Может быть, у
ч. и было "слишком многое, слишком скоро". Дело не только в том,
у этих пациентов Произошла слишком масштабная встреча со смер-
з: вследствие патологии семейного окружения эти пациенты и их
рмьи отличались сниженной толерантностью по отношению к тревоге
ерти. (В четвертой главе я буду говорить о том, что Гарольд Серлз
119
пришел к тем же выводам на основании своей психотерапевтической
работы со взрослыми шизофреническими пациентами.)
Смерть родителя - катастрофическое событие для ребенка. Его
реакции зависят от ряда факторов: качества отношений с родителем.
обстоятельств смерти родителя (например, был ли ребенок свидете-
лем его естественной или насильственной смерти), отношения роди-
теля к своей смертельной болезни, присутствия достаточно сильной
фигуры другого родителя, доступности социальных и семейных ресур-
сов поддержки. Ребенок страдает от тяжелой потери и вдобавок его
чрезвычайно беспокоит, не способствовали ли его агрессивные фан-
тазии или поведение по отношению к родителю смерти последнего.
Роль утраты и вины прекрасно известна и компетентно описана дру-
гими авторами. Однако в классической литературе, посвященной
потере, не рассматривается влияние смерти родителя на осознание
ребенком перспективы его собственной смерти. Выше я особо под-
черкнул, что страх аннигиляции - первичный ужас индивида, источ-
ник значительной доли страдания, испытываемого при утрате значи-
мого другого. Маурер хорошо выразил эту мысль: "На некоем уровне
ниже уровня собственно знания ребенок с его наивным нарциссиз-
мом "знает", что потеря родителей - это потеря его связи с жизнью...
Тотальный панический страх за свою жизнь, а не ревнивое собствен-
ничество по отношению к утраченному объекту любви - вот источ-
ник дистресса сепарационной тревоги".
Нетрудно показать, что среди пациентов психиатра, невротиков и
психотиков, доля потерявших родителя больше, чем в общей попу-
ляции. Но последствия смерти родителя для ребенка столь велики,
что научное исследование не позволяет выделить и взвесить все отдель-
ные компоненты этого переживания. Например, эксперименты на
животных показывают, что у детеныша, отделенного от матери, воз-
никает экспериментальный невроз, и стресс сказывается на нем зна-
чительно более неблагоприятно, чем на собратьях, оставшихся рядом
с матерью. У детеныша человека непосредственное присутствие ма-
теринской фигуры уменьшает тревогу, вызываемую непривычными
событиями. Из этого следует, что ребенок, потерявший мать, ста-
новится менее стрессоустойчив. Он не только испытывает тревогу.
сопутствующую сознанию смерти, но и повышенно страдает от тре-
воги, вызываемой многими другими стрессами (межличностными,
сексуальными, школьными), с которыми он мало способен справить-
ся. У него также с большой вероятностью могут развиться симптомы
и невротические механизмы защиты, со временем слой за слоем на-
кладывающиеся друг на друга. Страх личной смерти должен раепо-
аться в глубочайших пластах, лишь редко выступая в незамаски-
IBBHHOM виде - в кошмарах или других формах выражения бессоз-
ргёльного.
1 Джозефина Хилгард и Марта Ньюмен, изучавшие психиатрических
циентов, рано потерявших родителя, получили интригующий ре-
льтат (который они окрестили "реакцией годовщины") - достовер-
1ю корреляцию между возрастом пациента ко времени психиатричес-
1й госпитализации и возрастом смерти его родителя. Иными
1овами, вероятность того, что возраст пациента на момент госпита-
йзации совпадает с возрастом родителя на момент смерти, превышает
1роятность случайности. Например, если матери пациента было трвд-
Втъ лет, когда она умерла, в тридцать лет пациент вступает в период
ijCKa. Более того, старший ребенок пациента в это время с повышен-
ий вероятностью находится в том же возрасте, в каком был сам па-
тент на момент смерти родителя. Например, пациентка, в шесть лет
терявшая мать. находится в психиатрической "группе риска", пока
i старшей дочери шесть лет. Исследовательницы не поднимали про-
цему тревоги смерти, однако возможно, что смерть матери ввергла ре-
рнка - будущую пациентку - в конфронтацию с непрочностью че-
овеческого существования: в смерти матери для девочки содержалось
<общение, что и она тоже должна умереть. Ребенок вытеснил этот
двод и ассоциированную с ним тревогу, которая оставалась бессоз-
тельной.пока не была пробуждена "годовщиной", - достижением
циенткой возраста, соответствующего возрасту смерти матери.
