Еще дольше ждал своего пана «домашнего» космачский газда Штефан Дзвинчук. Но напрасно каждое утро взбирался он по лестнице на чердак, и напрасно протягивал в темноту миску с кашей, и напрасно подпевал: «Антипку, Антипку, дам чиру, чир несолоний, чир зарщжений...» Чердак безмолвствовал.
А когда догорела осень, Штефан Дзвинчук треснул миской об колено и стал искать себе нового союзника.
ЛЕГЕНДА ПЯТНАДЦАТАЯ
олковник Збигнев Лясковский заморгал спросонья лупатыми глазами, удивляясь, что кто-то из солдат гарнизона Вороньего Гнезда посмел нарушить сладкую утреннюю дремоту своего региментаря легкомысленной песенкой. Старик готов был позвать джуру1 Якуба, чтоб тот заткнул певцу рот, но не стал этого делать, так как внезапно догадался, что песенка проникла в его спальню не сквозь узкое, оплетенное решеткой окно, не через низкие тисовые двери. Она просто приснилась ему, словно во сне воротились к нему старые добрые времена, когда Збигнев был еще только Збышком, зеленым юнцом, любимым сыном пани Барбары. Это происходило, черт возьми, не так уж и давно, каких-то пятьдесят лет назад, а что значит неполная копна лет по сравнению с вечностью? Ничто. Мгновенье. И за это мгновенье он успел состариться, приобрел бесчисленные сабельные рубцы на лице и на всем теле, полковничий жезл, ратную славу на поле боя и... должность коменданта Вороньего Гнезда. Хотя должность досталась ему благодаря немилости коронного гетмана. Правда, пан Иосип из Потока говорил, что не каждому рыцарю выпадает честь быть хозяином Вороньего Гнезда, отчизна посылает туда лишь самых благородных своих сынов, ибо им поручается денно и нощно оберегать в Круглой башне Великую Тайну. Великую, вашмосць...
Благородства в Вороньем Гнезде пан Збигнев не застал, отряд состоял из дисциплинированных и безотказных на службе поморских крестьян, другой бы на его месте, возможно, бунтовал бы, противился чести быть командиром над полусотней молчаливых хлопов, но Лясковский, во-первых, был воином и привык подчиняться приказам, а во-вторых, старость и ранения подсказывали, что здесь он найдет покой и не будет знать насмешек дам и кавалеров великосветских салонов, как это не раз случалось.
С тех пор как он оказался среди высоких стен крепости Воронье Гнездо, прошлое перестало для него существовать, полковник знал лишь день нынешний, а в нем побудку, молитву, воинские упражнения перед казармой, проверку постов, обед, ужин с традиционным бокалом венгерского, сон... Одним днем было легче жить. Тем паче что в этом дне царила одна- единственная мысль: сохранить в целости и неприкосновенности Великую Тайну, упрятанную за толстенными стенами Круглой башни. То был его святой воинский долг, служа Тайне, он думал, что служит отчизне. Загадочность содержащегося под охраной его не интересовала, полковник даже в помыслах не пытался ее разгадать. Тайна чудесным образом влияла на суеверную стражу, крепила дисциплину, на страже у Круглой башни солдаты стояли бдительно, будто у алтаря своего божества.
Среди позеленевших от времени и влаги стен Вороньего Гнезда не рождалось никаких событий, а новости из внешнего мира сюда не проникали, они гибли в шуме бурных вод озера, посреди которого высилась крепость, или же разбивались о толстенные каменные стены, как неосторожные, ослепленные солнцем ласточки. Правда, год назад часовой на сторожевой башне поднял тревогу, полковник тоже забрался наверх и оттуда равнодушно следил, как группа каких- то людей спускала на озеро лодки. Старый воин даже глазом не моргнул, чтоб гарнизон готовил пушки, полковник хорошо знал норовистый характер озера. Не прошло и получаса, как челны, вздыбленные волнами, никогда не знающими передышки, попереворачивались кверху смолеными брюхами, а отчаянные пловцы, решившиеся добраться до крепости, спасались от гибели вплавь. Только зимой, когда между скал, что высились с озерного дна, дотлевали остатки челнов, полковник узнал и осведомил гарнизон, что отважными были люди Олексы Довбуша.
