Нормальный взрослый человек в бодрствующем состо-
янии всегда обладает самосознанием; но мы говорим здесь о раз-
личной силе самосознания, отличая, например, человека, на всех
действиях, чувствах, желаниях которого лежит яркий и сильный
отпечаток его личности, как единства, от человека, подобного
<зыблемой тростинке>, взгляды, оценки и действия которого не
выражают никакого устойчивого внутреннего единства, который
безволен, легко переносит обиды и т. п. Итак, что касается,
прежде всего, различия между самосознанием в этом смысле
и познанием своей душевной жизни (тем, что обычно зовется
<самоанализом>), то оно очевидно, и его легко выяснить на
примерах; так, сильная личность, налагающая на все свои мысли
и действия отпечаток своего <я>, как бы окрашивающая всю
свою жизнь в цвет своего <я>, противопоставляющая всем внеш-
ним и внутренним явлениям своей жизни властное <я так хочу,
я не могу иначе!>, т. е. обладающая явно выраженным самосоз-
нанием, может быть совершенно не склонной к <самосозерцанию>
и не обращать никакого внимания на свою внутреннюю душевную
жизнь. И напротив, какая-нибудь истерическая женщина, все-
цело подвластная слепым капризам своей душевной жизни и
почти не имеющая самосознания, как руководящей сознательной
инстанции жизни, по большей части бывает большим знатоком
своих ощущений, своих болезненных радостей и страданий и
проводит свое время в постоянных наблюдениях над своей дра-
гоценной особой. Что же касается самопознания, т. е. познания
именно своей личности как руководящего центра своей душевной
жизни, то оно принадлежит к редчайшим и высшим достиже-
ниям человеческого духа, доступным вообще только немногим.
И даже поскольку под самопознанием мы будем разуметь не
какое-либо действительное знание своего <я>, а лишь саму поз-
человеческих сознаний вневременной и идеальной, т. е. духовной
стороной бытия а так как самосознание возможно лишь на
почве предметного сознания, то то же применимо и к нему. Вот
почему, входя также, в известном смысле, в состав душевной
жизни, предметное сознание и самосознание суть не проявления,
так сказать, чистой субстанции душевной жизни, как таковой,
а усложненные, производные явления, выражающие взаимодейст-
вие душевной жизни с областью, лежащей за ее пределами.
Иное оправдание нашего различения <душевной жизни> и
<сознания> в широком смысле (объемлющем все три его вида)
заключается в следующем. Душевная жизнь в принятом нами
смысле есть как исходная точка, так и постоянный, неустранимый
субстрат всех явлений сознания. Насколько мы можем иметь
представление о жизни сознания у новорожденного ребенка, или
у низших животных, которых мы считаем одушевленными, мы,
конечно, вряд ли можем сомневаться, что такое сознание исчер-
пывается одной лишь <душевной жизнью> в описанном смысле.
С другой стороны, эта же душевная жизнь есть общий фон,
всеобъемлющая стихия, лишь на почве которой и в неразрывном
единстве с которой возможны высшие формы сознания, - как
самосознание, так и предметное сознание. То и другое суть
вообще лишь высшие, усложненные виды душевной жизни, ибо
и направленность на предмет, и самосознание суть, как таковые,
тоже <переживания>. Поэтому деление сознания на три вида -
сознание как душевня жизнь, как предметное сознание и как
самосознание - есть не деление на равноправные виды, из со-
вокупности которых слагается жизнь сознания, напротив, первый
вид есть вместе с тем потенциальная основа и постоянный суб-
страт двух остальных. Он относится к ним как корень или ствол
дерева к его ветвям, листьям и плодам или - что, быть может,
адекватнее выражает отношение и представляет не одну лишь
внешнюю аналогию - как в общей нервной системе суб-
кортикальные нервные центры относятся, с одной стороны, к вы-
растающим на их почве полушариям, головного мозга и, с другой
стороны, к их продолжениям в лице сенсорных и моторных нер-
вных путей. Душевная жизнь есть, коротко говоря, зародыш и
субстрат всякого сознания вообще. Правда, в качестве такового,
она не могла бы быть просто тождественна одному из своих
проявлений, а должна была бы в скрытом виде заключать в себе
своеобразия всех, возникающих из нее проявлений, если бы она
была замкнутой субстанцией и из своей изолированной внут-
ренней природы порождала все явления сознания. Но именно
это не имеет места; стихия душевной жизни есть чистая потенция,
в чистом виде проявляющаяся лишь в низшей, обрисованной
нами форме душевной жизни, как таковой, в высших же своих
обнаружениях всецело опирающаяся на иную силу, как бы пита-
ющаяся хотя и не чуждыми ей, но все же и не ею самою
созданными соками.
