Потом девочка утешилась мыслью, что леди Мальборо будет находиться при дворе, и ей придется иметь дело с детьми примерно своего возраста.
Сойдя с дилижанса в Сент-Олбансе, Эбигейл обнаружила, что ее никто не встречает, однако найти дорогу оказалось нетрудно, так как все знали дом, построенный графом Мальборо на месте Холиуэлл-хауза, некогда принадлежавшего Дженнингсам. Он до сих пор назывался Холиуэлл.
Скудные пожитки были нетяжелыми, и Эбигейл Хилл тихо, скромно явилась в свой новый дом.
Приняли Эбигейл именно так, как она и ожидала.
Слуги недоумевали, кто это приехал. Эбигейл была членом семьи, но самого презираемого свойства – бедной родственницей. Одежда ее – та, в которой трудно было признать обноски леди Элизабет – была ветхой и заштопанной. Очень бедная родственница! Приставить ее к полезному делу в детской велела леди Мальборо, и те, кто распоряжался слугами, постарались обставить это самым унизительным образом.
Эбигейл полагалось присутствовать на уроках с другими детьми – леди Мальборо не могла допустить, чтобы ее родственница оставалась необразованной. Особого почтения к образованию графиня не питала – дети ее должны были научиться вести себя, как подобает дворянам, уметь в высшей степени любезно держаться при дворе, когда им придет время находиться там. Но латынь и греческий, история и литература! «Вот еще! – заявляла леди Мальборо. – Не говорите мне о книгах! Я знаю мужчин и женщин, их характеры и судьбы, для меня этого вполне достаточно!» Иностранные языки? Возможно, их стоит немного знать, так как ко двору приезжают иностранцы. Вот арифметика ее детям нужна: деньги имеют большое значение, и познания в этой области необходимы.
Дети леди Мальборо, как и предполагала Эбигейл, находясь на этой академической диете, росли такими же практичными, как их мать.
Все они были красивы, унаследовав от матери волосы, главный предмет ее гордости. Казалось, кое-кому из них перешла и ее надменность. Генриетте, старшей из всех, определенно. Эта черта характера проявлялась, несмотря на возраст, и у девятилетней Мэри. Анна отличалась более мягкой натурой, она была спокойной и, хотя несколько чуждалась Эбигейл, не пыталась ее запугивать. Будучи на год младше Генриетты, казалась более зрелой, чем старшая сестра. Элизабет была младше Анны на три года, она пыталась подражать старшей сестре, однако временами у нее прорывалась несдержанность. Десятилетний Джон походил больше на Анну. Единственный мальчик, он был любимцем семьи, слуги утверждали, что он пошел в отца, а не в мать.
Эбигейл отвели маленькую комнатушку под чердаком. Девочка сочла, что ей пошли навстречу, не поселив вместе со служанками. Едва она вошла туда и взглянула в крошечное окошко на окрестности, то сразу же ощутила покой, правда, оказался он непродолжительным. К ней поднялась маленькая Мэри.
– Стало быть, ты наша кузина, – сказала она.
– Я кузина вашей матери.
– Значит, ты не наша?
– Почему же, мы родственницы.
– Странно! – пробормотала Мэри, наморщив лоб. Потом спросила: – А как ты собираешься быть полезной?
– Посмотрю, что от меня будет требоваться.
– Но полезной ты будешь, потому что так сказала мама.
– Мэри, ты где? – послышался голос Генриетты. – Наверху, у Эбигейл Хилл?
Генриетта поднялась на чердак и принялась рыться в разложенных пожитках Эбигейл.
– Это все твои вещи? – Губы ее насмешливо искривились, в точности, как у матери. – О, да ведь это старое платье Элизабет. Оно тебе впору? Тощая ты, Эбигейл Хилл, кожа да кости. А почему тебя поселили под чердаком?
Она оглядела комнатушку и, сморщив чуть вздернутый нос, надменно фыркнула. Эбигейл на миг подумала, что Генриетта видит в ней члена семьи и недовольна, что ее отправили на чердак, где обычно селят слуг.
– Думаю, – продолжала Генриетта, – тебе нужно жить поближе к нам. Внизу есть небольшая каморка. Мы ею пользуемся как туалетной комнатой, но ничего, для тебя она сойдет. Тогда ты сможешь помогать нам одеваться.
Эбигейл поняла, что стать полезной будет нетрудно. Ей покажут как. Хоть она и родственница, в этом доме ей придется отрабатывать своей хлеб.
