Он увидел своего отца, родного человека, который рассказывал ему сказки о волшебниках и путешественниках, который учил его читать.
Мальчик хотел закрыть глаза, боясь самого страшного момента, но мать жестко, с болью в голосе, прошептала:
– Смотри, Дэниел. Смотри внимательно и никогда не забывай сегодняшний день. Они сказали, что твой отец убил человека, но это ведь жестокая ложь. Помни это, сын, и знай, что он пошел на виселицу ни за что.
Дэниел видел, как отца подвели к виселице, как на шею накинули петлю. Внезапный толчок, и конвульсии повисшего тела…
Из глубины души у Дэниела вырвался нечеловеческий крик, и он, вспотевший, подскочил с кровати. Не в состоянии избавиться совсем от ночного кошмара, весь дрожа, он постепенно стал различать очертания комнаты – вот это крошечное оконце с длинными, до пола, занавесками, деревянный стул, стоящий в углу комод, лежащие стопкой там, где он их распаковал, книги.
Облегченно вздохнув, Дэниел откинулся на подушку. Он уже очень давно не испытывал подобного кошмара по ночам. Должно быть, это из-за тяжелого вчерашнего разговора с девушкой.
Гудок на фабрике будет в пять тридцать, а сейчас еще четыре утра, значит, размышлял Дэниел, он сам себе хозяин и может понежиться в постели еще целый час. Дэниелу с трудом верилось, что он вновь в Лондоне. Вчера к вечеру он дошел до Тауэра и долго смотрел на огромную крепость, известную своей мрачной кровавой историей. За все время, что он ходил, Дэниел купил горячий пирожок и, присев на парапет у реки, съел его. Он до смерти устал, у него болела каждая клеточка тела, но он все же был здесь, в Лондоне, и при этой мысли он чувствовал свежий прилив сил.
Дэниел привел себя в порядок и через несколько часов его можно было увидеть направляющимся в Уайтчепэл. Он шел и смотрел по сторонам на высокие здания и на многолюдные улицы. Встречающиеся прохожие любопытно оглядывались на высокого загорелого деревенского парня в изношенных серых ботинках, с рюкзаком за спиной.
Вскоре Дэниел пришел в Чепэл по данному ему адресу. В маленькой церкви шла обычная утренняя служба, и молодой человек присел на заднюю скамейку, с удовольствием давая отдохнуть ногам. Голос священника звучал монотонно и усыпляюще, и Дэниел чуть не задремал, как вдруг громкие звуки гимна точно ударили его по голове, и он непроизвольно вскочил на ноги.
Черноволосый, сурового вида мистер Глоссоп, местный священник, и маленький, толстоватый мистер Браун были заранее предупреждены своими коллегами с севера о приезде хорошего парня Дэниела Хантера. И теперь они с осторожными улыбками смотрели на направляющегося к ним высокого загорелого юношу. Дело в том, что им в организованной прошлой зимой при церкви школе был необходим учитель. Священник и его спутник переглянулись, одновременно подумав, что Дэниел Хантер выглядит внушительно и, вероятно, сумеет управлять необузданными юнцами, которым совершенно не хотелось изучать грамоту, но которых, как надеялись священники, необходимо было предостеречь от неправедной и постыдной жизни.
Мистер Браун, человек семейный, пригласил Дэниела к себе домой, угостил обедом. В разговоре выяснилось, что парень умел читать и писать, знал цифры и был достаточно прогрессивных взглядов.
Конечно, Дэниел не стал рассказывать мистеру Брауну о себе всего в первый вечер. Ему не хотелось заново переживать нелегкие годы, прошедшие в приюте.
Дети порой бывают очень жестокими. Все в приюте знали о его отце. Власти позаботились об этом. Его звали Дэн-висельник, или мальчик с виселицы, или еще более дерзко. Он все терпел, даже когда на него самого набросили петлю, когда он спускался с лестницы и чуть не задохнулся, или когда еще невыносимее – подложили в постель дохлую крысу. Это сделало его грубым, жестким, молчаливым, недоверчиво относящимся к любым проявлениям доброты, считающим ее лишь очередной ловушкой. Держался Дэниел всегда особняком, ни с кем не дружил, никогда не жаловался и не показывал, что ему бывает больно и очень трудно.
