Франкл Л.с.
Душа человека
ВСТУПЛЕНИЕ
О ПОНЯТИИ И ЗАДАЧАХ
ФИЛОСОФСКОЙ ПСИХОЛОГИИ
Из всех заблуждений человеческого ума самым
странным мне всегДа казалось то, что он мог
Дойти До мысли сомневаться в своем собствен-
ном существе или рассматривать его только как
приобретённый проДукт внешней прироДы, веДо-
мой нам лишь из вторых рук, - через посреДство
того самого Духа, который мы отрицаем.
Лотце
Будущий историк нашей современной духовной культуры
вероятно с удивлением отметит, как один из характернейших
ее признаков, отсутствие в ней какого-либо определенного и при-
знанного учения о сущности человеческой души и о месте че-
ловека и его духовной жизни в общей системе сущего. Гегель
некогда удивлялся <зрелищу народа без собственной метафи-
зики>. Еще более, быть может, изумительна возможность от-
сутствия и той части метафизики, которая касается вопроса
о существе самого человека и разъясняет человеку его жизнь;
замечательно, что в течение относительнее длительных периодоь
(измеряемых несколькими десятилетиями) человечество, по-ви-
димому, способно терять научный интерес к себе самому и жить,
не понимая смысла и существа своей жизни, так, по крайней
мере, обстоит дело с нашей эпохой, начиная с момента, когда
единственным официально признанным философским учением
о человеческой жизни стала так называемая эмпирическая психо-
логия, которая сама объявила себя <психологией без души>. Не
замечательно ли, в самом деле, что со времени, по меньшей
, мере, <Микрокосма> Лотце вплоть до работ Бергсона, лишь
в наши дни обративших на себя внимание, не появилось, ка-
жется, ни одного заслуживающего упоминания научно-философ-
ского произведения о природе души?
Когда в настоящее время заинтересовываешься этим - каза-
лось бы, не слишком специальным! - вопросом и ищешь каких-
либо указаний и поучений в современной литературе (как это
пришлось делать автору этих строк), то с изумлением и почти
с отчаянием убеждаешься, что такой литературы вообще почти
не существует. Находишь богатый запас глубоких мыслей и цен-
ных соображений в древней философии - у Платона, Аристо-
теля, стоиков и Плотина, в христианской философии (бл. Авгус-
тин!), в мистической литературе средних веков и нового времени
достаточно помянуть глубокомысленное учение Каббалы и род-
ственные ему идеи Якоба Бёме, С.-Мартена и Баадера); уже
гораздо беднее идеями по этому вопросу признанные школьной
традицией классические авторитеты так называемой <новой фи-
лософии>: здесь уже как будто начинается пустыня, лишь изредка
прерываемая такими богатыми оазисами, как Лейбниц, Шеллинг
и Мен де Биран . Со времени же Шеллинга и Мен де Бирана
идет почти сплошная пустыня и приходится питаться едва ли
не одними воспоминаниями.
Конечно, сторонники нынешней эмпирической или даже <экс-
периментальной> психологии скажут, что то, что мы называет
пустыней, есть хотя и скромная по виду, но плодородная нива.
взращенная после того, как планомерными усилиями опомнивше-
гося научного сознания была выкорчевана и выполота роскошная.
но бесплодная и ядовитая растительность старой <метафизики>.
