Ц Я не могу больше. Ивановская встала. Со
нная девушка подошла получила деньги и опять села у окна без дела глядет
ь на улицу.
26
Она видела сквозь стекло, как прошли мимо цукерни толстый господин с ста
рой дамой, только что пившие у нее кофе. Но за цукерней девушка уже не вида
ла, как толстый господин почти побежал к газетчику-мальчишке, который кр
ича, продавал экстренные выпуски.
Ц Брошена бомба!
С газетой в руках Азеф сделал несколько шагов, лицо его было беложелто.
Ц Брошена бомба… ничего… неудача… Ц растерянно пробормотал он.
Но обгоняясь газетчики-мальчишки бежали с разных сторон, крича:
Ц Замордовано Плевего!
Азеф выхватил листок у одного из них. Руки Азефа дрожали крупной дрожью. П
рочитал вслух: Ц «За-мор-до-ва-но Пле-ве-го». И вдруг остановился, осунулс
я, вислые руки опустились вдоль тела, смертельно бледный, тяжело дыша, Азе
ф схватился за поясницу.
Ц Постойте, Ц пробормотал он, Ц я не могу идти, у меня поясница отнялась
.
Ц Что значит «замордовано», убит или ранен? Ц опросила Ивановская.
Ц Может быть ранен? Ц с испугом простонал Азеф. Везде по улицам бежали л
юди с газетами в руках. В окнах магазинов стали появляться листы с надпис
ью «Замордовано Плевего».
Ц Я спрошу, что значит «замордовано»?
Ц Вы с ума сошли. Надо ждать, лучше я поеду в «Варшавский дневник». Подожд
ите.
Держась за поясницу Азеф перешел улицу. Когда скрылся, Ивановская не выд
ержала. Это был маленький магазин обуви.
Ц Что могу предложить? Ц любезно шаркая, подошел хозяин-поляк на корот
еньких ножках. Старая женщина, улыбаясь, сказала:
Ц Скажите пожалуйста, почему кричат на улицах,
что значит «замордовано».
Ц Убили министра Плеве, Ц сказал обувник, Ц замордовано значит убили.
Ц Благодарю вас.
Азеф подъехал на извозчике. Он был бледен, волнение всё еще не покидало ег
о.
Ц Убит бомбой, сделано чисто, Ц пробормотал он. Ц Я был на почте, завтра
приезжает Савинков. Явка в 2 часа в «Кафе де Пари». Купите хорошее платье. Р
есторан первоклассный. Вторая явка на Уяздовской в шесть. Если я не увижу
Савинкова, передайте, чтобы стягивал товарищей в Женеву.
Ц Разве вы уезжаете?
Азеф осмотрел ее с ног до головы.
Ц Я никуда не уезжаю, говорю на всякий случай, понимаете? Завтра должны о
бязательно быть на явке. А сейчас прощайте.
27
В «Кафе де Пари», куда пришла Прасковья Семеновна в дорогом коричневом п
латье с кружевами, Азефа не было, не было и Савинкова. От трех до шести Прас
ковья Семеновна гуляла в польской, нарядной толпе на Уяздовской аллее, н
еподалеку от «Кафе де Пари». И здесь не встретила ни Азефа, ни Савинкова. П
расковья Семеновна ходила в большом волнении, не зная, что же ей делать?
В магазине ювелира, стрелка показывала Ц семь, Ц ждать бесполезно. Иван
овская пошла в направлении Нового Света. Но вдруг, на мгновенье, возле Уяз
довского парка показалась знакомая, худая фигура. Господин приближался,
в светлом костюме, в панаме. В двух шагах он пристально взглянул на Иванов
скую. Прасковья Семеновна остановилась: Ц похож на Мак-Кулоха, но не Сави
нков.
Господин шел прямо к ней, странно улыбаясь улыбкой похожей на странную г
римасу.
Ц Прасковья Семеновна?
Ц Это вы? Ц тихо произнесла Ивановская. Ц Господи, на вас лица нет!
Даже теперь Ивановская его не узнавала. Лицо сине-бледное, заостренное в
о всех чертах, с пустыми узкоблещущими глазами. Другое лицо.
Ивановская бессильно проговорила: Ц Кто, скажите, кто?
Ц Егор.
Ц Погиб?
Ц Тяжело ранен.
Ц Господи, Егор, Ц закрывая лицо руками в кружевных перчатках, прошепта
ла Ивановская, на старушечьих глазах выступили слезы.
Ц Давайте сядем, Ц сказал Савинков.
Мимо шла праздничная толпа. Савинков рассказывал о Егоре, об убийстве, об
аресте Сикорского. Кончив, добавил :
Ц Я видел Азефа, он торопился, сказал, что должен ехать, заметил слежку, он
выехал в Женеву.
Ц Он просил передать, чтобы стягивали туда товарищей.