Но, может быть, мы в праве высказать еще более сущест-
венное и общее утверждение в вопросе об отношении между
душевной жизнью и сознанием. Господствующий взгляд видит
в <сознании> отличительный и существенный признак <душевной
жизни>. Как бы широко ни мыслилось при этом понятие <соз-
нания> и как бы его первичная сущность ни была отличаема от
его высших, производных форм - предметного сознания и са-
мосознания, - этот взгляд страдает некоторой интеллектуали-
зацией или спиритуализацией душевной жизни. Прежде всего
необходимо отметить, что признак <сознания> не исчерпывает
собой природы душевной жизни. Сознание, как самопроникну-
тость или самоявственность, есть принадлежность чего-то, некой
реальности: мы не только сознаем себя, но и существуем, и соз-
наем себя именно как нечто сущее - хотя и не как предмет,
противостоящий сознанию, но все же как реальность, не исчер-
пывающуюся этой своей сознанностью. В таких сторонах нашей
душевной жизни, как чувства и стремления, эта реальная сторона
душевной жизни выступает на первый план, тогда как идеаль-
ность (<осознанность>) ее есть лишь как бы побочный ее спутник.
Можно было бы сказать, что эта реальная сторона есть сама
субстанция душевной жизни, тогда как идеальная ее сторона
есть атрибут этой субстанции. Что это за субстанция? В чем
состоит само бытие душевной жизни? Логически определить ту
основную черту, которая - помимо сознания - объединяет меж-
ду собой чувства, настроения, ощущения, стремления, невоз-
можно; можно только -да и то требует больших усилий абст-
рагирующего внимания - просто подметить, уловить ее. Это есть
именно то, что мы называем переживанием или непосредствен-
ным бытием, поскольку оно не исчерпывается сознанием. Если
сознание есть бытие-для-себя, то кроме момента этого <для-себя>,
этой самоявственности, есть и момент самого бытия, как его
очевидное условие. И вот, мы утверждаем, что этот момент
непосредственного бытия есть более существенный и первичный
признак душевной жизни, чем момент сознания. В той мере,
в какой жить важнее и первее, чем сознавать, в какой дей-
ственность предшествует созерцанию, душевная жизнь есть
прежде всего реальная сила и лишь производным образом иде-
альный носитель сознания. Конечно, в конкретном сознательном
переживании обе стороны могут быть отделены только абстрак-
тно, и всегда даны не только совместно, но и в теснейшем
слиянии или единстве. Но в этом единстве первенство принад-
лежит именно моменту жизни, как таковой. Это утверждение
лишь высказывает в самой общей и основной форме то убеждение
в первичности иррационального в человеческой жизни, которое
есть, быть может, главное завоевание современного понимания
человеческой жизни (в психологии и обществоведении), добытое
в борьбе против рационализма и спиритуализма прежнего вре-
мени.