Мы оставляем здесь в стороне спорный вопрос о возможности
и значении так называемой <метафизики> (напомним лишь
в этом отношении, что наше время явственно приступило к перс-
решению этого вопроса). Если бы было доказано, что старые
учения о душе были произвольны и ненаучны и что новой науке
удалось заменить их действительно точными и обоснованными
знанием, то был бы действительно обнаружен прогресс в этой
области. И мы охотно готовы признать, что сама идея опытного
психологического знания -- только при достаточно глубоком и
ясном понятии <опыта> - есть действительно ценное достижение
XIX века по сравнению с господствовавшей в XVII-XVIII веках
в этой области бесплодной рационалистической схоластикой. Но
дело тут вообще не в относительной ценности двух разных ме-
тодов одной науки, а в простом вытеснении одной науки совсем
другою, хотя и сохраняющей слабые следы родства с первой, но
имеющей по существу совсем иной предмет. Мы не стоим перед
фактом смены одних учений о душе другими (по содержанию
и характеру), а перед фактом совершенного устранения учений
о душе и замены их учениями о закономерностях так называемых
<душевных явлений>, оторванных от их внутренней почвы и
рассматриваемых как явления внешнего предметного мира. Ны-
нешняя психология сама себя признает естествознанием. Если
мы избавимся от гипноза ходячего, искаженного значения слов
и вернемся к их истинному, внутреннему смыслу, то мы легко
поймем, что это значит: это значит, что современная так назы-
ваемая психология есть вообще не психология, а физиология.
Она есть не учение о душе, как сфере некой внутренней реаль-
ности, которая - как бы ее ни понимать - непосредственно,
в самом опытном своем содержании, отделяется от чувственно-
предметного мира природы и противостоит ему, а именно учение
о природе, о внешних, чувственно-предметных условиях и за-
кономерностях сосуществования и смены душевных явлении.
Прекрасное обозначение <психология> - учение о душе - было
просто незаконно похищено и использовано, как титул для совсем
иной научной области; оно похищено так основательно, что,
когда теперь размышляешь о природе души, о мире внутренней
реальности человеческой жизни, как таковой, то занимаешься
делом, которому суждено оставаться безымянным или для кото-
рого надо придумать какое-нибудь новое обозначение. И даже
если примириться с новейшим, искаженным смыслом этого слова,
нужно признать, что, по крайней мере, три четверти так назы-
ваемой эмпирической психологии и еще большая часть так на-
зываемой <экспериментальной> психологии есть не чистая психо-
логия, а либо психо-физика и психо-физиология, либо же - что
точнее уяснится ниже - исследование явлений хотя и не
физических, но вместе с тем и не психических.
Мы не хотим здесь поднимать вопроса о ценности этих
привычных уже для нас наук; более того, мы не сомневаемся,
что, несмотря на смутность понятий, лежащую в их основе
и препятствующую их нормальному развитию, они делают в сво-
ей области нечто ценное и полезное. Одно лишь несомненно:
живой, целостный внутренний мир человека, человеческая лич-
ность, то, что мы вне всяких теорий называем нашей <душой>,
нашим <духовным миром>, в них совершенно отсутствует. Они
заняты чем-то другим, а никак не им. Кто когда-либо лучше
понял себя самого, свой характер, тревоги и страсти, мечты
и страдания своей жизни из учебников современной психологии,
из трудов психологических лабораторий? Кто научился из них
понимать своих ближних, правильнее строить свои отношения
к ним? Для того чтобы в -настоящее время уяснить себе чело-
веческую жизнь, свою и чужую, нужно изучать произведения
искусства, письма и дневники, биографию и историю, а никак
не научную литературу психологии. Достоевский и Толстой,
Мопассан и Ибсен, - Флобер, Геббель, Амиель в своих днев-
никах и письмах, - Карлейль, Моммзен и Ключевский - вот
единственные учителя психологии в нашей время; тогда как
в ученых трудах по психологии мы лишь изредка, как случайные
дары, найдем живые и ценные мысли, да и то лишь постольку,
поскольку их автор как личности с самостоятельной жизненной
психологической интуицией, непроизвольно и как бы противоз-
аконно возвышаются над официально установленной плоскостью
<научного> обсуждения вопросов. Чаще уже нужный материал
действительной психологии найдется среди талантливых кли-
нических наблюдений над душевнобольными; и характерно, что,
быть может, самое ценное и интересное в современной психо-
логической литературе заимствуется ею у психопатологии, пос-
ДУША ЧЕЛОВЕКА
кольку последняя основывается на живых наблюдениях над лич-
ностями и характерами, как живыми целыми.
