Задорожный не выпол
нил их требований и заявил, что откроет огонь, если солдаты попытаются пр
ибегнуть к силе. При этом он приказал выдать оружие отцу и другим находив
шимся здесь мужчинам. Отец запомнил слова Задорожного: «Мой долг перед с
оветской властью Ц сохранить вас в целости и сохранности. Кто отдал ему
приказ?»
Итак, на Юге члены династии Романовых остались живы вовсе не потому, что т
ам был некий безопасный регион: летом 1917 года на Северном Кавказе, наприме
р, дезертиры убили многолетнего премьера Николая II Ивана Горемыкина. Ром
ановы выжили, по свидетельству великого князя, потому, что Кремль не отда
л приказа тамошним властям об их убийстве, а те не желали сами отвечать за
бессудную казнь членов царствующего дома. Без приказа из Кремля Романов
ых не убивали.
Керенский выбрал Тобольск как место ссылки разумно: поскольку выдворен
ие в Сибирь традиционно считалось тяжким наказанием, отправка Романовы
х туда сразу же исчерпала интерес к «возмездию революции». О царе забыли
Ц на что и рассчитывал премьер, не рассчитавший лишь ситуацию собственн
ого крушения.
Перед отправкой двух поездов Ц с семьей и с охраной Ц Керенский сам инс
труктировал начальника охраны полковника Кобылинского: «Не забывайте,
что это бывший император. Ни он, ни его семья не должны ни в чем испытывать
лишений.» От стрелков царскосельской охраны он, успев уже стать премьеро
м, потребовал относиться к узникам гуманно: «Лежачего не бьют».
Семье позволили взять в Тобольск всех, кого она пожелает.
Несколько человек спасли в те дни честь русской аристократии. Обер-гофм
аршал двора князь Валентин Долгорукий согласился поехать в Сибирь со сс
ыльным повелителем. Второй обер-гофмаршал поопасался (и можно ли в чем-то
винить этого человека, наверно, догадывавшегося о конце в Ипатьевском п
олуподвале?). Тогда царь пригласил поехать с ними генерал-адъютанта Илью
Татищева, служившего ранее личным его представителем при дворе кайзера.
Узнав, что это не официальное предписание правительства, но просьба узни
ка, Илья Леонидович ответил: «Большая честь, что Государь в несчастье сои
зволил вспомнить обо мне, и размышлять тут не о чем.»
Поехала с семьей любимая фрейлина графиня Анастасия Гендрикова, и обер-
лектриса Шнейдер, и учителя языков: английского Ц мистер Гиббс (впослед
ствии православный священник) и французского Ц мосье Жильяр, добрый и ч
естный человек. Оба учителя оставили интересные книги воспоминаний.
О Тобольске, помимо учителей, вспоминают полковник Евгений Кобылинский,
его жена Клавдия Битнер, медсестра и классная дама (в госпитале она позна
комилась с будущим мужем и с царицей, щипавшей там корпию). Клавдия поехал
а в Сибирь за мужем и преподавала царевнам русский язык, математику, геог
рафию. Но самые интересные мемуары об этом периоде жизни семьи принадлеж
ат человеку, которого рассерженный на него Николай обозвал в дневнике «п
оганцем» Ц политкомиссару по делам охраны царской семьи, знаменитому э
кс-заключенному Василию Семеновичу Панкратову.
Панкратов Ц пролетарий с Семянниковского оружейного завода; в 80-х годах
, защищая в схватке какую-то товарку-народоволку, убил жандарма и был при
говорен к двадцатилетней каторге. Отсидев 14 лет в Шлиссельбургсой крепо
сти, вышел на ссылку, в 1905 году бежал, опять включился в движение и вновь поп
ал в ссылку. Его безупречный в революционной среде общественный авторит
ет в 1917 году использовало Временное правительство: ознакомившись с докум
ентами контрразведки, именно он публично подтвердил, что на сей раз госп
ода контрразведчики не ошиблись Ц через компаньона Парвуса, Ц Якоба Г
анецкого (Фюрстенберга), через госпожу Дору Суменсон и столичного адвока
та Мечислава Козловского на счета большевиков из-за границы приходили о
громные суммы денег.
…Впервые царскую семью без церемониального живого занавеса из лиц двор
а и свиты смогли наблюдать простые люди, которым нравились как раз те кач
ества Романовых, что не ценило и не уважало обычное окружение Романовых
Ц «по должности».