Мы могли бы формулировать этот вывод еще следующим
образом. В качестве чистой жизни, бытия, силы, действенности,
душевная жизнь есть актуальная, так сказать, готовая, отно-
сительно самоутвержденная реальность. В качестве же сознания,
она есть лишь потенция, возможность, как бы зародышевое сос-
тояние или сырой материал для реальности, которую она может
приобрести лишь извне, через приобщение себя к актуальности
духа. В самом деле, рассматриваемое только как сознание,
описанное нами элементарное сознание - душевная жизнь -
есть лишь как бы зародыш или ослабленная форма тех высших
видов сознания, которые мы наметили в лице предметного соз-
нания и самосознания; именно поэтому это первичное сознание
так трудно подметить. Конечно, в качестве именно такой
потенции она есть самостоятельная реальность, невыводимая из
той актуальности, потенцией для которой она является - как
тень есть нечто отличное от предмета, ее отбрасывающего, или
как материал отличен от актуальной формы, которую он
воспринимает в себя или в которую облекается. Но все же душев-
ная жизнь как сознание есть лишь тень актуального сознания как
<духа>, или бесформенная потенция для него; тогда как в качестве
жизни она есть актуальное начало, отличное от духа. Точнее
говоря: именно то в сознании - душевной жизни, что придает
ему характер лишь потенции некой высшей реальности и в силу
чего оно, в качестве такой потенции, есть вместе с тем самостоя-
тельная реальность, есть не сам момент сознания, не чистая мысль
или созерцание, а именно сознание как жизнь, момент жизни или
непосредственного бытия именно и есть реальный носитель соз-
нания, как особой потенции. Поэтому хотя сознание есть необ-
ходимый момент готового целостного сознательного переживания,
оно есть вместе с тем момент в известном смысле побочный и
производный по сравнению с тем истинно первичным моментом,
в силу которого переживание есть подлинное переживание, то есть .
жизнь или бытие.
Эти, несколько чрезмерно абстрактные и в этой форме не
для всех убедительные соображения приобретают сразу если не
бесспорность, то по крайней мере живое и конкретное значение
настоящей проблемы, если мы свяжем их теперь с вопросом
о так называемой <бессознательной> или <подсознательной> пси-
хической жизни. При всей спорности теорий, относящихся к этой
области, сами факты здесь настолько поучительны, что никакое
общее учение о сущности психического не может обойтись без
углубления в этот особенно темный угол темной сферы душевной
жизни.
Ничто не обнаруживает так явно неудовлетворительности
учения о <душе> как о простого отождествления
<душевного> с сознательным или сознаваемым, как явления,
известные под именем бессознательных или подсознательных.
Мы имеем ряд явлений, теснейшим образом связанных с нашей
душевной жизнью, играющих в ней значительную роль и име-
ющих все внешние признаки явлений душевных и в то же самое
время, по непосредственному свидетельству самонаблюдения, не
сознаваемых. Для господствующего понимания душевной жизни,
однако, бессознательное душевное явление есть просто
вопрос о котором решается так же просто,
как вопрос о деревянном железе и круглом квадрате. Положение,
казалось бы, удобное, но оно не спасает: интуитивное чутье
правды протестует против такого слишком легкого решения, л
вопрос о <бессознательном> не сходит со сцены в психология и
даже все обостряется по мере расширения чисто опытных и
практических ее завоеваний.
Укажем, прежде всего, на соответствующие факты, огра-
ничиваясь лишь немногими, наиболее интересными. Прежде все-
го, мы имеем явления, относящиеся к области так называемого
спиритизма. При всей спорности более сложных и <чудесных>
явлений такого рода, производимых обычно с помощью про-
фессиональных <медиумов>, в добросовестности которых всегда
можно сомневаться, в обстановке, исключающей или затрудняю-
щей точную проверку, мы имеем здесь л явления гораздо
более простые а совершенно бесспорные. Эти элементарные
явления во всяком случае безусловно удостоверены самыми ком-
петентными, опытными и трезвыми исследователями, совпадают
с данными экспериментальных исследований и могут быть опыт-
но подтверждены всяким наблюдателем, в совершенно нормаль-
ной обстановке, почти с закономерностью, свойственной
явлениям природы. Достаточно 4-5 заведомо добросовестным
лицам в самом трезвом и скептическом настроении сесть вокруг
небольшого стола, положив на него ладони, чтобы, в 9 случаях из
10 (в особенности, когда в сеансе принимают участие женщины)
минут через 5-10 стол начал <двигаться> и <отстукивать> то
бессмысленные, то неожиданные для всех участников, а порою
изумительно-проницательные слова и фразы. При соответственно
иных условиях у весьма многих, вполне <нормальных> людей
обнаруживается способность к <автоматическому письму>, при
котором планшетка или просто карачдаш в их руках <сами>
пишут изумляюшне их вещи. Ближайшее существо этих. явлений
так очевидно, что о нем не может быть спора: оно состоит в том,
что руки участников сеансов с помощью столов, блюдцев, план-
шеток, карандашей, отстукивают, отмечают или просто пишут
слова и фразы, которые для сознания участников являются сов-
ершсннз неожиданными. Объяснение, которое навязывается здесь
с почти принудительной силой, заключается в том, что за пре-
делами нашего бодрствующего сознания в нас и наяву продолжает
действовать не замечаемое нами душевное состояние, ана-
логичное сну, работа которого, с помощью указанных при-
емов, может быть легко обнаружена. Это объяснение фактически
разделяют, кажется, все без исключения участники и наблюда-
тели спиритических сеансов, раз удостоверившиеся в реальности
самих явлений - самые трезвые и скептические наряду с самыми
восторженными и убежденными спиритами, которые уверены.
