Этим дается оправдание тому
давнишнему, общепризнанному в прежней философии и лишь
ныне забытому убеждению, что в состав философии, наряду
с теологической и космологической проблемой, входит и проб-
лема в силу этого также уясняется, что эта
антропологическая проблема не только разрешается, но даже и
не ставится ни в физических, ни в психологических исследо
ваниях о человеке, которые строятся по типу естествознания
следовательно, рассматривают его жизнь лишь как совокупность
явлений природы.
в этом онтологическом разъяснении мы вышли уже за пределы
вступительных формальных указаний. Предварительные, чисто
методологические соображения здесь необходимо кончаются. Они
помогают лишь навести мысль на сознание какого-то пробела,
наметить идеал новой области знания. Наполнение этого пробела
и даже действительное, окончательное доказательство осмыслен-
ности и осуществимости этого идеала новой науки может дать
лишь исследование существа самого предмета.
Первый вопрос, подлежащий нашему рассмотрению, есть воп-
рос об области душевной жизни, что мы называем душевной
жизнью, <внутренним миром" психического бытия, в отличие от
всякого <внешнего", <материального", <объективного" бытия? Ка-
ков круг явлений, которые входят в состав <нашей душевной
жизни" и объемлются ею? речь идет не о логическом опреДелении
понятия душевной жизни: такие определения, предвосхищающие
исследование, всегда бывают или голословными, или бессодер-
жательными, и в обоих случаях бесполезны, здесь же мы просто
пытаемся очертить, хотя бы приблизительно, группу явлений,
которые мы называем <душевными" или явлениями <душевной
жизни", говоря языком логики, мы ищем не определения со-
держания понятия <душевной жизни", а лишь указания <объема"
этого понятия.
на первый взгляд кажется, что эта задача чрезвычайно про-
стая и разрешается сама собой. не выступают ли явственно
такие явления как гнев и страх, любовь и ненависть, страдание
и наслаждение, влечения, ощущения и пр. как явления особого
порядка, практически явственно отличные от явлений внешнего,
материального мира? не понимает ли поэтому каждый человек
нечто вполне определенное, когда ему говорят о <душевном
явлении"
К сожалению, однако, это не так. тут перед нами прежде
всего встает трудность, которую здравый смысл ощущает (и не
без основания) как какую-то схоластическую софистику совре-
менной философии, но обойти которую, к несчастью, невозмож-
но. мы разумеем пресловутую <гносеологическую проблему".
дерево, которое я вижу перед собой, есть материальный предмет
в отличие от всяких психических явлений. но то же самое
дерево оказывается <душевным явлением", как только я обращу
внимание на то, что оно есть <мое восприятие", что оно скла-
дывается из ряда моих <ощущений", <представлений" и <мыслей".
При этом во всяком случае ясно, что это не два разных дерева -
как будто одно находилось бы в моей <голове" или <душе",
а другое, второе дерево - вне меня, на том месте, где оно само
находится, как внешний мне, материальный предмет. Допущение
таких двух разных деревьев есть лишь наивная и плохая выдумка,
созданная для спасения себя от сомнений; фактически, в дейст-
вительном опыте, мне дано лишь одно дерево - то самое, которое
я вижу перед собой. По этому поводу идеалистическая фи-
лософия, не стесняясь убеждениями <здравого смысла>, смело
утверждает, что дерева как внешнего, материального предмета,
в пределах нашего опыта вообще не встречается и что мы только
выдумываем его и слепо в него верим. Правда, ей никогда не
удавалось вразумительно объяснить, каким образом человек спо-
собен <выдумать" то, что ему совершенно недоступно. Но не
беспокоя ее здесь этим вопросом, попробуем согласиться с ней.
