Страх смерти, представляющейся в антропоморфном облике, ос-
ется с нами на всю жизнь. Трудно найти человека, который не
спытывал бы на некоем уровне осознавания страх темноты, демо-
йв, духов или иных репрезентаций сверхъестественных сил. Созда-
яи кинофильмов отлично знают, что даже средней руки фильм, где
1Ьйствуют сверхъестественные силы, неизменно задевает глубокие
руны зрительских душ.
Отрицание: высмеивание смерти. Дети более старшего возраста
ггаются уменьшить свой страх смерти путем утверждения того, что
1ни живые. Девяти- и десятилетние нередко осмеивают смерть, глу-
Йятся над старым врагом. В школьном языке можно найти немало
juyroK по поводу смерти, которые кажутся детям веселыми и забав-
ами. Например:
Тебя сожгут или похоронят.
Не кашель уносит тебя в могилу,
А гроб, в который тебя кладут.
Очень сладко я буду спать,
Бананов мешок во сне обнимать,
И -Исследование Кухером в ] 974 году взглядов американских детей по отношению
lpt смерти не подтверждает обнаруженную Наги (у венгерских детей) персонифика-
1Ию смерти. Возможно, это связано с явными культуральными различиями, одна-
методологические отличия двух исследований затрудняют их сравнение: в амери-
1анском исследовании интервью было высоко структурированным, недостаточно
Щглубленньш или не предполагало личное общение интервьюера с испытуемым, в
э время как в венгерской программе интервью в большей мере включало открытые
Опросы, было более интенсивным и личностным.
113
А если умру я до света дня,
То знай, что живот болел у меня.
Червяки вползают и выползают,
А тебе это вовсе и не мешает.
Многие дети, особенно мальчики, ударяются в подвиги бесшабаш-
ности. (Вполне возможно, что в некоторых случаях делинквентное
поведение у мальчиков-подростков выражает собой инерцию действия
этой защиты от тревоги смерти.) Для девочек это значительно менее
характерно - вследствие социального ролевого давления или, как
предполагает Маурер, потому, что знание о своей биологической
материнской, то есть творческой, функции делает их менее подвлас-
тными страху смерти.
Отрицание сознавания смерти в литературе по детской психиатрии.
Несмотря на доказательную и убедительную аргументацию и свидетель-
ства того, что дети открывают для себя смерть в раннем возрасте и
глубоко обеспокоены ею, в психодинамических теориях личностного
развития и в работах по психопатологий для страха смерти не нахо-
дится обоснованного места. Откуда такое расхождение между клини-
ческими наблюдениями и динамической теорией? Я думаю, что от-
вет на этот вопрос включает в себя "как" и "почему".
Как? По-моему, смерть исключается из психодинамической тео-
рии простым методом: она перетолковывается в "сепарацию", кото-
рая и занимает ее место в динамической теории. Джон Боулби в сво-
ем монументальном труде по сепарации" представляет убедительные
свидетельства этологии, экспериментальных исследований и наблю-
дений - слишком обширные, чтобы их можно было здесь рассмот-
реть, - показывающие, что сепарация от матери явпяется для младенца
катастрофическим событием и что в возрасте от шести до тридцати
месяцев тревога сепарации четко проявлена. Боулби приходит к вы-
воду, нашедшему широкое признание клиницистов, что сепарация есть
первичный фактор возникновения тревоги, то есть тревога сепарации
является базисной тревогой, и другие источники тревоги, в том чис-
ле страх смерти, приобретают эмоциональную значимость в резуль-
тате отождествления с тревогой сепарации. Иными словами, смерть
вызывает страх Потому, что пробуждает тревогу сепарации.
Работа Боулби по большей части красиво аргументирована. Одна-
ко, когда он обращается к тревоге смерти, его воображению словно
что-то подрезает крылья. Например, он ссылается на исследование
Джерсилда, в котором четырем сотням детей задавали вопросы об их
страхах. Джерсилд нашел, что специфические страхи болезни или

смерти упоминались подозрительно редко - ни одним из двухсот де-
тей моложе девяти лет и лишь шестью из двухсот в возрасте от девяти
1до двенадцати. Боулби делает из этого вывод, что до десяти лет дети
1не боятся смерти, что данный страх - более поздний и наученный и
1что смерть значима, поскольку отождествляется с сепарацией". Ис-
следование Джерсилда показывает, чего боятся дети: животных, тем-
ноты, высоты, а также нападения в темноте таких существ, как духи
(или похитители. Боулби не задается очевидным вопросом: что значат
для ребенка темнота, духи, свирепые животные, нападение в темно-
1те? Иными словами, каково глубинное значение, или психическая
[.репрезентация, этих страхов?