что в этом <сне наяву> мы являемся лишь посредниками для
мыслей и действий добрых или злых <духов>. Не пускаясь здесь
в разбор теорий спиритизма, запутанных и шарлатанством,
и легковерием, и столь же легковерным сомнением, мы ог-
раничиваемся здесь лишь констатированием того бесспорного
факта, что едва ли не каждый из нас может при известных
условиях диктовать или писать нечто, о чем он сам и не подозре-
вает.
На совершенно аналогичные факты в совсем иной области ду-
шевной жизни обратила недавно внимание известная психотера-
певтическая школа Фрейда, которая практически достаточно себя
зарекомендовала, чтобы заставить считаться с собою. Обна-
ружилось, что многие душевные и нервные болезни - если нс
большинство из них - объяснимы тем, что некоторые тягостные
и мучительные для нас представления, чувства, желания, которые
именно в силу своей тягостности как бы изгнаны из пределов соз-
нания и о которых сами пациенты даже и не подозревают, оказы-
вают как бы подземное давление на сознание и тем нарушают его
нормальное функционирование, к лечение, основанное на этом
диагнозе, приводит часто к удивительно успешным результатам.
Лечение зто состоит в доведении до сознания пациента этого под-
земного содержания его душевной жизни; часто достаточно одного
этого освещения сознанием, чтобы такой подсознательный элемент
жизни потерял свою исключительную, болезненную остроту и
силу.
К фактам обоих этих родов присоединяются далее общеизве-
стные в современной психиатрии явления каталептического сос-
тояния ", естественного или гипнотически вызванного сомнам-
булизма, раздвоения и сужения личности при истерии - ряд фак-
тов, имеющих ту общую черту, что в них обнаруживаются душев-
ные состояния, мысли, действия и т. п., остающиеся не-сознан-
ными для нормального сознания пациента, т. е. настолько отсут-
ствующие из его памяти, как будто они совсем не сознавались им.
