мари! Посмотри, ведь это вылитый дедушка Николаша!.. – засмеялась Настя и попросила у Глеба карандаш и листок бумаги, чтобы скопировать на память необыкновенный портрет.
Мари в это время решила узнать, когда закончится обед в кают-компании, на который офицеры «Штандарта» пригласили Государя с Наследником и своего командира Зеленецкого. Такова была традиция на флоте, когда офицерское сообщество выражало своё удовлетворение начальством, давая ему обед. Хотя обед этот был и прост – всего три блюда: флотские щи из кислой капусты, бараний бок с кашей и жареные пельмени – и его готовил вольнонаёмный кок, а не придворный повар, Николай Александрович очень любил эти трапезы в кают-компании и всегда принимал приглашение.
Мари ушла и пропала.
Анастасия срисовала произведение Глеба, свернув бумажку трубочкой, засунула её в карман своей красной, в серую горошину юбки, попрощалась и исчезла за тяжёлой портьерой, отделявшей каюту от крошечной прихожей. Но дверь каюты не хлопнула, а из-под портьеры вдруг высунулись острые мысы белых туфель.
Татьяна и Глеб захлопали в ладоши, засмеялись и загалдели в сторону портьеры:
– Мы вас видим, Анастасия Николаевна, мы вас видим!..
Смеющееся лицо Насти высунулось из-за тяжёлого бархата, и великая княжна со смехом убежала.
…Приближалась Пасха, а с нею новые приятные хлопоты – приготовление и осмотр подарков, писание поздравительных открыток и телеграмм, обсуждение нарядов. Аликс почти не выходила к общим завтракам и обедам. Ей подавали на балконе, откуда открывался великолепный вид на море. Здесь же она пила чай и занималась рукоделием, накладывая последние штрихи на свои вышивки и акварели, которые трудолюбиво готовила для благотворительного базара в Ялте.
Императрица больше не кипела ревностью, тем более что Вырубова всё ещё сказывалась больной и не появлялась на семейных трапезах в большой столовой зале. Острая обида у Государыни уже прошла. От пожара в её сердце остались только угли, которые пока тихо тлели.
«Сколько времени ещё будут продолжаться капризы Анны? Появится ли Подруга хотя бы в Светлое Христово Воскресение? Если да, то как подойдёт она христосоваться к Ники и ко мне?.. Со смирением и кротостью, как подобает христианке, или с вызовом и любострастием, свойственным всем греховодницам?..» – размышляла Александра Фёдоровна. Хотя кротость и смирение, приобретённые ею в православии, подвигали её к прощению Ани и Императрица знала, что в конце концов так оно и будет, Аликс очень сожалела, что что-то очень искреннее и душевное навсегда ушло из их отношений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
По установленному порядку царский обед длился ровно пятьдесят минут. Государыня поднялась от стола первой, поблагодарила гостей, извинилась и пошла к себе наверх. Хозяин и гости перешли в расположенную рядом гостиную со старинной итальянской мебелью – пить кофе и немного посудачить.
Ане очень хотелось остаться рядом с Ники, но она не решилась нарушить приглашение Императрицы. Семеня в узкой длинной юбке, Подруга направилась через длинную галерею на второй этаж, в будуар Александры Фёдоровны.
Государыня уже прилегла на свою любимую кушетку и успела взять себя в руки, чтобы у фрейлины не возникло никаких подозрений. Она была мила, расспрашивала Анну о последних столичных сплетнях. Узнав, что Мария Павловна Младшая отправилась на несколько дней в Стокгольм, чтобы официально в Коронном суде получить подтверждение своего развода с герцогом Зюдерманландским, и что «весь Петербург» ей сочувствует, Императрица с горечью высказала сожаление в непорядочности многих отпрысков великих князей и тех, кто их окружает и потакает их слабостям.
Потом Аликс пожалела «бедную Аню» и попросилась к ней в гости, осмотреть её помещения в Свитском корпусе, чтобы затем, может быть, отдать какие-то распоряжения об улучшении её комнат. Это было необычно, но Вырубова, разумеется, согласилась.
