Нет, верно, это его зло берет, что дружки Вядягиса шумят... Ну и стол у них! Рыбки все целехонькие, блестят, как золотые. Колбасу еще не всю сожрали, а уж им снова горячую несут. Миног на тарелке — как хвороста набросано. Говорят, их из-за границы везут, потому такие дорогие. Эх, попробовать бы хоть кусочек!
Размышления мальчика прервал хохот на другом конце стола. Один только Юозас Вядягис сидел серь-езный-пресерьезный и, изображая оратора, махал левой рукой под носом у своего дружка. Рука была без кисти; Вядягис так ловко ее согнул и спрятал пальцы в рукав,—ну самый умелый фокусник лучше бы не сделал.
Шарунас почувствовал, как отец беспокойно шевельнулся, словно собираясь встать. Кусок застрял у мальчика в горле. На столе остались две рыбки, но есть больше не хотелось.
— Пойдем отсюда, — прошептал он, не смея взглянуть на отца.
— Выйдем, когда пообедаем, — тихо и строго заметил Антанас, как будто ничего не случилось.
— Они пьяные, — пробормотал Шарунас.
— После проповеди надо согреться, — сказал отец, повысив голос, и бросил насмешливый взгляд на компанию Юозаса Вядягиса.
Вядягис, кажется, того только и ждал.
— Добрый день, господин Ронкис! — крикнул он приподнимая баранью шапку.—Приглашаем в наше общество.
Антанас ничего не ответил.
— Вы меня не знаете? Я из деревни Ободранцев, Матеушас-Рваные портки. Взял я девку с ребенком.
Получил в приданое блоху подкованную, вошь в упряжке да лесу на брюхе в три пальца шириной. А когда большевики придут, мне поместье дадут. Балаган затрясся от хохота, и все уставились на Антанаса.
— Как видишь, мы одного поля ягода. Просим к столу — про политику поболтаем. — Вядягис поманил пальцем Ронкиса.
— Пойдем отсюда, папа, пойдем, — тащил Шарунас отца за полу, а тот дрожащими пальцами гладил и гладил стакан с чаем.
— На здоровье, кум! — Вядягис поднял рюмку. — И за твое здоровье, сын, хотя черт знает, кто твой отец.
— Кого я вижу, Вядягис! Снова к людям пристаешь, — вдруг раздался крикливый голос.
Посреди балагана стоял парень лет двадцати. Его большая голова до того заросла черной кудрявой шерстью, что даже ушей не было видно. По одежде — коротенькое потертое пальтишко, стянутое ремнем, залатанные сапоги, на которые складками падали дешевые штаны из чертовой кожи, — да и короткими смоляными усиками он был похож на бродячего цыгана.
— Нюнис! — удивился Юозас.
— Соскучился? — прищурился чернявый и нахально рассмеялся. — Как здоровьице? Ребра починил?
Вядягис побледнел, но тут же взял себя в руки и захохотал во все горло.
— Ребра у меня резиновые, Нюнис. Да было ли нам из-за чего драться? Дураки мы! Будто девок мало на свете. Погляди, Нюнис, какие две розы у меня тут сидят,—Юозас показал на своих соседок. — Выпить хочешь?
— Поставишь?
— Да ты ведь уже клюкнул, чертов сын! Садись, садись. Я не сержусь. Эй, дайте четвертинку!
Нюнис подозрительно оглядел толстогубого.
— Говорю, не сержусь. Ну, честное слово. Дай пять.
Парни пожали друг другу руки. Дружок Вядягиса хотел выбить пробку, но Нюнис оттолкнул его руку.
— Не выношу прислужников!
— Слыхал, ты и рюмок не признаешь, — осклабился Юозас. Он поднял свою, чокнулся о четвертинку, которую чернявый держал в руке.— За мир, Нюнис!
— Идет! — Нюнис запрокинул бутылку, а Юозас
в это время взмахнул руками, словно собираясь обнять дружка, и ударил ладонью по четвертинке, загоняя ее в глотку лохматому. — Мы в расчете, Нюнис!
— Иисусе! — завопили обе соседки Вядягиса и нырнули под стол.
Пока люди спохватились, Юозас и парень с толстыми губами исчезли.
Антанас бросился вслед за беглецами.
— Держите хулиганов, держите! Человека избили ! — кричал он, проталкиваясь сквозь толпу.
Шарунас бежал сзади и плакал. Мальчик был потрясен всем увиденным; перед его глазами все еще был лохматый парень, прислонившийся к стене балагана. Он сидел, широко расставив длинные кривые ноги, сгорбившись, разевая окровавленный рот, и глядел перед собой такими злыми глазами, что казалось — вот-вот вскочит и свернет весь балаган.
— Его убили, папа? — всхлипывал мальчик, догнав отца.— Он лежит там в крови...