«Семья подкупала простотой и добротой» (Клавдия Битнер).
«В домашнем быту семья Государя производила отличное впечатление. Все б
ыли искренно связаны чувствами простой, бесхитростной любви друг к друг
у. Отношения родителей с детьми, отношения друг с другом были сердечные, п
олные любви и уважения. Вкусы были простые, отношение к окружающим тоже» (
Пьер Жильяр).
Не нужно думать, что перед нами вывернутая наизнанку, но все та же традици
онная слащавая идеализация фигуры доброго царя-батюшки: наблюдатели кр
итически оценивали наблюдаемых. Кл. Битнер, отмечая предупредительност
ь, корректность, «поразительную выдержку» Николая, говорила: «Он, мне дум
ается, совсем не знал народа. У него было такое отношение к народу: добрый,
хороший, мягкий народ. Его смутили худые люди в этой революции. Ее заправи
лами являются «жиды». Но это все пройдет. Народ опомнится и снова будет по
рядок.» Государыня Ц «самая настоящая царица: красивая, властная, велич
ественная… Добра и в душе смиренна. Народа своего тоже не знала и не поним
ала… Пришел из Омска какой-то отряд красноармейцев, она и говорит:
«Вот, говорят, они нехорошие. Они хорошие, посмотрите, смотрят, улыбаются…
»
(Это был первый по времени отряд, пришедший их убивать). «…Однажды я с ней с
ильно и горячо поспорила, так что и я, и она расплакались… Она, не понимая с
овершенно солдат, их отношения, которого те не смели все-таки обнаружива
ть в глаза, стала выказывать свои мысли: народ хороший, а вот если бы офице
ры были бы энергичнее, было бы другое… Так после всего, что свершилось за э
ту войну и революцию с Россией, мог говорить только человек, который не зн
ает и не видит своего народа.»
Очень важным представляется показание Битнер и о причине пылкой ненави
сти к кайзеровской Германии, которой Александра Федоровна заряжала муж
а: «Она безусловно сильно и глубоко любила Россию, Оба они с Государем бол
ьше всего боялись, что их увезут куда-нибудь за границу… Я удивлялась как
ой-то ее ненависти к Германии и императору Вильгельму. Она не могла без си
льного волнения и злобы говорить о них. Она мне много раз говорила: «Если б
ы вы знали, сколько они сделали зла моей родине». Она говорила про свое гер
цогство».
Герцогство Гессен-Дармштадтское в австро-прусской войне было союзнико
м Австрии, вместе с ней потерпело поражение и было против воли своих пове
лителей присоединено к созданной Прусским королевством Германской имп
ерии. Видимо, Александра Федоровна, как многие южногерманцы, ненавидела
бисмарковских юнкеров, их высокомерную, дьявольскую гордыню, которая дв
ажды привела великий центральноевропейский народ к катастрофе Ц для н
его самого и для всей Европы. (С трудом верится, но Ц даже летом 1918 года, когд
а Романовых уже расстреливали в Екатеринбурге, в Берлине планировали то
тальные захваты в окружающих странах Ц у Бельгии и Франции, Польши и Рум
ынии, Прибалтики и Украины, Сербии и Албании… Это у них называлось соблюд
ением «довоенного статус-кво»! Воистину германские военные были ужасне
е российских. Когда узнаешь про это, лучше понимаешь самоубийственное уп
орство супругов Романовых в войне).
Как парадоксально переплетаются исторические ходы: схватка России с Ге
рманией явилась в какой-то ничтожной мере искрой реванша южной Германии
за старинное поражение от Бисмарка.
…Пока караул стрелков повиновался Кобылинскому, жизнь семьи в Тобольск
е протекала, относительно конечно, спокойно. Население относилось с прия
знью, стрелки, предупрежденные Керенским, не стесняли; можно было вольно
общаться с горожанами, посещать церковные службы. Даже октябрьский пере
ворот не вызвал изменений: расчет Керенского оказался верным, большевик
и забыли о сосланных Романовых.
Роковой конфликт возник на Рождество, 25-го по старому стилю декабря 1917 год
а.
Местный священник о. Алексей Васильев провозгласил с амвона, как всегда
делалось до революции, «многая лета самодержавнейшему Государю-Импера
тору!»
Полковник Кобылинский в показаниях следователю назвал поступок священ
ника «настоящей провокацией»: он стал поводом для бунта стрелков охраны
против семьи Романовых и начальника.