1 Ролло Мэй в своей ясной и убедительной книге о тревоге утверж-
дает, что исследование Джерсилда продемонстрировало лишь одно:
Ьгревога трансформируется в страх". Страхи ребенка зачастую непред-
1сказуемы, переменчивы и отдалены от окружающей реальности (на-
[пример, ребенок скорее будет бояться экзотических животных, таких
1как гориллы и львы, чем близко знакомых ему). То, что на поверх-
ностном уровне воспринимается как непредсказуемость, по мнению
Мэя, представляет собой проявление глубинной закономерности: стра-
Гхи детей являются "объективированной формой базисной тревоги".
1Мэй рассказывает: "Джерсилд заметил в личной беседе, что эти 1дет-
1ские] страхи в действительности служат выражением тревоги. Его
1изумляло, что он не видел этого раньше. Я думаю, его прежнее не-
понимание свидетельствует, насколько трудно сойти с традиционных
1.путей мышления".
i В бихевиоральных исследованиях выявлено множество обстоя-
тельств, при которых у детей возникает страх. В связи с этими экс-
1периментальными данными может быть задан тот же самый вопрос.
1 Почему ребенок боится незнакомцев, "визуального обрыва" (стеклян-
?ный стол с кажущейся пропастью под ним), приближающегося объек-
;та (смутно вырисовывающегося), темноты? Очевидно, в каждом из
этих случаев предмет страха - так же, как животные, духи и разлу-
1 ка - репрезентирует угрозу выживанию. Однако редко кто-либо за-
едается вопросом о том, почему эти ситуации вызывают у ребенка страх
1как угрожающие жизни, - за исключением Мелани Кляйн и Д.В. Вин-
1 никотта, подчеркивающих, что первичная тревога связана с пережи-
ванием угрозы аннигиляции, поглощения или распада Эго. Специ-
; алисты по детскому развитию и детские психоаналитики зачастую
; делают далеко идущие умозаключения о внутренней жизни ребенка,
когда речь идет об объектных отношениях или инфантильной сексу-
, альности; однако едва дело коснется представлений ребенка о смер-
; ти, их интуиция и воображение прочно затормаживаются.
115
О существовании сепарационной тревоги свидетельствуют серьез-
ные бихевиоральные исследования. Детеныш любого )вида млекопи-
тающих, будучи отделен от матери, обнаруживает признаки дистрес-
са - как внешние моторные, так и внутренние физиологические. Нет
также сомнений, как прекрасно демонстрирует Боулби, что сепара-
ционная тревога рано проявляется и у человеческих младенцев и что
беспокойство о сепарации остается фундаментальным элементом внут-
реннего мира взрослых.
Но бихевиоральное исследование не может раскрыть внутренний
опыт маленького ребенка - как выражается Анна Фрейд, "психиче-
скую репрезентацию" поведенческой реакции". Можно узнать, что
вызывает опасения, но не то, что они означают. Эмпирические ис-
следования показывают, что ребенок в состоянии сепарации испыты-
вает страх, но из этого не следует, что тревога сепарации есть первич-
ная тревога, порождающая тревогу смерти. Возможно, на психиче-
ском уровне, лежащем глубже уровня мышления и речи, ребенок
испытывает изначальную тревогу, связанную с угрозой небытия, и эта
тревога, как у детей, так и у взрослых, стремится стать страхом, то
есть быть связанной "словами" единственного доступного не совсем
маленькому ребенку "языка" и трансформированной в сепарационную
тревогу. Психологи развития отвергают идею о переживании тревоги
смерти маленьким ребенком - возраста менее, скажем, тридцати
месяцев, - считая, что у него нет отчетливого представления о себе в
отдельности от окружающих объектов. Но о сепарационной тревоге
можно сказать то же самое. Что переживает ребенок? Определенно, нс
сепарацию, потому что без концепции "я" нет и представления о се-
парации. Что от чего, собственно говоря, сепарируется?
