Души подлинных воинов сделаны из железа и камня — и их ничем не разжалобить!Его речь вывела воинов из невольного оцепенения.— Вместо того чтобы забивать голову всякими сентиментальными глупостями, отправляйтесь-ка каждый на свой пост! Крепости, вроде нашей, подобны плотинам, защищающим землю от весеннего наводнения. Плотина длинна и тяжела, но стоит образоваться в ней единственной щели, как вода снесет ее, обратив в прах. Вы должны встать плечом к плечу и не тронуться с места, даже зная, что вам суждено здесь погибнуть. И вот еще что хорошенько запомните: если кто-нибудь покинет свой пост и в результате этого крепость падет, то предки этого предателя заплачут в глубине земли, а потомки его навсегда будут покрыты позором и станут всеобщим посмешищем.Гото, наверное, воодушевлял бы еще долго своих воинов подобными речами, но тут к нему подбежало несколько воинов, сообщив, что вражеский военачальник, о прибытии которого было объявлено, уже здесь — у деревянной стены возле входа в крепость.Камбэя принесли на носилках, ничуть не походивших на привычный паланкин. Легкая конструкция из дерева, бамбука и соломы не имела крыши, а борта ее были невысоки. Камбэй уже научился в ходе сражения успешно пускать в ход длинный меч, не сходя с носилок. Но сейчас он прибыл сюда как вестник мира.Поверх светло-желтой робы на Камбэе был панцирь со светло-зеленым орнаментом и расшитый серебром белый плащ. К счастью, он был небольшого роста, всего пять сяку, и весил куда меньше среднего, так что его носильщикам приходилось не слишком трудно, а сам он не чувствовал себя скованным в действиях.За деревянной стеной вскоре послышался топот множества ног: в крепости поднялся переполох в связи с прибытием Камбэя.— Посланец может пройти! — донеслось наконец из крепости, и деревянные ворота с громким скрипом раскрылись. Во тьме Камбэю показалось, будто здесь столпилось не меньше сотни воинов. Толпа колыхалась, и при каждом движении отблески света рассыпались по наконечникам копий.— Жаль, что приходится обеспокоить вас, — сказал Камбэй начальнику стражи. — Я не могу ходить, и поэтому меня принесли на носилках. Пожалуйста, простите мне эту вынужденную неучтивость.Принеся извинения, он обратился к своему сыну Сёдзюмару, единственному, кроме носильщиков, кто сопровождал его, и приказал:— Иди передо мной.— Да, мой господин.Обойдя носилки, Сёдзюмару выступил вперед и смело шагнул навстречу вражеским копьям.Четверо воинов, державших носилки, прошли в ворота следом за Сёдзюмару. Увидев, с какой отвагой и выдержкой держатся тринадцатилетний мальчик и покалеченный военачальник, входя во вражескую крепость, ее разгневанные защитники умерили свой пыл и до поры до времени оставили мысли о расправе над предателем, прибывшем в качестве посланца. Осознав, что решимость и дерзость врагов ничуть не уступают их собственным, они поневоле прониклись уважением к мужественным участникам посольства. Как это ни странно, мальчик и калека даже вызвали у них некоторое сочувствие.Миновав ворота в деревянной стене, Камбэй с сыном очутились у главных крепостных ворот, где с выражением высокомерного безразличия на лице их дожидался военачальник Гото в сопровождении его личной охраны.«Теперь я понимаю, почему этим людям удается удерживать крепость, — думал Камбэй, пока его несли к воротам. — Крепость не падет, даже если в ней совсем не останется продовольствия. Эти люди продержатся, какую бы цену им ни пришлось заплатить. Боевой дух защитников ничуть не пошел на убыль». Камбэй еще сильнее ощутил ответственность собственной миссии, понимая, в сколь затруднительное положение попал сейчас Хидэёси, и еще раз мысленно повторил все то, что намеревался сказать военачальнику Гото.Гото и его люди были изумлены скромностью посольства. К ним прибыл военачальник наступающей армии, но, вместо того чтобы попытаться сломить их дух высокомерием и собственным превосходством, он взял с собой лишь красивого мальчика. Мало того: прежде чем поздороваться с военачальником Гото, Камбэй велел опустить носилки наземь, а сам поднялся с сиденья и стоя, с улыбкой обратился к врагу:— Гото, меня зовут Курода Камбэй, и я прибыл сюда посланником князя Хидэёси. Мне предписано встретиться со всеми, кто в свою очередь пожелает встретиться со мною.