Уже с ноября выказывали солдаты недовольство: им перестали выплачивать
обещанное Керенским щедрое жалованье. Кобылинский залез в долги к местн
ым тузам, доверявшим пока что кредитоспособности бывшего Государя и пре
дставителя Временного правительства. Как-то расплачивался командир с п
одчиненными, но, конечно, далеко не полностью.
Ектения с амвона отца Васильева дала революционный повод накопившемус
я раздражению: стрелки заявили, что полковник, мол, нарочно отсылает их из
церкви, когда там «ведут монархическую пропаганду», что он, может быть, са
м контрреволюционер, что Панкратов и этому офицеру, и царской семье мирв
олит как «Временных министров-капиталистов» комиссар: было решено впре
дь контролировать обоих комитетом.
Комитет постановил: больше семью в церковь не пускать. Кобылинский проси
л разрешения Ц пускать на двунадесятые праздники. Комитет постановил: п
усть, если хотят, устраивают службы дома, но в присутствии караула. И солда
ты проникли в жилище семьи (бывший дом губернатора), чего раньше полковни
к старался не допускать. А проникнув, начали по мелочам издеваться над уз
никами. То разрушат ледяную горку, которую дети Романовых сделали, чтобы
развлекаться в заключении, Ц «с нее город за забором виден, может, побег
задумали!»; то на качелях часовой вырезал ножом известное слово из трех б
укв. Наконец, солдат принес полковнику постановление: снять с мундиров п
огоны, этот позорный символ старого режима! Комендант не за себя беспоко
ился Ц это царственный его узник по привычке носил полковничьи погоны.
Как ему передать?
Ц Не подчинится Николашка, я сам с него их сорву …
Ц А если он тебе за это по физиономии даст?
Ц Тогда и я ему дам.
Кобылинский еле-еле отговорил солдата ссылками на Москву, на дипломатич
еские осложнения («У него все европейские цари и короли родня!»), а потом п
опросил у пленника аудиенции:
Ц Ваше Величество, власть выскальзывает из моих рук. С нас сняли погоны.
Я не могу больше быть Вам полезным. Если Вы мне разрешите, я хочу уйти. Нерв
ы у меня совершенно растрепались. Я больше не могу.
«Государь обнял меня за спину одной рукой, на глаза у него навернулись сл
езы. Он сказал: «Евгений Степанович, от себя, от жены и детей я очень прошу в
ас остаться. Вы видите, мы все терпим. Надо и вам потерпеть».
Потом он обнял меня, и мы расцеловались. Я остался и решил терпеть».
Самым опасным из поступков солдат оказалось свержение комиссара Панкр
атова: 24 января 1918 года его заставили выйти в отставку и послали делегацию
в Москву, во ВЦИК Советов, с просьбой прислать им нового Ц большевистско
го комиссара. Вот тут-то в Кремле и вспомнили, что существует проблема не
только «Учредилки», но и монархии, надо решать ее по-революционному!
Нарком государственных имуществ Владимир Карелин (левый эсер, в будущем
начальник ИНО ГПУ УССР и свидетель обвинения на процессе Бухарина) присл
ал распоряжение: резко сократить расходы на содержание семьи (на каждого
Ц «солдатский паек»). Семья уволила десять человек, поехавших за хозяев
ами в ссылку. (Может, это оказалось и во благо, спасло кому-то жизнь?) Нарком
внутренних дел Григорий Петровский распорядился объявить арестованны
ми не только семью, но и отправившихся за ней в ссылку свитских (Долгоруко
го, Татищева, Гендрикову, Шнейдер); солдаты же на радостях арестовали всех
обитателей дома вообще Ц учителей и прислугу. Новые арестанты «уплотни
лись»: сенная девушка Демидова у себя поселила за занавеской Долгоруков
а с Татищевым, например, но ни одного аршина жилья у своих хозяев свитские
не заняли.
Сократив расходы на узников, Совет Народных Комиссаров увеличил зато ра
сходы на жалованье стрелкам в шесть раз. «Все солдаты сразу стали больше
виками», Ц рассказывал Кобылинский. Впрочем, все равно ведь ничего нико
му не платили: жалованье выписывалось стрелкам только на бумаге.
Новый президент России, Яков Свердлов, пообещал солдатским делегатам, мо
л, к ним пришлют нового комиссара.
«Разнесся слух, что приедет сам Троцкий».