В это воскресное утро полковник Лясковский о Довбуше даже не думал, он лежал лицом вниз, утопив бородатое лицо в подушку, и вновь поджидал к себе в гости старую песенку, напомнившую ему далекую молодость. Песня не возвращалась, до ушей доносились привычные и будничные звуки крепости: поскрипывание дверей, случайный звон сабли, ударившейся о камень, глухие окрики принципалов, командовавших солдатами, вечный шум озерных волн, не замерзавших даже в суровые рождественские морозы. Все это укачивало полковника, он и не заметил, как вновь впал в сон. Разбудил его джура Якуб, джура, вероятно, когда-то имел свое имя и отчество, но личной жизни он не имел, он был тенью своего пана в сражениях, в шпиталях и даже на банкетах, злые языки когда-то завистливо болтали, что будто бы слуга совершал ратные подвиги, а их после приписывали Лясковскому.
— Пан полковник, проснитесь! Принципал Сикорский приглашает вас на башню.
Лясковский неохотно спустил ноги с постели.
— Разве случилось что, Якуб?
— Не ведаю, вашмосць, на башне не был. Если изволите, так я мигом.
Полковник пустил смешок в рыжую, коротко стриженную бороду, подумав, что не стоит гонять по крутым ступеням старого человека: слишком долго будет нести новость Якуб.
— Не надо, Якуб, я сам...
Через несколько минут полковник, уже при сабле и шеломе, задыхаясь, считал ступеньки сторожевой башни. Принципал Сикорский, что нынче был старшим над стражей, и солдат Войцех, высокий, мосластый мужик, которого в гарнизоне шутя звали за мягкий характер Святым Войцехом, оторвались от прорезей бойниц.
— На противоположной стороне озера неприятель,—коротко доложил приземистый Сикорский.
В груди у полковника свистело и хрипело, как в цыганской кузнице. Наконец он перевел дух.
— А откуда это известно пану? — Лясковскому казалось, что на липах принципала и солдата он увидел удовлетворенность, и он понимал своих людей: пускай будет враг, лишь бы только наступил перерыв в однообразии крепостной жизни.
Сикорский показал на узкую щель бойницы. Полковник припал к ней. Вначале увидел всплески воды у подножия стен, потом глаз коснулся тумана, стелившегося над озером, а еще дальше показалась полоска берега. На берегу были люди. Они роились, как пчелы в улье. Против солнца, вырастающего из земли
исполинскою красною грушей, поблескивало что-то, напоминавшее кайлы и лопаты. Сомнения не было: люди раскапывали берег. Но чьи люди? И для чего им понадобилось копать берег? Ответа полковник не находил.
— Может, снова Довбуш?
— Они копали всю ночь,— подал голос Святой Войцех.
В тишине слышался звон металла и людские голоса. «Не думают ли они спустить озерную воду и подойти к нашим стенам?»
Об этом же подумал и полковник, но ответил горделиво:
— Да поможет им Христос. Дурная затея, ибо легкомысленна любая попытка овладеть Вороньим Гнездом. Если бы даже в озере не осталось воды ни капли, что может сделать с нашими стенами кучка хлопов без артиллерии?
— Но, Довбуш, вашмосць, говорят...— начал Сикорский.
— ...говорят, что он голыми руками валит крепостные стены? Не так ли? — И полковник рассмеялся дробным смешком, уродливый горб на плечах, появившийся от удара каменной глыбы при осаде какой-то крепости, закачался.— Пан верит в бабьи сплетни?
— Очевидно, злодей на что-то надеется, если взялся осушить озеро.
— Э-э, мало что придет в голову хлопу,— уже сердился полковник.
Довбушу и в самом деле пришло в голову спустить из озера воду. Познав прошлым летом неудачу с челнами, к тому же потеряв еще и двух хлопцев, Олекса искал других подступов к Вороньему Гнезду. Осматривая в подзорную трубу из укрытия позеленевшие стены крепости и не найдя в них ворот, он догадался, что гарнизон держит связь с окружающим миром через подземный ход. Однако найти его не удалось, лишь напрасно опришки обшарили все окрестные овраги. Кое-кто из опришков успел разочароваться:
— Стоит ли, братчики, морочить себе голову Вороньим Гнездом? Что мы в нем забыли?
Олекса стоял на своем. Одинокая крепость, полностью отрезанная от мира, манила своей таинственностью. Довбуша мучил вопрос: что держит в ней шляхта?
Окрестный люд рассказывал о крепости разное: одни говорили, что там стерегут закованную в цепи Русинскую Волю, другие добавляли, что в подземельях сторожат какого-то страшного Чернокнижника, третьи судачили, будто бы там шляхта ссыпала свои родовые сокровища, четвертые намекали на ведьм и чертей...
