Длительность
этого периода обычно больше, чем у женщины, которая спит с любым
Томом, Диком или Гарри. На мой взгляд, д-ру Райху следовало бы
внести ясность относительно того, что он не возвращается к <моногамии>
в ее нынешнем смысле, требующем <быть верной мужу до тех пор, пока
смерть (или суд) не разлучит нас>.
Это замечание вносит полную ясность. Проблема подробно рассмат-
ривается в труде Райха <Сексуальность в борьбе за культуру>.
139
лениями, она ориентируется не на факты, а на предписания.
При этом хвастовство <научной объективностью> производит
неприятное впечатление. О своей принадлежности к числу <объ-
ективных ученых> кричат тем громче, чем больше запутываются
в сетях зависимости. Например, один психоаналитик прислал
ко мне на лечение с недвусмысленным призывом <не разрушать
брак> женщину, у которой наблюдались глубокая меланхолия,
импульсы к самоубийству и острый страх.
Как я узнал в первый же час, больная была замужем уже
четыре года. Муж еще не дефлорировал ее, но совершал всякого
рода противоестественные действия, которые женщина своей
наивной мещанской натурой воспринимала как само собой ра-
зумеющуюся супружескую обязанность. И аналитик требовал
ни при каких условиях не разрушать такой брак! Пациентка
прекратила рассказывать спустя три часа, ибо она испытывала
слишком сильный и острый страх и воспринимала аналити-
ческую ситуацию как ситуацию соблазнения. Я понимал это,
но ничего не мог поделать. Через несколько месяцев я услышал,
что женщина покончила с собой. Такого рода <объективная
наука> подобна камню на шее, который тянет ко дну утопающее
человечество.
Мои понятия о соотношении душевной структуры с су-
ществующим общественным строем становились все более за-
путанными. Изменение состояния больных в соответствии с
данным моральным порядком нельзя было оценить однозначно
ни отрицательно, ни положительно. Казалось, что новая ду-
шевная структура следовала законам, которые не имели ничего
общего с привычными моральными требованиями и воззре-
ниями. Она следовала законам, новым для меня, о сущест-
вовании которых я прежде и не подозревал. Целостная картина,
вырисовывавшаяся в итоге, соответствовала другому типу со-
циального устройства. В это устройство вписывались лучшие
принципы официальной морали. В соответствии с ними, на-
пример, нельзя насиловать женщин и соблазнять детей. Одно-
временно выявились и весьма ценные в социальном отношении
моральные стереотипы, резко противоречившие привычным воз-
зрениям. К их числу относились, например, представления о
малой ценности сохранения целомудрия под действием при-
нуждения извне или сохранения верности по обязанности.
Представление о том, что объятие с партнером против его
воли не приносит удовлетворения, что оно отвратительно, ка-
залось бесспорным, в том числе с точки зрения самой строгой
морали, но противоречило требованию о выполнении <супру-
жеских обязанностей>, защищенному законом.
Я удовлетворюсь данными немногими примерами вместо
многочисленных. Этот другой вид морали не направлялся ут-
140
верждениями типа <ты должен> или <тебе нельзя>, но стано-
вился спонтанным результатом требований генитального удо-
вольствия и удовлетворения. Действие, не принесшее удовле-
творения, не совершалось не из-за страха, а благодаря сознанию
ценности сексуального счастья. Такие люди не совершали по-
ловой акт, даже если они и могли это сделать, когда внешние
или внутренние обстоятельства не гарантировали полного удов-
летворения. Дело обстояло таким образом, будто бы моральные
инстанции полностью исчезли и на их место пришли лучшие
и более прочные <предохранители> от диссоциальности. Это
предохранители, не противоречащие естественным потребно-
стям, а опирающиеся на принципы жизнерадостности. Резкое
противоречие между <я хочу> и <мне нельзя> снялось. Его
место заняло соображение, хотелось бы сказать, почти веге-
тативного свойства: <Я, правда, очень хочу, но мало чего до-
стигну в результате, и это меня не обрадует>.