Ц Да, да, для нового «дела», Ц усмехнулся Савинков странной, новой, неопр
еделенной полуулыбкой, Ц я не знал, что убивать трудно, Прасковья Семено
вна. Теперь знаю. Рубить березу, убить животное проще, а человека убить тру
дно. В этом есть что-то непонятное… метафизическое…
Ц Вы куда же теперь? Заграницу? Ц перебила Ивановская.
Ц Да, Ц сказал Савинков, Ц лиха беда начало.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Окна гостиницы «Черный орел» выходили на набережную Дуная. Говорят, что
Дунай голубой. Дунай синий. Но ни на синеву вод, ни на белые пароходы из окн
а гостиницы не смотрел Азеф. Запершись в номере он писал Ратаеву:
Дорогой Леонид Александров
ич!
Я совершенно потрясен происшедшим. Но не буду вам об этом писать, мы скоро
увидимся. Я думаю приехать в Париж в скором времени. Ужасно, ужасно, дорого
й! 7-го июля я писал вам письмо из Вильны, прося выслать мне 100 рублей, после э
того 9-го оттуда же послал телеграмму, но денег не получил, так как по делам
должен был выехать в Вену. Здесь живу с 11-го, кое-что есть интересное. Будьт
е добры, распорядитесь высылкой денег сюда, как всегда высылаете. Пробуд
у здесь еще несколько дней и через Женеву проеду в Париж, где повидаемся. Е
сть очень интересные сведения, которые сообщу в следующем письме.
Ваш Иван.»
Слегка высунув красный язык, Азеф заклеил языком письмо.
2
Савинков несколько ночей не спал. Это было неожиданно. Плеве не покидал е
го. На столе валялись газеты с изображением старого министра. Савинков с
мотрел на них. Лицо старика не менялось. «Может быть, надо больше мужества
посылать на смерть других, чем идти самому? Всё равно, сидеть ли у церкви П
окрова иль метать бомбу. Этого старика я разорвал на части. Как революцио
нер я ненавидел его, хотел его смерти. Смерти хотела Россия, он должен был
пасть и пал. Да, да. Всё логично и ясно. Но почему же Ивановская не узнала мен
я? Почему бессонница? Нервы? Потому, что убил? И совершенно всё р
авно кого: министра ли, собственную ли жену, товарища, чорта, дьявола? Не ду
мал, что будет след. Метафизическая ерунда, оказывается, существует. Гово
рят, в Берлине живет с женой и детьми палач. По профессии он ездит и отруба
ет головы. Одевается в цилиндр, сюртук, отрубив возвращается к жене и дела
ет детей. Что же? Ничего. Интересно спросить этого немца, «нна, мол, Негг
Schulze, wie gehtТ s sonst?» He может же быть, чтобы ничего не оставалось у герра Шульце? Хотя
может быть у герра Шульце и не должно оставаться. У меня ж, оказывается, ос
тается какая-то метафизическая ерунда…»
Савинков взял газету, еще раз взглянул на Плеве.
Плеве глядел прямо на него. И вдруг, ей Богу, ему показалось, будто бы Плеве
ему улыбнулся! Какая чушь! Савинков отшвырнул газету.
3
Сазонов был еще без сознания. Рана была в глаз, в бок, в левую ногу. Весь заби
нтованный Сазонов лежал в одиночной палате Александровской больницы. У
белой постели, за белым столиком, в белом халате сидел доктор. Сазонов тих
о бредил. Но иногда вскакивал, начинал кричать. Доктор стенографировал б
ред. Это был чиновник полиции, разоблаченный провокатор М. И. Гурович.
Ц Как ваше самочувствие? Ц говорил он, подходя, беря за руку Сазонова, пр
обуя пульс. То ж лошадиное, цвета алебастра, лицо, те ж блестящие откинутые
назад волосы, но не рыжие теперь, а черные как смоль, крашеные.
Сазонов попытался что-то сказать, но заметался, вырывая руку пробормота
л:
Ц …Еще бесконечность… ой… милый… Петька… пора… ой… но ты пожалуйста по
скорее… что же… а… пустите меня… скорее поправлюсь… Господи, Господи…
Глубоко переведя дыхание, Сазонов смолк. Гурович записывал за столом. Са
зонов снова метнулся, заговорил:
Ц …Вот у меня был один хороший пациент, я его попортил… князь… я знаю… чт
о вы из меня хотите сделать… много найдете самостоятельности… как… ох ка
к утомил меня… да, князь… делайте вы по-своему, как вы хотите… не будьте ба
бой… фу, фу… досада… ну, Господи, Боже мой… поставьте меня в хорошее положе
ние, как мужчину… ей Богу, бабу из меня вареную делаете… Господи Боже мой…
никакого смысла ни в чем не вижу… Ц застонал он, падая на подушки.