Подруги прошли верхним коридором к боковой лестнице, спустились на площадку между свитским корпусом и дворцом.
Учитывая больные ноги Анны и её дружбу с Государыней, комендант Ливадии предоставил фрейлине квартиру на первом этаже.
Аликс вошла в небольшую прихожую, откуда попала в просторную гостиную. Всё ей очень понравилось. Почувствовав колебания Ани подле двери, ведущей в спальню, Государыня обязательно решила сунуть свой нос и туда. Вырубова открыла эту дверь, и Аликс остановилась на пороге, поражённая. Она получила новое мощное подкрепление своих подозрений: почти во всех углах и на всех стенах комнаты было великое множество больших и малых фотографических карточек… её Ники.
Это были и увеличенные снимки фотографий, сделанных «Кодаком» самой Аней, портреты Государя, фотографические и гравированные, которые можно приобрести в книжных магазинах, и даже хорошая копия с живописного портрета художника Серова.
Лицо Александры Фёдоровны вспыхнуло. Только теперь Аня поняла, какую глупость она сделала и почему Аликс вела себя так необычно. Враги её и Аликс посеяли семена ревности в сердце Императрицы.
Не говоря больше ни слова, Государыня резко повернулась, и её остроносые туфельки через несколько секунд застучали по каменным плитам дорожки. Аня сначала хотела её догнать, объяснить, но потом гордо тряхнула головой, так что рассыпалась причёска из длинных русых волос, упала на кровать и горько заплакала.
В своей спальне, уткнувшись в подушку, так же безутешно рыдала Александра Фёдоровна.
27
Наутро после прибытия в Ливадию началась размеренная и устоявшаяся крымская жизнь Царской Семьи. Император с утра выходил на пешую прогулку, спускался к морю или быстрым шагом, за которым редко кому, кроме флигель-адъютанта Дрентельна, удавалось угнаться, достигал середины Горизонтальной тропы примерно в трёх верстах от дома и возвращался назад. После завтрака или после обеда он обязательно работал.
Он и в Ливадии продолжал пунктуально выполнять свои государственные обязанности, внимательно читая доклады министров и шефов различных ведомств, быстро схватывая суть дела, испещряя страницы своими замечаниями. Иногда министры прибывали с личными докладами, и тогда он подробно обсуждал с каждым все нюансы проблем, находя порой неожиданные решения. После занятий с бумагами он играл в лаун-теннис или кегли с детьми, офицерами Конвоя или «Штандарта», другими гостями, которым разрешено было запросто посещать Ливадию.
Иногда он шёл вместе с Алексеем в Ореанду и, если море не очень волновалось, катался с сыном в гребной двойке.
Небольшая неловкость утром первого дня, казалось, прошла совершенно незамеченной Семьёй: лучшая Подруга Аликс, которую накануне вечером видели весёлой и совершенно здоровой за царским столом, без объяснения причин не явилась к завтраку. Перед обедом, когда хозяева и немногочисленные гости молча возносили молитву Создателю, отсутствие Вырубовой привлекло внимание прежде всего прислуги. Затем великие княжны стали коситься на чистый прибор и пустой стул поблизости от хозяйки дома, а затем обращать недоумевающие взгляды на Mama.
Общий разговор о достоинствах Крыма весной, жарких погодах здесь, на Южном берегу, и холодах и сырости в это время в Петербурге ничем не прерывался. Только Александра Фёдоровна что-то шепнула графу Гендрикову, когда он подошёл к Государыне по её знаку.
Обед продолжался чередой повседневных простых блюд и негромким тоном застольных разговоров, изредка прерывавшихся весёлым смехом детей.
Гендриков через несколько минут вернулся и так же деликатно, как и получал задание, доложил вполголоса Императрице, наклонив напомаженную и надушенную голову к её причёске, что «госпожа фрейлина сказались больной, у неё повысилась температура и она просит прислать к ней доктора Боткина».