Несомненно, налицо очень серьезное различие. Действия
классифицируются в соответствии с принципом саморегулиро-
вания. Это саморегулирование принесло с собой некоторую гар-
монию, устранив и сделав излишней борьбу против влечений,
вновь и вновь настойчиво дающих себя знать. Интерес пере-
местился на другую цель или на другой объект любви, с ко-
торым было не так трудно достичь удовлетворения. Предпо-
сылкой этого не было ни вытеснение, то есть удаление из
сознания, интереса, который являлся сам по себе естественным
и социальным, ни моральное осуждение. Просто интерес был
удовлетворен в другом месте при других условиях. Если молодой
человек любил <нетронутую> девушку из так называемого <хо-
рошего дома>, это было, конечно, делом естественным. Если
он хотел ее обнять, то это намерение хотя и не было <при-
способленным к реальности>, но все-таки было здоровым. Если
девушка оказывалась достаточно сильной и здоровой, чтобы,
поддерживая товарищеские отношения, преодолеть все внут-
ренние и внешние трудности, то все шло хорошо - хотя и
вопреки официальной морали, но полностью в направлении
разумного поведения, соответствующего требованиям сохране-
ния здоровья. Если же девушка оказывалась слабой, пугливой,
внутренне зависимой от мнения родителей, то есть невротиком,
то объятие могло только вызвать трудности. Если молодой че-
ловек не находился в плену моральных заблуждений и не вос-
принимал мысль о том, чтобы осчастливить девушку, как <оск-
вернение>, то он мог поразмыслить над тем, хочет ли он привить
ей свой ясный взгляд на ситуацию или отказаться от общения.
Во втором случае, столь же рациональном, как и первый, он
с течением времени обратил бы внимание на другую девушку,
141
в отношениях с которой не было бы трудностей, о которых
шла речь.
Молодой человек с невротическим характером, <моральный>
в старом смысле этого слова, вел бы себя в таком же случае
принципиально иным образом. Он желал бы девушку, одно-
временно отказываясь от осуществления своего желания. Из-за
этого возникло бы долговременное противоречие. Влечению
противостояло бы его отрицание с позиций морали до тех
пор, пока вытеснение влечения не положило бы конец осо-
знанному конфликту. Его место занял бы неосознанный кон-
фликт, и молодой человек запутывался бы во все более трудной
ситуации. Он отказался как от возможности удовлетворения
влечения, так и от другого объекта. Отсюда с необходимостью
в обоих вариантах должен был вытекать невроз.
Пропасть между моралью и культурой продолжала сущест-
вовать. Возможно также, что влечение проявится втайне в дру-
гом месте, используя для этого худшие средства. У молодого
человека могли бы с равным успехом развиться навязчивые
фантазии на тему изнасилования, реальные импульсы, побуж-
дающие к изнасилованию, или черты двойной морали. Он начал
бы посещать проституток, подвергаясь опасности заражения ве-
нерическим заболеванием. Не было бы и речи о внутренней
гармонии. В чисто социальном отношении возникло бы только
горе, и уж конечно все это не было бы на пользу <морали>
в любом отношении.
Этот пример, который можно варьировать как угодно, под-
ходит к брачной ситуации, как и к любой другой ситуации
в любовной жизни.
Теперь сопоставим моральное регулирование и сексулгьно-
эконолшческое саморегулирование.
Мораль функционирует как обязанность. Она несовместима
с удовлетворением влечений. Саморегулирование следует ес-
тественным законам удовольствия и не только совместимо с
естественными влечениями, но и функционально идентично
им. Моральное регулирование создает острое, неразрешимое
душевное противоречие между природой и моралью. Из-за этого
оно усиливает влечение, что в свою очередь делает необходимым
более сильный моральный отпор. Моральное регулирование ис-
ключает возможность свободного органического круговорота
энергии в человеке. Саморегулирование легко решает казав-
шиеся невыполнимыми требования сексуальной энергии, пере-
нося ее на другие цели или партнеров. Оно функционирует
в процессе постоянной смены напряжения и разрядки, находясь
тем самым в сфере всех естественных функций. Структура ха-
рактера, определяемая принудительной моралью, выполняет об-
щественно необходимую работу без внутреннего участия, только
142
под воздействием заповеди о необходимости, чуждой <Я>. Че-
ловек, структура характера которого регулируется сексуально-
экономическими принципами, выполняет работу в соответствии
с сексуальными интересами, черпая силы из огромного резер-
вуара сексуальной энергии.