… Здесь представляется уместным объяснить причины солдатск
ого бунта против узников.
Субъективно виноват был Панкратов. Он разделял народнические предрасс
удки своего бывшего государя: хороший, мол, добрый у нас народ. (Ему это все-
таки простительней, Ц как-никак был ветераном-народником). Внушая стрел
кам, что нужно быть с семьей гуманными, он одновременно объяснял, что они-
то, крестьяне, и есть соль земли, их воля Ц Божья воля, ибо она есть народна
я воля, ну и прочие аксиомы семидесятников.
Темные парни вдруг услышали, что образованные-то господа хотят узнать о
т них, где правда-истина на Русской земле. Тогда стрелки прогнали своего у
чителя с его детскими понятиями «лежачего не бьют» и обратились за совет
ом к тому, кто понимал их желания намного лучше, а именно Ц к товарищу Све
рдлову.
Когда-то Алекс Токвиль, изучая историю французской революции, зафиксиро
вал, что народ ненавидел аристократов не у власти, Ц тогда их, напротив, в
массах уважали. Ненависть возникла позднее, когда аристократия потерял
а свои привилегии, включая право эксплуатировать крестьян: «Преследова
ние теряющих силу общественных групп, возможно, некрасивое зрелище, но о
бъясняется оно не только человеческой низостью. Люди подчиняются власт
и и терпят ее Ц или, наоборот, ненавидят потерявших власть богачей Ц в си
лу разумного инстинкта, подсказывающего, что власть есть функция, сущест
вующая в обществе на благо всех. Даже эксплуатация и подавление обеспечи
вают общественный порядок. Зато богатство без власти и без участия в пол
итике воспринималось людьми Ц как чистый паразитизм, бесполезность и н
енормальность: подобное явление воспринималось как парадокс, как наруш
ение нормального баланса общественных связей».
Именно такой вылепилась в истории российская Народная Воля, какой за 130 ле
т до нее была Народная Воля французская.
События в Тобольске развернулись, однако, не так, как виделось наивным со
лдатам. Вскоре после возвращения их делегатов от Свердлова сюда же в Тоб
ольск вместо долгожданного большевистского комиссара прорвались с боя
ми (по их рассказам) два вооруженных отряда: один из Омска, другой из Екате
ринбурга. Во главе последнего стоял комиссар Заславский.
«Раза два у Соколова мелькает фамилия третьего еврея, Заславского, Ц за
мечает Бруцкус. Ц Но тут уже было такое ничтожество, притом убийствам в А
лапаевске и Екатеринбурге совершенно чуждое, что Соколов, назвав этого З
аславского «важным деятелем», более его не упоминает, не пояснив толком,
что такое учинил Заславский, не потрудившись приставить ему явно звучащ
ее еврейское имя, Хаима или Янкеля. Просто еврей Заславский, без особой на
добности выскочивший на страницы следствия об убийстве царской семьи».
Бруцкус в этом случае прав Ц и неправ.
Прав, когда обвиняет Соколова в дурном ведении следствия, в том, что в сочи
ненном деле Заславский выглядит ненароком выскочившим фигурантом, вст
авленным из-за еврейской фамилии. Неправ, когда думает, что Заславский во
обще непричастен к делу. (Ему в голову не пришло, что, напав на след действи
тельного, а не сочиненного еврейского кандидата в цареубийцы, юрист упус
тит такой след. Он тоже переоценивал Соколова как профессионала).
Между тем этот безымянный до нашего времени Заславский оказался первым
человеком, посланным большевиками из Екатеринбурга, чтобы убить Романо
вых в ссылке. В Тобольске.
Глава 23
ЗАГОВОРЩИКИ
Оба прибывших отряда, захватив и поделив власть, стали требовать от Отря
да особого назначения (царскосельских стрелков) выдачи им Романовых. Бол
ьше всех старался Заславский: распускал слухи о готовящемся побеге семь
и и предлагал перевести их «на гору», т е. в тобольскую тюрьму.
Царскосельские солдаты категорически отказали. Во-первых, отвечали за у
зников по закону все-таки они, а не прибывшие омичи с уральцами. Во-вторых,
им не хотелось перебираться из уютных окрестностей губернаторского до
ма в тюремные казармы.