Милое и по-домашнему доброе лицо Аликс перекосила злая гримаса, но она мгновенно овладела собой и так же вполголоса сказала графу:
– Василий Александрович, будьте любезны, передайте Анне Александровне, что лейб-медикус Евгений Сергеевич заболел, лежит в своей каюте на «Штандарте». Если Анна Александровна пожелает, то я попрошу детского доктора Деревенко нанести ей визит. Но если Анна Александровна в состоянии поехать на моторе в Ялту, к стоянке «Штандарта», то, разумеется, доктор Боткин не откажется ей помочь, поскольку он сам не в тяжёлом, слава Богу, состоянии…
Обер-церемониймейстер Императрицы снова вышел. Только после этих необычных переговоров в столовой Николай Александрович с немым вопросом посмотрел на супругу. Не говоря ни слова, она сделала рукой знак, из разработанной ими в юности системы секретно, чтобы никто другой не понял, оповещать друг друга, означавший: «Не стоит твоего внимания…»
Наблюдательные слуги и некоторые царедворцы, которых судьба привела на этот обед, заметили смену настроений Императрицы в связи с отсутствием Подруги. Они сразу сделали логический вывод о некоей, краткой или длительной, будет видно дальше, опале любимой фрейлины.
Государыне всё это было крайне неприятно. Во-первых, Аня не имела права обижаться и устраивать такую публичную демонстрацию. Это она, Императрица, была страдающей стороной… На её мужа покушалась лучшая подруга, постоянно демонстрируя Ему свою экзальтированную влюблённость и обожествляя Его… «Корова» уже переступила грань приличий, отделяющую пылкие чувства верноподданной к своему платонически обожаемому монарху… Множеством фотокарточек Николая в своей спальне она ясно показала, что у неё на сердце лежит блуд, а не истинная и духовная дружба с Аликс. «А я-то так упивалась простыми и искренними на первый взгляд отношениями с Подругой… Оказывается, для Анны всё это было лишь маскировкой влюблённости в Ники!..» – горько думала царица.
Страдания Аликс были жестоки. Она удалилась в свой будуар, благо Ники после обеда вновь принялся за доклады, доставленные сегодня утром фельдъегерем из Петербурга, и в изнеможении прилегла на кушетку.
Прибежали дочери. Они тоже отметили что-то необычное в поведении Mama и, как нарочно, принялись расспрашивать Александру Фёдоровну о том, почему не видно Ани, чем она заболела и выздоровеет ли до Пасхи за оставшиеся шесть дней…
Аликс очень хотелось плакать. Она крепилась, чтобы ничего не рассказать дочерям. Пришёл Алексей поцеловать Mama перед сном и пожелать ей покойной ночи. ОТМА ушли вместе с ним, укладывать его спать. Они очень любили этот процесс, который позволял им тискать и целовать братика, а потом рассказывать ему на ночь какую-нибудь добрую сказку. «Когда я буду царём, – пробормотал им однажды Алексей, засыпая, – все люди, а особенно дети, будут в моей стране счастливые…»
…И снова начался солнечный, тихий и тёплый день. Алексей и «младшая пара» упросили за завтраком Papa поехать в моторе кататься в Ялту и заодно навестить больного доктора Боткина. Авто давно и прочно вошли в жизнь русского монарха и Его Семьи. Они были для него не только любимыми игрушками, но он горячо поддерживал тех из своих военных, кто видел большое будущее в моторах на войне. Он считал, что авто нужны не только для штабных или транспортировки раненых, но на грузовых моторах можно перевозить лёгкую артиллерию и доставлять боеприпасы…
Государь всегда спорил об этом со своим дядюшкой, великим князем Николаем Николаевичем, который накрепко стоял за лошадей, кавалерию и гужевой транспорт. Несмотря на крайне отсталые взгляды великого князя, он почему-то пользовался известным авторитетом у генералитета и высших офицеров, особенно в гвардии, где культ хорошего коня и острой сабли оставался непререкаемым.