Тот, чья структура характера определяется воздействием
принципов морали, следует, обращаясь вовне, жестким законам
морального мира, внешне приспосабливается к окружающему
миру, а внутренне бунтует. Из-за этого такая личность в высшей
степени подвержена неосознанной, принудительной и инстинк-
тивной диссоциальности. Характер со здоровой структурой, оп-
ределяющейся саморегулированием, не приспосабливается к ир-
рациональной части мира и отстаивает свое естественное право.
Он представляется больным и диссоциальным лишь моралистам,
но на деле не способен на диссоциальные действия. Носитель
такого характера развивает естественное самосознание, осно-
ванное на сексуальной потенции.
Структура характера, сформированная под воздействием мо-
ральных принципов, как правило, слаба в генитальном отно-
шении и поэтому вынуждена постоянно компенсировать свое
состояние, то есть формировать ложное, жесткое чувство соб-
ственного достоинства. Она плохо переносит сексуальное счас-
тье других, так как видит в нем провокацию в свой адрес
и не способна наслаждаться этим счастьем. Половые акты яв-
ляются для человека с такой структурой характера по существу
способом доказательства потенции. Для характера с генитальной
структурой сексуальность является переживанием удовольствия
и ничем более. Работа для обладателя такого характера - ра-
достная жизнедеятельность и созидание. Для характера, струк-
тура которого проникнута воздействием моральных принципов,
труд - тягостная обязанность или просто средство обеспечения
существования.
Различен и тип заключения характера в панцирь. Моральная
структура характера должна сформировать панцирь, который
стесняет, контролирует каждое действие и функционирует авто-
матически, независимо от внешних ситуаций. Позицию нельзя
изменить даже при желании. Чиновник управленческого ап-
парата, проникнутый духом принудительной морали, остается
таковым и в супружеской постели. Человек генитального типа
в состоянии замкнуться в одной ситуации, но раскрыться в
Другой. Он распоряжается своим панцирем, потому что тому
нет нужды сдерживать что-либо запретное.
Реактивная трудовая деятельность является механической,
судорожной, неживой, служит умерщвлению сексуального
стремления и резко противоречит ему. В интересе к труду могут
найти удовлетворение лишь небольшие объемы биологической
143
энергии. Работа вызывает серьезные неприятные ощущения.
Сильные сексуальные фантазии мешают работе. Поэтому их
приходится вытеснять и они создают невротические механизмы,
еще более снижающие трудоспособность. Снижение эффектив-
ности труда отягощает любой сексуальный импульс чувством
вины. Самосознание снижено, что ведет к невротически ком-
пенсирующим фантазиям о собственном величии.
Сексуально-экономическая трудовая деятельность - в ходе ее
биологическая энергия колеблется между трудом и любовью.
Труд и сексуальность не противоречат друг другу, а поддер-
живают друг друга благодаря укреплению самосознания. В каж-
дом случае интерес однонаправлен и сконцентрирован, дви-
жимый чувством потенции и способностью отдаваться.
Я назвал оба типа представителями <невротического> и, со-
ответственно, <гениталъного> характеров. Им была посвящена
специальная работа, опубликованная в <Психоаналитише
цайтшрифт> и вызвавшая похвалы психоаналитиков. В 1933 г.
я включил ее в книгу <Анализ характера>. Теперь терапевти-
ческая задача заключалась в превращении невротического харак-
тера в генитальньш и в замене морального регулирования
сексуально-экономическим саморегулированием.