Не останавливаясь далее на этих патологических явлениях, сопо-
ставим их с самыми общеизвестными нормальными явлениями,
обнаруживающими явное сходство с ними. Рассеянному человеку,
в особенности человеку, углубленному в созерцание чего-либо
или в упорное размышление, задается вопрос; он, по-видимому,
его не слышит, потому что не реагирует на него; через некоторое
время он разумно отвечает на него по собственной инициативе,
как будто вопрос был только что ему поставлен. Что с ним
произошло? Скажут: он слышал вопрос, но не <воспринял> или не
понял его, т. е. он имел ощущения, не имея соответствующей
<апперцепции>, восприятия, воспроизведения смысла и т. п. Пус-
ть так, но не будем успокаиваться на словесных решениях. Что
значит невоспринятое, неапперципированное, неосознанное ощу-
щение? Если это есть какое-либо состояние сознания, то сознание
должно было как-либо сразу реагировать на него, например, че-
ловек должен был бы переспросить собеседника или ход его раз-
мышления должен был как-либо нарушиться; если же никакого
изменения сознания вообще не произошло, то как человек был
в состоянии потом понять смысл вопроса и ответить на него?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
янии всегда обладает самосознанием; но мы говорим здесь о раз-
личной силе самосознания, отличая, например, человека, на всех
действиях, чувствах, желаниях которого лежит яркий и сильный
отпечаток его личности, как единства, от человека, подобного
<зыблемой тростинке>, взгляды, оценки и действия которого не
выражают никакого устойчивого внутреннего единства, который
безволен, легко переносит обиды и т. п. Итак, что касается,
прежде всего, различия между самосознанием в этом смысле
и познанием своей душевной жизни (тем, что обычно зовется
<самоанализом>), то оно очевидно, и его легко выяснить на
примерах; так, сильная личность, налагающая на все свои мысли
и действия отпечаток своего <я>, как бы окрашивающая всю
свою жизнь в цвет своего <я>, противопоставляющая всем внеш-
ним и внутренним явлениям своей жизни властное <я так хочу,
я не могу иначе!>, т. е. обладающая явно выраженным самосоз-
нанием, может быть совершенно не склонной к <самосозерцанию>
и не обращать никакого внимания на свою внутреннюю душевную
жизнь. И напротив, какая-нибудь истерическая женщина, все-
цело подвластная слепым капризам своей душевной жизни и
почти не имеющая самосознания, как руководящей сознательной
инстанции жизни, по большей части бывает большим знатоком
своих ощущений, своих болезненных радостей и страданий и
проводит свое время в постоянных наблюдениях над своей дра-
гоценной особой. Что же касается самопознания, т. е. познания
именно своей личности как руководящего центра своей душевной
жизни, то оно принадлежит к редчайшим и высшим достиже-
ниям человеческого духа, доступным вообще только немногим.
И даже поскольку под самопознанием мы будем разуметь не
какое-либо действительное знание своего <я>, а лишь саму поз-
человеческих сознаний вневременной и идеальной, т. е. духовной
стороной бытия а так как самосознание возможно лишь на
почве предметного сознания, то то же применимо и к нему. Вот
почему, входя также, в известном смысле, в состав душевной
жизни, предметное сознание и самосознание суть не проявления,
так сказать, чистой субстанции душевной жизни, как таковой,
а усложненные, производные явления, выражающие взаимодейст-
вие душевной жизни с областью, лежащей за ее пределами.
Иное оправдание нашего различения <душевной жизни> и
<сознания> в широком смысле (объемлющем все три его вида)
заключается в следующем. Душевная жизнь в принятом нами
смысле есть как исходная точка, так и постоянный, неустранимый
субстрат всех явлений сознания. Насколько мы можем иметь
представление о жизни сознания у новорожденного ребенка, или
у низших животных, которых мы считаем одушевленными, мы,
конечно, вряд ли можем сомневаться, что такое сознание исчер-
пывается одной лишь <душевной жизнью> в описанном смысле.
С другой стороны, эта же душевная жизнь есть общий фон,
всеобъемлющая стихия, лишь на почве которой и в неразрывном
единстве с которой возможны высшие формы сознания, - как
самосознание, так и предметное сознание. То и другое суть
вообще лишь высшие, усложненные виды душевной жизни, ибо
и направленность на предмет, и самосознание суть, как таковые,
тоже <переживания>. Поэтому деление сознания на три вида -
сознание как душевня жизнь, как предметное сознание и как
самосознание - есть не деление на равноправные виды, из со-
вокупности которых слагается жизнь сознания, напротив, первый
вид есть вместе с тем потенциальная основа и постоянный суб-
страт двух остальных. Он относится к ним как корень или ствол
дерева к его ветвям, листьям и плодам или - что, быть может,
адекватнее выражает отношение и представляет не одну лишь
внешнюю аналогию - как в общей нервной системе суб-
кортикальные нервные центры относятся, с одной стороны, к вы-
растающим на их почве полушариям, головного мозга и, с другой
стороны, к их продолжениям в лице сенсорных и моторных нер-
вных путей. Душевная жизнь есть, коротко говоря, зародыш и
субстрат всякого сознания вообще. Правда, в качестве такового,
она не могла бы быть просто тождественна одному из своих
проявлений, а должна была бы в скрытом виде заключать в себе
своеобразия всех, возникающих из нее проявлений, если бы она
была замкнутой субстанцией и из своей изолированной внут-
ренней природы порождала все явления сознания. Но именно
это не имеет места; стихия душевной жизни есть чистая потенция,
в чистом виде проявляющаяся лишь в низшей, обрисованной
нами форме душевной жизни, как таковой, в высших же своих
обнаружениях всецело опирающаяся на иную силу, как бы пита-
ющаяся хотя и не чуждыми ей, но все же и не ею самою
созданными соками.