«Горек он будет», – подумала девочка, но ничем не выдала этой мысли, ничем не выказала, что ей не нравится Генриетта Черчилл. Держалась скромно, тихо, покорно, как и полагается бедной родственнице. Даже Генриетта не могла бы к ней придраться.
Эбигейл заняла свое место в этой семье. Ходила с девочками на занятия, гувернантка смотрела на нее свысока и даже заявила, что не нанималась учить таких. К учебе она относилась серьезнее, чем дети Черчиллов, но за усердие ее не хвалили. Эбигейл и не ждала похвал, выражала всем своим видом признательность. Возможно, эта жизнь была все же предпочтительней службы у леди Риверс. Как-никак, она получала здесь какое-то образование, что никогда не бывает лишним. К тому же, поскольку оскорбления в доме родственников сносить труднее, чем там, где ты просто служанка, это закаляло ее стойкость. Никаких претензий она не предъявляла, кротко смирялась со своим приниженным положением подле пышно разодетых родственниц. Те были шумными – она тихой, те были внешне привлекательны – она неприметная. У нее почти не было надежды улучшить свое положение, а те лучились отражением родительского честолюбия. Эбигейл догадывалась, что леди Мальборо, говорившая так откровенно перед какими-то Хиллами, держится в своей семье еще более открыто. По манере ее речи можно было решить, что она не менее влиятельна, чем король, если не более; и детей ее, разумеется, ждут высокие титулы и должности при дворе.
Вскоре Эбигейл стала ощущать в доме какую-то необычную атмосферу. То было нетерпение, ожидание больших событий. Честолюбивые надежды придавали ей некое своеобразие. Дети постоянно говорили о том, что будут делать, когда… Когда что? Когда Анна взойдет на престол и станет править по указке их матери, когда их отец обретет полную власть над армией. Им это представлялось неизбежным, однако Эбигейл, чья семья если и не богатая, то вполне обеспеченная, впала в бедность, полагала, что цыплят следует считать по осени.
Вскоре Эбигейл приспособилась к своему месту в этой семье. Анна говорила, что она ненавязчива, как шкаф или стол. Никто не замечал ее присутствия, пока никому ничего не требовалось.
Иногда девочке представлялось, что жизнь ее так и покатится по этой колее. Она была сыта, знала, что связана родством с графиней Мальборо, но свободы у нее было меньше, чем у кухарки, горничной или гувернантки. Неужели никогда ничего не изменится?
Однажды Эбигейл решила, что так продолжаться не может. Вместе с остальными девочками, выполнявшими наказ леди Мальборо, она шила одежду для бедняков. Каждой следовало изготовить бесформенное одеяние из сурового полотна, а потом приниматься за отделку. Дочери Черчиллов вообще не любили рукоделья, ни грубой работы, ни тонкой. Эбигейл старательно работала иглой и завершила шитье раньше остальных.
– Слушай, Эбигейл, доделай за меня этот противный шов. Мне надоело.
Распорядилась так Генриетта – по возрасту уже взрослая девушка. Несколько капризная, томящаяся спокойной жизнью в Сент-Олбансе, вечно думающая о том, что может принести следующая неделя.
– Не будь я собой, знаете, кем хотела бы стать? – спросила она.
– Кем? – поинтересовалась Анна.
Генриетта потянулась.
– Актрисой.
Анна и Элизабет рассмеялись, а Эбигейл склонилась над работой, показывая всем своим видом, что не участвует в разговоре.
– Такой, как Анна Брейсгердл, – продолжала Генриетта.
– Откуда ты знаешь о подобных людях? – спросила Элизабет.
– Держу уши открытыми, дурочка! Знаешь, что кое-кто из наших слуг, бывая в Лондоне, ходит в театр?
– Странно, они ходят, а мы нет, – задумчиво произнесла младшая.
– Театры существуют для простонародья, – заметила Анна.
– Ничуть не бывало, – злобно возразила Генриетта. – Королева Мария бывала в театре, и король Карл, и Яков тоже. Вильгельм – нет, потому что ненавидит все смешное, забавное. То, что он король, тут ни при чем.
– Голландское Чудовище! – со смехом произнесла Элизабет.
«Значит, леди Мальборо пренебрежительно отзывается о короле при детях», – подумала Эбигейл и вновь удивилась, что столь легкомысленная, вульгарная женщина добилась такого положения при дворе.
– Королева Мария ездила на пьесу Драйдена, – продолжала Генриетта. – Я читала ее. Называется она «Испанский монах». При некоторых репликах королева краснела.