Степень травмы в большой мере зависит от того, насколько в се-
: тема смерти сопряжена с тревогой. Во многих культурах дети яв-
зтся участниками ритуалов, окружающих мертвых. В похоронах
[ других связанных со смертью ритуалах им предназначены конк-
ные роли. Например, в новогвинейской культуре Форе (Fore) дети
1аствуют в ритуальном поедании умершего родственника. Скорее
его, этот опыт не катастрофичен для ребенка, поскольку взрослые
встники ритуала не испытывают особой тревоги - это часть природ-
эго, не самосознающего потока жизни. Если, однако, для родите-
1тема смерти сопряжена с мощной тревогой - что в современной
йадной культуре встречается нередко, - ребенок получает сообще-
ае, что ему есть чего сильно бояться. Особенно значимо это роди-
1ьское сообщение для физически тяжело больных детей. Мэриан
<екенридж и Е. Ли Винсент комментируют это так: "Ребенок чув-
вует тревогу своих родителей о том, что он может умереть, и это
еляет в него смутное беспокойство, не испытываемое здоровыми
детьми.
121
Просвещение детей на тему смерти
Многие родители (возможно, большинство) в нашей культуре
непрестанно пытаются уйти от реальности в том, что касается инфор-
мации о смерти. Маленьких детей защищают от смерти, их открыто
и сознательно вводят в заблуждение. Очень рано в них культивирует-
ся отрицание, заложенное в истории о рае, о воскресении мертвых.
так же как и в уверениях, что дети не умирают. Позже, по мере того,
как ребенок становится "готов воспринять это", родитель постепен-
но повышает дозу реальности. Некоторые просвещенные родители
решительно восстают против самообманов и отказываются учить сво-
их детей отрицанию реальности. Однако, когда ребенок страдает или
испуган, даже им бывает трудно удержаться от отрицающих реальность
успокоительных заверений - прямого отрицания смертности либо
мифа о "долгом путешествии" в посмертной жизни.
Элизабет Кюблер-Росс резко осуждает традиционную религиозную
практику преподнесения детям "волшебных сказок" о рае, Боге и
ангелах. Однако из ее описания собственной работы с детьми, обес-
покоенными темой смерти, своей или родителей, ясно, что и она
предлагает утешение, основанное на отрицании. Она сообщает детям.
что в момент смерти человек трансформируется, или освобождается.
"как бабочка", для утешительного, манящего будущего. Кюблер-
Росс утверждает, что это вовсе не отрицание, а реальность, установ-
ленная объективными исследованиями опыта переживших клиничес-
кую смерть; однако эмпирические доказательства не опубликованы.
Такая позиция> замечательного терапевта, прежде столь непоколеби-
мо мужественной во встрече со смертью, свидетельствует о том, на-
сколько трудна конфронтация со смертью без самообмана. "Объек-
тивные данные" Кюблер-Росс ничем принципиально не отличаются
от традиционного религиозного "знания", основанного на вере.
В западной культуре имеются четкие ориентиры в просвещении по
таким вопросам, как физическое развитие, получение информации.
социальные навыки и психологическое развитие: но когда речь идет о
смерти, родителям приходится в основном полагаться на себя. Мно-
гие другие общества предлагают культурально санкционированные
мифы о смерти, которые без какой-либо амбивалетности или трево-
ги передаются детям. Наша культура не дает родителям четких направ-
ляющих ориентиров; при всей универсальности проблемы и ее кри-
тической важности для развития ребенка, каждая семья волей-неволей
должна сама решать, чему учить детей. Нередко детям дается неопре-
деленная информация, окрашенная родительской тревогой и с высо-
кой вероятностью вступающая в противоречие с информацией из дру-
гих источников.