Придя работать на ткацкую фабрику, ничего не умея, не зная и простейших операций, он вынужден был выполнять подсобную, малооплачиваемую работу.
Мистер Брау с женой и дочерью Илспет с интересом и пониманием выслушали рассказы Дэниела о своей жизни, о работе на фабрике, о том, как однажды, зацепив рукавом за огромный тяжеленный тюк хлопка, он повалил его на себя, как кричали женщины вокруг, как нестерпимо болела окровавленная, изломанная в нескольких местах рука, как все разбежались в страхе, а он потерял сознание. Как придя в себя, он почувствовал, что лежит на полу, а его голова – у кого-то на коленях. Как услышал, что над ним о чем-то спорили несколько человек. Постепенно сквозь туман в голове и дикую боль он различил лицо Пру Джессон, одной из лучших фабричных работниц. Хозяин фабрики был бы рад избавиться от нее еще несколько лет назад из-за того, что она не прекращала борьбу за права и привилегии женщин. Но она доказала свою ценность для фабрики и завоевала уважение среди других рабочих, а фабриканты к тому времени уже не имели той власти, как двадцать лет назад.
Этот трагичный день закончился тем, что Пру привела Дэниела к себе домой и стала заботливо ухаживать за ним, пока он полностью не выздоровел.
– Я всем обязан Пру и Сэму Джессонам, – серьезно сказал Дэниел, перегнувшись через стол, глаза его радостно сверкали, казалось, он совсем забыл об усталости. – Только благодаря им я заново научился жить.
– Да-а, задумчиво кивая, произнес мистер Браун. – Сэм всегда был добрым малым. Мы с ним, можно сказать, вместе выросли.
Сэм и Пру Джессон, действительно, были хорошими, честными, трудолюбивыми людьми, преданными церкви и ведущими аскетический образ жизни, не предполагающий частые удовольствия. Сэм, как человек прогрессивный, состоял членом Ассоциации рабочих. Он брал в библиотеке Ассоциации редкие книги, приучал к чтению Дэниела и всегда имел очень неординарные взгляды на права рабочих.
– Я говорил Сэму много раз, – страстно продолжал Дэниел, забыв, очевидно, где он находится и кто с ним рядом, – что единственный для нас путь победить – это иметь своего человека в парламенте, такого, как мы, одного из нас, рабочего, а не этих джентльменов-радикалов, которые ни разу ничего не произвели своими белоснежными пухлыми ручками. Наш человек должен быть, как Сэм, проживший трудную жизнь, знающий, что такое труд на фабрике, знающий, что такое работать до изнеможения, чтобы твои дети не умерли от голода.
– Такого вроде тебя, ты это имеешь в виду, парень? – несколько сухо спросил мистер Браун.
– Ну, возможно, когда-нибудь я смог бы… – внезапно растерявшись, ответил Дэниел, несколько оробев за то, что выставил себя сейчас просто на посмешище.
– Не стесняйся признаваться в этом, Дэниел Хантер. Поверь, мы ничего бы не достигли в жизни, если бы не мечтали, верно? У меня тоже когда-то было много надежд и планов. У твоего отца их было тоже много, и за них он отправился на смерть, но ты, Дэн, многого достигнешь. Это трудная, долгая дорога, но ты сумеешь.
– Может, и так, – робко пробормотал парень, не зная, смеются ли над ним в данный момент или говорят искренне. – Но я никогда не отказывался от трудной работы.
– Послушай, Дэниел, – продолжал мистер Браун, – ты должен понять одну вещь: за последний год мы добились очень многого, и дни сражений и кровавой битвы позади; все мы сейчас стремимся к мирной жизни.