Так лежал Сазонов долго. Потом тихо зашептал. Гурович подвинулся ближе, н
аклоняясь, не расслышивая.
Ц …Не знаю, что вы должны чувствовать… снимите лишние афишки… Господи…
и вот я как балбес ничего не знаю… ничего не помню… хоть бы вы пожалели, ка
к долго стою… пора кончать… торжественно даже… снимите лишнюю одежду… к
уда я поеду сегодня… вы сказали, что поеду… опять на бобах… опять на левой
ноге какой-то князь… мой что ли… мой… тоже поганый… нет, вашу науку не пон
имаю… совсем странно… ой… что это на левой ноге…тяжело… словно пусто… до
ктор! Ц вскрикнув, вскочил Сазонов.
Ц Что вы? Ц ласково сказал Гурович, отложив карандаш и подойдя к нему.
Ц Что мне делать, доктор? Ц смотрел на Гуровича не забинтованным глазом
, Сазонов, Ц эти дни надо ехать на дело… по провинциальному… я связан сло
вом… и путаница… вышла… что делать?..
Ц Какая путаница? Ц еще ласковей проговорил Гурович, садясь на кровать
, беря за руку.
Ц Николай Ильич… семейство… я жду, когда солнышко выйдет, Ц бормотал Са
зонов, Ц …ну перестань… не стану же плясать… Петя, а Петя… а что… а если… р
авно наплюй… покорно благодарю… не согласен… ты слышишь… не слушай… ну к
ак… это же не печка какая… это машина… Господи помилуй… ну как же… о, о, о… о
х Христос воскрес… теперь встречают… я на могиле Христа… а где-то лежу… я
конторщиком идти не хочу… все мрачные какие-то…
4
В Женеве у эс-эров был праздник. У кресла Гоца собрались Чернов, Потапов, М
инор, Ракитников, Селюк, Брешковокая, Натансон, Бах, Авксентьев, Азеф. Были
Швейцер, Каляев, Боришанский, Бриллиант, Дулебов.
У кресла забылись разногласия, склоки, неприятности. Перемешались стары
е с молодыми. Раскаленный успехом Каляев говорил с распевным польским ак
центом. Стоял взволнованный, покрасневший, с рассыпавшимися волосами. Ка
ляев был похож на Руже де Лиля, поющего Марсельезу.
Многие из старых, потертых членов партии, в душе мало склонных к идеализм
у, даже не вникая в то, что говорил Каляев, были захвачены. Каляев верил в то
, что говорил. Вера его была фанатична, страстна, красиво выраженная, она о
ковала слушателей, когда «поэт» говорил, нервно жестикулируя правой рук
ой:
Ц Мы не можем, не смеем верить перепугавшемуся правительству, сулящему
теперь стране какие-то успокоения! Нет! Мы должны напрячь все силы, чтоб п
артия бросила в террор новые кадры преданных революции товарищей, чтобы
внезапно, стремительно нанести врагу удар, и не затем, чтобы правительст
во шло по пути реформ, а затем, чтобы ударами, взрывами бомб, разбудить стр
ану, встряхнуть ее, чтобы террор против ненавистного правительства стал
массовым! Пусть каждый член партии идет не с речью, не с агитацией, не с лит
ературой, а с бомбой! Ибо вообще социалист-революционер без бомбы уже не с
оциалист-революционер! О, я знаю, недалеко то время, когда разгорится пожа
р! Когда будет и у нас своя Македония! Когда рабочий и крестьянин возьмутс
я наконец, за оружие! И тогда-то, вот тогда, наступит великая русская револ
юция!
Аплодисменты прервали Каляева.
Сидя с Азефом, обняв его толстой рукой, Чернов наклоняясь, прошептал в азе
фово ухо: Ц Молодость, Иван, молодость, но святая, конечно, святая.
Азефу было тяжело от черновской руки, но надеясь, что Виктор поддержит не
сколько его предложений в ЦК, он не освобождался. Чернов снял руку сам, поп
росил слова.
