Единство душев-
ной жизни дано нам не только, как единство одновременных ее
состояний, но и как единство процесса, т. е. совокупности сме-
няющих состояний. Наше душевное переживание есть по самому
существу своему единство процесса, т. е. сверхвременное
единство движения или смены. <Миг настоящего>, как идеальная
точка, образующая рубеж между будущим и прошлым, есть
абстрактное математическое понятие, а. не конкретное данное
душевного опыта. Конкретное <настоящее> душевной жизни име-
ет всегда некоторую, правда, точно не определимую, длитель-
ность, которая дана сразу, т. е. как единство и опять-таки
отдельные состояния, из смены которых состоит этот процесс,
даны и мыслимы лишь на почве самого процесса как целого.
Правда, эта длительность по общему правилу много короче всей
душевной жизни человека но в ней нет никаких точных граней;
актуально переживаемое непрерывно и незаметно сливается
с тем, что находится за его пределами, без скачка и резкой
грани переходит в одном направлении в вспоминаемое, в дру-
гом - в предвосхищаемое, так что мы не можем - и даже не
вправе - ясно отделить одно от другого; поэтому то, что дейст-
вительно нам дано, не исчерпывается ни одним лишь <мигом>
настоящего, ни даже краткой длительностью живого <душевного
настоящего>: последнее есть лишь самая яркая или светлая часть
данного, которая через полосу постепенно уменьшающейся осве-

щенности и сумеречности сливается с темным фоном прошлого
и будущего. Вот почему более внимательное наблюдение даёт
нам право сказать, что в каждом переживаемом миге потенциаль-
но заключена, с большей или меньшей ясностью, полнота всей
нашей душевной жизни. Если мы все же - как в приведенных
выше примерах - различаем между восприятием отдельных ду-
шевных явлений и восприятием душевной жизни или души как
целого, то это различие имеет лишь относительное значением
это есть различие между первичными и производными или как
бы между центральными и периферическими (с точки зрения
душевного единства) душевными состояниями. Подобно тому как
в физическом организме характер и силы целого присутствуют
в каждой его части и как бы пропитывают ее, но все же в разй
степени - в сердце и мозге больше, чем в оконечностях, в корне
дерева больные, чем в отдельном листе, - так и в организме
душевной жизни мы различаем центральные части от
периферических, хотя во всех частях потенциально присутствует
сила и характер целого.

итак, <душа в этом смысле - как единство или целостность
душевной жизни - вовсе не есть что-то далекое, таинственное.
недостижимое для нас. Напротив, она есть самое близкое и до-
ступное нам в каждое мгновение нашей жизни мы сознаем ее,
вернее сказать - мы есмы она, хотя и редко замечаем и знаем
ее. душа> в этом смысле есть, говоря меткими словами лотце
то, за что она выДает себя - наше собственное существо,
как мы ежемгновенно его переживаем, эта душа есть не <суб-
станциях, <бессмертная сущностью, <высшее началом и пр., -
словом, не загадочная, мудреная вещь, о которой мы часто
узнаем только из книг и в которую можно верить и не верить,
а просто то, что каждый человек зовет самим собою и в чем
никому не приходит в голову сомневаться. Поэтому, утверждая,
что душа существует и познаваема, мы ничего не предрешаем
о ее сущности, кроме того - очевидного для всякого непредвзя-
того сознания - факта, что наша душевная жизнь есть не ме-
ханическая мозаика из каких-то душевных камешков, называ-
емых ощущениями, представлениями и т.п., не сгребенная кем-
то куча душевных песчинок, а некоторое единство, нечто пер-
вично-сплошное и целое, так что, когда мы употребляем слово
<я, этому слову соответствует не какое-либо туманное и про-
извольное понятие, а явно сознаваемый (хотя и трудно опре-
делимый) факт.