Камбэй держался предельно просто и производил чрезвычайно благоприятное впечатление. Похоже, он прибыл с самыми добрыми и искренними намерениями, к тому же вел себя в точном соответствии с обычаями, традиционно принятыми при встрече и переговорах между двумя самураями. Беседа Камбэя с Гото, проходившая в одном из покоев темной крепости, длилась около часа. По окончании ее Камбэй поднялся с места и произнес:— Что ж, я жду вашего ответа.— Я дам вам ответ после того, как переговорю с князем Нагахару и с военачальниками, — ответил Гото, тоже поднимаясь с места.На первый взгляд показалось, будто переговоры прошли более успешно, чем рассчитывали Камбэй и Хидэёси, но прошло пять дней, потом семь, потом еще десять, а из крепости по-прежнему не поступало никакого ответа. День за днем прошел двенадцатый месяц, осажденные и осаждающие отпраздновали Новый год — уже третий с тех пор, как началась осада. В лагере у Хидэёси воины худо-бедно получили на праздник рисовые колобки и даже немного сакэ. И все же едва ли они могли забыть о том, что люди в крепости, пусть они и заклятые враги, сейчас падают с ног от голода, едва способные поддержать чуть теплящиеся жизни. С тех пор как в конце одиннадцатого месяца в крепости Мики побывал Камбэй, она окончательно погрузилась во мрак и тишину. Защитникам нечем было даже стрелять в неприятеля — у них кончились пули. Хидэёси тем не менее по-прежнему воздерживался от решительного штурма, то и дело повторяя:— Теперь уже крепость долго не продержится.Неминуемая сдача крепости представлялась теперь лишь делом времени, выдержки и терпения. Положение, в которое попал Хидэёси, вряд ли кто-либо назвал трудным или проигрышным. Однако же осада крепости и вся западная кампания не были делом самого Хидэёси. Ему поручили сокрушить всего лишь одно из звеньев цепи, образованной кланами, отказывающими признать верховенство Нобунаги. А Нобунагу мало-помалу начинало беспокоить слишком вялое развитие событий в западных провинциях. К тому же не знали покоя недруги Хидэёси, твердившие, что он зря тратит отпущенные казной на поход деньги, пытаясь завоевать любовь местных жителей, и не слишком строго придерживается правила, запрещающего употреблять сакэ в действующей армии, страшась вызвать недовольство собственных воинов. Эти обвинения, которые Нобунага поначалу пропускал мимо ушей, звучали в Адзути все чаще и громче. Хидэёси не придавал подобной болтовне особого значения, хотя, как и всякий на его месте, не мог оставаться совершенно равнодушным к подобным наветам.Впрочем, они его всерьез не тревожили.Единственное, что его действительно волновало, так это изо дня в день крепнущее единение противостоящих Нобунаге сил. Могущественный клан Мори возводил все новые и новые оборонительные линии, поддерживал союз с Хонгандзи, искал союза с живущими далеко на востоке кланами Такэда и Ходзё и даже обратился за помощью к кланам с побережья Японского моря. Насколько мощным стал этот союз, доказывало, скажем, то обстоятельство, что крепость Итами, в которой засел Араки Мурасигэ, не пала даже под натиском основной армии Оды.И Мурасигэ, и проявляющий несокрушимое упорство клан Бэссё, были сильны вовсе не сами по себе и рассчитывали далеко не только на собственные силы и толщу стен своих крепостей. Их поддерживала уверенность в том, что вот-вот на выручку к ним придут Мори! И Нобунага будет беспощадно разбит!.. Дело обстояло именно так. Главная опасность заключалась не во враге, открыто противостоящем Нобунаге, но во враге тайном, остающемся в тени и ждущем своего часа.Нобунаге противостояли два древних клана — Мори и Хонгандзи, но схватиться с ними ему препятствовали Араки Мурасигэ в Итами и Бэссё Нагахару в крепости Мики.Нынешним вечером Хидэёси велел развести костер и сидел на воздухе. Было холодно, и к его костру подбежало несколько беззаботных юных оруженосцев. Несмотря на зимний холод, они были полураздеты и что-то уж чересчур расшумелись, возбужденные без видимой причины.— Сакити! Сёдзюмару! Что это с вами? — полюбопытствовал Хидэёси, в глубине души завидуя этим беспечным юношам.