Но, может быть, мы в праве высказать еще более сущест-
венное и общее утверждение в вопросе об отношении между
душевной жизнью и сознанием. Господствующий взгляд видит
в <сознании> отличительный и существенный признак <душевной
жизни>. Как бы широко ни мыслилось при этом понятие <соз-
нания> и как бы его первичная сущность ни была отличаема от
его высших, производных форм - предметного сознания и са-
мосознания, - этот взгляд страдает некоторой интеллектуали-
зацией или спиритуализацией душевной жизни. Прежде всего
необходимо отметить, что признак <сознания> не исчерпывает
собой природы душевной жизни. Сознание, как самопроникну-
тость или самоявственность, есть принадлежность чего-то, некой
реальности: мы не только сознаем себя, но и существуем, и соз-
наем себя именно как нечто сущее - хотя и не как предмет,
противостоящий сознанию, но все же как реальность, не исчер-
пывающуюся этой своей сознанностью. В таких сторонах нашей
душевной жизни, как чувства и стремления, эта реальная сторона
душевной жизни выступает на первый план, тогда как идеаль-
ность (<осознанность>) ее есть лишь как бы побочный ее спутник.
Можно было бы сказать, что эта реальная сторона есть сама
субстанция душевной жизни, тогда как идеальная ее сторона
есть атрибут этой субстанции. Что это за субстанция? В чем
состоит само бытие душевной жизни? Логически определить ту
основную черту, которая - помимо сознания - объединяет меж-
ду собой чувства, настроения, ощущения, стремления, невоз-
можно; можно только -да и то требует больших усилий абст-
рагирующего внимания - просто подметить, уловить ее. Это есть
именно то, что мы называем переживанием или непосредствен-
ным бытием, поскольку оно не исчерпывается сознанием. Если
сознание есть бытие-для-себя, то кроме момента этого <для-себя>,
этой самоявственности, есть и момент самого бытия, как его
очевидное условие. И вот, мы утверждаем, что этот момент
непосредственного бытия есть более существенный и первичный
признак душевной жизни, чем момент сознания. В той мере,
в какой жить важнее и первее, чем сознавать, в какой дей-
ственность предшествует созерцанию, душевная жизнь есть
прежде всего реальная сила и лишь производным образом иде-
альный носитель сознания. Конечно, в конкретном сознательном
переживании обе стороны могут быть отделены только абстрак-
тно, и всегда даны не только совместно, но и в теснейшем
слиянии или единстве. Но в этом единстве первенство принад-
лежит именно моменту жизни, как таковой. Это утверждение
лишь высказывает в самой общей и основной форме то убеждение
в первичности иррационального в человеческой жизни, которое
есть, быть может, главное завоевание современного понимания
человеческой жизни (в психологии и обществоведении), добытое
в борьбе против рационализма и спиритуализма прежнего вре-
мени.