По большей части, однако, под <душой и утверждающие, и
отрицающие ее существование и познаваемость понимают не
непосредственно данную целостность душевной жизни, а какое-то
глубже лежащее и не столь явственное и бесспорное начало,
лишь производным проявлением которой признается непосред-

ственно переживаемая душевная жизнь, так, никто не может
отрицать, что наша эмпирическая душевная жизнь в известной
мере подчинена жизни нашего тела или находится в некоторой
связи с нею, так что верующие в бессмертие души должны
утверждать, наряду с этой душевной жизнью, особое начало, не
подтвержденное действию тела и совершенно независимое от
него. Точно так же тот, кто признает свободу воли, способность
души властвовать над своей жизнью, побеждать эмпирические
мотивы человеческого поведения, должен признавать это высшее
или более глубокое начало, которое не совпадает с опытно-дан-
ным потоком душевной жизни. и спор о существовании и поз-
наваемости <души есть спор о душе именно в этом ее смысле,
как особого начала, отличного от самой душевной жизни, тогда
как спор о душе в первом смысле для непредвзятого и умелого
наблюдателя есть в значительной мере лишь спор о словах.

мы оставляем здесь в стороне вопрос, существует ли в дейст-
вительности в составе нашей душевной природы такое особое,
высшее начало, которое, как таковое, называется <душой, в от-
личие от ее проявлений в форме душевной жизни. Этот трудный
вопрос, конечно, не может быть решен мимоходом, в пропе-
девтическом, вступительном разъяснении общих задач учения
о душе, а принадлежит к самому содержанию этого учения.
здесь мы остановимся лишь на методологическом утверждении
противников теории <души все равно, существует ли или нет
такое высшее начало, оно, по распространенному мнению, неиз-
бежно непознаваемо для нас, ибо лежит за пределами нашего
опыта.

душа в этом смысле - говорят нам - не совпадая с душев-
ными явлениями (даже в смысле целостной душевной жизни),
а будучи лишь предполагаемой их причиной, тем самым не
может быть предметом опыта. Это возражение основано на
совершенно предвзятом, никогда никем не доказанном и не
доказуемом понятии опыта. Опыт представляется здесь в виде
созерцания каких-то плоских картинок - созерцании, которое
дает нам представление лишь о поверхностном слое вещей, лишь
о переднем плане сущего и оставляет скрытым и недостижимым
глубину, задний фон и источник предметов, Мы оставляем здесь
в стороне <внешний опыт, хотя это явно неверно и в отношении
его. но кто, при внимательном отношении к делу, не увидит,
что это понятие опыта дает совершенно извращенное, почти до
карикатурность ложное изображение Душевного опыта? Кто ког-
да-либо доказал, что мы можем усматривать в себе лишь
внешний, поверхностный слой нашей душевной жизни и никогда
не можем усмотреть более глубоких и первичных, а потому
труднее достижимых и обычно скрытых сил и оснований этой
жизни? Напротив, присматриваясь к характеру душевного опыта,