II
Из последних указаний ясно, что и наше время, конечно
не вообще лишено интереса к человеческой душе и сущности
человеческой жизни. Да и было бы совершенно невероятно
чтобы этого не было. То, что в настоящее время отсутствует
и отсутствие чего мы болезненно ощущаем, есть именно научное
чисто теоретическое познание существа человеческой души. И так
как интерес к этому предмету, вообще говоря, никогда не может
исчезнуть у человека, то за отсутствием научного его удовлет-
ворения он выражается в иных формах. Характерное для пос-
ледних десятилетий пробуждение религиозного сознания и ре-
лигиозных интересов привело и к возрождению религиозных
учений о душе - ибо религиозное сознание, конечно, прежде
всего ставит вопрос о смысле и назначении человеческой жизни.
Это религиозное возрождение само по себе можно и нужно
только приветствовать. Не говоря уже о том, что оно имеет
свою собственную очевидную ценность, оно весьма существенно
даже для успеха чисто-научного знания, ибо ведет к расширению
и углублению человеческого опыта. Ничто не характеризует так
ярко поверхностности, непродуманности ходячего научного эм-
пиризма, как его непонимание и принципиальное недопущение
им некоторых основных форм опыта. Позитивистический эм-
пиризм, в сущности, недалеко ушел от того анекдотического
схоластика, который запрещал усматривать через телескоп пятна
на солнце, потому что у Аристотеля ничего не сказано про них.
Вопреки этим предубеждениям, именно с точки зрения эмпи-
ризма должно было бы быть ясно, что всякое расширение и уг-
лубление опыта ведет к обогащению знания. И в этом смысле
нужно сказать: для того чтобы познавать человеческую душу,
нужно прежде всего иметь ее опытно, нужно научиться опытно
ее переживать - и именно этому научает религиозное сознание.
Лишь религиозный человек способен иметь подлинное живое
самосознание, ощущать в себе <душу живу>; или, быть может,
вернее сказать: религиозность и самосознание в этом смысле
есть именно одно и то же. Прославленное в учебниках психологии
самонаблюдение просто невозможно там, где нет никакой <са-
мости>, как особого объекта, где в непосредственном живом соз-
нании мир внутренней жизни не выделился как особая,
специфическая реальность, от чувственно предметного бытия.
Вне этого условия не существует сомонаблюдения, а остается
лишь наблюдение единичных, оторванных от своей родной стихии
душевных процессов, сознаваемых лишь на чуждом им по СУ-
ществу фоне внешне-предметного мира, о чем мы уже говорили.
Поэтому как философия вообще, так и в особенности философия
души то, что в единственно-подлинном смысле заслуживает
названия психологии - издавна и постоянно питалась религиоз-
ными интуициями, зависела от живых опытных достижений
религиозного сознания. Начиная с Упанишад. с Гераклита
и Платона и кончая Достоевским, Ницше и Эдвардом Карпен-
тером подлинные успехи психологии были обусловлены обост-
ренным религиозно-нравственным сознанием.
Тем не менее - и к этому мы ведем здесь речь - религиозная
интуиция никогда не может сама по себе вытеснить научное
знание и заменить его собою - так же. как в других областях
знания никакое несистематическое, чисто-жизненное опытное
знакомство с предметом не делает ненужных научную, систе-
матически-логическую обработку этого сырого опытного ма-
териала. Форма научного знания, переработка. опыта в логиче-
скую систему понятий, в строгую последовательную связь осно-
ваний и следствий сеть единственный практически доступный
человеку способ достигнуть максимума осуществимой достовер-
ности, точности и полноты знания. Это есть великий способ
проверки и очищения знания, отделения в нем истины от субъ-
ективных мнений, придания ему внутренняя ясности и обоз-
римости. Вне этого условия знание, даже поскольку оно истинно.