Мы могли бы формулировать этот вывод еще следующим
образом. В качестве чистой жизни, бытия, силы, действенности,
душевная жизнь есть актуальная, так сказать, готовая, отно-
сительно самоутвержденная реальность. В качестве же сознания,
она есть лишь потенция, возможность, как бы зародышевое сос-
тояние или сырой материал для реальности, которую она может
приобрести лишь извне, через приобщение себя к актуальности
духа. В самом деле, рассматриваемое только как сознание,
описанное нами элементарное сознание - душевная жизнь -
есть лишь как бы зародыш или ослабленная форма тех высших
видов сознания, которые мы наметили в лице предметного соз-
нания и самосознания; именно поэтому это первичное сознание
так трудно подметить. Конечно, в качестве именно такой
потенции она есть самостоятельная реальность, невыводимая из
той актуальности, потенцией для которой она является - как
тень есть нечто отличное от предмета, ее отбрасывающего, или
как материал отличен от актуальной формы, которую он
воспринимает в себя или в которую облекается. Но все же душев-
ная жизнь как сознание есть лишь тень актуального сознания как
<духа>, или бесформенная потенция для него; тогда как в качестве
жизни она есть актуальное начало, отличное от духа. Точнее
говоря: именно то в сознании - душевной жизни, что придает
ему характер лишь потенции некой высшей реальности и в силу
чего оно, в качестве такой потенции, есть вместе с тем самостоя-
тельная реальность, есть не сам момент сознания, не чистая мысль
или созерцание, а именно сознание как жизнь, момент жизни или
непосредственного бытия именно и есть реальный носитель соз-
нания, как особой потенции. Поэтому хотя сознание есть необ-
ходимый момент готового целостного сознательного переживания,
оно есть вместе с тем момент в известном смысле побочный и
производный по сравнению с тем истинно первичным моментом,
в силу которого переживание есть подлинное переживание, то есть .
жизнь или бытие.
Эти, несколько чрезмерно абстрактные и в этой форме не
для всех убедительные соображения приобретают сразу если не
бесспорность, то по крайней мере живое и конкретное значение
настоящей проблемы, если мы свяжем их теперь с вопросом
о так называемой <бессознательной> или <подсознательной> пси-
хической жизни. При всей спорности теорий, относящихся к этой
области, сами факты здесь настолько поучительны, что никакое
общее учение о сущности психического не может обойтись без
углубления в этот особенно темный угол темной сферы душевной
жизни.
Ничто не обнаруживает так явно неудовлетворительности
учения о <душе> как о простого отождествления
<душевного> с сознательным или сознаваемым, как явления,
известные под именем бессознательных или подсознательных.
Мы имеем ряд явлений, теснейшим образом связанных с нашей
душевной жизнью, играющих в ней значительную роль и име-
ющих все внешние признаки явлений душевных и в то же самое
время, по непосредственному свидетельству самонаблюдения, не
сознаваемых. Для господствующего понимания душевной жизни,
однако, бессознательное душевное явление есть просто
вопрос о котором решается так же просто,
как вопрос о деревянном железе и круглом квадрате. Положение,
казалось бы, удобное, но оно не спасает: интуитивное чутье
правды протестует против такого слишком легкого решения, л
вопрос о <бессознательном> не сходит со сцены в психология и
даже все обостряется по мере расширения чисто опытных и
практических ее завоеваний.
Укажем, прежде всего, на соответствующие факты, огра-
ничиваясь лишь немногими, наиболее интересными. Прежде все-
го, мы имеем явления, относящиеся к области так называемого
спиритизма. При всей спорности более сложных и <чудесных>
явлений такого рода, производимых обычно с помощью про-
фессиональных <медиумов>, в добросовестности которых всегда
можно сомневаться, в обстановке, исключающей или затрудняю-
щей точную проверку, мы имеем здесь л явления гораздо
более простые а совершенно бесспорные. Эти элементарные
явления во всяком случае безусловно удостоверены самыми ком-
петентными, опытными и трезвыми исследователями, совпадают
с данными экспериментальных исследований и могут быть опыт-
но подтверждены всяким наблюдателем, в совершенно нормаль-
ной обстановке, почти с закономерностью, свойственной
явлениям природы. Достаточно 4-5 заведомо добросовестным
лицам в самом трезвом и скептическом настроении сесть вокруг
небольшого стола, положив на него ладони, чтобы, в 9 случаях из
10 (в особенности, когда в сеансе принимают участие женщины)
минут через 5-10 стол начал <двигаться> и <отстукивать> то
бессмысленные, то неожиданные для всех участников, а порою
изумительно-проницательные слова и фразы. При соответственно
иных условиях у весьма многих, вполне <нормальных> людей
обнаруживается способность к <автоматическому письму>, при
котором планшетка или просто карачдаш в их руках <сами>
пишут изумляюшне их вещи. Ближайшее существо этих. явлений
так очевидно, что о нем не может быть спора: оно состоит в том,
что руки участников сеансов с помощью столов, блюдцев, план-
шеток, карандашей, отстукивают, отмечают или просто пишут
слова и фразы, которые для сознания участников являются сов-
ершсннз неожиданными. Объяснение, которое навязывается здесь
с почти принудительной силой, заключается в том, что за пре-
делами нашего бодрствующего сознания в нас и наяву продолжает
действовать не замечаемое нами душевное состояние, ана-
логичное сну, работа которого, с помощью указанных при-
емов, может быть легко обнаружена. Это объяснение фактически
разделяют, кажется, все без исключения участники и наблюда-
тели спиритических сеансов, раз удостоверившиеся в реальности
самих явлений - самые трезвые и скептические наряду с самыми
восторженными и убежденными спиритами, которые уверены.