Среди профессиональных педагогов существуют резкие разногла-
сия в том, как следует просвещать о смерти. Энтони рекомендует
одителям отрицать реальность перед ребенком. Она ссылается на
Цандора Ференци, заявившего, что "отрицание реальности есть пе-
еходная фаза между игнорированием и принятием реальности", и
зворит, что если родителям не удается содействовать ребенку в от-
рицании, у него может развиться "невроз, в котором ассоциации со
рмертью играют свою роль". Энтони продолжает:
"Аргументы в пользу тхэго, чтобы способствовать приня-
тию реальности, достаточно сильны. Однако в данном кон-
тексте это сопряжено с опасностью. Знание о том, что от-
рицание само по себе есть облегчение принятия, может
облегчить родителю его задачу. Естественно, он ожидает,
что когда у ребенка больше не будет потребности в отрица-
нии, тот обвинит его в ненадежности, во лжи. Будучи от-
крыто обвинен, он сможет ответить: " Тогда тыне в состоя-
нии был это принять"".
С другой стороны, многие профессиональные педагоги разделяют
згляд Джерома Брунера, согласно которому "любому ребенку на
1побой стадии развития может быть интеллектуально честно преподан
1побой предмет", и стремятся содействовать постепенному реалис-
тическому формированию представления о смерти у ребенка. Эвфе-
мизмы ("заснул навеки", "ушел к Отцу Небесному", "находится с
нгелами") - это "хрупкие заслоны от страха смерти, которые толь-
ко ставят ребенка в тупик"". Игнорирование темы смерти дарует ро-
Цителям "покой глупца": дети-то ее все равно не игнорируют и так же,
fcaK по теме секса, находят другие источники информации, зачастую
е выдерживающей проверки реальностью либо даже более пугающей
1И невероятной, чем реальность.
Подведем итог. Имеются убедительные свидетельства того, что дети
В раннем возрасте открывают смерть, осознают неизбежность прекра-
щения жизни, относят это осознание к себе, и это открытие вызыва-
ет у них огромную тревогу. Взаимодействие с этой тревогой - базис-
ная задача развития, которую ребенок разрешает двумя основными
путями: изменяя для себя невыносимую объективную реальность смер-
tn и изменяя внутренний мир переживаний. Ребенок отрицает неиз-
бежность и окончательность смерти. Он создает мифы о бессмертии
123
или с благодарностью впитывает мифы, предлагаемые другими. Он
отрицает также свою собственную беспомощность перед лицом смер-
ти путем изменения внутренней реальности: он верит в свою персо-
нальную исключительность, всемогущество, неуязвимость и в суще-
ствование внешней личной силы или существа, которое избавит его
от судьбы, ожидающей всех остальных.
Говоря словами Рохлина: "Примечательно не то, что дети прихо-
дят к взрослому представлению о конечности жизни, а то, как цепко
взрослые в течение всей жизни держатся за детскую веру и как легко
обращаются в нее"". Мертвые не мертвы: они отдыхают, дремлют в
мемориальных парках под звуки вечной музыки, наслаждаются посмер-
тной жизнью, в которой они наконец воссоединились с любимыми.
И что бы ни происходило с другими, взрослый отрицает собствен-
ную смерть. Механизмы отрицания инкорпорированы в его жизнен-
ный стиль и структуру характера. Принятие своей личной смерти -
это индивидуальная задача для взрослого не менее, чем ддя ребенка,
исследование психопатологии, к которому я теперь обращусь, это
исследование неудавшейся трансценденции смерти.
4. СМЕРТЬ И ПСИХОПАТОЛОГИЯ
Диапазон психопатологии - типов предъявляемых пациентами кли-
гческих картин - столь широк, что клиницистам необходим орга-
[зующий принцип, который бы позволил сгруппировать симптомы,
Поведенческие и характерологические паттерны в осмысленные кате-
ррии. В той степени, в какой клиницисты могут применить струк-
1урирующую парадигму психопатологии, они избавлены от тревоги в
1вязи с ранними стадиями психопатологических процессов. У них
{(Нормируются способность узнавания и чувство контроля, вызываю-
рцис у пациентов ответную реакцию уверенности и доверия - предпо-
сылок подлинно терапевтических отношений.