Тогда все на свете, что нам как-либо доступно и о чем мы
знаем, становится <душевным явлением". Но в таком случае это
слово уже теряет всякое определенное, именно ограниченное
значение. Если мой дом, мои ближние, более того - небесные
светила, дилювиальная эпоха и все остальное на свете суть мои
<душевные явления", то очевидно, что нет уже никакой воз-
можности очертить круг душевных явлений. Но тогда жизнь
начинает мстить теории. В пределах этого бесконечного, всеобъ-
емлющего целого, которое мы отныне называем <нашей душевной
жизнью", опять вырастает та же неустранимая, явственная проти-
воположность: с непререкаемой ясностью, вопреки всяким тео-
риям, мы видим, что наши настроения, чувства, интересы, грезы,
сны, верования суть какой-то мирок для себя, в отличие от
того, что мы зовем <внешним миром" или <средой". Мы достигли
только насильственной, противоестественной перемены в слово-
употреблении, мы только, так сказать, поставили целое нашего
опыта в новые скобки, но не уничтожили неустранимого раз-
личия между <душевной жизнью" и тем, что находится вне ее.
Таким образом, решение, предлагаемое идеализмом - все равно,
верно ли оно или нет - во всяком случае не дает никакого
ответа на наш вопрос - на вопрос об области душевной жизни
и, тем самым, о границах этой области
По большей части этот <проклятый" гносеологический вопрос
ставится лишь в отношении различия между душевными яв-
лениями и <внешним миром" в смысле мира материальных
вещей. Лишь недавно было обращено внимание на то, что этот
вопрос должен быть поставлен шире. Так, мои мысли и мнения
по вопросам абстрактных наук суть очевидно <душевные яв-
В новейшей философии, главным образом, в известных <Логических иссле-
дованиях> Гуссерля.
ления"; но то, что я при этом мыслю, например истины мате-
матики, логики и т. п., противостоят <моей душевной жизни"
как нечто независимое от нее с не меньшей явственностью, чем
предметы материального мира. Как бы мы ни определяли ту
область бытия, к которой относятся или о которой говорят такие
истины как <2 х 2 = 4", <сумма углов треугольника равна двум
прямым" или <если из А вытекает В, а из В-С, то из А
вытекает С> - ясно, что эта область не тождественна сфере
<моей душевной жизни". Точно так же мои нравственные чувства,
мои хорошие и дурные побуждения суть несомненно элементы
моей душевной жизни; но сами нравственные требования и за-
поведи для человека, их признающего, суть нечто, независимое
ни от каких моих переживаний: ведь иначе было бы нелепо
говорить о подчинении им. Наконец, чувство любви, дружбы,
патриотизма и т. п. опять-таки,бесспорно,суть душевные явления;
но сами отношения любви или дружбы между людьми, а тем
более такие отношения, которые мы называем государством,
нацией, правом, не могут без противоестественного искажения
их смысла быть названы <моими душевным> мзлениями".
Но как отделить одно от другого? Здесь, как и в отношении
между душевными и телесными явлениями, <не.зушевное>, <про-
тивостоящее душевной жизни" дано нам только в душевном
и через него. Как для нас нет внешних предметов, если мы их
не воспринимаем или по крайней мере не мыслим, так нет для
нас и научных истин, если нет научной жизни, нет нравствен-
ности, семьи, права, государства, если нет соответствующих
чувств, стремлений и настроений.
II
Остроумная попытка выйти из этой трудности была предло-
жена некоторыми современными психологами, эта попытка, раз-
личная в деталях своего осуществления у отдельных мыслителей,
но тождественная по своей общей тенденции, опирается на ценное
и весьма существенное требование отличать душевную жизнь от
сознания То, что мы называем сознанием, есть единство <соз-
нающего" (или <сознавания") и <сознаваемого>, связь между
Мы имеем в виду понимание предмета психологии, связанное главным
образом с именем Штумпфа и известное под названием <функционлгьной психо-
логии>
<Новых идей в философии>;<Что такое психология>, 1913). Аналогичное
понимание предмета психологии встречается у Гуссерля, Н. 0. Лосского и Пфен-
дера. Штумпф развивает это учение в более умеренной форме, не ограничивая
душевной жизни одними лишь <функциями>. - Все это направление имеет
своим источником упомянутое выше философско-психологическое учение Брен-
тано.
процессами и деятельностями сознающей личности, с одной сто-
роны. и теми предметами, на которые они направлены, с другой.