— Черт его не возьмет, — зло отрезал Антанас. — Ты лучше полюбуйся, как полиция следит за порядком.
Шарунас взглянул туда, куда показал отец, и у каменной ограды костела увидел полицейского, мимо которого как раз шагали Юозас с дружком. Проходя, Вядягис приподнял шапку, полицейский отдал честь, и приятели исчезли за церковной оградой.
— Почему он их не забрал? — удивился Шарунас. Антанас махнул рукой.
— Этот — ихний приятель. Может, другой заберет...
— Его посадят в тюрьму, да, папа? — заинтересовался Шарунас, уже успокоившись.
Отец покачал головой.
— А что ему будет?
— Оба они под стать друг другу. Та только разница, что один нищий, а другой барин. Нужно будет, Вядягис подкупит свидетелей, они и покажут, что четвертинка сама полезла Нюнису в глотку. Нюнис сам это знает и заводиться не будет.
— Я бы не простил Вядягису, — мальчик сжал руку отца.
Но ответа он не услушал: что-то почувствовав, Антанас оглянулся через плечо и в нескольких шагах увидел бледного человечка в высокой мерлушковой шапке. Антанас потянул сына за руку. Они перешли улицу и заглянули в скобяную лавку.
— Что мы тут будем покупать, папа? Антанас притворился, что не расслышал.
В лавке было тепло, шумно. Пахло керосином, краской, табачным дымом. Звенели косы, ведра, дробно стучали гвозди, когда продавец швырял их на весы. Непрерывно хлопала дверь, впуская крестьян, красных то ли от мороза, то ли от водки. Кто покупал, кто не покупал, но, натащив снега, обогревшись и оставив на полу лужи, все вываливались обратно на улицу.
Антанас потолкался с минуту з лавке и через другую дверь вышел во двор.
— Давай к Бенюсу зайдем, — предложил Шарунас.
— Он в деревне,— неохотно ответил отец.— А что? Соскучился?
— Ага.—Мальчик не мог сказать, почему соскучился по брату и соскучился ли вообще. Скорее всего его тянула к Бенюсу не столько братская привязанность, сколько детское любопытство и желание похвастаться новыми ботинками.
— А когда встречаетесь — всегда ссоритесь, — заметил Антанас.
— Бенюс иногда воображает, — вздохнул Шарунас.
— А ты его любишь?
— Он мой брат... Был бы он моложе, было бы лучше. Теперь я как-то его стесняюсь...
— Ишь какой! — Антанас ткнул культей в спину мальчику.—А как ты меня не стесняешься? Я-то Бе-нюса старше?
— Папа — дело другое...
Разговаривая, они подошли к аптеке, мимо которой улица вела на Рикантайский большак. И на противоположном тротуаре, у киоска, Антанас снова увидел человечка в кожаной куртке. Он вспомнил листовки, которые оставил вчера Дундулис, и зло усмехнулся. Спросите телеграфные столбы и Жаленайский молочный завод. Может, они скажут, кто их сегодня на рассвете украсил листовками... Но этот может, конечно, задержать... Или сделают как в тот раз? Подержат в полиции, пока дома будут делать обыск, и придется возвращаться ночью. Дурачье, вот дурачье... Думают, без него лучше удастся допросить Агне. А Агне, даже если б хотела, ничего бы не могла сказать, потому что не знает, где он прячет запрещенную литературу.
В конце концов сейчас у Антанаса и нет ничего. Достал как-то книжку Ленина про государство. Прочел, отдал. Было еще собрание статей Капсукаса. Тоже вернул. Последний номер «Тесы»... Да, и «Теса» несколько дней назад пропутешествовала дальше... Погоди, а вчерашний номер «Тесы», который принес Дундулис? Разве это не глупость, черт подери... Он же забыл спрятать газету!.. Листовки сунул за подкладку пиджака, а газету в спешке положил под сенник, решив получше перепрятать ночью. Но ссора с Агне выбила все из головы, и он ушел утром, забыв под сенником газету...
— Зайдем в корчму. Может, найдем кого из Рикантай. Подвезут, — попросил Шарунас.
Большой постоялый двор был битком набит подводами. У коновязи, свесив головы, стояли лошади. Под санями курился дымок от свежего навоза, пар клубами вырывался из обиндевевших лошадиных ноздрей и неторопливо таял в тяжелом, ленивом воздухе.
Шарунас увидел у саней старика Жасинаса и попросил подвезти.
Антанас недовольно поморщился.
— Мой сын пошутил,— вмешался он.— Мы еще не собираемся домой.
— Хе... Веселые у вас дети. Вся семейка веселая. Выгнал Бенюса шутки ради, тот переночевал у нас шутки ради, теперь этот,—старик повертелся, словно показывая задом на Шарунаса, — этот просит подвезти шутки ради, хе-хе...
