Предстояло забрать сумку и помочь тому с Таней. Среди светлых мраморных
колонн Леви издалека удивительно напоминал яйцеголового пришельца пот
ерявшегося на нашей сумбурной планете.
Я смотрел сквозь огромные окна нижнего холла на притихший ночной парк и
гадал, что происходит в других корпусах. Я даже с Барковым не хотел делить
ся своими подозрениями относительно корпуса «А». Поскольку нас до сих по
р не задержали, значит, офицер на подземной перемычке тоже получил «дозу
». Хорошо, если решетки заперты.
А если нет?
Если все двери корпуса, как и здесь, сработали по противопожарной схеме, и
палаты стоят открытые? Возможно, там нет палат, в обычном смысле. Судя по т
ому, что мне удалось выдавить из Томми, обитатели корпуса «А» не нуждалис
ь в журнальных столиках и торшерах.
Кого я выпустил гулять?
Как много непредвиденных сложностей возникает! Я так ловко обдумал стра
тегию, но споткнулся на первых же практических шагах.
Где же Барков? Ему давно пора вернуться!
Танино поведение меня серьезно беспокоило, но тут я впервые серьезно под
умал об оружии. Я запретил Баркову прикасаться к пистолетам охранников.
Защищаться мы все равно не умеем, а с оружием в руках Владислава пристрел
ит первый же коп и будет прав.
Вероятно, следует изменить правилам.
Я вглядывался во тьму. В этих краях солнечная погода стоит триста дней в г
оду, но, как назло, сегодняшней ночью низкие дождевые тучи царапались о ве
рхушки пальм. Наверху бушевал ветер, однако внутри крепостных стен царил
полный покой. Ни единый огонек не прорывался сквозь кусты, отключение эн
ергии прошло без задоринки, только на радиомачтах внешнего периметра пе
ремигивались лампы, и на севере, над черной крышей административного кор
пуса, колыхалось неясное зарево. Это с той стороны спаренного здания, где
со светом был полный порядок, за рукотворной пропастью, работал прожекто
р. Освещал автостоянку и вход в тоннель, где нам предстояло выйти.
Там, как минимум, двое вооруженных мужчин. Хотя иногда заступает женщина.
Я не был с ними знаком лично, но прекрасно знал их всех в лицо. Внешняя охра
на Крепости не менялась годами. По поводу охраны гаража я разработал чет
ыре варианта поведения.
Не прошло и двадцати минут, как все мои прогнозы полетели к чертовой мате
ри…
По лестнице застучали шаги. Достаточно было услышать сорванное дыхание
Леви, чтобы понять, как он боится передвигаться в темноте один. Даже Руди н
е трусит, вон, лежит себе и водит мелком, и я, беспомощный, по сравнению с ход
ячими. И с чего апостол такой паникер? Ему в любом случае не грозит ничего
хуже, чем есть…
Ч Таня… Таня боится! Ч прохрипел он. Ч Барков несет ее, но она не отвеча
ет…
Первым моим позывом было ответить, чтобы оставили ее в покое, пока девчон
ка не затянула нас всех в воронку безумия.
Ч Барков сказал, что, может быть, ты попробуешь ее успокоить. Он сказал, чт
о, коли ты успокоил санитаров…
Владислав подбежал, шлепая по мрамору босыми пятками, прижимая к груди с
верток из одеял. Из свертка снизу торчали Танины смуглые лодыжки.
Ч Петька, она совсем расклеилась! Я слышу, какой у ней сквозняк в башке ра
здувается!
Ч И что ты предлагаешь? Чтобы я за три минуты ее форточки заткнул?! Врачи с
ней четырнадцать лет не могли справиться, а я кто такой, чтобы лезть в ее и
звилины?
Привлеченный шумом, Роби оторвал глаза от пола. На нетренированных предп
лечьях Баркова вздулись вены, но он продолжал удерживать девушку. Леви т
рясся, обхватив себя руками. Я чувствовал, что сам нахожусь на грани истер
ики.