не имеет общедоступного критерия истинность, 1. ему угрожает
всегда смешение с субъективной фантастикой, или в лучшем
случае, будучи самоочевидным и достаточно достоверным для
самого субъекта интуиции, оно лишено верных, прочных путей
для его передачи другим людям, и его усвоение зависит от
непроверяемых случайностей таинственного пути непосредствен-
ного духовного заражения. При всей относительности и производ-
ности значения научного знания - в условиях человеческого
сознания, для которого живая интуиция есть лишь нечастый
и недлительный дар, так что большая часть нашей умственной
жизни проходит лишь в стремлениях к ней или воспоминаниях
о ней, - научное знание - знание, которое мы в другом месте
назвали отвлеченным - есть единственная форма общедоступ-
ной и общеобязательной объективности. Его можно было бы
Сравнить с правовым порядком общественной жизни человече-
ства, который тоже питается исключительно живыми, не под-
ающимися нормировке социальными чувствами и при отсутствии
последних превращается в пустой и мертвящий формализм, но
отсутствие которого, при условиях земной, порочной человече-
ской природы, ведет не к углублению и оживлению социальных
связей, а лишь к деспотизму или анархии. Прекраснодушный
романтизм, презирающий объективные нормы и желающий пре-
доставить совершенную свободу живому чутью личности, при
фактических свойствах человеческого существа ведет и в прак-
тической, и в теоретической жизни лишь к удалению человека
от объективной Правды.
Но именно наше время в области философии и прежде все-
го,- чтобы вернуться к нашей теме,- в области познания души
заражено таким романтизмом. Мы считаем большою опасностью
для всей нашей духовной культуры, что столь важная и насущная
область знания в наше время развивается лишь в форме, которая
была кем-то удачно обозначена, как философияиррэспонсибэл.
Опасность заключается прежде всего в возможности реакции
здорового чутья простой, общедоступной объективной реальнос-
ти, - реакции, которая, как это всегда бывает, может повести
слишком далеко, вырвать пшеницу вместе с плевелами и вернуть
нас к слепоте материализма и позитивизма. Именно ради обес-
печения доверия к высшему источнику человеческого знания -
к живой религиозной интуиции - здесь необходима известная
умеренность, необходимо прекращение опасных и высокомерных
толков о банкротстве науки и забота о сохранении, а не разру-
шении того моста, который соединяет область высшей Истины
с нормальной будничной сферой среднего человеческого сознания
и который мы имеем в лице научного знания.
В двух формах происходит, в области учений о душе, это
устранение научного знания: в форме наивной фальсификации
науки через безотчетное, сумбурное ее смешение с религией
и мистикой и в форме сознательного отрицания науки. Первое
мы имеем в столь популярных ныне оккультических и тео-
софских учениях о душе, которые сами именуют себя сокровенной
наукой . В настоящее вре-
мя, конечно, уже невозможно относиться с огульным отри-
цанием, как к сплошному суеверию и шарлатанству, ко всей
области упомянутых учений: слишком много здесь оказалось
проверенных фактов и слишком ясна связь их с интереснейшими
достижениями официально-признанной научной психологии
(гипноз, <подсознательное> и пр.). Интерес к этой области обна-
руживают теперь все живые, непредвзятые умы, субъективно,
по своим симпатиям и умственным привычкам, совершенно да-
лекие от нее. И огульное отрицание и высмеивание есть здесь
обычно лишь признак высокомерной, псевдонаучной узости. За
всем тем остается несомненным, что так, как по большей части
ведутся исследования этого типа, они представляют невыносимую
смесь объективных наблюдений с субъективной фантастикой и,
главное, основаны на грубейшем смешении науки с мистикой,
одинаково искажающем ту и другую и ведущем к какому-то
противоестественному супранатуралистическому материализму.
Тонкая, своеобразная, ни с чем не сравнимая область духовной
жизни, достижимая лишь нечувственному внутреннему созер-
цанию, рассматривается здесь как что-то видимое, осязаемое,
материальное, над чем можно производить внешние эксперимен-
ты, что можно даже взвешивать и фотографировать; и именно
в силу этой ложной рационализации по существу сверх-
рационального, действительно рациональный момент всякого
знания - точность понятий, последовательность и обоснован-
ность мышления, отграничение доказанного и объективного от
сомнительного и непроверенного - становятся совершенно не-
возможными; и шарлатаны и легковеры имеют здесь в силу
самого метода, в силу основных предпосылок исследования
неизбежный перевес над добросовестными и осторожными
людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Душа человека
ВСТУПЛЕНИЕ
О ПОНЯТИИ И ЗАДАЧАХ
ФИЛОСОФСКОЙ ПСИХОЛОГИИ
Из всех заблуждений человеческого ума самым
странным мне всегДа казалось то, что он мог
Дойти До мысли сомневаться в своем собствен-
ном существе или рассматривать его только как
приобретённый проДукт внешней прироДы, веДо-
мой нам лишь из вторых рук, - через посреДство
того самого Духа, который мы отрицаем.
