Государыня быстро стала пудрить покрасневший от слёз нос, надела простое домашнее ситцевое платье и прикрыла начинающую стареть шею широким, во много рядов, жемчужным ожерельем. Постояв несколько минут перед большим зеркалом и окончательно взяв себя в руки, Аликс твёрдой походкой вышла в столовую и заняла своё место во главе стола.
Ники ещё не было, хотя приготовления к завтраку, который он явно заказал, уже закончились. Аромат кофе становился уже просто невыносим, аппетитные румяные булочки добавляли к кофейному аромату неповторимые нюансы, жёлтое чухонское масло, снятое со льда, искрилось каплями воды. По знаку Императрицы камердинер Волков наполнил её чашку крепким душистым напитком. От мысли взять или нет хрустящую булочку Аликс отвлёк приход Николая.
Заботливым взглядом любящей женщины Аликс оглядела мужа и осталась довольна. Ники явно хорошо выспался и казался действительно успокоившимся.
Когда он уселся на своё место vis-a-vis супруги, то не удержался, помахал каким-то листком и торжественно вымолвил:
– А Вильгельм-то обещал воздействовать на Австрию, чтобы уладить дело миром!..
– Неужели?! – выразила сомнение Александра.
Николай передал ей через Волкова телеграмму и стал наблюдать, как отреагирует на неё Аликс. Ему не понравилось, что лицо Государыни не изменилось от чтения документа. Тогда он сделал вид, что всё внимание его занято кофе и булочками.
Аликс прочла телеграмму дважды и затем брезгливо отложила её в сторону.
– Я бы не стала доверять Вильгельму, – сухо заметила она. – Он здесь не даёт твёрдых обещаний, а увиливает, как всегда… Ему нельзя верить!.. – На глаза Императрицы вновь навернулись слёзы.
Николай и сам подсознательно чувствовал, что в телеграмме кузена таится какой-то подвох, но он очень хотел не ошибиться снова в Вилли, а с его помощью восстановить мир и спокойствие на Балканах. Слова Александры не задели его – он видел, что Аликс воспринимает многое, в том числе и международную политику, гораздо тоньше, чем он. Ему хотелось успокоить её, найти аргументы в пользу кузена. Пока он думал об этом, открылась дверь, и Тетерятников принёс на серебряном подносе точно такой же листок телеграммы, какой голубел у прибора Аликс.
Николай взял бумажку и быстро прочитал её. Оказалось, это был ответ Вильгельма на телеграмму, посланную царём ещё вчера.
«Для России вполне возможно, как она всегда заверяла, оставаться зрителем австро-сербского конфликта без вовлечения Европы в самую ужасную из войн. Я думаю, прямое понимание между Твоим правительством и Веной возможно и желательно, и, как Я уже телеграфировал Тебе, Моё правительство продолжает свои усилия, чтобы способствовать этому. Конечно, военные меры России, рассматриваемые Австрией как угроза, могут ускорить бедствие, которого мы оба желаем избежать, и подвергают опасности моё положение посредника, которое Я охотно принял в ответ на Твой призыв в моей дружбе и помощи. Вилли».
Николай молча положил телеграмму на поднос Тетерятникова и знаком велел ему передать Императрице.
– О каких наших военных мерах он пишет? – возмущённо сказал он в пространство, поскольку Аликс ещё не успела прочесть и первой строчки. – Это он сам и Австрия проводят скрытную мобилизацию, как мне вчера вечером доложил Сухомлинов… А у нас будет только частичная… Это Австрия объявила войну, а он предупреждает о каких-то моих военных мерах!.. Что за чушь! – Император так резко поставил чашку на блюдце, что остатки кофе несколькими каплями испачкали белизну скатерти. Николаю сделалось ужасно стыдно за свою резкость, и он слегка покраснел.
Александра дочитала телеграмму, немного подумала, а затем, тряхнув головой, заявила твёрдо:
– Он тебя обманывает! Я не верю ни единому его слову!..
Тетерятников, удалившийся было за дверь, вдруг снова показался с пресловутым подносом, от которого сегодня исходило какое-то беспокойство.
– Телеграмма агентства «Гавас»… – доложил он.
Николай взял листок в руки и увидел только несколько слов: «Сегодня утром австрийская тяжёлая артиллерия начала бомбардировку Белграда».