Парадигма, которую я опишу в этой главе, как и большинство
арадигм психопатологии, основана на допущении, что психопатоло-
яя представляет собой неудачный, неэффективный способ преодоле-
ия тревоги. Согласно экзистенциальной парадигме, тревога порож-
ается конфронтацией индивида с конечными данностями существо-
1ния. В этой главе я изложу модель психопатологии, основанную на
орьбе индивида с тревогой смерти, а в последующих главах - моде-
ри, приложимые к случаям пациентов, чья тревога преимущественно
эязана с другими конечными данностями - свободой, изоляцией и
ессмысленностью. По дидактическим причинам мне приходится
5суждать эти данности отдельно друг от друга, но на самом деле все
гыре - это волокна единой нити бытия и в конечном счете должны
ггь воссоединены в целостной экзистенциальной модели психопа-
погии.
Все люди имеют дело с тревогой смерти; большинство вырабаты-
гт адаптивные стратегии, включающие основанные на отрицании ме-
низмы, такие как подавление, вытеснение, смещение, вера в лич-
1ое всемогущество, разделение социально санкционированных
лигиозных верований, "обезвреживающих" смерть; наконец, лич-
iie усилия к преодолению смерти посредством различного рода ак-
юности, направленной на достижение символического бессмертия.
Но индивид, вступивший в "пациентские" миры, отличается тем,
1 в силу чрезмерного стресса или неадекватности доступных защит-
. стратегий универсальные пути преодоления тревоги смерти ока-
125
зываются для него недостаточными, и он вынужден прибегнуть к
крайним вариантам защит.
Психопатология (в любой системе) - это, по определению, неэф-
фективный защитный модус. Даже в случае успешного отражения
тяжелой тревоги защитные маневры блокируют рост, выливаются в
скованную и неудовлетворяющую жизнь. Многие экзистенциальные
теоретики отмечали высокую цену, которую индивиду приходится
платить в борьбе за обуздание тревоги смерти. Кьеркегор знал, что в
стремлении не чувствовать "ужас, гибель и уничтожение, обитающие
рядом с любым человеком" люди ограничивают и умаляют себя. Отто
Ранк охарактеризовал невротика как "отказывающегося брать в долг
(жизнь), чтобы не платить по векселю (смерть)". Пауль Тиллих ут-
верждал, что "невроз есть способ избегания небытия путем избегания
бытия"\ Эрнест Бекер говорил примерно о том же самом: "Ирония
человеческой ситуации состоит в том, что глубочайшая потребность
человека - быть свободным от тревоги, связанной со смертью и унич-
тожением, но эту тревогу пробуждает сама жизнь, и поэтому мы стре-
мимся быть не вполне живыми". Роберт Джей Лифтон использовал
термин "психическое оцепенение" для описания защиты невротика от
тревоги смерти.
В парадигме психопатологии, которую я собираюсь описать, "чи-
стая" тревога смерти не попадает на передний план. Но это не долж-
но нас удивлять: какова бы ни была теоретическая система, первич-
ная тревога в своей исходной форме редко выступает в ней явственным
образом. Для того и существуют защитные структуры, чтобы выпол-
нять эту функцию внутреннего камуфляжа: вытеснение и другие про-
тиводисфорические маневры скрывают природу коренного внутрен-
него конфликта. В результате последний оказывается глубоко скрыт
и может быть спекулятивно выведен - но никогда не познан вполне -
лишь после трудоемкого анализа этих маневров.
Например, индивид может ограждать себя от тревоги смерти, со-
пряженной с процессом индивидуации, путем сохранения символи-
ческой связи с матерью. Эта защитная стратегия временно может быть
успешна, но в конце концов она сама станет источником вторичной
тревоги: так, нежелание отделиться от матери может помешать посе-
щению школы или формированию социальных навыков, и эти дефи-
циты с большой вероятностью вызовут тревогу в отношениях с соци-
умом, что, в свою очередь, может дать начало новым защитам,
смягчающим дисфорию, но затормаживающим рост и, соответствен-
но, порождающим новые слои тревоги и защит. Глубинный конфликт
скрывается под затвердевшей коркой этих вторичных патологий, и
обнаружение первичной тревоги становится чрезвычайно трудным
слом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
ч. и было "слишком многое, слишком скоро". Дело не только в том,
у этих пациентов Произошла слишком масштабная встреча со смер-
з: вследствие патологии семейного окружения эти пациенты и их
рмьи отличались сниженной толерантностью по отношению к тревоге
ерти. (В четвертой главе я буду говорить о том, что Гарольд Серлз
119
пришел к тем же выводам на основании своей психотерапевтической
работы со взрослыми шизофреническими пациентами.)