— Да так, ничего особенного, — отозвался Сёдзюмару, которого уже произвели в оруженосцы, поспешно одеваясь и приводя в порядок доспехи.— Мой господин! — вмешался Исида Сакити. — Сёдзюмару стесняется говорить вам, потому что это отвратительно. Но я скажу, чтобы вы не подумали, будто мы хотим что-то от вас утаить.— Верно. Ну, так что же там такое отвратительное?— Мы вычесываем друг у друга вшей.— Вшей?— Да. Сперва одна заползла мне под воротник, потом Тораноскэ обнаружил другую у себя на рукаве, а Сэнгоку нашел третью. В конце концов мы поняли, что все обовшивели, а вдобавок ко всему, подойдя к огню погреться, увидели, что эти твари ползают по нашим доспехам. Тело у нас так нестерпимо чешется, что мы готовы истребить все вражеское войско.— Так вот в чем дело! — расхохотался Хидэёси. — Но ведь и вшам такая долгая осада едва ли пришлась по вкусу!— У нас в лагере дело обстоит не так, как в крепости Мики. Нашим вшам есть, чем питаться, поэтому до тех пор, пока мы не истребим их, они не уймутся.— Ладно, хватит. А то и мне начинает казаться, будто зудит все тело.— Да вы ведь, мой господин, не мылись уже дней десять, верно? Готов поручиться, что «вражеское войско» и вас уже одолело!— Ну теперь и в самом деле хватит, перестань, Сакити!К вящему удовольствию оруженосцев, Хидэёси поднялся с места и изобразил, будто вши и его одолевают. Юноши рассмеялись и пустились в пляс вокруг главнокомандующего.Как раз в это мгновение из дозора прибыл один из воинов. Подойдя к беззаботно веселящейся под треск сучьев в костре компании, он спросил:— Сёдзюмару здесь?— Да, я здесь, — отозвался мальчик.Воин оказался одним из соратников его отца.— Если у тебя нет никакого поручения от князя, то с тобой хотел бы повидаться твой отец.Сёдзюмару попросил у Хидэёси разрешения удалиться. Тот был удивлен, но с легкостью дал согласие. Сёдзюмару ушел в сопровождении отцовского вассала. Сейчас костры горели в расположении каждого из небольших разрозненных отрядов войска Хидэёси, и в каждом из отрядов царило праздничное настроение. Рисовые колобки и новогоднее сакэ уже, конечно, закончились, так как сегодня был пятнадцатый день первого месяца, но дух веселья еще жил в войске. Отца Сёдзюмару в лагере не оказалось. Несмотря на стужу, он сидел на походном стуле на вершине холма, в стороне от шатров и хижин войска.На вершине холма вовсю хозяйничал ветер, обжигая щеки и леденя в жилах кровь. Однако Камбэй сидел неподвижно, уставившись во тьму, и казался деревянным изваянием воина.— Отец, это я.Камбэй неторопливо повернул к нему голову. Сёдзюмару подошел и опустился перед отцом на колени.— Князь позволил тебе покинуть его?— Да, и я сразу же поспешил сюда.— Что ж, ладно, присядь отдохни.— Хорошо, мой господин.— Погляди-ка на крепость Мики. Ночь сегодня беззвездная, а в крепости — ни единого огня, так что ты, наверное, сначала ничего не сможешь разобрать во тьме. Но когда твои глаза привыкнут к мраку, сможешь различить смутные очертания крепости.— За этим вы меня и позвали, мой господин?— Да. — Камбэй пододвинул сыну походный стул. — Последние два-три дня я слежу за крепостью и, как мне кажется, замечаю там какое-то загадочное движение. Полгода мы не видели дыма над тамошними крышами, а сейчас он поднимается, и, возможно, это означает, что они срубили и пустили на дрова окружающую крепость рощу. А если поздно ночью внимательно прислушаться, то можно различить доносящиеся из крепости голоса, хотя и нельзя понять, смех это или плач. Но что бы то ни было, ясно одно: в крепости, начиная с нового года, происходит нечто необычное.— Вы в этом уверены?— Ничего определенного пока сказать не могу, но не позволяю себе отнестись к этому беспечно. Не хочу пока и говорить о своих подозрениях, чтобы не вызвать тревогу в лагере и не создать тем самым для врага благоприятную возможность произвести вылазку. Я пока молчу обо всем, но наблюдаю за крепостью уже вторую ночь подряд. Там определенно что-то происходит. Я не столько вижу это, сколько чувствую.— Трудный у вас пост.— Да, трудный. Но вместе с тем и легкий. Единственное, что требуется, — не дать себя провести. Я не могу призвать сюда никого из моих воинов, поэтому хочу, чтобы ты меня здесь ненадолго подменил.