Лотце
Будущий историк нашей современной духовной культуры
вероятно с удивлением отметит, как один из характернейших
ее признаков, отсутствие в ней какого-либо определенного и при-
знанного учения о сущности человеческой души и о месте че-
ловека и его духовной жизни в общей системе сущего. Гегель
некогда удивлялся <зрелищу народа без собственной метафи-
зики>. Еще более, быть может, изумительна возможность от-
сутствия и той части метафизики, которая касается вопроса
о существе самого человека и разъясняет человеку его жизнь;
замечательно, что в течение относительнее длительных периодоь
(измеряемых несколькими десятилетиями) человечество, по-ви-
димому, способно терять научный интерес к себе самому и жить,
не понимая смысла и существа своей жизни, так, по крайней
мере, обстоит дело с нашей эпохой, начиная с момента, когда
единственным официально признанным философским учением
о человеческой жизни стала так называемая эмпирическая психо-
логия, которая сама объявила себя <психологией без души>. Не
замечательно ли, в самом деле, что со времени, по меньшей
, мере, <Микрокосма> Лотце вплоть до работ Бергсона, лишь
в наши дни обративших на себя внимание, не появилось, ка-
жется, ни одного заслуживающего упоминания научно-философ-
ского произведения о природе души?
Когда в настоящее время заинтересовываешься этим - каза-
лось бы, не слишком специальным! - вопросом и ищешь каких-
либо указаний и поучений в современной литературе (как это
пришлось делать автору этих строк), то с изумлением и почти
с отчаянием убеждаешься, что такой литературы вообще почти
не существует. Находишь богатый запас глубоких мыслей и цен-
ных соображений в древней философии - у Платона, Аристо-
теля, стоиков и Плотина, в христианской философии (бл. Авгус-
тин!), в мистической литературе средних веков и нового времени
достаточно помянуть глубокомысленное учение Каббалы и род-
ственные ему идеи Якоба Бёме, С.-Мартена и Баадера); уже
гораздо беднее идеями по этому вопросу признанные школьной
традицией классические авторитеты так называемой <новой фи-
лософии>: здесь уже как будто начинается пустыня, лишь изредка
прерываемая такими богатыми оазисами, как Лейбниц, Шеллинг
и Мен де Биран . Со времени же Шеллинга и Мен де Бирана
идет почти сплошная пустыня и приходится питаться едва ли
не одними воспоминаниями.
Конечно, сторонники нынешней эмпирической или даже <экс-
периментальной> психологии скажут, что то, что мы называет
пустыней, есть хотя и скромная по виду, но плодородная нива.
взращенная после того, как планомерными усилиями опомнивше-
гося научного сознания была выкорчевана и выполота роскошная.
но бесплодная и ядовитая растительность старой <метафизики>.
Мы оставляем здесь в стороне спорный вопрос о возможности
и значении так называемой <метафизики> (напомним лишь
в этом отношении, что наше время явственно приступило к перс-
решению этого вопроса). Если бы было доказано, что старые
учения о душе были произвольны и ненаучны и что новой науке
удалось заменить их действительно точными и обоснованными
знанием, то был бы действительно обнаружен прогресс в этой
области. И мы охотно готовы признать, что сама идея опытного
психологического знания -- только при достаточно глубоком и
ясном понятии <опыта> - есть действительно ценное достижение
XIX века по сравнению с господствовавшей в XVII-XVIII веках
в этой области бесплодной рационалистической схоластикой. Но
дело тут вообще не в относительной ценности двух разных ме-
тодов одной науки, а в простом вытеснении одной науки совсем
другою, хотя и сохраняющей слабые следы родства с первой, но
имеющей по существу совсем иной предмет. Мы не стоим перед
фактом смены одних учений о душе другими (по содержанию
и характеру), а перед фактом совершенного устранения учений
о душе и замены их учениями о закономерностях так называемых
<душевных явлений>, оторванных от их внутренней почвы и
рассматриваемых как явления внешнего предметного мира. Ны-
нешняя психология сама себя признает естествознанием. Если
мы избавимся от гипноза ходячего, искаженного значения слов
и вернемся к их истинному, внутреннему смыслу, то мы легко
поймем, что это значит: это значит, что современная так назы-
ваемая психология есть вообще не психология, а физиология.