Но к душевной жизни относятся только первые, а никак не
вторые. Если я вижу дерево; то вся совокупность процессов из
которых складывается мое <видение -- процессы сосредоточения
внимания воспринимания, различения, суждения и пр. - обра
зуют состав моей душевной жизни, тогда как то, что а вижу
не только само дерево, как материальный предмет, но и все
составные элементы этого целого: ощущения цвета листьев и
ствола, единстве и,2.1ого, в связи ; многообразием частей, про-
странственные содержания восприятия, даже воспроизведенные
представления, через слияние которых с ощущением образуется
содержание восприятия - есть лишь <предмет" или <содержанием
моего восприятия, то, на что я направляюсь в процессе вос-
принимания, и потому выходит за пределы моей душевной жизни
И то же самое соотношение, которое мы имеем в восприятии
мы можем найти . представлении; мышлении, чувствовании
хотении и пр.: всюду состав сознания распадается, с одной сто
роны, на многообразные процессы, деятельности или <функции
субъекта, так или иначе <направленного" на некоторые содер
жания, и на сами эти содержания, с другой. Лишь первые обрзуют
то что мы вправе называть <нашей душевной жизнью
Поэтому, хотя все на свете дано нам через посредство нашей
душевной жизни, однако сохраняется различие между самой
душевной жизнью и тем, в широком смысле слова, <вненим
миром-. которым мы обладаем через ее посредство. Первое
это мы сами. второе - тишь наше достояние первое мы есть
второе мы имеем как противостоящее нам.
Это воззрение имеет некоторые бесспорные достоинства,
содержит значительную долю весьма существенной истины но
принять его без поправок и признать полным разрешением трудно
нести кажется нам невозможным. Оно не столько развязывает
запутанный узел взаимоотношения между <душевным> и <внеш
ним" миром, сколько просто его разрубает. Прежде всего, оно
несколько схематиччо в том отношении, что склонно игнори -
ровать третий род явлений сознания, не подходящий ни под
одну из двух сторон, на которые оно делит сознания: мы имеем
в виду то, что называется душевными состояниями и не есть
ни деятельность или направленность на что-либо, ни предметное.
содержание - или по крайней мере может не быть ни тем, ни
другим. Таковы, например, беспредметные чувства, настроения.
разные формы <самочувствия" и т. п. Если же мы учтем эти
явления и отнесем их также к составу душевной жизни, то мы
встретимся с той трудностью, что явления этого рода качественно
весьма близки к другим явлениям сознания, включение которых
в состав душевной жизни потребует от нас включения в него
и самих предметных содержаний. - Мы разумеем здесь то, что
можно было бы назвать <предметными чувствами". Представля-
ется невозможным отнести к душевной жизни беспредметные
состояния, например, <благодушия" или <раздраженности", яе
относя к ней же такие чувства как любовь к людям или злобу.
На это нам, конечно, ответят, что в таких явлениях момент
самого <увства или настроения должен быть отнесен к составу
душеной жизни, тогда как предметы, к которым оно относится,
исключаются из него. Но опыт показывает, что это абстрактное
деление; само по себе, конечно, всегда возможное, совершенно
несовместимо с тем непосредственно переживаемым конкретным
единством, которое нам дано в этих случаях и в котором именно
и состоит здесь душевное переживание, как таковое. Пусть попы-
тается любящий отделить свое субъективное чувство любви от
существа, на которое оно направлено; - и от любви вообще
ничего не остается, пусть попытается тот, кто наслаждается
симфонией, отделить звуки от своего музыкального настроения -
и не будет больше никакого музыкального настроения.
С известной точки зрения то же самое можно сказать и о всех
вообще, даже самых отдаленных и с иной точки зрения не-
зависимых от нас <содержаниях", которые согласно этой теории,
должны быть исключены из состава душевной жизни. Так, для
люоящего не только его личное чувство любви, но и все целостное
отношение к любимому существу, включая и само последнее,
некоторым образом входит в состав его жизни. Воспоминания
нашего детства, место, в котором мы родились, впечатления.
