Ведь принудительный брак и принудительная семья воспроизводят
в человеческом характере общественную структуру века с ме-
ханизированной экономической и душевной жизнью. С точки зре-
ния сексуальной гигиены в этой структуре все неправильно.
В организме человека биологически заложена потребность в
3-4 тысячах половых актов на протяжении генитальной жизни,
продолжающейся, предположим, 30-40 лет.
Любовь к детям удовлетворяется рождением двух-четырех
детей. Приверженцы морализаторства и аскетизма утверждают,
что сексуальное удовольствие в браке приемлемо только в целях
продолжения рода, то есть, если последовательно следовать этой
позиции, что оно должно испытываться не более четырех раз
в жизни. И находятся авторитеты от медицины, которые со-
глашаются с таким утверждением, а большинство людей молча
страдают, обманываются или становятся лицемерами. Но никто
не борется с достаточной силой и энергией против этой не-
лепости. Эта нелепость проявляется в официальном или мо-
ральном запрете применения противозачаточных средств, что
обусловливает сексуальные нарушения и страх беременности
у женщин, вновь пробуждая детские сексуальные страхи и раз-
рушая браки. Элементы неупорядоченности логически прони-
кают друг в друга. Пережитый в детстве запрет онанизма под-
крепляет страх, связанный со вторжением во влагалище или
с прикосновениями к половьш органам. Отсюда и страх женщин
перед применением противозачаточных средств, что приводит
к процветанию криминальных абортов, что, со своей стороны,
создает многочисленные предпосылки невроза. Если женщина
боится забеременеть, то ни один из супругов не испытает удов-
летворения. Примерно 60% взрослых мужчин практикуют пре-
159
рывание полового акта. Это порождает массовый сексуальный
застой и неврозы.
А врачи и ученые, наблюдая все названные явления, не
говорят ничего. Более того, они препятствуют любой попытке
изменить ситуацию научными, социальными или медицинскими
средствами, беря на вооружение уловки, академизм, ложные
теории и прямую угрозу жизни. Есть все основания возму-
щаться, слушая эти разглагольствования с непоколебимой уве-
ренностью в правоте говорящего о <моральных показаниях>,
о безвредности прерванного полового акта и т. д. Я не говорил
обо всем этом у Фрейда, но мое деловое описание фактов
должно было вызвать возмущение.
Ко всем указанным преградам полноценному сексуальному
удовлетворению прибавляется жилищная нужда. Статистические
материалы, собранные в Вене в 1927 г., показали, что более
80% населения ютилось по четыре человека и больше в одной
комнате. Это означает невозможность упорядоченного, физио-
логически корректного сексуального удовлетворения даже при
полностью соответствующем для этого душевном состоянии.
Среди медиков и социологов по этому поводу царило глубокое
молчание.
Душевная и сексуальная гигиена предполагают упорядочен-
ную, материально обеспеченную жизнь. Тот, кого терзают за-
боты о хлебе насущном, не сможет испытывать наслаждения
и легко станет сексуальным психопатом. Следовательно, люди,
считающие профилактику неврозов правильным делом, должны
считаться с возможностью радикального изменения всего того,
что порождает неврозы. Вот объяснение причины, по которой
профилактика неврозов ни разу на становилась предметом дис-
куссии и почему она чужда традиционному мышлению. Хотел
ли я того или нет, мои высказывания должны были оказать
провокационное воздействие. Всякого рода провокации содер-
жались в самих фактах. Оформленные законом требования
<брачных обязанностей> и <повиновения детей родителям вплоть
до перенесения от них телесных наказаний> я даже и не упо-
минал. Говорить об этом в академических кругах было делом
необычным и считалось <политикой, чуждой науке>.
Рискованность моей столь прочной в научном отношении 1
позиции заключалась в том, что никто не желал слушать о
фактах, которые я приводил, но никто не мог и опровергнуть
их. Ведь каждый понимал, что индивидуальная терапия мало-
важна в социальном отношении, что воспитание оказалось без-
надежным, а одних только идей и докладов о половом про-
свещении было недостаточно. Это вело с неопровержимой ло-
гикой к постановке вопроса о культуре вообще.