мы непосредственно замечаем в нем типическую черту некоторой
глубинности: в душевном опыте нам доступна не одна поверх-
ность, не одни лишь явления, как бы всплывающие наружу, но
и более глубоко лежащие корни или источники этих явлений.
Когда мы говорим, что <глубоко заглянули" в свою или чужую
душу, что мы знаем кого-либо <насквозь", то в этих мета-
форических выражениях мы высказываем тот характер душевного
опыта, в силу которого он способен не только скользить по
поверхности душевной жизни, но и проникать в нее, т. е. не-
посредственно усматривать не только следствия и производное,
но и основания и действующие силы душевной жизни. Поэтому
противопоставление <души", даже как <высшего начала", душев-
ным явлениям, будучи - как мы увидим это далее - в извест-
ном смысле и до известной степени вполне правомерным и не-
обходимым, не должно пониматься в смысле резкой, совершенной
разграниченности того и другого, в смысле какого-то разрыва
между двумя сторонами нашей душевной жизни. Напротив, ха-
рактер сплошности, слитности, присущий нашей душевной жизни
вообще, сохраняет силу и в этом измерении ее - в направлении
глубины: переход от ее <поверхности" к ее <глубине" есть переход
постепенный, и мы не можем отделить шелуху души от ее ядра:
в самом поверхностном явления уже соучаствуют и более глу-
бокие слои душевной жизни. наша душевная жизнь не абсолютно
прозрачна, но и не абсолютно непроницаема: созерцая поверх-
ностные душевные явления, мы имеет перед собой не густой
занавес, который нужно было бы поднять, чтобы увидеть глубину
сцены, а скорее дымку, сквозь которую вырисовываются или
могут вырисовываться контуры заднего плана. Это необходимо
уже потому, что сама эта дымка не плоска, а имеет пластические
очертания, с выпуклостями и углублениями, так что уже в лице
ее самой мы имеем дело с ближайшими, более доступными
слоями того, что находится в глубине. Поэтому спор о сущест-
вовании этой высшей души может иметь смысл лишь как спор
о характере этих более глубоких слоев и сил душевной жизни,
о степени их однородности или разнородности с поверхностными
явлениями душевной жизни, о степень их самостоятельности и
независимости от последних. Намечаем ли мы в составе нашей
душевной жизни участие некоторого иного, высшего начала, как
бы вмешательство некоторой посторонней нашему эмпирическому
существованию силы, или нет есть вопрос, требующий внима-
тельного или беспристрастного обсуждения. По этот вопрос
относится уже к существу, к самому содержанию исследования
человеческой души, и никак нельзя заранее доказать, что ничего
подобного мы заметить не можем.

в последних соображениях мы уже несколько чересчур уг-
лубились в само содержание учения о душе.в самом широком,
ничего не предвосхищающем смысле под понятием <души" сле-
дует разуметь просто общую прироДу Душевной жизни, как та-
ковой, - совершенно независимо от того, как мы должны
мыслить эту природу. и под учением о душе или философской
психологией - так мы можем и будем называть намечающуюся
здесь науку, чтобы хоть косвенно восстановить истинное значение
названия <психологии" и вернуть его законному владельцу после
упомянутого его похищения, непосредственно уже неустранимого,
- мы должны разуметь именно общее учение о природе душевной
жизни и об отношении этой области к другим областям бытия,
в отличие от так называемой <эмпирической психологии", име-
ющей своей задачей изучение того, что называется <закономер-
ностью душевных явлений". в этом смысле философская психо-
логия стоит выше спора между различными философскими на-
правлениями в психологии, выше противоположности между <ме-
тафизиками" и <эмпиристами" или <критицистами", ибо эти
споры и противоположности составляют само ее содержание.
Паскаль глубокомысленно заметил, что презрение к философии
есть само уже особая философия. По аналогии с этим можно
сказать, что даже отрицание <души"или ее познаваемости есть
особое философское учение о душе, ибо оно явно и бесспорно
выходит за пределы компетенции эмпирической психологии как
естественной науки о законах душевных явлений, даже психиче-
ская атомистика и теория <эпифеноменов" - даже представление
о душевных явлениях как о разрозненных искорках, там и сям
вспыхивающих, в качестве побочных спутников известных про-
цессов в нервной системе - есть философское учение о душе.
хотя по существу ложное, чрезвычайно скудное и - что для нас
здесь главное - не осознавшее самого себя (ибо, поскольку оно
осознало бы себя, даже оно должно было бы признать в душенной
жизни особую, специфическую реальность, требующую в этом
своем качестве общего описания ее природы), суть дела заклю-
чается в том, что - поскольку мы вообще не совершенно слепы
и замечаем самый факт душевной жизни - мы - хотим ли мы
того или нет - должны иметь и то или иное мнение об общей
природе этой области, - мнение, по необходимости предшеству-
ющее изучению соответствующих единичных явлений и опреде-
ляющее задачи, характер и метод этого изучения. и фактически
философская психология лишь в скудной и по своему внутрен-
нему смыслу неосознанной форме всегда существовала сущест-
вует она и в нашу эпоху, потерявшую сознательный интерес



к ее проблемам (или, скорее, здесь надо говорить о недавнем
прошлом). Она рассеяна, например, в вступительных или за-
ключительных соображениях учебников и исследований по <эм-
пирической психологии", в рассуждениях <о задачах и методах
психологии" (часто наивно воображающих, что можно говорить
о задачах и методах науки, не имея обобщающего, философского
знания о ее предмете), во всякого рода <введениях в психологию"
и рассуждениях об общих вопросах психологии (достаточно
вспомнить литературу о <психо-физическом параллелизме и -
в общих философских и гносеологических трудах.