Не смотря на то, что Дэниела охватило подавляющее все чувство усталости, он не мог не поддержать разговор:
– Я скажу вам, мистер Браун, то же, что говорил Сэму. Когда придет время, а оно, я уверен, обязательно придет, когда я буду сидеть в Парламенте и защищать наши права, я надеюсь, что и вы, и Сэм, и другие, кто считал меня сумасшедшим за высказывание подобных мыслей, будете сидеть там, в зале, на балконе для гостей, и внимательно слушать мою речь.
– Конечно, я не исключаю, что такой день придет, – сказал мистер Браун, нежно кладя свою ладонь Дэниелу на плечо, будто парень был всего лишь пятилетним ребенком, – но это будет еще очень не скоро, Дэниел. А сейчас допивай чай и отправляйся спать; если у тебя такие грандиозные планы, тебе нужны силы. Дорогая, налей нам еще по чашечке, а я пока расскажу мальчику о нашей школе.
Дэниел был готов к любой работе, но предложение стать учителем в школе при церкви для беспризорных ребятишек стало для него абсолютной неожиданностью. Возможно, работа учителем смогла бы дать ему определенное положение, стать своеобразным толчком для решения тех проблем, которые его так волновали в жизни.
– Да, и еще не очень приятное для тебя известие: платить мы пока сможем немного. Илспет завтра все тебе покажет и познакомит с учениками. Не давай ответа прямо сейчас. Подумай хорошенько. А завтра скажешь, что ты решил. Ну, хватит на сегодня разговоров, парень, по-моему, мы засиделись. Уверен, что ты хочешь выспаться. Пора, пора.
Дэниел вздохнул:
– Вы так добры ко мне, мистер Браун, и вся ваша семья тоже.
Он поднялся, почувствовав только сейчас, как сильно устал. Дэниел поблагодарил миссис Браун за вкусное угощение, пожелал ей и Илспет спокойной ночи, взял свои вещи и последовал за мисс.
Мистер Браун снял ему комнату на чердаке дома, в котором жила миссис Тэйлор, женщина ростом в пять футов, худая как щепка и прославившаяся тем, что очень любила порядок в доме и всегда строго за этим следила.
– Располагайтесь, но попрошу вас не курить, не пить и не водить к себе девушек, договорились? – сказала хозяйка.
– Да, миссис, – устало ответил засыпающий на ходу Дэниел.
– Вот и решили. Только поддерживайте в комнате порядок. Я не собираюсь каждый день карабкаться наверх, чтобы убирать у вас.
Новая комната была совсем небольшой, но такой чистой и уютной, кровать достаточно жестковата, но постельное белье было без единого пятнышка. После всей этой утомительной дороги Дэниел, наконец, почувствовал, что ему повезло. Усталость свалила его, и он с большим удовольствием растянулся на кровати. На следующее утро, когда ночной кошмар постепенно отпустил его, Дэниел почувствовал себя хорошо отдохнувшим и полным сил и желания начать новую жизнь.
Он подошел к окну и увидел бесконечную череду крыш и труб, а над ними вырисовывалась голубая полоска неба.
В распоряжении Дэниела были таз и кувшин с водой. Он умылся, затем надел чистое белье. Тщательно убрав за собой, Дэниел надел кожаную куртку и в кармане нашел окровавленный носовой платок. Тонкий батист, отороченный по краям белоснежным кружевом, в уголке вышита монограмма. Платок все еще хранил аромат тончайших духов. На Дэниела нахлынули воспоминания. Как она прекрасно выглядела: белое шелковое платье, что-то воздушно-розовое на плечах, в ушах бриллиантовые огоньки. А как она смеялась в тени деревьев… Смеялась над ним, Дэниелом Хантером, – дочка Эверарда Уориндера… Будь он проклят, если когда-нибудь еще вспомнит эту богачку!
Он пренебрежительно скомкал платок и поискал глазами, куда бы его выбросить. Не найдя ничего лучшего, Дэниел резким движением выдвинул ящик комода и засунул платок туда, с шумом закрыв ящик.