160
До 1929 г. отношение психоанализа к культуре не обсуж-
далось. Психоаналитики не только не видели противоречия меж-
ду своим учением и культурой, но, напротив, представляли
фрейдовскую теорию как содействующую культуре, а вовсе не
как критическую по отношению к культуре. С 1905-го года
примерно по 1925-й враги психоанализа все время указывали
на опасность для культуры, которую он скоро породит. Про-
тивники психоанализа и мир, прислушивавшийся к их доводам,
приписывали психоаналитической теории больше, чем она на-
меревалась достичь. Это объясняется глубокой потребностью
в ясности относительно половой жизни. Такая потребность была
свойственна людям, она была следствием страха перед <сек-
суальным хаосом>, насаждавшегося культуртрегерами.
Фрейд полагал, что ему удастся справиться с опасностью,
взяв на вооружение теорию сублимации и отказ от влечения.
Неприязнь окружающего мира к психоанализу постепенно со-
шла на нет, особенно после того, как расцвели учение о вле-
чении к смерти и теория ликвидации страха застоя. Учение
о биологической воле к страданию избавляло и психоанали-
тиков, и сторонних наблюдателей от затруднений. Благодаря
ее существованию доказывалась <способность приобщиться к
культуре>. Это единодушие оказалось под угрозой после пуб-
ликации моих работ. Чтобы не скомпрометировать себя, пси-
хоаналитики объявили мои взгляды или давно известными и
<банальными>, или неверными. Но я относился к проблеме
очень серьезно и не мог выступить просто с утверждением
о революционности психоанализа и его противоречии суще-
ствующей культуре, понимая, что дело обстояло гораздо слож-
нее, чем многие представляют себе сегодня, но и игнорировать
выпады в мой адрес было невозможно.
В клинической работе все чаще с успехом использовались
положения и методы лечения, вытекающие из генитальной тео-
рии терапии. Отвергнуть ее из-за шокирующего воздействия
на консервативные умы было нельзя, необходимо было ослабить
это ее воздействие. Ведь генитальная теория подтверждала пре-
образующий общественные отношения характер естественно-
научной сексуальной теории Фрейда, открытия которого начали
новую эпоху в культуре. Конечно, с позиции консервативного
психолоаналитика невозможно было признать научную ценность
и практическую значимость генитальной теории, ведь это про-
тиворечило возможности обеспеченного буржуазного сущест-
вования психоаналитиков. Это относится и к утверждению о
том, что психоанализ только содействует развитию культуры,
без объяснения, что в этой <культуре> находится под угрозой,
а чему оказывается содействие. При таком подходе упускалось
б Зак. № 471
161
из виду то обстоятельство, что <новое> самим фактом своего
развития критикует и отрицает старое.
Наиболее именитые австрийские и немецкие специалисты
по общественным наукам, отвергая психоанализ, конкурировали
с ним в освещении вопросов человеческого бытия. Удивительно,
как я не совершил в то время серьезных ошибок, делая ско-
ропалительные в тех условиях выводы и демонстрируя прак-
тические результаты успешной терапии, которые могли бы без
труда объединить психоанализ и социальную науку, или заявляя
о том, что психоанализ хотя и верен в качестве индивидуальной
психологии и психотерапии, но не способен серьезно влиять
на социальном плане. Так говорили марксисты, дружественно
настроенные по отношению к. психоанализу. Но я не разделял
этого взгляда, так как был слишком психоаналитиком, чтобы
позволить себе поверхностность, и слишком заинтересован в
развитии мира в соответствии с принципами свободы, чтобы
удовлетвориться банальными практическими результатами. Меня
поначалу устраивала возможность, пусть пока только методи-
ческая, включить психоанализ в систему общественных наук .