Смерть родителя - катастрофическое событие для ребенка. Его
реакции зависят от ряда факторов: качества отношений с родителем.
обстоятельств смерти родителя (например, был ли ребенок свидете-
лем его естественной или насильственной смерти), отношения роди-
теля к своей смертельной болезни, присутствия достаточно сильной
фигуры другого родителя, доступности социальных и семейных ресур-
сов поддержки. Ребенок страдает от тяжелой потери и вдобавок его
чрезвычайно беспокоит, не способствовали ли его агрессивные фан-
тазии или поведение по отношению к родителю смерти последнего.
Роль утраты и вины прекрасно известна и компетентно описана дру-
гими авторами. Однако в классической литературе, посвященной
потере, не рассматривается влияние смерти родителя на осознание
ребенком перспективы его собственной смерти. Выше я особо под-
черкнул, что страх аннигиляции - первичный ужас индивида, источ-
ник значительной доли страдания, испытываемого при утрате значи-
мого другого. Маурер хорошо выразил эту мысль: "На некоем уровне
ниже уровня собственно знания ребенок с его наивным нарциссиз-
мом "знает", что потеря родителей - это потеря его связи с жизнью...
Тотальный панический страх за свою жизнь, а не ревнивое собствен-
ничество по отношению к утраченному объекту любви - вот источ-
ник дистресса сепарационной тревоги".
Нетрудно показать, что среди пациентов психиатра, невротиков и
психотиков, доля потерявших родителя больше, чем в общей попу-
ляции. Но последствия смерти родителя для ребенка столь велики,
что научное исследование не позволяет выделить и взвесить все отдель-
ные компоненты этого переживания. Например, эксперименты на
животных показывают, что у детеныша, отделенного от матери, воз-
никает экспериментальный невроз, и стресс сказывается на нем зна-
чительно более неблагоприятно, чем на собратьях, оставшихся рядом
с матерью. У детеныша человека непосредственное присутствие ма-
теринской фигуры уменьшает тревогу, вызываемую непривычными
событиями. Из этого следует, что ребенок, потерявший мать, ста-
новится менее стрессоустойчив. Он не только испытывает тревогу.
сопутствующую сознанию смерти, но и повышенно страдает от тре-
воги, вызываемой многими другими стрессами (межличностными,
сексуальными, школьными), с которыми он мало способен справить-
ся. У него также с большой вероятностью могут развиться симптомы
и невротические механизмы защиты, со временем слой за слоем на-
кладывающиеся друг на друга. Страх личной смерти должен раепо-
аться в глубочайших пластах, лишь редко выступая в незамаски-
IBBHHOM виде - в кошмарах или других формах выражения бессоз-
ргёльного.
1 Джозефина Хилгард и Марта Ньюмен, изучавшие психиатрических
циентов, рано потерявших родителя, получили интригующий ре-
льтат (который они окрестили "реакцией годовщины") - достовер-
1ю корреляцию между возрастом пациента ко времени психиатричес-
1й госпитализации и возрастом смерти его родителя. Иными
1овами, вероятность того, что возраст пациента на момент госпита-
йзации совпадает с возрастом родителя на момент смерти, превышает
1роятность случайности. Например, если матери пациента было трвд-
Втъ лет, когда она умерла, в тридцать лет пациент вступает в период
ijCKa. Более того, старший ребенок пациента в это время с повышен-
ий вероятностью находится в том же возрасте, в каком был сам па-
тент на момент смерти родителя. Например, пациентка, в шесть лет
терявшая мать. находится в психиатрической "группе риска", пока
i старшей дочери шесть лет. Исследовательницы не поднимали про-
цему тревоги смерти, однако возможно, что смерть матери ввергла ре-
рнка - будущую пациентку - в конфронтацию с непрочностью че-
овеческого существования: в смерти матери для девочки содержалось
<общение, что и она тоже должна умереть. Ребенок вытеснил этот
двод и ассоциированную с ним тревогу, которая оставалась бессоз-
тельной.пока не была пробуждена "годовщиной", - достижением
циенткой возраста, соответствующего возрасту смерти матери.