Невротически обусловленная функция морального тормо-
жения была тогда хорошо известна. Говорили о <разрушении
<сверх-Я>. Мне не удалось убедить коллег в том, что этого
недостаточно и что проблема шире и глубже. Моральное ре-
гулирование нельзя разрушить, если на его место не будет
поставлено ничего другого и лучшего. Но именно это другое
и казалось коллегам опасным, ошибочным и в то же время
<давно известным>. На деле боялись <колбасной машины>,
серьезного столкновения с современным миром, который уст-
раивает и судит все сущее по принципу принудительного
морального регулирования. Мне самому не были тогда ясны
очень далеко идущие социальные последствия собственных
воззрений. Я просто шел по колее которую прокладывала моя
клиническая работа, правда делал это очень решительно. Нель-
зя уклониться от определенного вида логики, даже если и
очень хотелось бы.
Лишь несколько лет назад я начал понимать, почему само-
регулируемое поведение, проникнутое идеалами свободы, хотя
и воодушевляет, но одновременно внушает немалый страх.
Принципиально изменившееся отношение к миру, к собст-
венным переживаниям, к людям и т. д., которое отличает ге-
нитальныи характер, естественно и просто. Оно сразу же ста-
новится очевидным, в том числе и тем, кто весьма далек от
него по структуре своего характера. Это тайный идеал всех
людей, означающий одно и то же, несмотря даже на различные
144
названия. Никто не будет отрицать существование способности
к любви, как и половую потенцию. Никто не осмелился бы
выдвигать в качестве цели человеческих стремлений неспособ-
ность к любви и импотенцию - эти результаты авторитарного
воспитания. Естественная позиция человека заключается в его
стихийной социальности, и его идеал состоит как раз не в
том, чтобы принуждать себя соблюдать нормы общественной
жизни, борясь с преступными импульсами.
Любой понимает, что лучше и здоровее вовсе не иметь
импульса к сексуальному насилию, который надо было бы сдер-
живать с помощью морального торможения. Тем не менее ни-
какое другое положение моей теории не поставило так сильно
под угрозу мою работу и существование, как утверждение о
возможности, естественном существовании и всеобщей осуще-
ствимости саморегулирования. Конечно, выдвинув только ги-
потезу на сей счет, да еще сформулированную в мягких, эле-
гантных словах и псевдонаучных оборотах, я стяжал бы лишь
славу. Моя врачебная работа требовала постоянного улучшения
техники влияния на людей, а тем самым постановки вопроса,
из которого вытекало стремление идти все дальше вглубь про-
блемы: если свойства гениталъного характера столь естественны
и желательны, то почему упускаются из виду столь глубокие
отношения между социальностью и сексуальной полноценностью?
Почему именно превратное представление господствует надо
всем тем, чем сегодня определяется жизнь? Почему представ-
ление об остром противоречии между природой и культурой, вле-
чением и моралью, телом и духом, Богом и дьяволом, любовью
и трудом стало одной из характернейших черт нашей культуры
и образа жизни ? Почему оно стало незыблемым и незыблемость
эта обеспечивается наказанием, налагаемым за нарушения? По-
чему за развитием моей научной работы наблюдали со столь
большим интересом, а когда сама жизнь начала подтверждать
ее серьезность, стали резко отворачиваться от нее, вступив
на путь клеветы и оскорблений? Поначалу я верил, что всему
виной были злая воля, предательство по отношению к дружбе
или научная трусость. Загадка разрешилась только после многих
лет жестоких разочарований.
Моя реакция на происходившее свидетельствовала тогда
большей частью о дезориентации и обеспокоенности, которые
я и демонстрировал все более многочисленным противникам.
Это поведение основывалось на ошибочном представлении о
том, что люди могут воспринимать без труда, как нечто само
собой разумеющееся, то, что верно в принципе. Если я понял
некие само собой разумеющиеся явления и сумел найти со-
ответствующие формулировки, если они столь блестяще со-
впадали с целями терапевтической работы, то почему же мои
145
коллеги не должны были воспринять их таким же образом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
этого периода обычно больше, чем у женщины, которая спит с любым
Томом, Диком или Гарри. На мой взгляд, д-ру Райху следовало бы
внести ясность относительно того, что он не возвращается к <моногамии>
в ее нынешнем смысле, требующем <быть верной мужу до тех пор, пока
смерть (или суд) не разлучит нас>.