Непрерывные обвинения со стороны друзей и врагов в по-
спешности не могли меня взволновать, даже-если нередко и сер-
дили. Я знал, что никто не затратил таких теоретических и
практических усилий в работе, как я, что мои готовые рукописи
годами лежали в столе, прежде чем я убеждался, что могу
публиковать их. Умничать я мог предоставить другим.
Отношение психоанализа к культуре начало проясняться,
когда некий молодой психиатр выступил у Фрейда с докладом
на тему <Психоанализ и мировоззрение>. Очень немногие знают,
что фрейдовская работа <Недовольство культурой> возникла в хо-
де упомянутой дискуссии о культуре и была предназначена
для того, чтобы дать отпор моей успешно развивавшейся работе
и <опасности>, которую она порождала.
Хотя Фрейд и подтвердил в этой книге, что естественное
сексуальное удовольствие является целью человеческой жизни
и стремления к счастью, но попытался тем не менее доказать
несостоятельность данного принципа. Его основная теорети-
ческая и практическая формула гласила: человек обычно идет
(и должен идти) от <принципа удовольствия> к <принципу ре-
альности>. Ему надлежит отказаться от удовольствия и при-
спосабливаться. Не была поставлена под вопрос иррациональ-
ность этой <реальности>, устраивающей сегодня оргии унич-
тожения, не было проведено различия между удовольствиями,
совместимыми и несовместимыми с социальной жизнью. В <Не-
162
См.: Wilhelm Reich. Dialektischer Materialismus und Psychoanalyse. 1929.
довольстве культурой> встречаются взгляды, которые Фрейд фор-
лировал, возражая мне, когда я в ходе дискуссии отстаивал
свою точку зрения. Сегодня я считаю успехом культурно-
политического движения тот факт, что эти возражения были
высказаны. Это внесло ясность и помешало продолжить ин-
терпретацию психоанализа как учения, способного осуществить
<переворот в культуре>, не прибегая к практической критике
и изменению существующих в обществе условий воспитания.
Что же еще должно означать слово <прогресс>, которым так
часто злоупотребляют?
Тогдашней позиции академических кругов соответствовало
следующее воззрение: наука должна заниматься вопросами бы-
тия, мировоззрение - вопросами долженствования. <Бытие> и
<долженствование> - два непересекающихся понятия. Из кон-
статации данного обстоятельства наука, не руководствуясь прин-
ципом долженствования, не указывает на цель, которая должна
быть достигнута. Исходя из этого, с помощью научной кон-
статации приверженцы любого политического направления мо-
гут действовать так, как считают нужным. Я полемизировал
со сторонниками этической логики, которые бежали из дей-
ствительности в мир абстрактных формул. Если я констатирую,
что молодой человек становится невротиком вследствие предъ-
являемых к нему требований аскетизма, если он утрачивает
способность работать, - то это объявлялось областью <науки>
и ничем больше. Отсюда можно было сделать <абстрактно ло-
гический вывод> как о необходимости продолжения аскети-
ческого образа жизни, так и о необходимости покончить с ним.
Этот вывод представляет собой <политическое мировоззре-
ние>, а его осуществление - политическую практику. Но я по-
лагал, что существуют научные констатации, из которых прак-
тически следует только один вывод и никогда - другой. То, что
кажется логически правильным, может быть практически не-
верным. Если бы сегодня кто-нибудь выступил с заявлением
о вредности аскетического образа жизни для молодежи, не
сделав отсюда вывода о необходимости покончить с воздер-
жанием, его бы попросту высмеяли. Поэтому так важны прак-
тические аспекты постановки вопроса. Врачу никогда не следует
занимать абстрактную точку зрения. Тому, кто отвергает <дол-
женствование> для молодежи, вытекающее из данной поста-
новки вопроса, придется волей-неволей делать ложное выска-
зывание чисто <научного> характера. Он должен будет, прибегая
к помощи <научного авторитета>, утверждать, что аскетизм не
вредит молодежи, то есть маскировать истину и лицемерить,
защищая свое требование воздержания. Каждая научная кон-
статация имеет мировоззренческую предпосылку и практические
социальные последствия. Тогда стала впервые видна пропасть,
163
лежащая между абстрактно логическим и функциональным ес-
тественнонаучным мышлением. Функция абстрактной логики
часто заключается в признании научных фактов, чтобы при
этом не допускать ни одного практического следствия из них.