— Не твое дело,—отрезал Антанас.
— Как же не мое, мне ведь приходится твоих детей в город возить.
— Бенюса привез?
— Привез, хе. А что, не нравится? Антанас не ответил.
— Ты, Ронкис, мерзкий человек, хе-хе, — не отставал Жасинас. — В груди у тебя не сердце, а замерзшее конское дерьмо. Где это видано, чтобы зимней ночью отец выбросил сына, хоть бы и не родного, на улицу?
Антанас повернулся и вышел на улицу.
По тротуарам шли с рынка крестьяне, изредка попадались одетые по-городскому, но человека в высокой шапке что-то не было видно.
Антанас с Шарунасом повернули на Рикантайский большак. Сразу же за шерстечесальней кончалась мо-
стовая. Вот догоняют сани, запряженные хорошей лошадью. В них сидит только один человек. Подвезет, если по пути.
Но у перекрестка, как из-под земли, вырос бледный человечек в кожаной куртке.
«Задержит!» Антанас остановился, и жаркая волна хлынула в сердце. Бенюс в городе... Значит, даже домой к матери не зашел... Но что общего у Бенюса с агентом тайной полиции? Эх, правильно люди говорят — на воре шапка горит...
Антанас повернулся.
— Папа! Куда?
— Мама просила стекло для лампы купить. Забыл...— пробормотал он, не находя себе места.— «Да, да... Агне могла пожаловаться Бенюсу. Эх, чертовщина... Но полиция наверняка еще не поехала с обыском. Иначе этот пес бы раньше поперек дороги стал... —Антанас вынул из кисета окурок. Закуривая, повернулся в сторону шерстечесальни. Сзади тащился агент, дымя сигаретой.
— Шарунас. — Отец шел, опустив голову, и его голос — глухой, незнакомый — доносился как из-под земли.—Следующей осенью я собирался тебя отдать в гимназию.
— И учитель говорил, что мне надо дальше учиться, — оживился мальчик. — Ведь я за три года четыре класса закончил.
— Да. Ты не сидел всю зиму в подготовишках, как младший сынок Сикорскиса. Но гимназию придется отложить еще на год. Нам не хватает денег. Ты не сердишься?
— Разве ты виноват.
— Я не думал, что будут непредвиденные расходы.
— Летом я учился, когда пас. Вилс Римгалайте помогала. У нее все книги есть. Когда она приедет на рождественские каникулы, мы снова нажмем. Виле — хорошая. Она говорит, я способный ученик. Мне бы еще чуточку подготовиться, и я бы мог, как Юргис Лаукис, прямо в третий класс прыгнуть. — Шарунас рассмеялся. — Тогда Бенюс уже кончит и сможет мне помогать. Правда, папа?
— Оно конечно...—Антанас бросил взгляд через плечо и, наклонившись к самому уху Шарунаса, процедил сквозь зубы: — Ты знаешь, что власти хотят посадить меня в тюрьму?
Мальчик помрачнел.
— Да,—тихо ответил он.—Власти сердятся, что гы защищаешь бедных.
— Сынок...—голос отца дрогнул.—Я знаю — ты настоящий мужчина. Помнишь, однажды я тебе рассказывал об одном герое гражданской войны? Схватили его белые, всячески пытали, но он честно погиб, не выдал товарищей.
— Папа! Я никогда не буду предателем! — прошептал Шарунас, сжав кулачки.
Антанас огляделся. Человечка в высокой шапке не было видно, но Ронкис не сомневался, что он где-то тут.
— Ты беги быстро домой. Теперь все от обедни едут. Тебя кто-нибудь подхватит. А может, еще Жасинас не уехал? Конь у них добрый. Мигом будешь в Рикантай. Не смотри так на меня. — Антанас сжал локоть сына.— Пошли в кооператив? Пока я буду вертеться среди людей, ты выйди в другую дверь и жми домой. Понял?
Шарунас от волнения не мог слова вымолвить.
— В кровати под сенником спрятана тайная газета, — прошептал Антанас, бегая глазами по сторонам. — Ты ее вынь и засунь куда-нибудь в снег или сожги. Только смотри, чтобы никто не увидел. Понял, зачем это нужно? Донос... Кто-то на меня донес... Полиция узнала и, если найдет газету, меня бросят в тюрьму.
Мальчик вздрогнул. В глазах у него сменялись и удивление, и страх, и гордость. Они вошли в кооператив.
— Я тебе верю,—Антанас снова наклонился к уху сына. — Жми! Надо успеть, пока не приехали с обыском. Понял? — Он сжал плечи Шарунаса, потом вдруг оттолкнул его и стал пробиваться сквозь толпу к прилавку. Задержавшись в лавке как можно дальше, он вышел на улицу и тут лицом к лицу столкнулся с агентом.
— Ваши документы?