Лицо Государя сразу почернело, тяжкий груз ответственности за готовность армии к отражению противника вновь навалился на него. В юности отец потребовал у него пройти курс Академии Генерального штаба. Он сделал это с удовольствием, хотя об этом особенно и не распространялись тогда, но теперь он понимал сложность момента, переживаемого страной и армией, гораздо лучше, чем многие его военачальники.
Аликс мгновенно заметила перемену, которую произвело сообщение французского телеграфного агентства в настроении её Ники. Она отреагировала, ещё не читая текста:
– Что я тебе говорила! Он обязательно обманет! Вили иначе не может!..
Николай сидел потрясённый.
– Разве он не мог предотвратить этого позора Австрии?! – прошептал он огорчённо.
42
Ликование распирало грудь великого Кайзера Германской империи. Всё шло по намеченному им плану: «медлительный блестящий секундант» – Австрия сдвинулась наконец под германским давлением и не только предъявила невыполнимый ультиматум, но и объявила войну Сербии, Англия постоянно давала понять, что в войну не вступит, а лягушатники французы так перепугались его жёсткого тона, что отвели на десять километров от границы с Германией свои части прикрытия и тем самым открыли германской армии важнейшие проходы в Вогезских горах, которые вели в военно-промышленный район Бриэй. Что касается самого опасного врага – России, то избранная им стратегия – двусмысленными телеграммами Николаю оттянуть как можно надольше всеобщую мобилизацию русской армии, – приносила великолепные плоды. Судя по ответным телеграммам кузена, он полностью доверился ему, Кайзеру, и теперь продолжает пацифистски выпрашивать мира и спокойствия.
«Вот и новая, утренняя телеграмма из Петербурга показывает, как глуп и доверчив кузен Ники… – размышлял Вильгельм, сидя в удобном плетёном кресле на террасе Нового дворца в Потсдаме. Кайзер любовался тенистым парком, откуда веяло утренней прохладой. В Бранденбурге и Берлине наступили «собачьи дни» – пришла душная и влажная жара, которая проникала даже в затенённые внутренние помещения дворца. Прохлада, льющаяся из парка, сохранялась только до полудня, а затем буквально выжигалась палящим солнцем. Мысли императора текли ещё неторопливо, хотя все эти дни он ощущал себя взведённой пружиной, которая вот-вот обрушит свою энергию на капсюль заряда самого мощного орудия в мире – германской армии. – Русский царь, видимо, всё ещё надеется на то, что войну можно остановить заклинаниями о дружбе. Но тевтонский меч поднят, и он будет разить врагов до тех пор, пока они не запросят пощады и не поползут к ногам германского колосса, чтобы лизать его сапоги, вымаливая себе жизнь!..»
Вильгельм взял ещё раз в правую руку листок и с усмешкой на узких губах под воинственными стрелками усов, вытянутых вверх искусным парикмахером ровно на 75 градусов от линии рта, прочёл ещё раз телеграмму с подписью: «Ники»:
«Я благодарю Тебя за Твою примирительную и дружескую телеграмму, поскольку сообщение Твоего посла Моему министру иностранных дел было в совершенно ином тоне. Пожалуйста, рассей эти сомнения. Австро-сербская проблема должна быть рассмотрена на Гаагской конференции. Я полагаюсь на Твою мудрость и дружбу».
Адъютант Кайзера граф Хилиус застыл рядом с креслом своего патрона в позе статуи, которую можно было бы назвать «Изысканное почтение». Кайзер, не глядя, протянул руку с телеграммой в сторону, и адъютант не дал упасть листку на землю, подхватив его на лету.
– Опять этот коронованный пацифист бубнит про свою Гаагу!.. – издевательски проворчал Вильгельм.
– Ваше величество! – льстиво изогнул в поклоне свой гибкий позвоночник адъютант. – Он не знает оценку, которую дало ваше величество его пацифистским идеям о сохранении вечного мира через международный инструментарий в Гааге…
Вильгельм с удовольствием вскинул брови на графа. Он очень любил, когда его окружение вспоминало его гениальные высказывания по разным вопросам и к месту приводило их. «Ну же, ну!» – красноречиво вопрошали глаза Кайзера. Адъютант, словно стихотворение, процитировал своего императора:
– «Чтобы он – Николай – не оскандалился перед Европой, я соглашусь на эту глупость. Но в своей практике я и впредь буду полагаться и рассчитывать только на Бога и на свой острый меч!»