Это замечание вносит полную ясность. Проблема подробно рассмат-
ривается в труде Райха <Сексуальность в борьбе за культуру>.
139
лениями, она ориентируется не на факты, а на предписания.
При этом хвастовство <научной объективностью> производит
неприятное впечатление. О своей принадлежности к числу <объ-
ективных ученых> кричат тем громче, чем больше запутываются
в сетях зависимости. Например, один психоаналитик прислал
ко мне на лечение с недвусмысленным призывом <не разрушать
брак> женщину, у которой наблюдались глубокая меланхолия,
импульсы к самоубийству и острый страх.
Как я узнал в первый же час, больная была замужем уже
четыре года. Муж еще не дефлорировал ее, но совершал всякого
рода противоестественные действия, которые женщина своей
наивной мещанской натурой воспринимала как само собой ра-
зумеющуюся супружескую обязанность. И аналитик требовал
ни при каких условиях не разрушать такой брак! Пациентка
прекратила рассказывать спустя три часа, ибо она испытывала
слишком сильный и острый страх и воспринимала аналити-
ческую ситуацию как ситуацию соблазнения. Я понимал это,
но ничего не мог поделать. Через несколько месяцев я услышал,
что женщина покончила с собой. Такого рода <объективная
наука> подобна камню на шее, который тянет ко дну утопающее
человечество.
Мои понятия о соотношении душевной структуры с су-
ществующим общественным строем становились все более за-
путанными. Изменение состояния больных в соответствии с
данным моральным порядком нельзя было оценить однозначно
ни отрицательно, ни положительно. Казалось, что новая ду-
шевная структура следовала законам, которые не имели ничего
общего с привычными моральными требованиями и воззре-
ниями. Она следовала законам, новым для меня, о сущест-
вовании которых я прежде и не подозревал. Целостная картина,
вырисовывавшаяся в итоге, соответствовала другому типу со-
циального устройства. В это устройство вписывались лучшие
принципы официальной морали. В соответствии с ними, на-
пример, нельзя насиловать женщин и соблазнять детей. Одно-
временно выявились и весьма ценные в социальном отношении
моральные стереотипы, резко противоречившие привычным воз-
зрениям. К их числу относились, например, представления о
малой ценности сохранения целомудрия под действием при-
нуждения извне или сохранения верности по обязанности.
Представление о том, что объятие с партнером против его
воли не приносит удовлетворения, что оно отвратительно, ка-
залось бесспорным, в том числе с точки зрения самой строгой
морали, но противоречило требованию о выполнении <супру-
жеских обязанностей>, защищенному законом.
Я удовлетворюсь данными немногими примерами вместо
многочисленных. Этот другой вид морали не направлялся ут-
140
верждениями типа <ты должен> или <тебе нельзя>, но стано-
вился спонтанным результатом требований генитального удо-
вольствия и удовлетворения. Действие, не принесшее удовле-
творения, не совершалось не из-за страха, а благодаря сознанию
ценности сексуального счастья. Такие люди не совершали по-
ловой акт, даже если они и могли это сделать, когда внешние
или внутренние обстоятельства не гарантировали полного удов-
летворения. Дело обстояло таким образом, будто бы моральные
инстанции полностью исчезли и на их место пришли лучшие
и более прочные <предохранители> от диссоциальности. Это
предохранители, не противоречащие естественным потребно-
стям, а опирающиеся на принципы жизнерадостности. Резкое
противоречие между <я хочу> и <мне нельзя> снялось. Его
место заняло соображение, хотелось бы сказать, почти веге-
тативного свойства: <Я, правда, очень хочу, но мало чего до-
стигну в результате, и это меня не обрадует>.