Ц Слезы сжимают горло, дорогие товарищи, Ц заговорил он несколько в нос
, протяжным великорусским пеньем, Ц когда слышишь речь, подобную речи до
рогого товарища «поэта»! В особенности потому, что она полна силы и жажды
действия, несмотря даже на то, что товарищ только что участвовал в таком с
ложном и большом деле, как дело Плеве! Верно! Верно! Нам конечно нужна «сво
я Македония», но не надо только переламывать палку и, поддавшись, увлечен
ию молодости, забыв всё иное, представлять себе нашу партию, как партию ис
ключительно террористическую! Конечно, глубже пашешь, веселей пляшешь, э
то так, но надо всё же помнить и то, что, как сказал наш великий сатирик, с од
ной стороны нельзя не сознаться, а с другой нельзя не признаться. Да, терро
р нам нужен! Да, террор одна из необходимейших форм борьбы нашей партии, но
террор ведь, дорогой товарищ, всё же есть мера временная, к тому же террор
бывает троякий: эксцитативный, дезорганизующий, агитационный. И вот тут-
то только в согласии с волей ЦК должна действовать наша святая беззаветн
ая молодежь, наша боевая организация! Помните, что ржаной хлебушка калач
у дедушка. И не дай Бог, если я понял так дорогого товарища, что, мол, он прос
то напросто влюбился, так сказать, в бомбочку, не дай Бог, не дай Бог, Ц зат
ряс рыжими волосами Виктор Михайлович, Ц это конечно не то! Мы не верим п
равительству в его заверениях, мы поведем террор и не одного Плеве разор
вем в клочья, Ц стукнул по столу Чернов, Ц но конечно боевая организаци
я должна идти исключительно по воле ЦК партии, действовать только по его
указанию. Не увлекайтесь, молодые товарищи, у нас есть программа, есть важ
нейшие задачи, аграрный вопрос, нельзя всю работу партии свести к террор
у, от этого надо предупредить, уж поверьте, поверьте, Ц говорил Чернов, об
ращаясь к боевикам, сидевшим плотной молодой кучкой на кровати, Ц повер
ьте, товарищи, в бомбочку не влюбляйтесь, а к нам прислушивайтесь, вот тогд
а-то сообща, без особого, так сказать, увлечения и пойдет у нас дело, не вели
к воробей, а копает горы, только должно среди нас быть полное подчинение в
оле ЦК.
Никто не придал значения речи Чернова. Все знали словоточивость теорети
ка. В общем гуле раздался голос больного Гоца.
Ц Ну, закипятился наш самоварчик! Ц захохотал, замахал на него Чернов, з
атрясши распадающейся по широким плечам шевелюрой.
Гоц говорил горячо. Сказал, что присутствующие боевики принесли смертью
Плеве на алтарь революции большую жертву. Что жаль славно отдавшего свою
жизнь палачам, всем дорогого Егора Сазонова. Жаль молодого Сикорского. Н
о лучшей отплатой за них будет вновь наступление на слуг царского режима
. И террор, верит он, поднимет действительно новую, большую революционную
волну, которая сметет самодержавие. Попутно он полемизировал с социал-д
емократами. Но коротко. И закончил возгласом: Ц Да здравствует Б. О.!
Все прокричали краткое ура, от которого швейцарка-хозяйка изумленно ост
ановилась среди кухни. Ц «Эти русские рычат, как звери. Совершенно некул
ьтурные люди», Ц пробормотала она.
Ц А скажите, товарищ Каляев, когда же приедет Савинков? Почему он задержа
лся? Ц говорил Гоц.
Сегодня вечером.Он задержался в Берлине.
5
Вечером, оставшись один, сидя в кресле, Гоц думал о наступающей русской ре
волюции. Вид у него был болезненный. Щеки матовые, руки высохшие, как две к
ости. Сегодня ярче блестели глаза, но блеск их был нехороший.
Заметив это, жена положила на лоб Гоца руку, сказав:
Ц Миша, ты себя плохо чувствуешь, ты устал? Гоц снял со лба руку, поцеловал.
Ц Вера, Ц проговорил он, Ц у партии успехи, нарастает революция, а я как
мертвец, как бревно…
Ц Миша…
Ц Ну, что Миша? Товарищи не замечают этого, даже не думают, не хотят знать,
что я страдаю. И они правы.
В это время было слышно, с кем-то говорила хозяйка. Раздался стук в дверь.
Ц Неужели ты опять примешь, Миша? Ведь уж поздно.
В полутемноте стоял Савинков. Гоц не узнал его.
Ц Можно, Михаил Рафаилович? Не узнаете?
Ц Боже ты мой! Да идите же сюда!
Сбросив пальто, Савинков быстро подошел к креслу. Они обнялись. На глазах
Гоца были слезы. Он не выпускал руки Савинкова, сжимая ее бессильными бол
ьными костями.
Как рад за вас, как рад, Ц всматривался в Савинкова, Ц а знаете, изменилис
ь, похудели как будто, да что там, немудрено. Ну, садитесь, рассказывайте вс
ё, с самого начала, толком ведь никто еще ничего не рассказал. Верочка! Дай
нам чайку и закусить что-нибудь!
6
Савинков рассказывал, как вели наблюдение, как точно знали выезды, как хо
роша была кухаркой Ивановская, как смело вышли метальщики, как мчались к
они, как лежал на мостовой Сазонов, как Савинков не знал, убит ли Плеве, как
узнал, как уехал, как в Варшаве его не узнала Ивановская.
Ц Вы были загримированы?
Ц Нет.
Ц Так почему же?
Ц Не знаю. Помню однажды спрашивал я Егора Сазонова, как вы, говорю, думае
те, что мы будем чувствовать после убийства Плеве?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
нная девушка подошла получила деньги и опять села у окна без дела глядет
ь на улицу.