Степень травмы в большой мере зависит от того, насколько в се-
: тема смерти сопряжена с тревогой. Во многих культурах дети яв-
зтся участниками ритуалов, окружающих мертвых. В похоронах
[ других связанных со смертью ритуалах им предназначены конк-
ные роли. Например, в новогвинейской культуре Форе (Fore) дети
1аствуют в ритуальном поедании умершего родственника. Скорее
его, этот опыт не катастрофичен для ребенка, поскольку взрослые
встники ритуала не испытывают особой тревоги - это часть природ-
эго, не самосознающего потока жизни. Если, однако, для родите-
1тема смерти сопряжена с мощной тревогой - что в современной
йадной культуре встречается нередко, - ребенок получает сообще-
ае, что ему есть чего сильно бояться. Особенно значимо это роди-
1ьское сообщение для физически тяжело больных детей. Мэриан
<екенридж и Е. Ли Винсент комментируют это так: "Ребенок чув-
вует тревогу своих родителей о том, что он может умереть, и это
еляет в него смутное беспокойство, не испытываемое здоровыми
детьми.
121
Просвещение детей на тему смерти
Многие родители (возможно, большинство) в нашей культуре
непрестанно пытаются уйти от реальности в том, что касается инфор-
мации о смерти. Маленьких детей защищают от смерти, их открыто
и сознательно вводят в заблуждение. Очень рано в них культивирует-
ся отрицание, заложенное в истории о рае, о воскресении мертвых.
так же как и в уверениях, что дети не умирают. Позже, по мере того,
как ребенок становится "готов воспринять это", родитель постепен-
но повышает дозу реальности. Некоторые просвещенные родители
решительно восстают против самообманов и отказываются учить сво-
их детей отрицанию реальности. Однако, когда ребенок страдает или
испуган, даже им бывает трудно удержаться от отрицающих реальность
успокоительных заверений - прямого отрицания смертности либо
мифа о "долгом путешествии" в посмертной жизни.
Элизабет Кюблер-Росс резко осуждает традиционную религиозную
практику преподнесения детям "волшебных сказок" о рае, Боге и
ангелах. Однако из ее описания собственной работы с детьми, обес-
покоенными темой смерти, своей или родителей, ясно, что и она
предлагает утешение, основанное на отрицании. Она сообщает детям.
что в момент смерти человек трансформируется, или освобождается.
"как бабочка", для утешительного, манящего будущего. Кюблер-
Росс утверждает, что это вовсе не отрицание, а реальность, установ-
ленная объективными исследованиями опыта переживших клиничес-
кую смерть; однако эмпирические доказательства не опубликованы.
Такая позиция> замечательного терапевта, прежде столь непоколеби-
мо мужественной во встрече со смертью, свидетельствует о том, на-
сколько трудна конфронтация со смертью без самообмана. "Объек-
тивные данные" Кюблер-Росс ничем принципиально не отличаются
от традиционного религиозного "знания", основанного на вере.
В западной культуре имеются четкие ориентиры в просвещении по
таким вопросам, как физическое развитие, получение информации.
социальные навыки и психологическое развитие: но когда речь идет о
смерти, родителям приходится в основном полагаться на себя. Мно-
гие другие общества предлагают культурально санкционированные
мифы о смерти, которые без какой-либо амбивалетности или трево-
ги передаются детям. Наша культура не дает родителям четких направ-
ляющих ориентиров; при всей универсальности проблемы и ее кри-
тической важности для развития ребенка, каждая семья волей-неволей
должна сама решать, чему учить детей. Нередко детям дается неопре-
деленная информация, окрашенная родительской тревогой и с высо-
кой вероятностью вступающая в противоречие с информацией из дру-
гих источников.