Последнее суждение вызывало у Довбуша смех. Наблюдая за крепостью, он не раз видел над нею дым, а звонкими утрами из-за стен долетали слова команды и бряцание оружия.
Единственное полезное, что удалось выведать Олексе у людей,— это рассказ о том, что когда-то, пять- шесть столетий назад, на этом месте ни озера, ни крепости не было, ее выстроили при князьях Галицких, а чтобы придать стенам большую неприступность, мудрые прадеды перегородили стремительный поток скалами, и вокруг разлилось озеро. Древние старики даже указали место, где было перекрыто русло потока. Проследив расстояние на полет стрелы, Олекса увидел, что русло потока сохранилось ниже и полого спускается вниз к Прут-реке. А если так, то не иссушился ум и у правнуков, русло можно освободить от скал, глины, выросшего леса и направить воду старым руслом. Озеро уйдет вниз, дно обнажится.
Вчерашним вечером на Олексин клич поднялась беднота десяти окрестных сел. Довбуш понимал, что работу надо завершить как можно скорее, еще до того, как весть о них достигнет Коломыи или Станислава. На всякий случай все дороги и тропы он перекрыл с помощью вернейших сельских побратимов, которые должны были задерживать и пеших, и конных.
Работали всю ночь. Под утро даже сам Олекса устал, корчуя дубы исполины и выворачивая из земли скалы. Перед восходом солнца он немного вздремнул, но люди ни лопат, ни кайл не оставляли. Они врубались в землю со святым упорством, желая как можно лучше и скорее управиться с делом, которое им поручил Олекса. О награде не помышляли, довольно им было Довбушевой благодарности.
Баюрак разбудил Олексу как раз в тот момент, когда полковник Лясковский отчитывал принципала за то, что он верит в бабские сплетни.
— Вставай, братчик,— ласково молвил опришок,— озеро от старого русла потока отделяют несколько
шагов. Воду сдерживают две скалы, сдвинь их с места и...
Олекса бросился к камням, налег на один из них грудью, камень крякнул, покачнулся. Довбуш поддал силы. Ему помогла вода и... и мог бы упасть ватажок, потеряв равновесие, если бы не поддержали его хлопцы, потому что в этот миг вода, словно бы вспомнив старую проторенную дорогу, подняла камень снизу и поволокла его как щепку. Озеро рванулось в прокопанный желоб, валы воды, налетая один на другой, с шумом и ревом доканчивали то, чего не успели сделать люди. Довбуш вытер со лба пот, опришки шумели на все голоса, восхваляя Олексу, поднятые кверху лопаты, кайлы, топоры поблескивали в лучах утреннего солнца, как мечи.
Крик донесся и до Святого Войцеха на сторожевой башне. И опять застонали ступеньки под торопливым бегом принципала Сикорского, опять сопел, влача наверх свой горб, полковник Лясковский.
— Прикажете трубить тревогу? — спросил полковника принципал Сикорский.
— Для чего, мой принципал? — насмешливо ответил полковник.— А впрочем, протрубите, если вам хочется. И не забудьте распорядиться, чтоб пушкари готовили свои хлопушки.— Нельзя было понять в этот миг, всерьез говорит полковник или шутит.
Сикорский бросился исполнять приказание. Когда внизу испуганно протрубила труба, полковник укоризненно покачал головой и сказал Якубу, который набрасывал на него плащ:
— Хотят мои рыцари поиграть в оборону, Якуб. Чудаки.
— А может, это не игра, вашмосць? — возразил старый джура.— На вашем месте я дал бы знать куда следует.— И Якуб показал на ржавый ключ, что постоянно болтался на поясе полковника.
Все в крепости знали, что это ключ от дверей, ведущих в подземелье. Только никто не видел тех дверей. Даже принципалы. Даже Якуб. Все они, разумеется, проходили через эти двери, но никто их не видел, потому что у каждого были завязаны глаза; приходили в себя они только на крепостном дворе. В конце концов, солдаты и не пытались искать потайную дверь, им довольно было того, что у их командира на ремешке
висел ключ от двери, ключ, связывавший их с окружающим миром.
— Неужто и ты, Якуб, испугался разбойника? А что скажут в Галиче, когда появится мой гонец, про коменданта Вороньего Гнезда?