26
Она видела сквозь стекло, как прошли мимо цукерни толстый господин с ста
рой дамой, только что пившие у нее кофе. Но за цукерней девушка уже не вида
ла, как толстый господин почти побежал к газетчику-мальчишке, который кр
ича, продавал экстренные выпуски.
Ц Брошена бомба!
С газетой в руках Азеф сделал несколько шагов, лицо его было беложелто.
Ц Брошена бомба… ничего… неудача… Ц растерянно пробормотал он.
Но обгоняясь газетчики-мальчишки бежали с разных сторон, крича:
Ц Замордовано Плевего!
Азеф выхватил листок у одного из них. Руки Азефа дрожали крупной дрожью. П
рочитал вслух: Ц «За-мор-до-ва-но Пле-ве-го». И вдруг остановился, осунулс
я, вислые руки опустились вдоль тела, смертельно бледный, тяжело дыша, Азе
ф схватился за поясницу.
Ц Постойте, Ц пробормотал он, Ц я не могу идти, у меня поясница отнялась
.
Ц Что значит «замордовано», убит или ранен? Ц опросила Ивановская.
Ц Может быть ранен? Ц с испугом простонал Азеф. Везде по улицам бежали л
юди с газетами в руках. В окнах магазинов стали появляться листы с надпис
ью «Замордовано Плевего».
Ц Я спрошу, что значит «замордовано»?
Ц Вы с ума сошли. Надо ждать, лучше я поеду в «Варшавский дневник». Подожд
ите.
Держась за поясницу Азеф перешел улицу. Когда скрылся, Ивановская не выд
ержала. Это был маленький магазин обуви.
Ц Что могу предложить? Ц любезно шаркая, подошел хозяин-поляк на корот
еньких ножках. Старая женщина, улыбаясь, сказала:
Ц Скажите пожалуйста, почему кричат на улицах,
что значит «замордовано».
Ц Убили министра Плеве, Ц сказал обувник, Ц замордовано значит убили.
Ц Благодарю вас.
Азеф подъехал на извозчике. Он был бледен, волнение всё еще не покидало ег
о.
Ц Убит бомбой, сделано чисто, Ц пробормотал он. Ц Я был на почте, завтра
приезжает Савинков. Явка в 2 часа в «Кафе де Пари». Купите хорошее платье. Р
есторан первоклассный. Вторая явка на Уяздовской в шесть. Если я не увижу
Савинкова, передайте, чтобы стягивал товарищей в Женеву.
Ц Разве вы уезжаете?
Азеф осмотрел ее с ног до головы.
Ц Я никуда не уезжаю, говорю на всякий случай, понимаете? Завтра должны о
бязательно быть на явке. А сейчас прощайте.
27
В «Кафе де Пари», куда пришла Прасковья Семеновна в дорогом коричневом п
латье с кружевами, Азефа не было, не было и Савинкова. От трех до шести Прас
ковья Семеновна гуляла в польской, нарядной толпе на Уяздовской аллее, н
еподалеку от «Кафе де Пари». И здесь не встретила ни Азефа, ни Савинкова. П
расковья Семеновна ходила в большом волнении, не зная, что же ей делать?
В магазине ювелира, стрелка показывала Ц семь, Ц ждать бесполезно. Иван
овская пошла в направлении Нового Света. Но вдруг, на мгновенье, возле Уяз
довского парка показалась знакомая, худая фигура. Господин приближался,
в светлом костюме, в панаме. В двух шагах он пристально взглянул на Иванов
скую. Прасковья Семеновна остановилась: Ц похож на Мак-Кулоха, но не Сави
нков.
Господин шел прямо к ней, странно улыбаясь улыбкой похожей на странную г
римасу.
Ц Прасковья Семеновна?
Ц Это вы? Ц тихо произнесла Ивановская. Ц Господи, на вас лица нет!
Даже теперь Ивановская его не узнавала. Лицо сине-бледное, заостренное в
о всех чертах, с пустыми узкоблещущими глазами. Другое лицо.
Ивановская бессильно проговорила: Ц Кто, скажите, кто?
Ц Егор.
Ц Погиб?
Ц Тяжело ранен.
Ц Господи, Егор, Ц закрывая лицо руками в кружевных перчатках, прошепта
ла Ивановская, на старушечьих глазах выступили слезы.
Ц Давайте сядем, Ц сказал Савинков.
Мимо шла праздничная толпа. Савинков рассказывал о Егоре, об убийстве, об
аресте Сикорского. Кончив, добавил :
Ц Я видел Азефа, он торопился, сказал, что должен ехать, заметил слежку, он
выехал в Женеву.
Ц Он просил передать, чтобы стягивали туда товарищей.