– Почему? – спросила Элизабет.
– Молчи, ты ничего не понимаешь. А я хотела бы стать актрисой вроде Беттертон или Брейсгердл. Особенно нравятся мне пьесы Конгрива «Старый холостяк» и «Двойная игра». Драйден называет его величайшим из современных драматургов. О, как бы мне хотелось играть на сцене.
– Мама тебе ни за что не позволит, – сказала Элизабет.
– Да она просто шутит, – ответила ей Анна.
– Ничего не шучу. Я хотела бы исполнять главные роли. Конечно, красавиц… особенно порочных. А король и титулованные дворяне приходили бы смотреть на меня.
– Возможно, кто-то из них захотел бы взять тебя в любовницы.
– Анна!
– А что, с актрисами именно это и случается. И если ты, Генриетта Черчилл, думаешь, что мама могла бы это допустить, значит, не в своем уме.
– Нет, я знаю, что этому не бывать, но… жалею об этом.
Анна вдруг вспомнила об Эбигейл.
– Сидишь… и, как всегда, молча слушаешь. Что скажешь? Хотела бы ты стать актрисой?
Генриетта громко расхохоталась. Мысль о том, что Эбигейл Хилл очаровывает на сцене королей и королев, что титулованные дворяне влюбляются в нее, была действительно смешной.
Элизабет покатывалась от смеха. Анна не могла сдержать улыбки. Генриетта продолжала хохотать. Только Эбигейл Хилл сидела молча, с невозмутимым видом работая иглой.
Однако под внешним спокойствием таилась неприязнь к этой семье, постоянно становящаяся все сильнее.
Да, хлеб в Сент-Олбансе для нее был определенно горек.
Когда вернулся граф, в доме наступили перемены. Эбигейл догадалась, что он попал в немилость из-за причастности к заговору: как обычно, то был план вернуть Якова Второго, бежавшего во Францию, когда Вильгельм и Мария захватили его трон.
Сэра Джона Фенвика обезглавили на Тауэр-Хилле, а Мальборо счел разумным держаться в тени. И поэтому приехал домой.
– Теперь, – заметила кухарка, – нам нужно быть поэкономней, а то он будет интересоваться стоимостью начинки в пироге, спрашивать, почему мы не положили меньше мяса и больше теста, поскольку одно дороже другого.
– Такого прижимистого лорда я еще не видел, – заметил грум. – Трясется над каждым пенни. Не позволяет зажечь фонарей, пока полностью не стемнеет.
Казалось, так оно и есть. Лакей говорил, что у графа всего три камзола, и малейшую прореху на них приходится тут же зашивать, чтобы продлить срок носки. В Лондоне граф предпочитал пройти несколько миль пешком по грязи, чем потратиться на извозчика; и самое поразительное, секретари говорили, что он не ставит точки над «i», поскольку не хочет напрасно расходовать чернила.
Эбигейл подумала, что граф не захочет предоставить ей стол и кров, если она не будет отрабатывать издержки. Это будет больший убыток, чем свеча или капля чернил.
Поэтому, познакомясь с графом, девочка удивилась. Он был высок, очень хорошо сложен и необычайно красив; волосы его были светлыми, почти того же цвета, что у Сары, глаза поразительно голубыми, черты лица точеными; оно постоянно хранило сдержанное выражение, несвойственное остальным членам семьи. Едва увидев этого человека, Эбигейл поняла, почему Сара, казалось бы, неспособная любить никого, кроме себя, так предана ему, почему пресловутая леди Кэстлмейн стала его любовницей, рискуя порвать отношения с королем. Возможно, существовали и более красивые мужчины, однако Эбигейл была уверена, что никто из них не обладал таким обаянием. Джон Черчилл любезно разговаривал с самым последним слугой, при этом казалось, что держаться по-иному он просто не способен. В его внешности не было и намека на скупость, о которой Эбигейл столько слышала. Правда, вскоре она убедилась, что эти слухи соответствуют истине.
С Эбигейл он держался доброжелательно, даже покровительственно: всегда замечал ее, спрашивал, нравится ли ей здесь, будто его это в самом деле заботило. Девочка, не уступавшая ему сдержанностью, ощущала его обаяние и вместе с тем оставалась совершенно отчужденной. Ей казалось, она неспособна идеализировать кого бы то ни было. Возможно, после перенесенных тягот главной необходимостью у нее стало обезопасить себя, и покуда она не почувствует, что надежно устроилась в жизни – а кто в меняющемся мире мог это чувствовать? – будет руководствоваться одним лишь этим мотивом.