Она есть не учение о душе, как сфере некой внутренней реаль-
ности, которая - как бы ее ни понимать - непосредственно,
в самом опытном своем содержании, отделяется от чувственно-
предметного мира природы и противостоит ему, а именно учение
о природе, о внешних, чувственно-предметных условиях и за-
кономерностях сосуществования и смены душевных явлении.
Прекрасное обозначение <психология> - учение о душе - было
просто незаконно похищено и использовано, как титул для совсем
иной научной области; оно похищено так основательно, что,
когда теперь размышляешь о природе души, о мире внутренней
реальности человеческой жизни, как таковой, то занимаешься
делом, которому суждено оставаться безымянным или для кото-
рого надо придумать какое-нибудь новое обозначение. И даже
если примириться с новейшим, искаженным смыслом этого слова,
нужно признать, что, по крайней мере, три четверти так назы-
ваемой эмпирической психологии и еще большая часть так на-
зываемой <экспериментальной> психологии есть не чистая психо-
логия, а либо психо-физика и психо-физиология, либо же - что
точнее уяснится ниже - исследование явлений хотя и не
физических, но вместе с тем и не психических.
Мы не хотим здесь поднимать вопроса о ценности этих
привычных уже для нас наук; более того, мы не сомневаемся,
что, несмотря на смутность понятий, лежащую в их основе
и препятствующую их нормальному развитию, они делают в сво-
ей области нечто ценное и полезное. Одно лишь несомненно:
живой, целостный внутренний мир человека, человеческая лич-
ность, то, что мы вне всяких теорий называем нашей <душой>,
нашим <духовным миром>, в них совершенно отсутствует. Они
заняты чем-то другим, а никак не им. Кто когда-либо лучше
понял себя самого, свой характер, тревоги и страсти, мечты
и страдания своей жизни из учебников современной психологии,
из трудов психологических лабораторий? Кто научился из них
понимать своих ближних, правильнее строить свои отношения
к ним? Для того чтобы в -настоящее время уяснить себе чело-
веческую жизнь, свою и чужую, нужно изучать произведения
искусства, письма и дневники, биографию и историю, а никак
не научную литературу психологии. Достоевский и Толстой,
Мопассан и Ибсен, - Флобер, Геббель, Амиель в своих днев-
никах и письмах, - Карлейль, Моммзен и Ключевский - вот
единственные учителя психологии в нашей время; тогда как
в ученых трудах по психологии мы лишь изредка, как случайные
дары, найдем живые и ценные мысли, да и то лишь постольку,
поскольку их автор как личности с самостоятельной жизненной
психологической интуицией, непроизвольно и как бы противоз-
аконно возвышаются над официально установленной плоскостью
<научного> обсуждения вопросов. Чаще уже нужный материал
действительной психологии найдется среди талантливых кли-
нических наблюдений над душевнобольными; и характерно, что,
быть может, самое ценное и интересное в современной психо-
логической литературе заимствуется ею у психопатологии, пос-
ДУША ЧЕЛОВЕКА
кольку последняя основывается на живых наблюдениях над лич-
ностями и характерами, как живыми целыми.