— Вам виднее, пан полковник,— ответил джура и присел на плаху. Со сторожевой башни было видно все озеро и его берега, и крепостной двор, напоминавший глубокий колодец, и каждого солдата, притаившегося наизготовку на бастионах. Здесь и там на стенах дымились огни, облизывающие пламенем казаны со смолой. По углам и в центре южной стены пушкари готовили артиллерию.
А озеро мелело...
— Я все же послал бы гонца в Галич,— около полудня опять высказался Якуб. Полковник не ответил.—Я сам мог бы... если вам жалко солдата...
— Молчи,— отмахнулся Лясковский.— Взгляни-ка.
Довбуш не ждал, когда спадет вода в озере. Наскоро сформировав из числа землекопов три отряда, во главе которых встали опытные опришки, он повел крыло на приступ. Дно обнажилось, каменистое, скользкое, но нападающие шли, не обращая внимания на все это. Продвигались осторожно. Разбросанные по дну каменные глыбы, грозившие гибелью челнам, теперь служили защитой от пуль и стрел.
— Он сумасшедший! — всплеснул руками полковник Лясковский,— Злодеи ведь почти безоружны, он ведет их на смерть. Ну, так будет же им смерть!
Полковник приосанился: расправил плечи, квадратное лицо стало суровым, глубже обозначились морщины, выпуклые глаза блеснули огнем, рука невольно коснулась эфеса сабли.
— Якуб, передай Сикорскому, чтоб начал обстрел злодеев пушками. Не подпускать голодранцев к стенам!
Толпа опришков приближалась. Збигнев Лясковский уже различал усатые лица нападающих.
— Господи,— он возвел очи горе,— сам видишь, что не желаю их смерти. Но мой долг покарать их за попытку замахнуться на Великое Таинство ойчизны...
Может, полковник сказал бы что-нибудь еще своему католическому господу, но этого не дал ему сделать Довбуш. Он вскочил на гребень скалы, поднял вверх руку с золотым топориком-барткой.
— Гей, паны-ляхи! — воскликнул.— Говорить желаю. Я Олекса Довбуш, предлагаю вам без кровопролития сдать Воронье Гнездо.
Лясковский через бойницу любовался рослой фигурой опришковского вожака.
— Жаль мне тебя, Довбуш,— произнес он, словно опришок стоял рядом,— но ты сейчас умрешь.
Со стен рявкнула пушка. За ней вторая. И третья. Ядра рвали воздух со свистом и воем. Первое ядро не долетело. Второе перелетело. Третье... Третье ядро схватил Довбуш. Полковник не поверил своим собственным глазам. Это было невероятно. Дико. Он протер глаза. Протерли глаза пушкари. Лучники. Не все они успели в своей жизни понюхать пороху, но полковник познал славу не в одной битве, видел немало героев, но такого... Это дьявол, а не человек.
Минутным замешательством обороняющихся воспользовались опришки: они рассеялись между обломков скал, и стрелять по ним из пушек было равнозначно — стрелять по воробьям.
Но орудия били...
И свистели стрелы.
И взвизгивали пули.
И падал то один из нападающих, то другой. Несколько воинов из Довбушева войска побежало назад. Но остальные наступали. Безгласно. Молча. Перебегая от скалы к скале. Ползли. Довбуш шел открыто. Сотни пуль и сотни стрел тучей устремлялись к нему, а он будто и не замечал их и, потрясая барткой, звал за собою войско:
— Братья, вперед!
Полковник считал убитых врагов. Насчитал до двадцати и... и вдруг ощутил, как его сковывает страх. На поле боя он видел врагов во сто крат больше, и никогда не сжималось его сердце. Но там он разгадывал намерения неприятеля, знал его конечную цель, а тут... Какая цель у злодеев? Они спешат к стенам с лопатами, кайлами, топорами, а то и просто с дубинами, будто и вправду хотят разрушить стены, по которым можно скакать верхом.
А может, это и есть их цель — разрушить стены, раскатать крепость по камням? Невероятно... Невероятно... И вестовые помчались к принципалам с приказом: голытьбу к стенам не подпускать!
Полковнику приказать легко. Труднее приказы исполнять. Опришки не знали страха и, несмотря ни на что, подобрались к стенам. Теперь им не страшны ни пушки, ни фузеи, ни луки. Страшной для них была лишь смола. И смола черными струйками полилась вниз. Дымилась. Шипела. Кто-то вопил, обожженный. Кто-то яростно ругался. Кто-то просил у бога спасения. Отряды то отскакивали от стен, то налетали на них, грызли кайлами, рубили камень топорами, поднимали гранитные глыбы дрючками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37