Всячески поддерживали любовь Николая Александровича к моторам только двое родственников. За это он особенно их ценил. Это были великий князь Александр Михайлович, или попросту Сандро, и великий князь Дмитрий Павлович, которого он любил почти как сына и лишь недавно охладел к нему, когда узнал, что Дмитрий замечен в содомском грехе с великим князем Николаем Михайловичем.
Сандро не только разделял страсть Ники к авто, но и успел заразить его любовью к аэропланам. Государь знал всех авиаторов в России. Бывая в Севастополе, обязательно посещал школу пилотов в Каче, открытую стараниями Сандро, и с интересом наблюдал за полётами аппаратов тяжелее воздуха. Когда инженером Сикорским на русском заводе был построен первый в мире четырёхмоторный огромный аэроплан, в чреве которого оборудовали настоящий салон с мягкими креслами, Император совершил на нём полёт и повелел создать флот таких воздушных судов…
Рыжеватый полковник в кавалерийской форме на российском троне видел значительно дальше своих генералов и министров. И в своём быту он стал предпочитать быстроходный мотор живой лошади.
Когда в Ливадии архитектор Краснов возводил новый беломраморный ансамбль дворца, Государь поручил инженеру Гущину построить гараж вместо старого каретного сарая. Для лошадей и колясок, разумеется, в Ливадии тоже хватало места. Но помещение для 25 царских моторов, которое возвёл инженер удельного ведомства, получилось настолько хорошим, что пресса, в том числе и иностранная, дружно назвала его лучшим гаражом в Европе.
Выезжая на прогулку, Государь всегда с удовольствием смотрел на это массивное приземистое здание с широким центральным пролётом, из трёх ворот которого выкатывались сверкающие начищенной медью лакированные длинные экипажи, с которыми не смели тягаться самые резвые скакуны. Царь переносил свою любовь к моторам и на своего шофёра Кегреса, который уверенно и лихо водил тяжёлый «делоне-бельвиль» с фантастической скоростью в 80, а то и 90 вёрст в час.
Во всей Семье только Аликс не любила моторы и предпочитала передвигаться в покойном ландо или коляске. Но дети – Алексей и девочки полностью разделяли страсть Papa к грохочущим цилиндрами и извергающим облака газолинового дыма волшебным машинам. Тем более и в России появились фабрики, где стали выпускать десятками, а затем и сотнями эти чудо-новинки XX века…
Жить в Ливадии и не прокатиться на моторе с Papa в Ялту, на «Штандарт», за какой-нибудь забытой в каюте книжкой или акварелью было совершенно невозможно. А тут ещё такой замечательный повод: надо навестить больного Евгения Сергеевича Боткина и передать командиру яхты разрешение Императрицы посещать детям лейб-медика больного отца, когда только им заблагорассудится. Ведь Татьяну и Глеба специально привезли в Ялту на время пребывания их отца в Ливадии, но он неожиданно заболел и не смог даже повидаться с ними.
Теперь на двух моторах – в первом Государь с Алексеем, во втором – четыре великие княжны – отправились на ялтинский мол, к стоянке Императорской яхты. Перед отъездом «губернаторша» Татьяна просила сообщить на «Штандарт», чтобы туда, в каюту к доктору Боткину, кто-нибудь из офицеров доставил детей Евгения Сергеевича, живших в гостинице «Марино».
Мичман Бутаков уже привёл в светлую каюту, где на диване лежал доктор Боткин, его детей, и они, облизав своего папулю, чинно уселись рядышком в одном кресле, когда за дверьми послышались быстрые лёгкие шаги, голоса, детский смех, затем стук в дверь.