Необходимость и законность философской психологии в этом
широком общем смысле настолько очевидна, что на нее не стоит
тратить лишних слов. гораздо полезнее кажется нам остановиться
на общих условиях современного философского развития, в силу
которых философская психология в планомерном и методическом
ее осуществлении становится неотложным и насущным требо-
ванием времени, - требованием, в значительной мере уже осоз-
нанным.
Недалеко еще то время - многим оно представляется еще
длящимся и поныне - когда казалось, что единственной обшей
философской наукой может быть лишь так называемая <теория
познания", заменившая собою и общую метафизику или онто-
логию, и натурфилософию, и философское учение о душе. Един-
ственным строго-научным - именно непосредственно и первично
данным - объектом философии представлялась с этой точки зре-
ния лишь природа человеческого сознания или знания все фило-
софские вопросы сводились к одному - к вопросу об отношении
человеческого сознания к тому, что ему предносится как объек-
тивная реальность или предметный мир. Философия - так лю-
били говорить - должна быть, по примеру (сократа (вернее ска-
зать, - заметим мы от себя в скобках - по примеру не очень
глубокого цицероновского понимания сократизма), сведена с неба
на землю: вместо того чтобы исследовать абсолютную истину
или мир истинного бытия, она должна заниматься изучением
необходимых, в силу природы человека, человеческих представ-
лений об истине и бытии и исчерпываться этим изучением.
теория познания, так понимаемая, должна была быть чем-то
промежуточным между общей онтологией и философской психо-
логией, сразу заменяющим и то, и другое. Однако по мере
дальнейшего размышления о природе этой своеобразной универ-
сальной науки стало обнаруживаться, что точное логическое
определение этой промежуточной области знания совершенно
невозможно и что всякая попытка в этом направлении неизбежно

ведет к разрушению или, по крайней мере, реформе самого
замысла этой науки, движущей силой этого внутреннего кризиса,
характеризующего все развитие современной философии , был
вопрос об отношении теории познания" к психологии. Одни, -
люди <здравого смысла", воспитанные на позитивистическом
и натуралистическом образе мыслей, - додумывая вопрос до
конца в одном направлении, приходили к заключению, что тео-
рия познания попросту тождественна эмпирической психологии,
т. е. образует часть последней. Ибо если мы ничего не знаем,
кроме человеческого сознания, и так называемое <знание" или
<познание" есть лишь явление сознания, то и теория познания
есть психология. Этот взгляд грозил вообще самостоятельному
существованию философии не трудно было также подметить,
что в основе его лежала догматическая метафизика, лишь как
бы вывороченная наизнанку и совершенно извращенная. Считать
данные психологии первоосновой всякого знания значило слепо
верить в производное и частное, отрицая достоверность его общих
и первых оснований. Если реальность вообще для нас пробле-
матична, на чем основано наше убеждение в реальности человека
и его сознания? Если законы логики, понятия закономерности
и причинности и т. п. впервые должны быть вывеДены из психо-
логии, то как осуществима сама психология? Поэтому другие
мыслители пошли по прямо противоположному пути, и этот
путь стал главным руслом современного течения философии.
Согласно этому течению, теория познания должна быть резко
отграничена от психологии и признана первичной в отношении
ее. Но последовательное проведение этого взгляда приводит -
и, можно сказать, принципиально привело - к разрушению са-
мого замысла <теория познания". Ибо дознание есть отношение
человеческого сознания к истине и бытию, и если мы не хотим
догматически исходить из частного факта человеческого соз
нания, то мы должны признать основной философской наукой
не исследование человеческого познания, а исследование знания
в смысле наиболее общего и логически первого содержания
знания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35