Наше знание о внутреннем опыте, который не может быть описан,
имеет свои пределы, и в нашей дискуссии мне грозит опасность
"овзрослить" мышление ребенка. Не следует забывать, что термин
"сепарационная тревога" - условное обозначение, возникшее на ос-
нове эмпирических исследований и принятое по договоренности, от-
носится к некоему невыразимому внутреннему состоянию опасения.
Но на самом деле, если иметь в виду взрослого - нет никакого смысла
в замене тревоги смерти на сепарационную тревогу (или на "страх
потери объекта"), как и в утверждении, что тревога смерти происхо-
дит от более "фундаментальной" сепарационной тревоги. Как я го-
ворил в предыдущей главе, мы можем понимать "фундаментальное"
в двух различных смыслах: как "базисное" и как "хронологически
первое". Даже если мы согласимся, что сепарационная тревога -
хронологически первая тревога, мы не обязаны делать вывод, что
тревога смерти "в действительности" есть страх потери объекта. Наи-
более фундаментальная (базисная) тревога порождается угрозой по-
ри "я"; если мы боимся утраты объекта, то лишь потому, что утра-
объекта представляет (или символизирует) угрозу выживанию.
Почему? Исключение страха смерти из динамической теории, оче-
вдно, не является результатом оплошности. Как мы видели, нет и
еского обоснования для перевода этого страха на язык других кон-
.епций. Я уверен, что здесь имеет место эффективный процесс вы-
еснения, обусловленный универсальной тенденцией человечества (в
ом числе бихевиористски ориентированных исследователей и теоре-
ков) отрицать смерть - и личностно, и в профессиональной сфе-
К подобному выводу пришли и другие исследователи, изучавшие
смерти. Энтони отмечает:
"Явная нечувствительность и отсутствие логики (у иссле-
дователей детского развития) по отношению к феномену че-
ловеческого страха смерти, являющемуся, как показывают
антропология и история, одним из наиболее распространен-
ных и мощных человеческих мотивов, могут быть объясне-
ны лишь конвенциальным (то есть культурально индуциро-
ванным) вытеснением этого страха самими авторами и теми,
о чьих исследованиях они сообщают".
Чарльз Валль высказывается в том же духе:
"То, что феномен страха смерти, или тревоги в связи со
смертью (так называемой танатофобии), отнюдь не являю-
щийся клиническим раритетом, почти не описан в психиат-
рической и психоаналитической литературе - факт удиви-
тельный и значимый. Это отсутствие бросается в глаза.
Позволяет ли оно предположить, что психиатры не менее,
чем прочие смертные, предпочитают не обращать свое вни-
мание на проблему, столь определенно и личностно выража-
ющую собой всю хрупкость человеческого статуса? Может
быть. для них не менее, чем для их пациентов, справедли-
во наблюдение Ларошфуко: "Человек не может прямо смот-
реть на солнце и на смерть".
Тревога смерти и возникновение психопатологии
Если тревога смерти представляет собой базисный фактор разви-
я психопатологии, а принятие идеи смерти - фундаментальную
цачу в развитии каждого ребенка, почему тогда у одних индивидов
117
формируются повреждающие невротические расстройства, а другие
достигают зрелости в относительно хорошо интегрированном состоя-
нии? Эмпирические исследования, которые помогли бы ответить на
этот вопрос, отсутствуют, и в настоящий момент я могу лишь выска-
зать некоторые гипотезы. Несомненно, здесь участвует ряд сложным
образом взаимодействующих факторов. Должна существовать "идеаль-
ная" хронология, то есть последовательность, шагов развития, при
которой ребенок разрешает свои задачи в темпе, соответствующем его
внутренним ресурсам. "Слишком многое, слишком рано" определен-
но создает дисбаланс. Ребенок, грубо конфронтировавший со смер-
тью еще до того, как у него сформировались адекватные защиты,
подвергается тяжелому стрессу. Тяжелый стресс, во все времена жизни
являющийся неприятным событием, для маленького ребенка чреват
последствиями, выходящими за рамки транзиторной дисфории.