Нерешенность вопроса о долготерпении рабочих масс, их
якобы патологическом отказе от знания и плодов культуры
приносимых этим миром <науки и искусства>, вопроса об их
беспомощности, безответственности и стремлении подчиниться
авторитету, нерешенность проблем, принявшая облик фашист-
ской чумы, сегодня ведет мир в бездну. Каков тогда вообще
смысл науки, если она отвергает постановку этих важных для
жизни вопросов? Какова же совесть тех ученых, которые могли
разработать ответ, но намеренно не ведут борьбу против ду-
шевной чумы? Сегодня всему миру, оказавшемуся в смертельной
опасности, ясно то, что трудно было выразить еще 12 лет
назад. Социальная жизнь поставила со всей остротой вопросы,
которые тогда были еще предметом заботы врачей.
Фрейд так же замечательно умел оправдывать отказ человека
от счастья, как он защищал детскую сексуальность. Несколько
лет спустя патологический гений использования человеческого
невежества и боязни счастья вверг Европу в бездну, используя
лозунг <героического отказа от счастья>.
<Жизнь, возложенная на нас, слишком тяжела, - говорил
Фрейд, - она приносит нам слишком много боли, разочаро-
ваний, ставит перед нами неразрешимые задачи. Чтобы ее вы-
нести, не обойтись без смягчающих средств. Эти средства, ве-
роятно, трех видов: мощные отвлекающие факторы, позволяю-
щие считать наше убожество чем-то незначительным, сурро-
гатные способы удовлетворения, уменьшающие ощущение этого
убожества, и наркотики, делающие нас нечувствительными к
нему. Что-то в этом роде необходимо...> Одновременно Фрейд
отвергал опасную иллюзию - религию (см. <Будущее одной ил-
люзии>). Простой человек не может представить себе провидение
иначе, нежели в облике отца, возвышающегося над ним во
всем своем великолепии. Только он, по мнению <маленького
человека>, и может знать потребности людей, смягчиться бла-
годаря их мольбам, успокоиться, увидев знаки их раскаяния.
<Все это столь очевидно инфантильно, столь чуждо реальности,
что для образа мыслей, проникнутого человеколюбием, будет
болезненным само представление о том, что значительное боль-
шинство смертных никогда не сможет подняться над таким
пониманием жизни...>
Таким образом, правильная точка зрения Фрейда на ре-
лигиозную мистику приводила к отчаянию. А вокруг кипела
жизнь, переполненная борьбой за рациональное мировоззрение
и научное социальное регулирование. В принципе различий между
164
чдою и Фрейдом не было. Фрейд не заявлял просто о cuucni
мировоззренческом нейтралитете. Он отвергал <политическое>
мировоззрение и выступал за <научное>. Он чувствовал, что
его позиция противоречит политической. Я пытался показать,
что стремление к демократизации процесса труда является всего
чишь научно-рациональным и должно быть таковым. Тогда уже
началось разрушение созданной Лениным социальной демо-
кратии, развитие диктатуры в Советском Союзе и забвение
всех принципов истины, свойственных научному мышлению.
Это было неоспоримо. Я отвергал аполитичную точку зрения
Фрейда. Можно было только неясно ощущать, что как позиция
Фрейда, так и догматическая позиция советского правительства
были каждая по-своему обоснованны. Научное рациональное ре-
гулирование человеческого бытия является высшей целью. Но ир-
рациональная структура психологии масс, носителей исторического
процесса, делает возможной установление диктатуры с помощью
использования иррационализма.
Весь вопрос в том, кто, для чего и против кого осуществляет
власть. Во всяком случае, социальная демократия в России
была в начале своего развития самой человечной позицией,
которая оказалась возможной при имевшихся исторических ус-
ловиях и с учетом психологической структуры людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44