Ц Да, да, для нового «дела», Ц усмехнулся Савинков странной, новой, неопр
еделенной полуулыбкой, Ц я не знал, что убивать трудно, Прасковья Семено
вна. Теперь знаю. Рубить березу, убить животное проще, а человека убить тру
дно. В этом есть что-то непонятное… метафизическое…
Ц Вы куда же теперь? Заграницу? Ц перебила Ивановская.
Ц Да, Ц сказал Савинков, Ц лиха беда начало.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Окна гостиницы «Черный орел» выходили на набережную Дуная. Говорят, что
Дунай голубой. Дунай синий. Но ни на синеву вод, ни на белые пароходы из окн
а гостиницы не смотрел Азеф. Запершись в номере он писал Ратаеву:
Дорогой Леонид Александров
ич!
Я совершенно потрясен происшедшим. Но не буду вам об этом писать, мы скоро
увидимся. Я думаю приехать в Париж в скором времени. Ужасно, ужасно, дорого
й! 7-го июля я писал вам письмо из Вильны, прося выслать мне 100 рублей, после э
того 9-го оттуда же послал телеграмму, но денег не получил, так как по делам
должен был выехать в Вену. Здесь живу с 11-го, кое-что есть интересное. Будьт
е добры, распорядитесь высылкой денег сюда, как всегда высылаете. Пробуд
у здесь еще несколько дней и через Женеву проеду в Париж, где повидаемся. Е
сть очень интересные сведения, которые сообщу в следующем письме.
Ваш Иван.»
Слегка высунув красный язык, Азеф заклеил языком письмо.
2
Савинков несколько ночей не спал. Это было неожиданно. Плеве не покидал е
го. На столе валялись газеты с изображением старого министра. Савинков с
мотрел на них. Лицо старика не менялось. «Может быть, надо больше мужества
посылать на смерть других, чем идти самому? Всё равно, сидеть ли у церкви П
окрова иль метать бомбу. Этого старика я разорвал на части. Как революцио
нер я ненавидел его, хотел его смерти. Смерти хотела Россия, он должен был
пасть и пал. Да, да. Всё логично и ясно. Но почему же Ивановская не узнала мен
я? Почему бессонница? Нервы? Потому, что убил? И совершенно всё р
авно кого: министра ли, собственную ли жену, товарища, чорта, дьявола? Не ду
мал, что будет след. Метафизическая ерунда, оказывается, существует. Гово
рят, в Берлине живет с женой и детьми палач. По профессии он ездит и отруба
ет головы. Одевается в цилиндр, сюртук, отрубив возвращается к жене и дела
ет детей. Что же? Ничего. Интересно спросить этого немца, «нна, мол, Негг
Schulze, wie gehtТ s sonst?» He может же быть, чтобы ничего не оставалось у герра Шульце? Хотя
может быть у герра Шульце и не должно оставаться. У меня ж, оказывается, ос
тается какая-то метафизическая ерунда…»
Савинков взял газету, еще раз взглянул на Плеве.
Плеве глядел прямо на него. И вдруг, ей Богу, ему показалось, будто бы Плеве
ему улыбнулся! Какая чушь! Савинков отшвырнул газету.
3
Сазонов был еще без сознания. Рана была в глаз, в бок, в левую ногу. Весь заби
нтованный Сазонов лежал в одиночной палате Александровской больницы. У
белой постели, за белым столиком, в белом халате сидел доктор. Сазонов тих
о бредил. Но иногда вскакивал, начинал кричать. Доктор стенографировал б
ред. Это был чиновник полиции, разоблаченный провокатор М. И. Гурович.
Ц Как ваше самочувствие? Ц говорил он, подходя, беря за руку Сазонова, пр
обуя пульс. То ж лошадиное, цвета алебастра, лицо, те ж блестящие откинутые
назад волосы, но не рыжие теперь, а черные как смоль, крашеные.
Сазонов попытался что-то сказать, но заметался, вырывая руку пробормота
л:
Ц …Еще бесконечность… ой… милый… Петька… пора… ой… но ты пожалуйста по
скорее… что же… а… пустите меня… скорее поправлюсь… Господи, Господи…
Глубоко переведя дыхание, Сазонов смолк. Гурович записывал за столом. Са
зонов снова метнулся, заговорил:
Ц …Вот у меня был один хороший пациент, я его попортил… князь… я знаю… чт
о вы из меня хотите сделать… много найдете самостоятельности… как… ох ка
к утомил меня… да, князь… делайте вы по-своему, как вы хотите… не будьте ба
бой… фу, фу… досада… ну, Господи, Боже мой… поставьте меня в хорошее положе
ние, как мужчину… ей Богу, бабу из меня вареную делаете… Господи Боже мой…
никакого смысла ни в чем не вижу… Ц застонал он, падая на подушки.