Хотя стрелков насчитывалось человек триста, а красноармейцев свыше пол
утора тысяч, но кадровые солдаты не боялись «этой сволочи», а те не смели з
адирать столичных гордецов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
нил их требований и заявил, что откроет огонь, если солдаты попытаются пр
ибегнуть к силе. При этом он приказал выдать оружие отцу и другим находив
шимся здесь мужчинам. Отец запомнил слова Задорожного: «Мой долг перед с
оветской властью Ц сохранить вас в целости и сохранности. Кто отдал ему
приказ?»
Итак, на Юге члены династии Романовых остались живы вовсе не потому, что т
ам был некий безопасный регион: летом 1917 года на Северном Кавказе, наприме
р, дезертиры убили многолетнего премьера Николая II Ивана Горемыкина. Ром
ановы выжили, по свидетельству великого князя, потому, что Кремль не отда
л приказа тамошним властям об их убийстве, а те не желали сами отвечать за
бессудную казнь членов царствующего дома. Без приказа из Кремля Романов
ых не убивали.
Керенский выбрал Тобольск как место ссылки разумно: поскольку выдворен
ие в Сибирь традиционно считалось тяжким наказанием, отправка Романовы
х туда сразу же исчерпала интерес к «возмездию революции». О царе забыли
Ц на что и рассчитывал премьер, не рассчитавший лишь ситуацию собственн
ого крушения.
Перед отправкой двух поездов Ц с семьей и с охраной Ц Керенский сам инс
труктировал начальника охраны полковника Кобылинского: «Не забывайте,
что это бывший император. Ни он, ни его семья не должны ни в чем испытывать
лишений.» От стрелков царскосельской охраны он, успев уже стать премьеро
м, потребовал относиться к узникам гуманно: «Лежачего не бьют».
Семье позволили взять в Тобольск всех, кого она пожелает.
Несколько человек спасли в те дни честь русской аристократии. Обер-гофм
аршал двора князь Валентин Долгорукий согласился поехать в Сибирь со сс
ыльным повелителем. Второй обер-гофмаршал поопасался (и можно ли в чем-то
винить этого человека, наверно, догадывавшегося о конце в Ипатьевском п
олуподвале?). Тогда царь пригласил поехать с ними генерал-адъютанта Илью
Татищева, служившего ранее личным его представителем при дворе кайзера.
Узнав, что это не официальное предписание правительства, но просьба узни
ка, Илья Леонидович ответил: «Большая честь, что Государь в несчастье сои
зволил вспомнить обо мне, и размышлять тут не о чем.»
Поехала с семьей любимая фрейлина графиня Анастасия Гендрикова, и обер-
лектриса Шнейдер, и учителя языков: английского Ц мистер Гиббс (впослед
ствии православный священник) и французского Ц мосье Жильяр, добрый и ч
естный человек. Оба учителя оставили интересные книги воспоминаний.
О Тобольске, помимо учителей, вспоминают полковник Евгений Кобылинский,
его жена Клавдия Битнер, медсестра и классная дама (в госпитале она позна
комилась с будущим мужем и с царицей, щипавшей там корпию). Клавдия поехал
а в Сибирь за мужем и преподавала царевнам русский язык, математику, геог
рафию. Но самые интересные мемуары об этом периоде жизни семьи принадлеж
ат человеку, которого рассерженный на него Николай обозвал в дневнике «п
оганцем» Ц политкомиссару по делам охраны царской семьи, знаменитому э
кс-заключенному Василию Семеновичу Панкратову.
Панкратов Ц пролетарий с Семянниковского оружейного завода; в 80-х годах
, защищая в схватке какую-то товарку-народоволку, убил жандарма и был при
говорен к двадцатилетней каторге. Отсидев 14 лет в Шлиссельбургсой крепо
сти, вышел на ссылку, в 1905 году бежал, опять включился в движение и вновь поп
ал в ссылку. Его безупречный в революционной среде общественный авторит
ет в 1917 году использовало Временное правительство: ознакомившись с докум
ентами контрразведки, именно он публично подтвердил, что на сей раз госп
ода контрразведчики не ошиблись Ц через компаньона Парвуса, Ц Якоба Г
анецкого (Фюрстенберга), через госпожу Дору Суменсон и столичного адвока
та Мечислава Козловского на счета большевиков из-за границы приходили о
громные суммы денег.
…Впервые царскую семью без церемониального живого занавеса из лиц двор
а и свиты смогли наблюдать простые люди, которым нравились как раз те кач
ества Романовых, что не ценило и не уважало обычное окружение Романовых
Ц «по должности».