которые мы тогда воспринимали, окружавшие нас люди, вся
совокупность первоначальных наших знаний - не образует лл
все это основной внутренний фонд нашей личности? Не состав-
ляет ли точно так же вообще наше <образование", т. е. круг
предметов, познанных нами, часть нашей личности? Не испы-
тывает ли каждый человек, хотя бы иногда и до некоторой
степени, фаустовскую жажду расширить свою личность через
обогащение своей жизни, т. е. расширение круга предметов, на
которые направлена и с которыми связана его жизнь? Учёные
психологи говорят нам. что мы должны при этом отделять наши
настроения, чувства, стремления, деятельности от предметов, на
которые они направлены и что только первые образуют нашу
душевную жизнь. Но как это возможно, если именно нераздель-
ность, единство этих обеих сторон образует качественное свое-
образие такого рода явлений душевной жизни, характеризует
само их существо?
Эта трудность сама по себе еще может быть обойдена. Она
свидетельствует не о ложности, а разве лишь о недостаточности
или односторонности намечаемого этим учением понятия душев-
ной жизни. Дело в том, что, как мы увидим далее, существо
вопроса необходимо требует разных смыслов и тем самым обла-
стей душевной жизни, отличения душевной жизни в узком,
специфическом смысле, в смысле самого субстрата или как бы
корня психического бытия, от душевной жизни в ее широком
конкретном обнаружении; и наши сомнения могли бы быть
отведены указанием, что рассматриваемое учение имеет в виду
лишь первое понятие душевной жизни. Гораздо важнее другое,
возникающее здесь сомнение. Оставляя совершенно в стороне
предметные содержания сознания, мы встречаемся еще с таким
элементом, как так называемые ощущения. Исключение их из
состава душевной жизни есть уже явно насильственное сужение
круга душевных явлений, в известном смысле вполне ана-
логичное рассмотренному нами насилйственному расширению его
в идеалистической философии. Если вспомнить, что при этом
должны иметься в виду не только такие явления, как цвета и
звуки, но и такие, как, например, тошнота и голод и т. п., то
непосредственное чувство неизбежно должно протестовать против
исключения их из состава моей душевной жизни. Уже
общепризнанная трудность различить в составе такого
переживания, как, например, голод, момент чистого <ощущения>,
которое по этой теории не входит в мою душевную жизнь, от
слитых с ним чувств и стремлений, показывает, что в конкрет-
ный состав душевной жизни ощущения входят некоторым необ-
ходимым ингредиентом, как неотделимый момент какого-то
первичного единства переживания. Но так же, по существу,
обстоит дело со всеми вообще ощущениями или - еще шире -
со всеми непосредственными данными сознания. Не только
<органические ощущения>, но и цвета, -звуки, запахи, вкус,
непосредственные элементы пространственности и пр. - взятые
сами по себе, вне того знания, которое мы из них строим или
тех предметов, к которым их относим - настолько тесно связаны
со стихией нашей душевной жизни, образуют .столь необходимый
ингредиент наших чувств, настроений, стремлений, что исклю-
чать их из состава душевной жизни значит существенно искажать
ее природу и как бы делать ее вообще невозможной.
В этом учении, как это часто бывает, уяснение весьма ценной
и бесспорной истины, будучи неполным, дало повод к новому
заблуждению. Как мы уже отметили и как это подробнее будет
показано ниже, само отграничение душевной жизни от предмет-
ного бытия весьма важно и есть в известном смысле основа
понимания душевной жизни. При этом весьма ценно, что в про-
тивоположность наивным представлениям, к области предметного
бытия были отнесены не только конкретные вещи, но и такие
идеальные содержания, как, например, цвета, звуки и т. п. Это
утверждение само по себе не совпадает необходимо с признанием
реальности так называемых <вторичных качеств>. Пусть цвета,
звуки и пр. не существуют в составе эмпирической физической
действительности (хотя, как известно, в настоящее время сооб-
ражениями Шварца и в особенности Бергсона это господству-
ющее в современном естествознании популярно-философское
представление сильно поколеблено).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
давнишнему, общепризнанному в прежней философии и лишь
ныне забытому убеждению, что в состав философии, наряду
с теологической и космологической проблемой, входит и проб-
лема в силу этого также уясняется, что эта
антропологическая проблема не только разрешается, но даже и
не ставится ни в физических, ни в психологических исследо
ваниях о человеке, которые строятся по типу естествознания
следовательно, рассматривают его жизнь лишь как совокупность
явлений природы.