Внезапно матовый диск луны выскользнул из дымной прорехи, и всю нашу мог
учую кучку словно окатило жидким серебром. С необычайной остротой я ощут
ил окружавшую нас бездну враждебности. Враждебностью проросла не тольк
о уснувшая Крепость, но и мир за ее пределами. Все трое смотрели на меня, св
ет луны отразил блеск зрачков. Слюнявый малыш Руди, бледный как смерть ап
остол и шатающийся от усталости Барков. Три забытых, никому не нужных вык
идыша равнодушного спрута, три икринки, унесенные сквозняками. А спрут, ш
евеля асфальтовыми щупальцами, уплывает все дальше, он плевать хотел на
детишек…
Те пару секунд, пока ночное светило опять не спряталось за тучи, вестибюл
ь просвечивал насквозь. На оба крыльца накатывались волны угрюмой тропи
ческой растительности, а далекая решетка спасительного тоннеля сверкн
ула сквозь кусты, как ухмылка кашалота. Нам предстояло выломать стекло и
пройти, как минимум, тридцать метров по ночному лесу, а затем спуститься в
безжизненный тоннель… Ч Посади ее ко мне на колени! Ч сказал я. Ч Сажай,
не бойся. Леви, приоткрой ей лицо и подержи сзади, чтобы не упала. Барков, не
стой, как жираф, посмотри, что с дверью. Если не сумеешь освободить ролики,
отправляйся в кухню, за инструментом…
Потом я постарался отключиться от всего и сосредоточился на Тане. Я не те
лепат, как Барков. Я не врач. Я добивался только одного: чтобы она уснула и п
озволила себя нести…
Я говорил и говорил, не повышая голоса, поглаживая ее головку, уткнувшуюс
я мне в грудь. Я не делал попыток размотать одеяло, чтобы, не дай Бог, не усуг
убить наше, и без того шаткое, равновесие. Девочка дышала все ровнее, прекр
атила подергивать плечиками; у меня в глотке давно пересохло, и вообще, пе
рвый раз в жизни на меня столь надолго навалили порядочную тяжесть. Я нам
еревался подать знак Леви, чтобы он прекратил ее поддерживать и вместо э
того потянул бы чуток на себя, чтобы освободить мою диафрагму, но…
Оказалось, что мерзавец Леви уснул. Мои потуги, направленные на Танюху, ус
ыпили неблагодарного апостола. А я-то психовал, от чего так тяжко дышится
! Сидя у меня в ногах, Леви навалился плечами и своей баклажановой башкой н
а Танюху, и вместе они припечатали меня к спинке кресла.
Танюхе было вообще не место в нашем корпусе. По всей логике, она не имела н
икакого отношения к «русскому отделу» и должна была, скорее, содержаться
в корпусе «В», там же, где «прописана» Куколка. Ее лечащим врачом была мам
а Дженны.
Очень может быть, что Танины родители, навещавшие девочку на белом лимуз
ине, еще в южной Клинике, многого не знали о своем ребенке. Но, как и Куколку
, ее жалели и перевели на этаж к Леви. Для укрепления коммуникаций…
Ч Готово! Ч прохрипел из темноты Барков. Ч Как она?
В вестибюль ворвались ночные заклинания ветра. Ветер говорил, что нам не
следует никуда идти, что мы не прорвемся через парк, что нам никто не рад с
наружи…
Ч Она спит. Ч Я размотал одеяло, потрогал спутавшиеся, потные волосы яп
онки. На меня дохнуло ее горячим, доверчивым запахом, и на мгновение вспом
нилась Куколка, как она сидела на мне верхом…
Нет, нет, только не сейчас!
Я растолкал Леви, Барков поднял девчонку. Апостол запихал в сумку причин
далы малыша, недовольного тем, что его опять оторвали от творческого про
цесса.
И наша армия выкатилась под дождь.
Впереди блестели зубы кашалота.

31. ЛЮБИ МЕНЯ, МАМА!

Вероятно, Сикорски был прав, когда говорил, что ждет гормональной стабил
изации. Во мне многое начало меняться, и порой настолько быстро, что я едва
успевала отследить. Отследить и сделать так, чтобы они не заметили. Помни
шь, ты дулся на меня, что я меньше с тобой бываю? Я не забывала тебя, я ощущал
а ответственность за наших детей. Они бы не дали мне рожать, ни в семнадцат
ь, ни позже. Либо отняли бы у меня детей, это точно.
Я ненавижу их.
Питер, помнишь, ты спросил меня, почему в северных широтах нельзя встрети
ть больную полярную сову? Потому что больные животные там не выживают, ул
ыбнулся ты. Слабые погибают сразу, срабатывает закон Дарвина. Питер, милы
й, а почему мы с тобой должны быть слабыми? Я очень много читала последние
месяцы по этой теме. Скажи мне, почему уродливый Сикорски имеет право на д
вух детей, а мы Ч нет? Я видела их семейное фото в кабинете, его жена неважн
о выглядит, у нее явно не в порядке со здоровьем. А мальчишки маленькие, но
уже заплыли жиром, как мамаша.
Они больны, Питер, они вырастут, но не смогут улучшить генотип, о котором т
ак печется моя мамочка, в лучшем случае нарожают таких же астматичных бл
изоруких уродцев и сдохнут в пятьдесят от инсульта или гипертонии. При э
том они будут кричать Ч ах, нам необходимы бассейны и тренажеры, чтоб не с
ойти в могилу раньше времени! А твои предки, Питер? Наркоманы или алкоголи
ки, и таких миллионы.