Несомненно, налицо очень серьезное различие. Действия
классифицируются в соответствии с принципом саморегулиро-
вания. Это саморегулирование принесло с собой некоторую гар-
монию, устранив и сделав излишней борьбу против влечений,
вновь и вновь настойчиво дающих себя знать. Интерес пере-
местился на другую цель или на другой объект любви, с ко-
торым было не так трудно достичь удовлетворения. Предпо-
сылкой этого не было ни вытеснение, то есть удаление из
сознания, интереса, который являлся сам по себе естественным
и социальным, ни моральное осуждение. Просто интерес был
удовлетворен в другом месте при других условиях. Если молодой
человек любил <нетронутую> девушку из так называемого <хо-
рошего дома>, это было, конечно, делом естественным. Если
он хотел ее обнять, то это намерение хотя и не было <при-
способленным к реальности>, но все-таки было здоровым. Если
девушка оказывалась достаточно сильной и здоровой, чтобы,
поддерживая товарищеские отношения, преодолеть все внут-
ренние и внешние трудности, то все шло хорошо - хотя и
вопреки официальной морали, но полностью в направлении
разумного поведения, соответствующего требованиям сохране-
ния здоровья. Если же девушка оказывалась слабой, пугливой,
внутренне зависимой от мнения родителей, то есть невротиком,
то объятие могло только вызвать трудности. Если молодой че-
ловек не находился в плену моральных заблуждений и не вос-
принимал мысль о том, чтобы осчастливить девушку, как <оск-
вернение>, то он мог поразмыслить над тем, хочет ли он привить
ей свой ясный взгляд на ситуацию или отказаться от общения.
Во втором случае, столь же рациональном, как и первый, он
с течением времени обратил бы внимание на другую девушку,
141
в отношениях с которой не было бы трудностей, о которых
шла речь.
Молодой человек с невротическим характером, <моральный>
в старом смысле этого слова, вел бы себя в таком же случае
принципиально иным образом. Он желал бы девушку, одно-
временно отказываясь от осуществления своего желания. Из-за
этого возникло бы долговременное противоречие. Влечению
противостояло бы его отрицание с позиций морали до тех
пор, пока вытеснение влечения не положило бы конец осо-
знанному конфликту. Его место занял бы неосознанный кон-
фликт, и молодой человек запутывался бы во все более трудной
ситуации. Он отказался как от возможности удовлетворения
влечения, так и от другого объекта. Отсюда с необходимостью
в обоих вариантах должен был вытекать невроз.
Пропасть между моралью и культурой продолжала сущест-
вовать. Возможно также, что влечение проявится втайне в дру-
гом месте, используя для этого худшие средства. У молодого
человека могли бы с равным успехом развиться навязчивые
фантазии на тему изнасилования, реальные импульсы, побуж-
дающие к изнасилованию, или черты двойной морали. Он начал
бы посещать проституток, подвергаясь опасности заражения ве-
нерическим заболеванием. Не было бы и речи о внутренней
гармонии. В чисто социальном отношении возникло бы только
горе, и уж конечно все это не было бы на пользу <морали>
в любом отношении.
Этот пример, который можно варьировать как угодно, под-
ходит к брачной ситуации, как и к любой другой ситуации
в любовной жизни.
Теперь сопоставим моральное регулирование и сексулгьно-
эконолшческое саморегулирование.
Мораль функционирует как обязанность. Она несовместима
с удовлетворением влечений. Саморегулирование следует ес-
тественным законам удовольствия и не только совместимо с
естественными влечениями, но и функционально идентично
им. Моральное регулирование создает острое, неразрешимое
душевное противоречие между природой и моралью. Из-за этого
оно усиливает влечение, что в свою очередь делает необходимым
более сильный моральный отпор. Моральное регулирование ис-
ключает возможность свободного органического круговорота
энергии в человеке. Саморегулирование легко решает казав-
шиеся невыполнимыми требования сексуальной энергии, пере-
нося ее на другие цели или партнеров. Оно функционирует
в процессе постоянной смены напряжения и разрядки, находясь
тем самым в сфере всех естественных функций. Структура ха-
рактера, определяемая принудительной моралью, выполняет об-
щественно необходимую работу без внутреннего участия, только
142
под воздействием заповеди о необходимости, чуждой <Я>. Че-
ловек, структура характера которого регулируется сексуально-
экономическими принципами, выполняет работу в соответствии
с сексуальными интересами, черпая силы из огромного резер-
вуара сексуальной энергии.