в этом онтологическом разъяснении мы вышли уже за пределы
вступительных формальных указаний. Предварительные, чисто
методологические соображения здесь необходимо кончаются. Они
помогают лишь навести мысль на сознание какого-то пробела,
наметить идеал новой области знания. Наполнение этого пробела
и даже действительное, окончательное доказательство осмыслен-
ности и осуществимости этого идеала новой науки может дать
лишь исследование существа самого предмета.
Первый вопрос, подлежащий нашему рассмотрению, есть воп-
рос об области душевной жизни, что мы называем душевной
жизнью, <внутренним миром" психического бытия, в отличие от
всякого <внешнего", <материального", <объективного" бытия? Ка-
ков круг явлений, которые входят в состав <нашей душевной
жизни" и объемлются ею? речь идет не о логическом опреДелении
понятия душевной жизни: такие определения, предвосхищающие
исследование, всегда бывают или голословными, или бессодер-
жательными, и в обоих случаях бесполезны, здесь же мы просто
пытаемся очертить, хотя бы приблизительно, группу явлений,
которые мы называем <душевными" или явлениями <душевной
жизни", говоря языком логики, мы ищем не определения со-
держания понятия <душевной жизни", а лишь указания <объема"
этого понятия.
на первый взгляд кажется, что эта задача чрезвычайно про-
стая и разрешается сама собой. не выступают ли явственно
такие явления как гнев и страх, любовь и ненависть, страдание
и наслаждение, влечения, ощущения и пр. как явления особого
порядка, практически явственно отличные от явлений внешнего,
материального мира? не понимает ли поэтому каждый человек
нечто вполне определенное, когда ему говорят о <душевном
явлении"
К сожалению, однако, это не так. тут перед нами прежде
всего встает трудность, которую здравый смысл ощущает (и не
без основания) как какую-то схоластическую софистику совре-
менной философии, но обойти которую, к несчастью, невозмож-
но. мы разумеем пресловутую <гносеологическую проблему".
дерево, которое я вижу перед собой, есть материальный предмет
в отличие от всяких психических явлений. но то же самое
дерево оказывается <душевным явлением", как только я обращу
внимание на то, что оно есть <мое восприятие", что оно скла-
дывается из ряда моих <ощущений", <представлений" и <мыслей".
При этом во всяком случае ясно, что это не два разных дерева -
как будто одно находилось бы в моей <голове" или <душе",
а другое, второе дерево - вне меня, на том месте, где оно само
находится, как внешний мне, материальный предмет. Допущение
таких двух разных деревьев есть лишь наивная и плохая выдумка,
созданная для спасения себя от сомнений; фактически, в дейст-
вительном опыте, мне дано лишь одно дерево - то самое, которое
я вижу перед собой. По этому поводу идеалистическая фи-
лософия, не стесняясь убеждениями <здравого смысла>, смело
утверждает, что дерева как внешнего, материального предмета,
в пределах нашего опыта вообще не встречается и что мы только
выдумываем его и слепо в него верим. Правда, ей никогда не
удавалось вразумительно объяснить, каким образом человек спо-
собен <выдумать" то, что ему совершенно недоступно. Но не
беспокоя ее здесь этим вопросом, попробуем согласиться с ней.