Вот что я тебе скажу…
Я немножко пьяная, но это не страшно. Всякие там звери весной дерутся за са
мку, и не от избытка свободного времени, а потому, что хотят иметь самых кр
епких и здоровых зверенышей. А люди так не поступают, о нет! Люди давно так
не поступают, они говорят Ч у каждого должно быть право на счастье, в этом
фундамент нашей демократии, мы не будем возражать, чтобы спаривались на
ркоманы и заполняли больницы ублюдками с врожденным гепатитом. Мы будем
их кормить и растить, и не дай Бог заметить жестокое обращение с этими слю
нявыми дебилами вроде Роби! Что вы, демократия на страже!
Пусть растут, пусть писаются в штаны, а захотят, так пусть вступают в брак!
Мы же живем в свободном мире, каждый имеет право спариться с кем угодно! Пл
евать, что они мрут тысячами в Индии или в Африке, мы кинем еще пару миллиа
рдов на прививки, мы пошлем им одеяла и сигарет! Человечество обезумело, П
итер! На всякого здорового приходится пара-тройка калек или моральных у
родов, которых не спасут никакие модуляторы! Чем это отребье лучше меня, П
итер? Они не лучше меня. Я в этом убедилась, когда первый раз покрасила вол
осы. Я стояла в душевой, разглядывала следы от шрамов и вдруг увидела ошиб
ку доктора Сикорски. Они воздействовали химией, облучением, еще Бог знае
т чем. Они упустили мозг, человеческий мозг. Обезьяны Ч не люди, даже дост
игнув половой зрелости, они не становятся разумными. Обезьяны не способн
ы контролировать организм.
Я поняла там немало страшного, в душевой. Благодаря модуляторам «прямого
синтеза» они вырастили мне вторую селезенку, желчный пузырь, еще кое-что
. Все новые органы впоследствии рассосались, просто в них не было нужды. Им
хватило ума не трогать мозг, они испугались, когда пришлось переходить н
а «обратный синтез». Теперь я намеревалась испугать их еще сильнее. Я уви
дела, что беременна, и поняла, что в ближайший понедельник, во время штатно
го просвечивания, это увидят все. И тогда я сделала так, чтобы они ничего н
е увидели. Но этого мне показалось мало, я решила подстраховаться и сдела
ла еще кое-что… Но об этом после.
Затем я покрасила волосы. Без всякой краски и без воды. Это так забавно и т
ак волнующе, Питер! Жаль, что тебя нет рядом! За месяцы, что я в бегах, я перек
рашивалась трижды и всякий раз просто балдела от удовольствия. Ведь я же
женщина все-таки! А вчера я научилась менять цвет глаз, и немножко форму г
уб, но это больно и долго.
Они меня просветили, как обычно, и ничего не нашли. Потом я вызвала мамочку
и сказала ей все. Сказала, что знаю про шимпанзе, что мне про них рассказал
Дэвид, все равно он уже умер. Ты бы видел, что с ней творилось! Когда стало яс
но, что она не желает каяться, я ударила ее. И в тот момент я об этом не жалел
а. Потом я сказала:
Ч Я ухожу.
Ч Ты не уйдешь, ты погибнешь! Ч завопила она и встала поперек двери. Пото
м до нее дошло, что дальше третьего поста мне не проскочить, и даже если я в
ыпрыгну из окна, то в саду стена почти сорок футов. И она засмеялась, зубы у
нее острые, как у лисицы.
Ч Ты не проживешь одна и месяца! Ч кричала она. Ч Я вложила в тебя всю жи
знь и всю душу!
Ч Выстрели мне в сердце, Ч предложила я. Ч А потом понаблюдай, удастся л
и мне справиться. Это же так интересно! Напишешь еще парочку статей!
Она заткнулась, просто стояла и смотрела на меня. Я сделала последнюю поп
ытку.
Ч Мама, Ч сказала я, Ч мне хочется иметь ребенка.
Ч Это невозможно!
Ч Дай мне шанс попробовать!
Ч С кем ты собралась пробовать?! Ты… Ты рехнулась, тебе лишь семнадцать л
ет!
Ч Откуда ты знаешь, Ч спросила я, Ч доживу ли я до двадцати?
Она вызвала охрану. Это было забавно, Питер! Меня привязали к койке, хотя я
и не сопротивлялась. В тот вечер я все обдумала до конца и не нашла иного в
ыхода. Я не стала искать с тобой встречи, это дело я должна была довести до
конца сама. Ты и так, любимый, слишком нежно меня опекал!