Фрейд, например, говорил о том, что сильная ранняя травма нано-
сит Это непропорционально тяжкие и стойкие повреждения. Он ил-
люстрировал это ссылкой на биологический эксперимент, показыва-
ющий, что легкий укол иглой эмбриона в начале его развития вызывает
катастрофический эффект во взрослом организмеT.
О какого рода травме может идти речь? Есть несколько очевидных
вариантов. Смерть кого-либо из окружения ребенка - важное собы-
тие. Встреча со смертью в соразмерной дозе, при наличии необходи-
MbixpecypcoB Эго, благоприятных конституциональных факторов и
поддерживающих взрослых, которые сами способны адаптивно взаи-
модействовать с тревогой смерти, вырабатывает психологический
иммунитет. Однако в других ситуациях способность ребенка защитить
себя может оказаться недостаточной. Каждый ребенок имеет дело со
смертью - насекомых, цветов, домашних животных. Эти смерти
бывают источником замешательства или тревоги и побуждают ребен-
ка обсуждать с родителями свои вопросы и страхи, связанные со смер-
тью. Но для ребенка, столкнувшегося с человеческой смертью, ве-
роятность травмы существенно выше.
Особенно пугающей является, как я уже говорил выше, смерть
другого ребенка - она подрывает успокоительную убежденность, что
умирают только очень старые люди. Смерть сиблинга - тоже ребенка
и одновременно близкого человека - сильная травма. Реакция ребенка
может быть весьма сложной, поскольку на нее влияют несколько
факторов: вина, проистекающая из соперничества сиблингов (и из
удовольствия получить больше родительского внимания); потеря: про-
буждение страха собственной смерти. В литературе обсуждается пре-
имущественно первый фактор - вина, иногда второй - потеря, но
практически никогда - третий. Например, Розенцвейг и Брей
едставяяют данные, указывающие на то, что в выборке больных ши-
эфренией достоверно чаще, чем в выборке маниакально-депрессив-
ых больных, общей выборке пациентов с парезами и выборке из нор-
мальной популяции, встречалась смерть сиблинга, наступавшая до
liecToro дня рождения пациента.
Розенцвейг интерпретирует этот результат стандартным аналитичес-
им образом, а именно как то, что поглощающее чувство вины, обу-
говленное враждебностью сиблингов и инцестуозными чувствами,
вляется значимым фактором возникновения шизофренических пове-
енческих паттернов. Этот вывод он пытается подтвердить тремя крат-
ши (по одному абзацу) описаниями случаев. При всей краткости
чисаний и несмотря на выбор из огромной массы клинического ма-
рриала, делавшийся с целью подтверждения тезиса, две из трех ви-
STOK свидетельствуют о присутствии страха личной смерти. Один
пиент, рано потерявший мать и двух братьев, тяжело пережил смерть
эюродного брата: "Он был так глубоко расстроен, что почувство-
1 себя плохо и должен был лечь в постель: он непрестанно боялся,
1 умрет. Врач поставил диагноз нервного срыва. Вскоре у пациен-
l появилось причудливое поведение шизофренического рода" . Дру-
Ьй пациент потерял трех братьев, первого - в шесть лет. В семнад-
Ьть, вскоре после смерти третьего брата, у него развился острый
ихоз. Единственная цитата из слов пациента наводит на мысль, что
lero реакции было нечто большее, чем чувство вины: "Время от вре-
гни я слышал его голос. Иногда я словно почти был им. Не знаю,
не кажется, что надвигается какая-то пустота... Как мне преодолеть
кую пустоту, как его смерть? Мой брат мертв, а я - да, я жив, но
1не знаю..."" Эта высоко селективная форма описания случаев ниче-
1 не доказывает. Я вдаюсь в подробности, чтобы продемонстриро-
дъ проблемы интерпретирования данных исследований. Ученые и
1ИНИЦИСТЫ становятся пленниками стереотипа, и им бывает трудно
(менять свою установку даже тогда, когда, как в этом исследовании,
фисовывается иное объяснение, вполне правдоподобное и совмес-
(мое с полученными данными.
; Если учитывать и потерю родителя, и потерю сиблинга, то ока-
вается. что свыше 60 процентов шизофренических пациентов в ис-
1едовании Розенцвейга пережили раннюю потерю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84