Появились сразу четыре великие княжны. Они приветливо поздоровались со своим замечательным другом Евгением Сергеевичем и его детьми, которых часто встречали в Царском Селе. Глеб и Татьяна Боткины сначала очень смущались, но когда Татьяна Николаевна сообщила лейб-медику о распоряжении Императрицы относительно ежедневных свиданий его с детьми, восторгу всех не было предела. Немного поболтав с малышами Боткина и расспросив их о путешествии в Ялту из Царского Села, «старшая пара» отправилась зачем-то в свои каюты. Мария, Анастасия, Глеб и Татьяна принялись играть в крестики-нолики, любимую забаву «младшей пары». Мария и Анастасия знали от долгих упражнений какой-то секрет игры и всё время выигрывали. Самолюбивый Глеб начинал уже злиться, когда вдруг проник в их способ и стал навёрстывать упущенные очки. Первой поняла, что их секрет раскрыт, Анастасия. Она тут же предупредила сестру:
– Берегись, Мари, он хорошо играет…
Когда крестики-нолики надоели, девочки стали упрашивать Глеба нарисовать людей со звериными головами. Им было известно, что сын Боткина так замечательно это умеет делать, что иногда возникало даже портретное сходство с какими-то родственниками Романовых. Тогда «младшая пара» сама хваталась за карандаши и срисовывала у него этих героев.
На сей раз Глеб нарисовал долговязую фигуру в военном мундире, приделав к ней маленькую лошадиную головку.
– Мари! Посмотри, ведь это вылитый дедушка Николаша!.. – засмеялась Настя и попросила у Глеба карандаш и листок бумаги, чтобы скопировать на память необыкновенный портрет.
Мари в это время решила узнать, когда закончится обед в кают-компании, на который офицеры «Штандарта» пригласили Государя с Наследником и своего командира Зеленецкого. Такова была традиция на флоте, когда офицерское сообщество выражало своё удовлетворение начальством, давая ему обед. Хотя обед этот был и прост – всего три блюда: флотские щи из кислой капусты, бараний бок с кашей и жареные пельмени – и его готовил вольнонаёмный кок, а не придворный повар, Николай Александрович очень любил эти трапезы в кают-компании и всегда принимал приглашение.
Мари ушла и пропала.
Анастасия срисовала произведение Глеба, свернув бумажку трубочкой, засунула её в карман своей красной, в серую горошину юбки, попрощалась и исчезла за тяжёлой портьерой, отделявшей каюту от крошечной прихожей. Но дверь каюты не хлопнула, а из-под портьеры вдруг высунулись острые мысы белых туфель.
Татьяна и Глеб захлопали в ладоши, засмеялись и загалдели в сторону портьеры:
– Мы вас видим, Анастасия Николаевна, мы вас видим!..
Смеющееся лицо Насти высунулось из-за тяжёлого бархата, и великая княжна со смехом убежала.
…Приближалась Пасха, а с нею новые приятные хлопоты – приготовление и осмотр подарков, писание поздравительных открыток и телеграмм, обсуждение нарядов. Аликс почти не выходила к общим завтракам и обедам. Ей подавали на балконе, откуда открывался великолепный вид на море. Здесь же она пила чай и занималась рукоделием, накладывая последние штрихи на свои вышивки и акварели, которые трудолюбиво готовила для благотворительного базара в Ялте.
Императрица больше не кипела ревностью, тем более что Вырубова всё ещё сказывалась больной и не появлялась на семейных трапезах в большой столовой зале. Острая обида у Государыни уже прошла. От пожара в её сердце остались только угли, которые пока тихо тлели.
«Сколько времени ещё будут продолжаться капризы Анны? Появится ли Подруга хотя бы в Светлое Христово Воскресение? Если да, то как подойдёт она христосоваться к Ники и ко мне?.. Со смирением и кротостью, как подобает христианке, или с вызовом и любострастием, свойственным всем греховодницам?..» – размышляла Александра Фёдоровна. Хотя кротость и смирение, приобретённые ею в православии, подвигали её к прощению Ани и Императрица знала, что в конце концов так оно и будет, Аликс очень сожалела, что что-то очень искреннее и душевное навсегда ушло из их отношений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100