что в этом <сне наяву> мы являемся лишь посредниками для
мыслей и действий добрых или злых <духов>. Не пускаясь здесь
в разбор теорий спиритизма, запутанных и шарлатанством,
и легковерием, и столь же легковерным сомнением, мы ог-
раничиваемся здесь лишь констатированием того бесспорного
факта, что едва ли не каждый из нас может при известных
условиях диктовать или писать нечто, о чем он сам и не подозре-
вает.
На совершенно аналогичные факты в совсем иной области ду-
шевной жизни обратила недавно внимание известная психотера-
певтическая школа Фрейда, которая практически достаточно себя
зарекомендовала, чтобы заставить считаться с собою. Обна-
ружилось, что многие душевные и нервные болезни - если нс
большинство из них - объяснимы тем, что некоторые тягостные
и мучительные для нас представления, чувства, желания, которые
именно в силу своей тягостности как бы изгнаны из пределов соз-
нания и о которых сами пациенты даже и не подозревают, оказы-
вают как бы подземное давление на сознание и тем нарушают его
нормальное функционирование, к лечение, основанное на этом
диагнозе, приводит часто к удивительно успешным результатам.
Лечение зто состоит в доведении до сознания пациента этого под-
земного содержания его душевной жизни; часто достаточно одного
этого освещения сознанием, чтобы такой подсознательный элемент
жизни потерял свою исключительную, болезненную остроту и
силу.
К фактам обоих этих родов присоединяются далее общеизве-
стные в современной психиатрии явления каталептического сос-
тояния ", естественного или гипнотически вызванного сомнам-
булизма, раздвоения и сужения личности при истерии - ряд фак-
тов, имеющих ту общую черту, что в них обнаруживаются душев-
ные состояния, мысли, действия и т. п., остающиеся не-сознан-
ными для нормального сознания пациента, т. е. настолько отсут-
ствующие из его памяти, как будто они совсем не сознавались им.
Не останавливаясь далее на этих патологических явлениях, сопо-
ставим их с самыми общеизвестными нормальными явлениями,
обнаруживающими явное сходство с ними. Рассеянному человеку,
в особенности человеку, углубленному в созерцание чего-либо
или в упорное размышление, задается вопрос; он, по-видимому,
его не слышит, потому что не реагирует на него; через некоторое
время он разумно отвечает на него по собственной инициативе,
как будто вопрос был только что ему поставлен. Что с ним
произошло? Скажут: он слышал вопрос, но не <воспринял> или не
понял его, т. е. он имел ощущения, не имея соответствующей
<апперцепции>, восприятия, воспроизведения смысла и т. п. Пус-
ть так, но не будем успокаиваться на словесных решениях. Что
значит невоспринятое, неапперципированное, неосознанное ощу-
щение? Если это есть какое-либо состояние сознания, то сознание
должно было как-либо сразу реагировать на него, например, че-
ловек должен был бы переспросить собеседника или ход его раз-
мышления должен был как-либо нарушиться; если же никакого
изменения сознания вообще не произошло, то как человек был
в состоянии потом понять смысл вопроса и ответить на него?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35