Тот, чья структура характера определяется воздействием
принципов морали, следует, обращаясь вовне, жестким законам
морального мира, внешне приспосабливается к окружающему
миру, а внутренне бунтует. Из-за этого такая личность в высшей
степени подвержена неосознанной, принудительной и инстинк-
тивной диссоциальности. Характер со здоровой структурой, оп-
ределяющейся саморегулированием, не приспосабливается к ир-
рациональной части мира и отстаивает свое естественное право.
Он представляется больным и диссоциальным лишь моралистам,
но на деле не способен на диссоциальные действия. Носитель
такого характера развивает естественное самосознание, осно-
ванное на сексуальной потенции.
Структура характера, сформированная под воздействием мо-
ральных принципов, как правило, слаба в генитальном отно-
шении и поэтому вынуждена постоянно компенсировать свое
состояние, то есть формировать ложное, жесткое чувство соб-
ственного достоинства. Она плохо переносит сексуальное счас-
тье других, так как видит в нем провокацию в свой адрес
и не способна наслаждаться этим счастьем. Половые акты яв-
ляются для человека с такой структурой характера по существу
способом доказательства потенции. Для характера с генитальной
структурой сексуальность является переживанием удовольствия
и ничем более. Работа для обладателя такого характера - ра-
достная жизнедеятельность и созидание. Для характера, струк-
тура которого проникнута воздействием моральных принципов,
труд - тягостная обязанность или просто средство обеспечения
существования.
Различен и тип заключения характера в панцирь. Моральная
структура характера должна сформировать панцирь, который
стесняет, контролирует каждое действие и функционирует авто-
матически, независимо от внешних ситуаций. Позицию нельзя
изменить даже при желании. Чиновник управленческого ап-
парата, проникнутый духом принудительной морали, остается
таковым и в супружеской постели. Человек генитального типа
в состоянии замкнуться в одной ситуации, но раскрыться в
Другой. Он распоряжается своим панцирем, потому что тому
нет нужды сдерживать что-либо запретное.
Реактивная трудовая деятельность является механической,
судорожной, неживой, служит умерщвлению сексуального
стремления и резко противоречит ему. В интересе к труду могут
найти удовлетворение лишь небольшие объемы биологической
143
энергии. Работа вызывает серьезные неприятные ощущения.
Сильные сексуальные фантазии мешают работе. Поэтому их
приходится вытеснять и они создают невротические механизмы,
еще более снижающие трудоспособность. Снижение эффектив-
ности труда отягощает любой сексуальный импульс чувством
вины. Самосознание снижено, что ведет к невротически ком-
пенсирующим фантазиям о собственном величии.
Сексуально-экономическая трудовая деятельность - в ходе ее
биологическая энергия колеблется между трудом и любовью.
Труд и сексуальность не противоречат друг другу, а поддер-
живают друг друга благодаря укреплению самосознания. В каж-
дом случае интерес однонаправлен и сконцентрирован, дви-
жимый чувством потенции и способностью отдаваться.
Я назвал оба типа представителями <невротического> и, со-
ответственно, <гениталъного> характеров. Им была посвящена
специальная работа, опубликованная в <Психоаналитише
цайтшрифт> и вызвавшая похвалы психоаналитиков. В 1933 г.
я включил ее в книгу <Анализ характера>. Теперь терапевти-
ческая задача заключалась в превращении невротического харак-
тера в генитальньш и в замене морального регулирования
сексуально-экономическим саморегулированием.