Тогда все на свете, что нам как-либо доступно и о чем мы
знаем, становится <душевным явлением". Но в таком случае это
слово уже теряет всякое определенное, именно ограниченное
значение. Если мой дом, мои ближние, более того - небесные
светила, дилювиальная эпоха и все остальное на свете суть мои
<душевные явления", то очевидно, что нет уже никакой воз-
можности очертить круг душевных явлений. Но тогда жизнь
начинает мстить теории. В пределах этого бесконечного, всеобъ-
емлющего целого, которое мы отныне называем <нашей душевной
жизнью", опять вырастает та же неустранимая, явственная проти-
воположность: с непререкаемой ясностью, вопреки всяким тео-
риям, мы видим, что наши настроения, чувства, интересы, грезы,
сны, верования суть какой-то мирок для себя, в отличие от
того, что мы зовем <внешним миром" или <средой". Мы достигли
только насильственной, противоестественной перемены в слово-
употреблении, мы только, так сказать, поставили целое нашего
опыта в новые скобки, но не уничтожили неустранимого раз-
личия между <душевной жизнью" и тем, что находится вне ее.
Таким образом, решение, предлагаемое идеализмом - все равно,
верно ли оно или нет - во всяком случае не дает никакого
ответа на наш вопрос - на вопрос об области душевной жизни
и, тем самым, о границах этой области
По большей части этот <проклятый" гносеологический вопрос
ставится лишь в отношении различия между душевными яв-
лениями и <внешним миром" в смысле мира материальных
вещей. Лишь недавно было обращено внимание на то, что этот
вопрос должен быть поставлен шире. Так, мои мысли и мнения
по вопросам абстрактных наук суть очевидно <душевные яв-
В новейшей философии, главным образом, в известных <Логических иссле-
дованиях> Гуссерля.
ления"; но то, что я при этом мыслю, например истины мате-
матики, логики и т. п., противостоят <моей душевной жизни"
как нечто независимое от нее с не меньшей явственностью, чем
предметы материального мира. Как бы мы ни определяли ту
область бытия, к которой относятся или о которой говорят такие
истины как <2 х 2 = 4", <сумма углов треугольника равна двум
прямым" или <если из А вытекает В, а из В-С, то из А
вытекает С> - ясно, что эта область не тождественна сфере
<моей душевной жизни". Точно так же мои нравственные чувства,
мои хорошие и дурные побуждения суть несомненно элементы
моей душевной жизни; но сами нравственные требования и за-
поведи для человека, их признающего, суть нечто, независимое
ни от каких моих переживаний: ведь иначе было бы нелепо
говорить о подчинении им. Наконец, чувство любви, дружбы,
патриотизма и т. п. опять-таки,бесспорно,суть душевные явления;
но сами отношения любви или дружбы между людьми, а тем
более такие отношения, которые мы называем государством,
нацией, правом, не могут без противоестественного искажения
их смысла быть названы <моими душевным> мзлениями".
Но как отделить одно от другого? Здесь, как и в отношении
между душевными и телесными явлениями, <не.зушевное>, <про-
тивостоящее душевной жизни" дано нам только в душевном
и через него. Как для нас нет внешних предметов, если мы их
не воспринимаем или по крайней мере не мыслим, так нет для
нас и научных истин, если нет научной жизни, нет нравствен-
ности, семьи, права, государства, если нет соответствующих
чувств, стремлений и настроений.
II
Остроумная попытка выйти из этой трудности была предло-
жена некоторыми современными психологами, эта попытка, раз-
личная в деталях своего осуществления у отдельных мыслителей,
но тождественная по своей общей тенденции, опирается на ценное
и весьма существенное требование отличать душевную жизнь от
сознания То, что мы называем сознанием, есть единство <соз-
нающего" (или <сознавания") и <сознаваемого>, связь между
Мы имеем в виду понимание предмета психологии, связанное главным
образом с именем Штумпфа и известное под названием <функционлгьной психо-
логии>
<Новых идей в философии>;<Что такое психология>, 1913). Аналогичное
понимание предмета психологии встречается у Гуссерля, Н. 0. Лосского и Пфен-
дера. Штумпф развивает это учение в более умеренной форме, не ограничивая
душевной жизни одними лишь <функциями>. - Все это направление имеет
своим источником упомянутое выше философско-психологическое учение Брен-
тано.
процессами и деятельностями сознающей личности, с одной сто-
роны. и теми предметами, на которые они направлены, с другой.