Они укололи мне какую-то дрянь, я притворилась, будто сплю. Мамочка подход
ила, гладила по волосам, слышно было, как она плачет. Но жалость во мне конч
илась. Я лежала и занималась весьма важными вещами. Половинкой сознания
я удерживала кровоток в левом локте, чтобы снотворное не разошлось по ор
ганизму, а второй половинкой…
Но об этом позже.
Около двенадцати ночи я начала хрипеть, а когда вбежала сестра, я останов
ила дыхание. Они вынуждены были меня отвязать, покатили по коридору в мал
ую процедурную. Как я ненавижу эту комнату, Питер! Я скорее умру, чем верну
сь туда! Дежурил доктор Винченто, твой любимый куратор. Сестра понеслась
звонить Пэну, охранник рвал на мне пижаму, а доктор наклонился ко мне…
Я ничего не имела против доктора Винченто. И ты мне говорил, что ведет он с
ебя всегда очень сдержанно и корректно. Вот словечко забавное Ч «коррек
тно», никогда не понимала, что оно означает. Пауки тоже ведут себя сдержан
но, сидят в уголке паутины и не мешают мухам умирать. Всегда такой вежливы
й, прилизанный, черноволосый. Я плюнула ему в глаз.
Слюну я готовила четыре часа, Питер, это оказалось чертовски сложно. Я пле
вала на одеяло раз восемь, отвернувшись, потому что в углу висит камера, и
на посту все видно. Я плевала до тех пор, пока слюна не прожгла одеяло и мат
рас насквозь.
Охранником на третьем дежурил Курт. Он рвал на мне пижаму, чтобы затеять м
ассаж, оглянулся на катающегося по полу доктора, так ничего и не понял, рас
топырил руки.
Тут я плюнула второй раз. Я молила Бога, чтобы не промахнуться, и не промах
нулась. Курт, тем не менее, побежал за мной. Правый глаз у него сгорел, он заж
имал лицо ладонью, из-под руки хлестала кровь, и орал, как безумный. Но бежа
л и расстегивал кобуру. Ему следовало немедленно промыть рану водой, но в
том состоянии он не сообразил…
Так мы пронеслись сквозь третий пост, открытый настежь, экраны моргали, с
игарета еще дымилась в пепельнице, и свернули к вестибюлю.
Насчет вестибюля у меня был план. Спускаться по лестнице я не стала, а вско
чила на перила второго этажа и прыгнула головой вниз в окно. Ты же помнишь
, какие там окна, тебя там вывозили гулять. До середины решетка, а выше, на ур
овне трех метров, откидная форточка, стекло просто прошито проволокой, ч
тобы можно было проветрить. Туда я и прицелилась темечком. Это оказалось
дьявольски больно, уж поверь мне!
Пока я проделала себе достаточную дыру в стекле, Курт подскочил сзади, но
дотянуться не мог. По коридору топало множество ног, и кто-то кричал: «Не с
трелять!» Зажегся свет, и внутри, и снаружи в саду, у меня все лицо и руки был
и в крови, прямо-таки заливало. Но я успела вывалиться на траву, прежде чем
Курт выстрелил. Кровь шла еще с минуту, пока я неслась вдоль стены, ко вход
у в хозблок. Спасибо, Питер, ведь это ты показал мне пожарную лестницу! Мне
пришлось прыгнуть на двухметровую высоту, чтобы дотянуться до нижней пе
рекладины, а затем, когда я добежала до края крыши, то чуть не подыхала от н
едостатка кислорода.
Без тебя, Питер, я ни за что бы не выбралась. Там же пропасть, ни за что не пер
епрыгнуть на вторую половинку здания. Но ты показал мне на плане черточк
у. На поверку, это такая железная штанга, толщиной в полтора дюйма, и к ней, н
а петлях, подвешен кабель. Нормальный человек ни за что бы не рискнул прош
агать по такой проволочке над обрывом. Но я ничего не соображала, метнула
сь, как макака, цепляясь всеми конечностями. Штанга завибрировала, начал
а прогибаться, но я успела перелезть…
С другой стороны пришлось прыгать с третьего этажа на ветки деревьев. Но
к тому моменту я в полтора раза нарастила объем легких и сердца, так что вс
е прошло неплохо. Я вывернула лодыжку, сломала два пальца на руке, однако э
ти мелочи тогда меня не занимали.
Гораздо хуже то, что никто не предупредил внешнюю охрану. Я бежала прямо н
а них, прямо на ворота, прямо на стеклянную будку, потому что я не умею пере
лезать через колючую проволоку, а иной дороги просто не было. Они выскочи
ли вдвоем и заметались с пистолетами, приказывали остановиться и лечь, а
я все бежала, и тогда толстый не выдержал и принялся палить. Он попал в мен
я дважды, я продолжала бежать прямо в проход между ними и думала только о т
ом, что у меня внутри…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38