Невротически обусловленная функция морального тормо-
жения была тогда хорошо известна. Говорили о <разрушении
<сверх-Я>. Мне не удалось убедить коллег в том, что этого
недостаточно и что проблема шире и глубже. Моральное ре-
гулирование нельзя разрушить, если на его место не будет
поставлено ничего другого и лучшего. Но именно это другое
и казалось коллегам опасным, ошибочным и в то же время
<давно известным>. На деле боялись <колбасной машины>,
серьезного столкновения с современным миром, который уст-
раивает и судит все сущее по принципу принудительного
морального регулирования. Мне самому не были тогда ясны
очень далеко идущие социальные последствия собственных
воззрений. Я просто шел по колее которую прокладывала моя
клиническая работа, правда делал это очень решительно. Нель-
зя уклониться от определенного вида логики, даже если и
очень хотелось бы.
Лишь несколько лет назад я начал понимать, почему само-
регулируемое поведение, проникнутое идеалами свободы, хотя
и воодушевляет, но одновременно внушает немалый страх.
Принципиально изменившееся отношение к миру, к собст-
венным переживаниям, к людям и т. д., которое отличает ге-
нитальныи характер, естественно и просто. Оно сразу же ста-
новится очевидным, в том числе и тем, кто весьма далек от
него по структуре своего характера. Это тайный идеал всех
людей, означающий одно и то же, несмотря даже на различные
144
названия. Никто не будет отрицать существование способности
к любви, как и половую потенцию. Никто не осмелился бы
выдвигать в качестве цели человеческих стремлений неспособ-
ность к любви и импотенцию - эти результаты авторитарного
воспитания. Естественная позиция человека заключается в его
стихийной социальности, и его идеал состоит как раз не в
том, чтобы принуждать себя соблюдать нормы общественной
жизни, борясь с преступными импульсами.
Любой понимает, что лучше и здоровее вовсе не иметь
импульса к сексуальному насилию, который надо было бы сдер-
живать с помощью морального торможения. Тем не менее ни-
какое другое положение моей теории не поставило так сильно
под угрозу мою работу и существование, как утверждение о
возможности, естественном существовании и всеобщей осуще-
ствимости саморегулирования. Конечно, выдвинув только ги-
потезу на сей счет, да еще сформулированную в мягких, эле-
гантных словах и псевдонаучных оборотах, я стяжал бы лишь
славу. Моя врачебная работа требовала постоянного улучшения
техники влияния на людей, а тем самым постановки вопроса,
из которого вытекало стремление идти все дальше вглубь про-
блемы: если свойства гениталъного характера столь естественны
и желательны, то почему упускаются из виду столь глубокие
отношения между социальностью и сексуальной полноценностью?
Почему именно превратное представление господствует надо
всем тем, чем сегодня определяется жизнь? Почему представ-
ление об остром противоречии между природой и культурой, вле-
чением и моралью, телом и духом, Богом и дьяволом, любовью
и трудом стало одной из характернейших черт нашей культуры
и образа жизни ? Почему оно стало незыблемым и незыблемость
эта обеспечивается наказанием, налагаемым за нарушения? По-
чему за развитием моей научной работы наблюдали со столь
большим интересом, а когда сама жизнь начала подтверждать
ее серьезность, стали резко отворачиваться от нее, вступив
на путь клеветы и оскорблений? Поначалу я верил, что всему
виной были злая воля, предательство по отношению к дружбе
или научная трусость. Загадка разрешилась только после многих
лет жестоких разочарований.
Моя реакция на происходившее свидетельствовала тогда
большей частью о дезориентации и обеспокоенности, которые
я и демонстрировал все более многочисленным противникам.
Это поведение основывалось на ошибочном представлении о
том, что люди могут воспринимать без труда, как нечто само
собой разумеющееся, то, что верно в принципе. Если я понял
некие само собой разумеющиеся явления и сумел найти со-
ответствующие формулировки, если они столь блестяще со-
впадали с целями терапевтической работы, то почему же мои
145
коллеги не должны были воспринять их таким же образом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44