Шарунас стоял на задке саней Жасинаса, на полозьях и, вцепившись в спинку, считал телеграфные столбы. Он не понял, почему отец остался в городе, но не думал об этом. «Надо успеть, пока полиция не приехала!» Длинноногая рыжая лошадка неслась, словно ветер, обгоняя возвращающихся от обедни крестьян, но Шарунасу казалось, что они едут слишком медленно. «Лошадка, милая, поспеши...—умолял мальчик про себя. — Ведь ты не хочешь, чтобы моего папу посадили...»
— Иисусе, Иисусе, — шепелявила старуха каждый раз, когда сани заносило к канаве, — Ребенка загубишь! Беды наделаешь...
— Ронкис мужчина крепкий. Другой будет, хе-хе, — хихикал Жасинас.
— Побойся бога — такое говорить. Только сегодня к святому причастию ходил.
Но Шарунас не сердился на старика. Он вспомнил Вядягиса в балагане, окровавленный рот Нюниса, желтоусого крестьянина, который жаловался, что молодежь нынче не та. «Нюнис отомстит, но полиция за это его заберет. А Юозас Вядягис как ни в чем не бывало будет лопать с дружком миноги и приставать к людям. Все было бы иначе, если б пришла власть бедных... Тогда Вядягис не хорохорился бы так...» Жажда мести загорелась в груди мальчика. «Да, да. Придут, обязательно придут наши времена, как папа говорит». Шарунаса охватило веселье, и он чуть было не засвистел. «Эге, доносчик уйдет несолоно хлебавши... Интересно, кто донес на папу? Может, тот же Вядягис? А может, этот, толстогубый? Чепуха! Разве они знают, где папа прячет запрещенные газеты... Они бы обрадовались, ух, как обрадовались, если бы папу посадили в тюрьму. Кукиш с маслом! И Вядягису, и тому его дружку, и старику Жасинасу, всем кукиш с маслом».
Они пролетели мимо поместья Сикорскисов. На холмике, среди украшенных изморозью деревьев, виднелась деревня. Сквозь ветки каштанов Шарунас уже разглядел родную избушку. Напротив нее, по другую сторону большака, раньше стояла богатая усадьба Ликши. Несколько лет назад Ликша переселился подальше в поля, а от строения остались только фундамент да развалины каменного хлева, над которыми безмолвными стражами торчало несколько деревьев. «Туда я засуну газету», — решил Шарунас.
Только он это подумал, как что-то ударило его в грудь, и мальчик навзничь полетел на дорогу.
— Тпру! Тпру!..—хрипел старик, изо всех сил на-
тянув вожжи.—Тпру!.. Рыжий, Рыжик, Рыженький... Тпру... Тпру...
Наконец лошадь остановилась. Когда Шарунас, запыхавшись, подбежал к саням, Жасинас стоял возле лошади и, ругаясь, вертел в руках обрывок уздечки.
— Придется вожжи резать, хе. Новые вожжи...— старик вытащил нож.— Такие вожжи...—Он почесал в затылке, словно надеясь найти там выход получше, и стал набивать трубку.— Дудки! А на что поводья? — но и их старику, видно, стало жалко, потому что он снова почесал в затылке и, покусывая чубук, с минуту рылся в карманах, надеясь найти какую-нибудь бечевку, которой можно было бы покамест воспользоваться.
Целый год прошел для Шарунаса, пока старик починил уздечку. И в тот миг, когда лошади взяли с места, мальчик увидел, что по большаку, взметая снежную пыль, мчатся парные сани, в которых сидит несколько человек. Издали мальчик не мог разглядеть их, но был уверен, что там — полицейские.
Рыжий летел во весь дух, а когда они подъехали ко двору, Жасинас для гонору еще хлестнул коня.
Шарунас мячом слетел с полозьев и вкатился во двор.
Агне, услышав шаги в сенях, бросила чистить картошку и кинулась в избу, решив, что пришли муж с Шарунасом. Ах, как она ждала их возвращения, как ждала!
— Мама! Полиция!
Руки, которые она протянула, чтобы поскорее обнять сына, бессильно упали.
— Что? Где? — пролепетала она, перепугавшись не столько вести, сколько вида ребенка. Он был без шапки, пальтишко расстегнулось, шарф болтался на спине, а голые пальчики посинели от холода, словно облупленные. — Господи боже! Кто на тебя напал? Где отец?
— Нет... Мама... полиция!..—Шарунас кинулся к кровати и отвернул сенник.
— Шарунас, сынушка...—Агне обняла сына, который, как обезумевший, носился около кровати.— Что ты делаешь? Что такое?.. Господи боже.
— Папа велел... Пусти! — кричал Шарунас— Полиция!
Но Агне снова его схватила.
— Где папа? — тормошила она сына, тоже словно сойдя с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40