И все же приятно было обнаружить, что граф так непохож на остальных членов семьи. Если он и считал Эбигейл лишним ртом, то никоим образом не выказывал этого. Как отличался его светлость от своей супруги!
Граф даже привез девочке вести о брате и сестре.
– Твой братишка уйдет из школы, ему подыскали место пажа у принца Датского – мужа принцессы Анны, – сказал он ей.
– Это очень приятная новость, – ответила, потупясь, девочка. «Счастливчик Джон!» – подумала она и на миг испытала жгучую зависть, сравнив жизнь бедной родственницы с возможностями, доставшимися брату и сестре.
– Он мечтает об армии, – продолжал граф. – Раз парнишка хочет быть солдатом, значит, должен им стать – из таких и получаются лучшие воины. Обещаю, что, когда он станет постарше, я возьму его в армию, это будет в моих силах.
– Вы очень добры, милорд.
– Мальчик – кузен моей жены, я сделаю для него все, что смогу. Однако ему придется потерпеть, по возрасту он пока что годится только для армии герцога Глостера. В бой твоему братишке надо идти не с деревянной шпагой, так ведь? Да, кстати, твоя сестра просила передать, что очень довольна своей работой, надеется, ты тоже.
Граф улыбнулся так обаятельно, что Эбигейл ответила – да, довольна.
Девочка радовалась, что находится в этом доме, хотя тут рано гасили свечи и старались экономить на всем. Ей казалось странным, что человек, который, по словам его жены, является гением и способен занимать высочайшую должность в стране, заботится о расходе свечей. Но она принимала это как странность великого человека и была довольна его присутствием.
Граф пробыл дома меньше недели, когда прискакал курьер с сообщением, что едет графиня Мальборо.
Сара Черчилл ворвалась в дом, будто ураган – как некогда Алиса характеризовала ее появление. Кастрюли и сковородки блистали чистотой, мебель тоже; с кухни доносились вкусные запахи. Граф так обрадовался предстоящей встрече с женой, что не поскупился на расходы. Эбигейл смотрела из окна, как он шел ей навстречу, как взял жену за руку, не подходя вплотную, словно желая получше рассмотреть ее, а потом надолго заключил в объятия. Шляпа леди Мальборо оказалась смятой. Что она скажет? Но графиня как будто ничуть не огорчилась. Эбигейл с удивлением заметила, что они оба смеются, она ни разу не видела, чтобы леди Мальборо смотрела с такой любовью на кого-то, и даже не могла предположить, что она на это способна.
Они вошли в дом, и Эбигейл тут же услышала ее громкий голос:
– А где моя семья? Почему меня никто не приветствует?
Все, разумеется, были на месте. Никому не могло прийти в голову вызвать недовольство графини.
Об Эбигейл Хилл леди Мальборо не спрашивала, и девочка поняла, что она забыла о ее существовании.
Счастливее всего леди Мальборо бывала в обществе мужа. Она любила интриги, но чтобы вести их, требовалось жить при дворе принцессы Анны, и хотя граф не мог добиться подобающей славы, находясь, по ее выражению, «в руках у жены», эти краткие приезды в Сент-Олбанс к мужу и семье были в жизни Сары Черчилл самыми радостными периодами.
На сей раз графиня приехала не ради удовольствия. Цель приезда она могла обсудить только с мужем, уединясь с ним в спальне.
Графиня сидела перед зеркалом, распустив по плечам волосы, которые так нравились ее супругу.
– Дорогой мой Маль, – сказала она, – это ожидание надоело мне до смерти. Как думаешь, долго он еще проживет?
– Этот вопрос, любовь моя, мы задаем себе уже очень давно.
– Хмм? Иногда я думаю, что он живет только назло нам.
Мальборо рассмеялся.
– Дорогая, вряд ли можно рассчитывать, что он умрет нам в угоду.
– Его смерть обрадовала бы не только нас. Хоть бы он вернулся к себе в Голландию. Мы бы вполне обошлись без него. Я рассчитывала, что к этому времени корона будет на голове моей толстой, глупой Морли.
– Тише!
– Ерунда, Маль. Нас никто не может услышать, а если б и услышали, то не посмели бы болтать о том, что я говорю.
– Враги могут оказаться повсюду.
– И у нас в доме? Дорогой мой, здесь мы в полной безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44