Но к душевной жизни относятся только первые, а никак не
вторые. Если я вижу дерево; то вся совокупность процессов из
которых складывается мое <видение -- процессы сосредоточения
внимания воспринимания, различения, суждения и пр. - обра
зуют состав моей душевной жизни, тогда как то, что а вижу
не только само дерево, как материальный предмет, но и все
составные элементы этого целого: ощущения цвета листьев и
ствола, единстве и,2.1ого, в связи ; многообразием частей, про-
странственные содержания восприятия, даже воспроизведенные
представления, через слияние которых с ощущением образуется
содержание восприятия - есть лишь <предмет" или <содержанием
моего восприятия, то, на что я направляюсь в процессе вос-
принимания, и потому выходит за пределы моей душевной жизни
И то же самое соотношение, которое мы имеем в восприятии
мы можем найти . представлении; мышлении, чувствовании
хотении и пр.: всюду состав сознания распадается, с одной сто
роны, на многообразные процессы, деятельности или <функции
субъекта, так или иначе <направленного" на некоторые содер
жания, и на сами эти содержания, с другой. Лишь первые обрзуют
то что мы вправе называть <нашей душевной жизнью
Поэтому, хотя все на свете дано нам через посредство нашей
душевной жизни, однако сохраняется различие между самой
душевной жизнью и тем, в широком смысле слова, <вненим
миром-. которым мы обладаем через ее посредство. Первое
это мы сами. второе - тишь наше достояние первое мы есть
второе мы имеем как противостоящее нам.
Это воззрение имеет некоторые бесспорные достоинства,
содержит значительную долю весьма существенной истины но
принять его без поправок и признать полным разрешением трудно
нести кажется нам невозможным. Оно не столько развязывает
запутанный узел взаимоотношения между <душевным> и <внеш
ним" миром, сколько просто его разрубает. Прежде всего, оно
несколько схематиччо в том отношении, что склонно игнори -
ровать третий род явлений сознания, не подходящий ни под
одну из двух сторон, на которые оно делит сознания: мы имеем
в виду то, что называется душевными состояниями и не есть
ни деятельность или направленность на что-либо, ни предметное.
содержание - или по крайней мере может не быть ни тем, ни
другим. Таковы, например, беспредметные чувства, настроения.
разные формы <самочувствия" и т. п. Если же мы учтем эти
явления и отнесем их также к составу душевной жизни, то мы
встретимся с той трудностью, что явления этого рода качественно
весьма близки к другим явлениям сознания, включение которых
в состав душевной жизни потребует от нас включения в него
и самих предметных содержаний. - Мы разумеем здесь то, что
можно было бы назвать <предметными чувствами". Представля-
ется невозможным отнести к душевной жизни беспредметные
состояния, например, <благодушия" или <раздраженности", яе
относя к ней же такие чувства как любовь к людям или злобу.
На это нам, конечно, ответят, что в таких явлениях момент
самого <увства или настроения должен быть отнесен к составу
душеной жизни, тогда как предметы, к которым оно относится,
исключаются из него. Но опыт показывает, что это абстрактное
деление; само по себе, конечно, всегда возможное, совершенно
несовместимо с тем непосредственно переживаемым конкретным
единством, которое нам дано в этих случаях и в котором именно
и состоит здесь душевное переживание, как таковое. Пусть попы-
тается любящий отделить свое субъективное чувство любви от
существа, на которое оно направлено; - и от любви вообще
ничего не остается, пусть попытается тот, кто наслаждается
симфонией, отделить звуки от своего музыкального настроения -
и не будет больше никакого музыкального настроения.
С известной точки зрения то же самое можно сказать и о всех
вообще, даже самых отдаленных и с иной точки зрения не-
зависимых от нас <содержаниях", которые согласно этой теории,
должны быть исключены из состава душевной жизни. Так, для
люоящего не только его личное чувство любви, но и все целостное
отношение к любимому существу, включая и само последнее,
некоторым образом входит в состав его жизни. Воспоминания
нашего детства, место, в котором мы родились, впечатления.