Среди профессиональных педагогов существуют резкие разногла-
сия в том, как следует просвещать о смерти. Энтони рекомендует
одителям отрицать реальность перед ребенком. Она ссылается на
Цандора Ференци, заявившего, что "отрицание реальности есть пе-
еходная фаза между игнорированием и принятием реальности", и
зворит, что если родителям не удается содействовать ребенку в от-
рицании, у него может развиться "невроз, в котором ассоциации со
рмертью играют свою роль". Энтони продолжает:
"Аргументы в пользу тхэго, чтобы способствовать приня-
тию реальности, достаточно сильны. Однако в данном кон-
тексте это сопряжено с опасностью. Знание о том, что от-
рицание само по себе есть облегчение принятия, может
облегчить родителю его задачу. Естественно, он ожидает,
что когда у ребенка больше не будет потребности в отрица-
нии, тот обвинит его в ненадежности, во лжи. Будучи от-
крыто обвинен, он сможет ответить: " Тогда тыне в состоя-
нии был это принять"".
С другой стороны, многие профессиональные педагоги разделяют
згляд Джерома Брунера, согласно которому "любому ребенку на
1побой стадии развития может быть интеллектуально честно преподан
1побой предмет", и стремятся содействовать постепенному реалис-
тическому формированию представления о смерти у ребенка. Эвфе-
мизмы ("заснул навеки", "ушел к Отцу Небесному", "находится с
нгелами") - это "хрупкие заслоны от страха смерти, которые толь-
ко ставят ребенка в тупик"". Игнорирование темы смерти дарует ро-
Цителям "покой глупца": дети-то ее все равно не игнорируют и так же,
fcaK по теме секса, находят другие источники информации, зачастую
е выдерживающей проверки реальностью либо даже более пугающей
1И невероятной, чем реальность.
Подведем итог. Имеются убедительные свидетельства того, что дети
В раннем возрасте открывают смерть, осознают неизбежность прекра-
щения жизни, относят это осознание к себе, и это открытие вызыва-
ет у них огромную тревогу. Взаимодействие с этой тревогой - базис-
ная задача развития, которую ребенок разрешает двумя основными
путями: изменяя для себя невыносимую объективную реальность смер-
tn и изменяя внутренний мир переживаний. Ребенок отрицает неиз-
бежность и окончательность смерти. Он создает мифы о бессмертии
123
или с благодарностью впитывает мифы, предлагаемые другими. Он
отрицает также свою собственную беспомощность перед лицом смер-
ти путем изменения внутренней реальности: он верит в свою персо-
нальную исключительность, всемогущество, неуязвимость и в суще-
ствование внешней личной силы или существа, которое избавит его
от судьбы, ожидающей всех остальных.
Говоря словами Рохлина: "Примечательно не то, что дети прихо-
дят к взрослому представлению о конечности жизни, а то, как цепко
взрослые в течение всей жизни держатся за детскую веру и как легко
обращаются в нее"". Мертвые не мертвы: они отдыхают, дремлют в
мемориальных парках под звуки вечной музыки, наслаждаются посмер-
тной жизнью, в которой они наконец воссоединились с любимыми.
И что бы ни происходило с другими, взрослый отрицает собствен-
ную смерть. Механизмы отрицания инкорпорированы в его жизнен-
ный стиль и структуру характера. Принятие своей личной смерти -
это индивидуальная задача для взрослого не менее, чем ддя ребенка,
исследование психопатологии, к которому я теперь обращусь, это
исследование неудавшейся трансценденции смерти.
4. СМЕРТЬ И ПСИХОПАТОЛОГИЯ
Диапазон психопатологии - типов предъявляемых пациентами кли-
гческих картин - столь широк, что клиницистам необходим орга-
[зующий принцип, который бы позволил сгруппировать симптомы,
Поведенческие и характерологические паттерны в осмысленные кате-
ррии. В той степени, в какой клиницисты могут применить струк-
1урирующую парадигму психопатологии, они избавлены от тревоги в
1вязи с ранними стадиями психопатологических процессов. У них
{(Нормируются способность узнавания и чувство контроля, вызываю-
рцис у пациентов ответную реакцию уверенности и доверия - предпо-
сылок подлинно терапевтических отношений.