«Семья подкупала простотой и добротой» (Клавдия Битнер).
«В домашнем быту семья Государя производила отличное впечатление. Все б
ыли искренно связаны чувствами простой, бесхитростной любви друг к друг
у. Отношения родителей с детьми, отношения друг с другом были сердечные, п
олные любви и уважения. Вкусы были простые, отношение к окружающим тоже» (
Пьер Жильяр).
Не нужно думать, что перед нами вывернутая наизнанку, но все та же традици
онная слащавая идеализация фигуры доброго царя-батюшки: наблюдатели кр
итически оценивали наблюдаемых. Кл. Битнер, отмечая предупредительност
ь, корректность, «поразительную выдержку» Николая, говорила: «Он, мне дум
ается, совсем не знал народа. У него было такое отношение к народу: добрый,
хороший, мягкий народ. Его смутили худые люди в этой революции. Ее заправи
лами являются «жиды». Но это все пройдет. Народ опомнится и снова будет по
рядок.» Государыня Ц «самая настоящая царица: красивая, властная, велич
ественная… Добра и в душе смиренна. Народа своего тоже не знала и не поним
ала… Пришел из Омска какой-то отряд красноармейцев, она и говорит:
«Вот, говорят, они нехорошие. Они хорошие, посмотрите, смотрят, улыбаются…
»
(Это был первый по времени отряд, пришедший их убивать). «…Однажды я с ней с
ильно и горячо поспорила, так что и я, и она расплакались… Она, не понимая с
овершенно солдат, их отношения, которого те не смели все-таки обнаружива
ть в глаза, стала выказывать свои мысли: народ хороший, а вот если бы офице
ры были бы энергичнее, было бы другое… Так после всего, что свершилось за э
ту войну и революцию с Россией, мог говорить только человек, который не зн
ает и не видит своего народа.»
Очень важным представляется показание Битнер и о причине пылкой ненави
сти к кайзеровской Германии, которой Александра Федоровна заряжала муж
а: «Она безусловно сильно и глубоко любила Россию, Оба они с Государем бол
ьше всего боялись, что их увезут куда-нибудь за границу… Я удивлялась как
ой-то ее ненависти к Германии и императору Вильгельму. Она не могла без си
льного волнения и злобы говорить о них. Она мне много раз говорила: «Если б
ы вы знали, сколько они сделали зла моей родине». Она говорила про свое гер
цогство».
Герцогство Гессен-Дармштадтское в австро-прусской войне было союзнико
м Австрии, вместе с ней потерпело поражение и было против воли своих пове
лителей присоединено к созданной Прусским королевством Германской имп
ерии. Видимо, Александра Федоровна, как многие южногерманцы, ненавидела
бисмарковских юнкеров, их высокомерную, дьявольскую гордыню, которая дв
ажды привела великий центральноевропейский народ к катастрофе Ц для н
его самого и для всей Европы. (С трудом верится, но Ц даже летом 1918 года, когд
а Романовых уже расстреливали в Екатеринбурге, в Берлине планировали то
тальные захваты в окружающих странах Ц у Бельгии и Франции, Польши и Рум
ынии, Прибалтики и Украины, Сербии и Албании… Это у них называлось соблюд
ением «довоенного статус-кво»! Воистину германские военные были ужасне
е российских. Когда узнаешь про это, лучше понимаешь самоубийственное уп
орство супругов Романовых в войне).
Как парадоксально переплетаются исторические ходы: схватка России с Ге
рманией явилась в какой-то ничтожной мере искрой реванша южной Германии
за старинное поражение от Бисмарка.
…Пока караул стрелков повиновался Кобылинскому, жизнь семьи в Тобольск
е протекала, относительно конечно, спокойно. Население относилось с прия
знью, стрелки, предупрежденные Керенским, не стесняли; можно было вольно
общаться с горожанами, посещать церковные службы. Даже октябрьский пере
ворот не вызвал изменений: расчет Керенского оказался верным, большевик
и забыли о сосланных Романовых.
Роковой конфликт возник на Рождество, 25-го по старому стилю декабря 1917 год
а.
Местный священник о. Алексей Васильев провозгласил с амвона, как всегда
делалось до революции, «многая лета самодержавнейшему Государю-Импера
тору!»
Полковник Кобылинский в показаниях следователю назвал поступок священ
ника «настоящей провокацией»: он стал поводом для бунта стрелков охраны
против семьи Романовых и начальника.