Вильгельм самодовольно откинулся на спинку кресла, но его внимание привлёк какой-то конверт, лежавший под телеграммой.
– Что это? – грозно спросил он Хилиуса. – Письмо? Почему не доложили?!.
– Ваше величество, это – открытка, только что присланная издательством Вебера в Лейпциге… Если вы соизволите, то завтра миллионы таких открыток поступят во все почтамты Германии…
– Откройте конверт! – приказал Кайзер. Из-за больной и ссохшейся левой руки он терпеть не мог сам открывать конверты или делать что-то, что требовало её участия.
Граф Хилиус мгновенно подскочил, достал открытку и передал её императору. Вильгельм взял её правой рукой, далеко отставил от глаз, которым явно уже требовались очки, и залюбовался самим собой. Открытка являла его портрет в шлеме древнего тевтонского рыцаря. Из квадратного окошка шлема грозно топорщились знаменитые усы Кайзера. Под портретом посреди фразы «В вере и оружии твёрд» был изображён Железный крест, а чуть ниже красовалось его известное высказывание: «Мы, немцы, боимся только Бога и абсолютно ничего и никого в мире!»
Вдоволь налюбовавшись открыткой, он бережно положил её на стол и сказал:
– Одобряю!
На пороге показался гофмейстер с портфелем, в котором императору носили почту из министерств. Вильгельм сделал знак рукой. Из портфеля был извлечён синий конверт министерства иностранных дел. Граф Хилиус привычным движением вскрыл его и извлёк оттуда короткую записку, которую с поклоном протянул императору.
– А-а! Это, наверное, опять из Лондона, от посла англомана князя Лихновского… – презрительно пробормотал император и резко бросил: – Что там нового? Или опять Грей нудно излагает британские глупые рассуждения о праве Англии, как всегда, стоять над всеми и в стороне от европейского конфликта?..
– Именно так, ваше величество! – льстиво поддакнул адъютант, успевший привычным взглядом схватить суть сообщения.
– О'кей! О'кей! – издевательски икнул на американский манер Кайзер и отдал распоряжение: – В пять часов собрать в берлинском Шлоссе военных и дипломатов!..
…Мраморные стены парадного кабинета Кайзера в берлинском Шлоссе не давали никакой прохлады. Горячий воздух, пришедший откуда-то из Африки, успел нагреть и холодный камень. Дородные, высокие генералы во главе с огромным и пузатым фон Мольтке-младшим, высокий и чуть менее толстый канцлер фон Бетман-Гольвег в мундире генерала прусской службы, адмиралы в чёрных мундирах, среди которых выделялся обилием германских и иностранных орденов брат Кайзера принц Генрих Прусский, сидели молча за просторным круглым столом и ожидали выхода императора. А он почему-то задерживался. Лица генералов и адмиралов были самодовольные и лоснящиеся от пота из-за наглухо застёгнутых парадных мундиров, отнюдь не рассчитанных на столь невыносимую жару. Один князь Бетман-Гольвег был печален. Канцлер Германской империи был, пожалуй, единственным человеком в берлинской верхушке, который очень не хотел надвигавшейся войны. Сколько мог, он старался предостеречь Кайзера от ненужной, по его мнению, войны с Россией, но, зная взрывчатый характер своего сюзерена, Бетман делал это осторожно и ненавязчиво. Его интеллигентное, с правильными чертами и небольшой бородкой лицо было сосредоточенно-печально потому, что он видел, как жаждут войны те, кто сидел рядом с ним за столом, и приходил к убеждению, что в этом обществе его аргументы против широкой схватки с Россией и Францией могут вызвать только иронические ухмылочки солдафонов, долгие годы мечтавших о боевых наградах и хорошенькой встряске противника.
Сам Бетман-Гольвег, хотя и надел свой старый мундир прусского генерала после злобного замечания Кайзера на его счёт о том, что «штатский канцлер» лезет не в своё дело, стремясь умиротворить Австрию, отнюдь не испытывал прилива воинственности, как его коллеги, собравшиеся в поход.
Наконец, в зал не вошёл, а вбежал разъярённый Кайзер. Четверть часа тому назад, в салоне перед залом, где уже собрались военные, Вильгельма в последний момент буквально перехватил тощий и зализанный статс-секретарь министерства иностранных дел фон Ягов. Он передал императору телеграмму с пометкой «Срочно!», полученную из Лондона.