— Понимаю.— Только не спи! Сейчас ты дрожишь от холода, но вскоре к нему привыкнешь, и тогда тебя потянет в сон.— Я справлюсь.— И еще одно. Немедленно дай знать, если только увидишь в крепости хоть малейший проблеск огня. А если из крепости станут выходить воины, подай световой сигнал и немедленно отправляйся к его светлости.— Да, мой господин.Сёдзюмару, кивнув, взглянул на трубу сигнального огня, лежавшую у его ног. Когда идет война, возможно всякое, но отец еще ни разу не предостерег его, что задание может оказаться слишком трудным или чересчур опасным, никогда не пытался хоть как-то успокоить мальчика. Сёдзюмару, впрочем, был на отца не в обиде, понимая, что тот преподает ему все новые и новые практические уроки истинной воинской науки. За внешней отцовской суровостью, он явственно это ощущал, скрывалась искренняя теплота. Сёдзюмару гордился тем, что у него такой отец.Камбэй встал и, опираясь на посох, заковылял по направлению к лагерю. Однако в лагерь не вошел, а, обогнув его стороной, отправился дальше под гору. На взволнованный вопрос слуг, куда он направляется, Камбэй коротко бросил:— К подножию, — и, помогая себе посохом, быстро пошел вниз по горной тропе.Мори Таэй и Курияма Дзэнскэ, не отходившие от него ни на шаг, поспешили следом.— Мой господин! — воскликнул Мори. — Пожалуйста, подождите!Камбэй остановился и повернулся к ним, опираясь на посох:— Что такое?— Вы так быстро пошли, — сказал, задыхаясь от быстрой ходьбы, Мори. — И это с вашей-то ногой! Мне стало страшно, как бы вы не оступились.Камбэй рассмеялся:— Я привык к хромоте, а оступаюсь, только когда вспоминаю о ней. В последнее время я научился довольно прилично передвигаться. Но мне не хочется, чтобы люди это заметили.— А сражаться, стоя на ногах, вы тоже смогли бы?— Думаю, на поле боя мне все еще удобнее на носилках. Даже в рукопашной схватке. У меня свободны обе руки. Я могу держать ими меч, вырвать копье у врага или даже насадить противника на его же собственную пику. Единственное, на что я в своем нынешнем состоянии не способен, — это перемещаться в ходе боя. Когда я с носилок наблюдаю за наступлением врага и не имею при этом возможности двинуться ему навстречу, у меня возникает очень странное чувство: мне кажется, будто враг побежит, устрашенный одним моим криком.— Да, но ведь здесь опасно. В ущельях лежит снег, и вы легко можете поскользнуться.— И как раз сейчас перед нами ручей, верно?— Позвольте перенести вас через него. — И Мори подставил Камбэю спину.Они успешно миновали ручей и продолжили путь. Слуги Камбэя по-прежнему пребывали в недоумении. Правда, за пару часов до нынешней прогулки они заметили, как какой-то воин пришел из укрепления, расположенного у подножия горы, и вручил Камбэю некий предмет, похожий на письмо. Вскоре после этого им самим пришлось вслед за своим господином спускаться к подножию… Но более они ничего не знали.Когда они одолели уже добрую половину пути, Курияма не выдержал и спросил:— Мой господин! Вас пригласил сегодня к себе в гости командир отряда, разместившегося у подножия?— Ты, значит, думаешь, нас позвали на ужин? — хмыкнул Камбэй. — Сколько, по-твоему, может длиться празднование Нового года? Даже князю Хидэёси уже прискучили чайные церемонии.— Хорошо, но куда же тогда мы идем?— К укреплениям на реке Мики.— К укреплениям на реке Мики? Но там же очень опасно!— Ясное дело, опасно. Но и врагу там появляться не менее опасно. Поэтому наша встреча там и состоится.— Так не лучше ли нам было захватить с собой побольше воинов?— Нет-нет. Да и враги не явятся целой оравой. Думаю, там нас будут ждать только слуга и ребенок.— Ребенок?— Именно ребенок.— Я ничего не понимаю.— Ну, так иди да помалкивай. После того как крепость падет, я обо всем расскажу, и князю Хидэёси тоже.— А крепость падет?— Разве может быть иначе? Она падет в ближайшие два-три дня. Не исключено, что это произойдет уже завтра.— Завтра!Оба слуги уставились на Камбэя. Его лицо едва белело во мраке. Мирно струилась вода. На берегу шумел под ветром тростник. Мори и Курияма замедлили шаг, заметив человеческую фигуру на противоположном берегу реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146