Уже с ноября выказывали солдаты недовольство: им перестали выплачивать
обещанное Керенским щедрое жалованье. Кобылинский залез в долги к местн
ым тузам, доверявшим пока что кредитоспособности бывшего Государя и пре
дставителя Временного правительства. Как-то расплачивался командир с п
одчиненными, но, конечно, далеко не полностью.
Ектения с амвона отца Васильева дала революционный повод накопившемус
я раздражению: стрелки заявили, что полковник, мол, нарочно отсылает их из
церкви, когда там «ведут монархическую пропаганду», что он, может быть, са
м контрреволюционер, что Панкратов и этому офицеру, и царской семье мирв
олит как «Временных министров-капиталистов» комиссар: было решено впре
дь контролировать обоих комитетом.
Комитет постановил: больше семью в церковь не пускать. Кобылинский проси
л разрешения Ц пускать на двунадесятые праздники. Комитет постановил: п
усть, если хотят, устраивают службы дома, но в присутствии караула. И солда
ты проникли в жилище семьи (бывший дом губернатора), чего раньше полковни
к старался не допускать. А проникнув, начали по мелочам издеваться над уз
никами. То разрушат ледяную горку, которую дети Романовых сделали, чтобы
развлекаться в заключении, Ц «с нее город за забором виден, может, побег
задумали!»; то на качелях часовой вырезал ножом известное слово из трех б
укв. Наконец, солдат принес полковнику постановление: снять с мундиров п
огоны, этот позорный символ старого режима! Комендант не за себя беспоко
ился Ц это царственный его узник по привычке носил полковничьи погоны.
Как ему передать?
Ц Не подчинится Николашка, я сам с него их сорву …
Ц А если он тебе за это по физиономии даст?
Ц Тогда и я ему дам.
Кобылинский еле-еле отговорил солдата ссылками на Москву, на дипломатич
еские осложнения («У него все европейские цари и короли родня!»), а потом п
опросил у пленника аудиенции:
Ц Ваше Величество, власть выскальзывает из моих рук. С нас сняли погоны.
Я не могу больше быть Вам полезным. Если Вы мне разрешите, я хочу уйти. Нерв
ы у меня совершенно растрепались. Я больше не могу.
«Государь обнял меня за спину одной рукой, на глаза у него навернулись сл
езы. Он сказал: «Евгений Степанович, от себя, от жены и детей я очень прошу в
ас остаться. Вы видите, мы все терпим. Надо и вам потерпеть».
Потом он обнял меня, и мы расцеловались. Я остался и решил терпеть».
Самым опасным из поступков солдат оказалось свержение комиссара Панкр
атова: 24 января 1918 года его заставили выйти в отставку и послали делегацию
в Москву, во ВЦИК Советов, с просьбой прислать им нового Ц большевистско
го комиссара. Вот тут-то в Кремле и вспомнили, что существует проблема не
только «Учредилки», но и монархии, надо решать ее по-революционному!
Нарком государственных имуществ Владимир Карелин (левый эсер, в будущем
начальник ИНО ГПУ УССР и свидетель обвинения на процессе Бухарина) присл
ал распоряжение: резко сократить расходы на содержание семьи (на каждого
Ц «солдатский паек»). Семья уволила десять человек, поехавших за хозяев
ами в ссылку. (Может, это оказалось и во благо, спасло кому-то жизнь?) Нарком
внутренних дел Григорий Петровский распорядился объявить арестованны
ми не только семью, но и отправившихся за ней в ссылку свитских (Долгоруко
го, Татищева, Гендрикову, Шнейдер); солдаты же на радостях арестовали всех
обитателей дома вообще Ц учителей и прислугу. Новые арестанты «уплотни
лись»: сенная девушка Демидова у себя поселила за занавеской Долгоруков
а с Татищевым, например, но ни одного аршина жилья у своих хозяев свитские
не заняли.
Сократив расходы на узников, Совет Народных Комиссаров увеличил зато ра
сходы на жалованье стрелкам в шесть раз. «Все солдаты сразу стали больше
виками», Ц рассказывал Кобылинский. Впрочем, все равно ведь ничего нико
му не платили: жалованье выписывалось стрелкам только на бумаге.
Новый президент России, Яков Свердлов, пообещал солдатским делегатам, мо
л, к ним пришлют нового комиссара.
«Разнесся слух, что приедет сам Троцкий».