II
Из последних указаний ясно, что и наше время, конечно
не вообще лишено интереса к человеческой душе и сущности
человеческой жизни. Да и было бы совершенно невероятно
чтобы этого не было. То, что в настоящее время отсутствует
и отсутствие чего мы болезненно ощущаем, есть именно научное
чисто теоретическое познание существа человеческой души. И так
как интерес к этому предмету, вообще говоря, никогда не может
исчезнуть у человека, то за отсутствием научного его удовлет-
ворения он выражается в иных формах. Характерное для пос-
ледних десятилетий пробуждение религиозного сознания и ре-
лигиозных интересов привело и к возрождению религиозных
учений о душе - ибо религиозное сознание, конечно, прежде
всего ставит вопрос о смысле и назначении человеческой жизни.
Это религиозное возрождение само по себе можно и нужно
только приветствовать. Не говоря уже о том, что оно имеет
свою собственную очевидную ценность, оно весьма существенно
даже для успеха чисто-научного знания, ибо ведет к расширению
и углублению человеческого опыта. Ничто не характеризует так
ярко поверхностности, непродуманности ходячего научного эм-
пиризма, как его непонимание и принципиальное недопущение
им некоторых основных форм опыта. Позитивистический эм-
пиризм, в сущности, недалеко ушел от того анекдотического
схоластика, который запрещал усматривать через телескоп пятна
на солнце, потому что у Аристотеля ничего не сказано про них.
Вопреки этим предубеждениям, именно с точки зрения эмпи-
ризма должно было бы быть ясно, что всякое расширение и уг-
лубление опыта ведет к обогащению знания. И в этом смысле
нужно сказать: для того чтобы познавать человеческую душу,
нужно прежде всего иметь ее опытно, нужно научиться опытно
ее переживать - и именно этому научает религиозное сознание.
Лишь религиозный человек способен иметь подлинное живое
самосознание, ощущать в себе <душу живу>; или, быть может,
вернее сказать: религиозность и самосознание в этом смысле
есть именно одно и то же. Прославленное в учебниках психологии
самонаблюдение просто невозможно там, где нет никакой <са-
мости>, как особого объекта, где в непосредственном живом соз-
нании мир внутренней жизни не выделился как особая,
специфическая реальность, от чувственно предметного бытия.
Вне этого условия не существует сомонаблюдения, а остается
лишь наблюдение единичных, оторванных от своей родной стихии
душевных процессов, сознаваемых лишь на чуждом им по СУ-
ществу фоне внешне-предметного мира, о чем мы уже говорили.
Поэтому как философия вообще, так и в особенности философия
души то, что в единственно-подлинном смысле заслуживает
названия психологии - издавна и постоянно питалась религиоз-
ными интуициями, зависела от живых опытных достижений
религиозного сознания. Начиная с Упанишад. с Гераклита
и Платона и кончая Достоевским, Ницше и Эдвардом Карпен-
тером подлинные успехи психологии были обусловлены обост-
ренным религиозно-нравственным сознанием.
Тем не менее - и к этому мы ведем здесь речь - религиозная
интуиция никогда не может сама по себе вытеснить научное
знание и заменить его собою - так же. как в других областях
знания никакое несистематическое, чисто-жизненное опытное
знакомство с предметом не делает ненужных научную, систе-
матически-логическую обработку этого сырого опытного ма-
териала. Форма научного знания, переработка. опыта в логиче-
скую систему понятий, в строгую последовательную связь осно-
ваний и следствий сеть единственный практически доступный
человеку способ достигнуть максимума осуществимой достовер-
ности, точности и полноты знания. Это есть великий способ
проверки и очищения знания, отделения в нем истины от субъ-
ективных мнений, придания ему внутренняя ясности и обоз-
римости. Вне этого условия знание, даже поскольку оно истинно.