Посол князь Лихновский экстренно сообщал, что сегодня сэр Грей вызвал его на Уайтхолл во второй раз и встретил посла словами: «Положение всё более обостряется…» Лихновский писал, что после этого заявления британский министр сказал, что вынужден сделать ему в частном и дружеском порядке некоторое сообщение. И тут Британия наконец открыла послу свои истинные позиции. Лихновский писал императору: «Британское правительство, – сказал мне министр, – желает и впредь поддерживать дружбу с Германией и может остаться в стороне до тех пор, пока конфликт ограничивается Австрией и Россией. Но если бы в него втянулись мы и Франция, положение тотчас бы изменилось и британское правительство, при известных условиях, было бы вынуждено принять срочные решения. В этом случае нельзя было бы долго оставаться в стороне и выжидать».
Сообщение из Лондона буквально потрясло Вильгельма. Он затрясся от бешенства, весь покраснел, как кадет, не выдержавший простейшего экзамена, его правая щека начала дёргаться, предвещая грозу. Он сжал в кулаке листок и отбросил комок бумаги далеко прочь. Ягов не осмелился поднимать документ, решив сделать это, когда император уйдёт.
Вильгельм импульсивно схватился сухоньким кулачком левой руки за эфес палаша, сжал правый кулак и устремился к двери в зал. Она мгновенно распахнулась, в несколько секунд Кайзер оказался у своего места и, не садясь, грозно стукнул кулаком по столу.
Бетман-Гольвег вздрогнул, отвлечённый от своих тягостных дум, когда Кайзер гневно, с перехватываемым от злости голосом буквально заорал, по обыкновению нисколько себя не сдерживая:
– Англия открывает свои карты в момент, когда она сочла, что мы загнаны в тупик и находимся в безвыходном положении! Низкая торгашеская сволочь старалась обманывать нас обедами и речами. Грубым обманом являются адресованные мне слова короля Георга в разговоре с Генрихом: «Мы останемся нейтральными и постараемся держаться в стороне сколь возможно дольше».
Вильгельм приостановился, набрал воздуха в лёгкие и снова заорал, срываясь на визг:
– Хромоногий Грей определённо знает, что стоит ему только произнести одно серьёзное предостерегающее слово в Париже и в Петербурге и порекомендовать им нейтралитет, и оба тотчас же притихнут. Но он остерегается вымолвить это слово и вместо этого угрожает нам! Мерзкий сукин сын!.. Но мы покажем ему, чего стоят все его союзники, особенно Россия! Эти азиаты отозвали офицеров из отпусков и тихо готовятся к объявлению мобилизации! Но мы сорвём их всеобщую мобилизацию и переведём её на рельсы частичной, только четырёх южных округов, и тем самым заблокируем всеобщую мобилизацию… Это создаст в Московии такую неразбериху, что не только за сорок дней, но и за сто они не смогут отмобилизоваться. Мы представим их дураками перед всей Европой…
Неожиданно визг императора прекратился, и он вполне разумно, обращаясь к канцлеру, принялся излагать придуманный им трюк, как заставить русских сначала объявить мобилизацию, а затем отменить её и выглядеть, несмотря на отмену, перед всем миром зачинщиками войны.
– Господин канцлер, прикажите завтра утром только в одной газете, а именно – берлинской «Локаль-Анцайгер», дать сообщение о начале всеобщей мобилизации в Германии. Номер этой газеты обязательно должен попасть в русское посольство. Оно, без сомнения, сразу сообщит эту новость в Петербург. Там вынуждены будут объявить о своей мобилизации… Мы их ловим на пустой крючок – в тот же день дать во всех наших газетах опровержение. Когда испуганный русский посол Свербеев пошлёт телеграмму об этом опровержении своему Сазонову, убоясь ответственности за провокацию с первой телеграммой, задержать его депешу до глубокой ночи на телеграфе. А я ещё пошлю парочку таких телеграмм моему кузену Ники, что его слишком спокойная голова пойдёт кругом и он будет то подписывать приказ о мобилизации, то отменять его. И уж на этом-то мы и сыграем. Придерёмся к их мобилизации и объявим войну…
– Как?! Первыми?! – вырвалось у Бетмана-Гольвега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100