Так лежал Сазонов долго. Потом тихо зашептал. Гурович подвинулся ближе, н
аклоняясь, не расслышивая.
Ц …Не знаю, что вы должны чувствовать… снимите лишние афишки… Господи…
и вот я как балбес ничего не знаю… ничего не помню… хоть бы вы пожалели, ка
к долго стою… пора кончать… торжественно даже… снимите лишнюю одежду… к
уда я поеду сегодня… вы сказали, что поеду… опять на бобах… опять на левой
ноге какой-то князь… мой что ли… мой… тоже поганый… нет, вашу науку не пон
имаю… совсем странно… ой… что это на левой ноге…тяжело… словно пусто… до
ктор! Ц вскрикнув, вскочил Сазонов.
Ц Что вы? Ц ласково сказал Гурович, отложив карандаш и подойдя к нему.
Ц Что мне делать, доктор? Ц смотрел на Гуровича не забинтованным глазом
, Сазонов, Ц эти дни надо ехать на дело… по провинциальному… я связан сло
вом… и путаница… вышла… что делать?..
Ц Какая путаница? Ц еще ласковей проговорил Гурович, садясь на кровать
, беря за руку.
Ц Николай Ильич… семейство… я жду, когда солнышко выйдет, Ц бормотал Са
зонов, Ц …ну перестань… не стану же плясать… Петя, а Петя… а что… а если… р
авно наплюй… покорно благодарю… не согласен… ты слышишь… не слушай… ну к
ак… это же не печка какая… это машина… Господи помилуй… ну как же… о, о, о… о
х Христос воскрес… теперь встречают… я на могиле Христа… а где-то лежу… я
конторщиком идти не хочу… все мрачные какие-то…
4
В Женеве у эс-эров был праздник. У кресла Гоца собрались Чернов, Потапов, М
инор, Ракитников, Селюк, Брешковокая, Натансон, Бах, Авксентьев, Азеф. Были
Швейцер, Каляев, Боришанский, Бриллиант, Дулебов.
У кресла забылись разногласия, склоки, неприятности. Перемешались стары
е с молодыми. Раскаленный успехом Каляев говорил с распевным польским ак
центом. Стоял взволнованный, покрасневший, с рассыпавшимися волосами. Ка
ляев был похож на Руже де Лиля, поющего Марсельезу.
Многие из старых, потертых членов партии, в душе мало склонных к идеализм
у, даже не вникая в то, что говорил Каляев, были захвачены. Каляев верил в то
, что говорил. Вера его была фанатична, страстна, красиво выраженная, она о
ковала слушателей, когда «поэт» говорил, нервно жестикулируя правой рук
ой:
Ц Мы не можем, не смеем верить перепугавшемуся правительству, сулящему
теперь стране какие-то успокоения! Нет! Мы должны напрячь все силы, чтоб п
артия бросила в террор новые кадры преданных революции товарищей, чтобы
внезапно, стремительно нанести врагу удар, и не затем, чтобы правительст
во шло по пути реформ, а затем, чтобы ударами, взрывами бомб, разбудить стр
ану, встряхнуть ее, чтобы террор против ненавистного правительства стал
массовым! Пусть каждый член партии идет не с речью, не с агитацией, не с лит
ературой, а с бомбой! Ибо вообще социалист-революционер без бомбы уже не с
оциалист-революционер! О, я знаю, недалеко то время, когда разгорится пожа
р! Когда будет и у нас своя Македония! Когда рабочий и крестьянин возьмутс
я наконец, за оружие! И тогда-то, вот тогда, наступит великая русская револ
юция!
Аплодисменты прервали Каляева.
Сидя с Азефом, обняв его толстой рукой, Чернов наклоняясь, прошептал в азе
фово ухо: Ц Молодость, Иван, молодость, но святая, конечно, святая.
Азефу было тяжело от черновской руки, но надеясь, что Виктор поддержит не
сколько его предложений в ЦК, он не освобождался. Чернов снял руку сам, поп
росил слова.