не имеет общедоступного критерия истинность, 1. ему угрожает
всегда смешение с субъективной фантастикой, или в лучшем
случае, будучи самоочевидным и достаточно достоверным для
самого субъекта интуиции, оно лишено верных, прочных путей
для его передачи другим людям, и его усвоение зависит от
непроверяемых случайностей таинственного пути непосредствен-
ного духовного заражения. При всей относительности и производ-
ности значения научного знания - в условиях человеческого
сознания, для которого живая интуиция есть лишь нечастый
и недлительный дар, так что большая часть нашей умственной
жизни проходит лишь в стремлениях к ней или воспоминаниях
о ней, - научное знание - знание, которое мы в другом месте
назвали отвлеченным - есть единственная форма общедоступ-
ной и общеобязательной объективности. Его можно было бы
Сравнить с правовым порядком общественной жизни человече-
ства, который тоже питается исключительно живыми, не под-
ающимися нормировке социальными чувствами и при отсутствии
последних превращается в пустой и мертвящий формализм, но
отсутствие которого, при условиях земной, порочной человече-
ской природы, ведет не к углублению и оживлению социальных
связей, а лишь к деспотизму или анархии. Прекраснодушный
романтизм, презирающий объективные нормы и желающий пре-
доставить совершенную свободу живому чутью личности, при
фактических свойствах человеческого существа ведет и в прак-
тической, и в теоретической жизни лишь к удалению человека
от объективной Правды.
Но именно наше время в области философии и прежде все-
го,- чтобы вернуться к нашей теме,- в области познания души
заражено таким романтизмом. Мы считаем большою опасностью
для всей нашей духовной культуры, что столь важная и насущная
область знания в наше время развивается лишь в форме, которая
была кем-то удачно обозначена, как философияиррэспонсибэл.
Опасность заключается прежде всего в возможности реакции
здорового чутья простой, общедоступной объективной реальнос-
ти, - реакции, которая, как это всегда бывает, может повести
слишком далеко, вырвать пшеницу вместе с плевелами и вернуть
нас к слепоте материализма и позитивизма. Именно ради обес-
печения доверия к высшему источнику человеческого знания -
к живой религиозной интуиции - здесь необходима известная
умеренность, необходимо прекращение опасных и высокомерных
толков о банкротстве науки и забота о сохранении, а не разру-
шении того моста, который соединяет область высшей Истины
с нормальной будничной сферой среднего человеческого сознания
и который мы имеем в лице научного знания.
В двух формах происходит, в области учений о душе, это
устранение научного знания: в форме наивной фальсификации
науки через безотчетное, сумбурное ее смешение с религией
и мистикой и в форме сознательного отрицания науки. Первое
мы имеем в столь популярных ныне оккультических и тео-
софских учениях о душе, которые сами именуют себя сокровенной
наукой . В настоящее вре-
мя, конечно, уже невозможно относиться с огульным отри-
цанием, как к сплошному суеверию и шарлатанству, ко всей
области упомянутых учений: слишком много здесь оказалось
проверенных фактов и слишком ясна связь их с интереснейшими
достижениями официально-признанной научной психологии
(гипноз, <подсознательное> и пр.). Интерес к этой области обна-
руживают теперь все живые, непредвзятые умы, субъективно,
по своим симпатиям и умственным привычкам, совершенно да-
лекие от нее. И огульное отрицание и высмеивание есть здесь
обычно лишь признак высокомерной, псевдонаучной узости. За
всем тем остается несомненным, что так, как по большей части
ведутся исследования этого типа, они представляют невыносимую
смесь объективных наблюдений с субъективной фантастикой и,
главное, основаны на грубейшем смешении науки с мистикой,
одинаково искажающем ту и другую и ведущем к какому-то
противоестественному супранатуралистическому материализму.
Тонкая, своеобразная, ни с чем не сравнимая область духовной
жизни, достижимая лишь нечувственному внутреннему созер-
цанию, рассматривается здесь как что-то видимое, осязаемое,
материальное, над чем можно производить внешние эксперимен-
ты, что можно даже взвешивать и фотографировать; и именно
в силу этой ложной рационализации по существу сверх-
рационального, действительно рациональный момент всякого
знания - точность понятий, последовательность и обоснован-
ность мышления, отграничение доказанного и объективного от
сомнительного и непроверенного - становятся совершенно не-
возможными; и шарлатаны и легковеры имеют здесь в силу
самого метода, в силу основных предпосылок исследования
неизбежный перевес над добросовестными и осторожными
людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35