… Здесь представляется уместным объяснить причины солдатск
ого бунта против узников.
Субъективно виноват был Панкратов. Он разделял народнические предрасс
удки своего бывшего государя: хороший, мол, добрый у нас народ. (Ему это все-
таки простительней, Ц как-никак был ветераном-народником). Внушая стрел
кам, что нужно быть с семьей гуманными, он одновременно объяснял, что они-
то, крестьяне, и есть соль земли, их воля Ц Божья воля, ибо она есть народна
я воля, ну и прочие аксиомы семидесятников.
Темные парни вдруг услышали, что образованные-то господа хотят узнать о
т них, где правда-истина на Русской земле. Тогда стрелки прогнали своего у
чителя с его детскими понятиями «лежачего не бьют» и обратились за совет
ом к тому, кто понимал их желания намного лучше, а именно Ц к товарищу Све
рдлову.
Когда-то Алекс Токвиль, изучая историю французской революции, зафиксиро
вал, что народ ненавидел аристократов не у власти, Ц тогда их, напротив, в
массах уважали. Ненависть возникла позднее, когда аристократия потерял
а свои привилегии, включая право эксплуатировать крестьян: «Преследова
ние теряющих силу общественных групп, возможно, некрасивое зрелище, но о
бъясняется оно не только человеческой низостью. Люди подчиняются власт
и и терпят ее Ц или, наоборот, ненавидят потерявших власть богачей Ц в си
лу разумного инстинкта, подсказывающего, что власть есть функция, сущест
вующая в обществе на благо всех. Даже эксплуатация и подавление обеспечи
вают общественный порядок. Зато богатство без власти и без участия в пол
итике воспринималось людьми Ц как чистый паразитизм, бесполезность и н
енормальность: подобное явление воспринималось как парадокс, как наруш
ение нормального баланса общественных связей».
Именно такой вылепилась в истории российская Народная Воля, какой за 130 ле
т до нее была Народная Воля французская.
События в Тобольске развернулись, однако, не так, как виделось наивным со
лдатам. Вскоре после возвращения их делегатов от Свердлова сюда же в Тоб
ольск вместо долгожданного большевистского комиссара прорвались с боя
ми (по их рассказам) два вооруженных отряда: один из Омска, другой из Екате
ринбурга. Во главе последнего стоял комиссар Заславский.
«Раза два у Соколова мелькает фамилия третьего еврея, Заславского, Ц за
мечает Бруцкус. Ц Но тут уже было такое ничтожество, притом убийствам в А
лапаевске и Екатеринбурге совершенно чуждое, что Соколов, назвав этого З
аславского «важным деятелем», более его не упоминает, не пояснив толком,
что такое учинил Заславский, не потрудившись приставить ему явно звучащ
ее еврейское имя, Хаима или Янкеля. Просто еврей Заславский, без особой на
добности выскочивший на страницы следствия об убийстве царской семьи».
Бруцкус в этом случае прав Ц и неправ.
Прав, когда обвиняет Соколова в дурном ведении следствия, в том, что в сочи
ненном деле Заславский выглядит ненароком выскочившим фигурантом, вст
авленным из-за еврейской фамилии. Неправ, когда думает, что Заславский во
обще непричастен к делу. (Ему в голову не пришло, что, напав на след действи
тельного, а не сочиненного еврейского кандидата в цареубийцы, юрист упус
тит такой след. Он тоже переоценивал Соколова как профессионала).
Между тем этот безымянный до нашего времени Заславский оказался первым
человеком, посланным большевиками из Екатеринбурга, чтобы убить Романо
вых в ссылке. В Тобольске.
Глава 23
ЗАГОВОРЩИКИ
Оба прибывших отряда, захватив и поделив власть, стали требовать от Отря
да особого назначения (царскосельских стрелков) выдачи им Романовых. Бол
ьше всех старался Заславский: распускал слухи о готовящемся побеге семь
и и предлагал перевести их «на гору», т е. в тобольскую тюрьму.
Царскосельские солдаты категорически отказали. Во-первых, отвечали за у
зников по закону все-таки они, а не прибывшие омичи с уральцами. Во-вторых,
им не хотелось перебираться из уютных окрестностей губернаторского до
ма в тюремные казармы.
Хотя стрелков насчитывалось человек триста, а красноармейцев свыше пол
утора тысяч, но кадровые солдаты не боялись «этой сволочи», а те не смели з
адирать столичных гордецов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46