Парадигма, которую я опишу в этой главе, как и большинство
арадигм психопатологии, основана на допущении, что психопатоло-
яя представляет собой неудачный, неэффективный способ преодоле-
ия тревоги. Согласно экзистенциальной парадигме, тревога порож-
ается конфронтацией индивида с конечными данностями существо-
1ния. В этой главе я изложу модель психопатологии, основанную на
орьбе индивида с тревогой смерти, а в последующих главах - моде-
ри, приложимые к случаям пациентов, чья тревога преимущественно
эязана с другими конечными данностями - свободой, изоляцией и
ессмысленностью. По дидактическим причинам мне приходится
5суждать эти данности отдельно друг от друга, но на самом деле все
гыре - это волокна единой нити бытия и в конечном счете должны
ггь воссоединены в целостной экзистенциальной модели психопа-
погии.
Все люди имеют дело с тревогой смерти; большинство вырабаты-
гт адаптивные стратегии, включающие основанные на отрицании ме-
низмы, такие как подавление, вытеснение, смещение, вера в лич-
1ое всемогущество, разделение социально санкционированных
лигиозных верований, "обезвреживающих" смерть; наконец, лич-
iie усилия к преодолению смерти посредством различного рода ак-
юности, направленной на достижение символического бессмертия.
Но индивид, вступивший в "пациентские" миры, отличается тем,
1 в силу чрезмерного стресса или неадекватности доступных защит-
. стратегий универсальные пути преодоления тревоги смерти ока-
125
зываются для него недостаточными, и он вынужден прибегнуть к
крайним вариантам защит.
Психопатология (в любой системе) - это, по определению, неэф-
фективный защитный модус. Даже в случае успешного отражения
тяжелой тревоги защитные маневры блокируют рост, выливаются в
скованную и неудовлетворяющую жизнь. Многие экзистенциальные
теоретики отмечали высокую цену, которую индивиду приходится
платить в борьбе за обуздание тревоги смерти. Кьеркегор знал, что в
стремлении не чувствовать "ужас, гибель и уничтожение, обитающие
рядом с любым человеком" люди ограничивают и умаляют себя. Отто
Ранк охарактеризовал невротика как "отказывающегося брать в долг
(жизнь), чтобы не платить по векселю (смерть)". Пауль Тиллих ут-
верждал, что "невроз есть способ избегания небытия путем избегания
бытия"\ Эрнест Бекер говорил примерно о том же самом: "Ирония
человеческой ситуации состоит в том, что глубочайшая потребность
человека - быть свободным от тревоги, связанной со смертью и унич-
тожением, но эту тревогу пробуждает сама жизнь, и поэтому мы стре-
мимся быть не вполне живыми". Роберт Джей Лифтон использовал
термин "психическое оцепенение" для описания защиты невротика от
тревоги смерти.
В парадигме психопатологии, которую я собираюсь описать, "чи-
стая" тревога смерти не попадает на передний план. Но это не долж-
но нас удивлять: какова бы ни была теоретическая система, первич-
ная тревога в своей исходной форме редко выступает в ней явственным
образом. Для того и существуют защитные структуры, чтобы выпол-
нять эту функцию внутреннего камуфляжа: вытеснение и другие про-
тиводисфорические маневры скрывают природу коренного внутрен-
него конфликта. В результате последний оказывается глубоко скрыт
и может быть спекулятивно выведен - но никогда не познан вполне -
лишь после трудоемкого анализа этих маневров.
Например, индивид может ограждать себя от тревоги смерти, со-
пряженной с процессом индивидуации, путем сохранения символи-
ческой связи с матерью. Эта защитная стратегия временно может быть
успешна, но в конце концов она сама станет источником вторичной
тревоги: так, нежелание отделиться от матери может помешать посе-
щению школы или формированию социальных навыков, и эти дефи-
циты с большой вероятностью вызовут тревогу в отношениях с соци-
умом, что, в свою очередь, может дать начало новым защитам,
смягчающим дисфорию, но затормаживающим рост и, соответствен-
но, порождающим новые слои тревоги и защит. Глубинный конфликт
скрывается под затвердевшей коркой этих вторичных патологий, и
обнаружение первичной тревоги становится чрезвычайно трудным
слом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84