Ц Слезы сжимают горло, дорогие товарищи, Ц заговорил он несколько в нос
, протяжным великорусским пеньем, Ц когда слышишь речь, подобную речи до
рогого товарища «поэта»! В особенности потому, что она полна силы и жажды
действия, несмотря даже на то, что товарищ только что участвовал в таком с
ложном и большом деле, как дело Плеве! Верно! Верно! Нам конечно нужна «сво
я Македония», но не надо только переламывать палку и, поддавшись, увлечен
ию молодости, забыв всё иное, представлять себе нашу партию, как партию ис
ключительно террористическую! Конечно, глубже пашешь, веселей пляшешь, э
то так, но надо всё же помнить и то, что, как сказал наш великий сатирик, с од
ной стороны нельзя не сознаться, а с другой нельзя не признаться. Да, терро
р нам нужен! Да, террор одна из необходимейших форм борьбы нашей партии, но
террор ведь, дорогой товарищ, всё же есть мера временная, к тому же террор
бывает троякий: эксцитативный, дезорганизующий, агитационный. И вот тут-
то только в согласии с волей ЦК должна действовать наша святая беззаветн
ая молодежь, наша боевая организация! Помните, что ржаной хлебушка калач
у дедушка. И не дай Бог, если я понял так дорогого товарища, что, мол, он прос
то напросто влюбился, так сказать, в бомбочку, не дай Бог, не дай Бог, Ц зат
ряс рыжими волосами Виктор Михайлович, Ц это конечно не то! Мы не верим п
равительству в его заверениях, мы поведем террор и не одного Плеве разор
вем в клочья, Ц стукнул по столу Чернов, Ц но конечно боевая организаци
я должна идти исключительно по воле ЦК партии, действовать только по его
указанию. Не увлекайтесь, молодые товарищи, у нас есть программа, есть важ
нейшие задачи, аграрный вопрос, нельзя всю работу партии свести к террор
у, от этого надо предупредить, уж поверьте, поверьте, Ц говорил Чернов, об
ращаясь к боевикам, сидевшим плотной молодой кучкой на кровати, Ц повер
ьте, товарищи, в бомбочку не влюбляйтесь, а к нам прислушивайтесь, вот тогд
а-то сообща, без особого, так сказать, увлечения и пойдет у нас дело, не вели
к воробей, а копает горы, только должно среди нас быть полное подчинение в
оле ЦК.
Никто не придал значения речи Чернова. Все знали словоточивость теорети
ка. В общем гуле раздался голос больного Гоца.
Ц Ну, закипятился наш самоварчик! Ц захохотал, замахал на него Чернов, з
атрясши распадающейся по широким плечам шевелюрой.
Гоц говорил горячо. Сказал, что присутствующие боевики принесли смертью
Плеве на алтарь революции большую жертву. Что жаль славно отдавшего свою
жизнь палачам, всем дорогого Егора Сазонова. Жаль молодого Сикорского. Н
о лучшей отплатой за них будет вновь наступление на слуг царского режима
. И террор, верит он, поднимет действительно новую, большую революционную
волну, которая сметет самодержавие. Попутно он полемизировал с социал-д
емократами. Но коротко. И закончил возгласом: Ц Да здравствует Б. О.!
Все прокричали краткое ура, от которого швейцарка-хозяйка изумленно ост
ановилась среди кухни. Ц «Эти русские рычат, как звери. Совершенно некул
ьтурные люди», Ц пробормотала она.
Ц А скажите, товарищ Каляев, когда же приедет Савинков? Почему он задержа
лся? Ц говорил Гоц.
Сегодня вечером.Он задержался в Берлине.
5
Вечером, оставшись один, сидя в кресле, Гоц думал о наступающей русской ре
волюции. Вид у него был болезненный. Щеки матовые, руки высохшие, как две к
ости. Сегодня ярче блестели глаза, но блеск их был нехороший.
Заметив это, жена положила на лоб Гоца руку, сказав:
Ц Миша, ты себя плохо чувствуешь, ты устал? Гоц снял со лба руку, поцеловал.
Ц Вера, Ц проговорил он, Ц у партии успехи, нарастает революция, а я как
мертвец, как бревно…
Ц Миша…
Ц Ну, что Миша? Товарищи не замечают этого, даже не думают, не хотят знать,
что я страдаю. И они правы.
В это время было слышно, с кем-то говорила хозяйка. Раздался стук в дверь.
Ц Неужели ты опять примешь, Миша? Ведь уж поздно.
В полутемноте стоял Савинков. Гоц не узнал его.
Ц Можно, Михаил Рафаилович? Не узнаете?
Ц Боже ты мой! Да идите же сюда!
Сбросив пальто, Савинков быстро подошел к креслу. Они обнялись. На глазах
Гоца были слезы. Он не выпускал руки Савинкова, сжимая ее бессильными бол
ьными костями.
Как рад за вас, как рад, Ц всматривался в Савинкова, Ц а знаете, изменилис
ь, похудели как будто, да что там, немудрено. Ну, садитесь, рассказывайте вс
ё, с самого начала, толком ведь никто еще ничего не рассказал. Верочка! Дай
нам чайку и закусить что-нибудь!
6
Савинков рассказывал, как вели наблюдение, как точно знали выезды, как хо
роша была кухаркой Ивановская, как смело вышли метальщики, как мчались к
они, как лежал на мостовой Сазонов, как Савинков не знал, убит ли Плеве, как
узнал, как уехал, как в Варшаве его не узнала Ивановская.
Ц Вы были загримированы?
Ц Нет.
Ц Так почему же?
Ц Не знаю. Помню однажды спрашивал я Егора Сазонова, как вы, говорю, думае
те, что мы будем чувствовать после убийства Плеве?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37