которые мы тогда воспринимали, окружавшие нас люди, вся
совокупность первоначальных наших знаний - не образует лл
все это основной внутренний фонд нашей личности? Не состав-
ляет ли точно так же вообще наше <образование", т. е. круг
предметов, познанных нами, часть нашей личности? Не испы-
тывает ли каждый человек, хотя бы иногда и до некоторой
степени, фаустовскую жажду расширить свою личность через
обогащение своей жизни, т. е. расширение круга предметов, на
которые направлена и с которыми связана его жизнь? Учёные
психологи говорят нам. что мы должны при этом отделять наши
настроения, чувства, стремления, деятельности от предметов, на
которые они направлены и что только первые образуют нашу
душевную жизнь. Но как это возможно, если именно нераздель-
ность, единство этих обеих сторон образует качественное свое-
образие такого рода явлений душевной жизни, характеризует
само их существо?
Эта трудность сама по себе еще может быть обойдена. Она
свидетельствует не о ложности, а разве лишь о недостаточности
или односторонности намечаемого этим учением понятия душев-
ной жизни. Дело в том, что, как мы увидим далее, существо
вопроса необходимо требует разных смыслов и тем самым обла-
стей душевной жизни, отличения душевной жизни в узком,
специфическом смысле, в смысле самого субстрата или как бы
корня психического бытия, от душевной жизни в ее широком
конкретном обнаружении; и наши сомнения могли бы быть
отведены указанием, что рассматриваемое учение имеет в виду
лишь первое понятие душевной жизни. Гораздо важнее другое,
возникающее здесь сомнение. Оставляя совершенно в стороне
предметные содержания сознания, мы встречаемся еще с таким
элементом, как так называемые ощущения. Исключение их из
состава душевной жизни есть уже явно насильственное сужение
круга душевных явлений, в известном смысле вполне ана-
логичное рассмотренному нами насилйственному расширению его
в идеалистической философии. Если вспомнить, что при этом
должны иметься в виду не только такие явления, как цвета и
звуки, но и такие, как, например, тошнота и голод и т. п., то
непосредственное чувство неизбежно должно протестовать против
исключения их из состава моей душевной жизни. Уже
общепризнанная трудность различить в составе такого
переживания, как, например, голод, момент чистого <ощущения>,
которое по этой теории не входит в мою душевную жизнь, от
слитых с ним чувств и стремлений, показывает, что в конкрет-
ный состав душевной жизни ощущения входят некоторым необ-
ходимым ингредиентом, как неотделимый момент какого-то
первичного единства переживания. Но так же, по существу,
обстоит дело со всеми вообще ощущениями или - еще шире -
со всеми непосредственными данными сознания. Не только
<органические ощущения>, но и цвета, -звуки, запахи, вкус,
непосредственные элементы пространственности и пр. - взятые
сами по себе, вне того знания, которое мы из них строим или
тех предметов, к которым их относим - настолько тесно связаны
со стихией нашей душевной жизни, образуют .столь необходимый
ингредиент наших чувств, настроений, стремлений, что исклю-
чать их из состава душевной жизни значит существенно искажать
ее природу и как бы делать ее вообще невозможной.
В этом учении, как это часто бывает, уяснение весьма ценной
и бесспорной истины, будучи неполным, дало повод к новому
заблуждению. Как мы уже отметили и как это подробнее будет
показано ниже, само отграничение душевной жизни от предмет-
ного бытия весьма важно и есть в известном смысле основа
понимания душевной жизни. При этом весьма ценно, что в про-
тивоположность наивным представлениям, к области предметного
бытия были отнесены не только конкретные вещи, но и такие
идеальные содержания, как, например, цвета, звуки и т. п. Это
утверждение само по себе не совпадает необходимо с признанием
реальности так называемых <вторичных качеств>. Пусть цвета,
звуки и пр. не существуют в составе эмпирической физической
действительности (хотя, как известно, в настоящее время сооб-
ражениями Шварца и в особенности Бергсона это господству-
ющее в современном естествознании популярно-философское
представление сильно поколеблено).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35