Идя по Райской аллее, Дэниел душой и телом осознавал, как ему повезло. Кружевные занавески закрывали окна первого этажа, ступеньки крыльца казались белыми и светились чистотой. Все это бросалось в глаза своей роскошью по сравнению с неподалеку стоящими домами, разбитые окна которых были затянуты тряпками или прикрыты коричневым картоном. В дверях не было ручек, а то и замков, возле дверей текли на дорогу грязные ручейки помоев. Дэниел привык к трущобам, но совсем не ожидал увидеть ту же нищету здесь, в Лондоне, и это наполнило его беспомощным гневом к равнодушным властям, допускающим такое.
Миссис Тэйлор, хозяйка комнаты, где он поселился, напоила его чаем и накормила кашей. Еда была несколько безвкусной, но главное – горячей и питательной, и Дэниел с благодарностью все съел. Поблагодарив миссис Тэйлор за заботу, он отправился искать овощной магазин мистера Брауна.
Дэниел вскоре без особого труда отыскал его. Когда-то маленький магазинчик, теперь он разросся почти вдвое, и на прилавках здесь можно было найти все, что душа пожелает, – от овощей и консервов до плиток ириса, которые готовились миссис Браун и Илспет дома на кухне и продавались по полпенни за плитку.
Слева в магазине торговали более дорогим товаром, и именно там Дэниел и нашел Илспет, которая аккуратно упаковывала товар в бумажные пакеты.
– Папа во дворе, помогает разгружать товар, – сказала она, робко улыбнувшись Дэниелу. Он ответил девушке тем же, тем более, похоже, что им скоро придется работать вместе. Улыбка смягчила его жесткие черты лица.
– Спасибо, я тогда пойду сразу в школу, – сказал Дэниел.
Глядя ему вслед, Илспет подумала о том, насколько же он привлекательнее предыдущего учителя.
Илспет была невысокого роста пухленькой девушкой, с пепельно-серыми кудряшками, которые ей приходилось накручивать на бумажные «бигуди» каждую ночь. Она надула в задумчивости губки и почему-то равнодушно отодвинула в сторону плитку шоколада, которым с таким удовольствием лакомилась до прихода Дэниела.
Снаружи здание школы выглядело неприметным. Оно было выстроено много лет назад и теперь было грязно-желтого цвета. Но что являлось, по мнению многих, самым главным, так это была чистота, поэтому учащиеся школы скоблили, мыли и чистили ее, и делали это, похоже, довольно часто.
Подойдя поближе, Дэниел увидел двух подростков, идущих ему навстречу: одного с ведром мыльной воды, а другого – со щеткой и тряпкой.
Когда он представился им, ребята устало кивнули в ответ, и в течение какой-то минуты, пока учитель и мальчики приглядывались друг к другу, умудрились опрокинуть у его ног это злополучное ведро. Брюки Дэниела были по колено в мыльной воде. Отпустив мальчишкам по затрещине, Дэниел спокойным тоном сказал, что если они уже закончили мыть пол, то могут идти отдыхать, все остальное он сделает сам.
Дэниел не знал, как он будет управляться с детьми, особенно если учесть тот факт, что среди них немало таких оболтусов. Но все же кое-какой опыт у него был. Последние два года его бывший хозяин по требованию закона вынужден был организовать при фабрике школу для детей рабочих, и Дэниел, часто назначаемый воспитателем, к своему собственному удовольствию, обнаружил в себе способности быстро находить общее детьми и поддерживать кое-какую дисциплину. Дэниел считал, что с детьми нужно часто допускать мягкость, строго не наказывать. Вот и сейчас, отпустив мальчишек, он покорно вытирал пол, то и дело отжимая воду в ведро, а сам размышлял.
Дэниел подумал, что деньги, заработанные им на ярмарке, помогут продержаться до начала занятий в школе. А еще у него будет время на поиски сестры. Занимаясь уборкой, Дэниел мыслями вернулся в тот роковой день, когда умирала его мать, а он сидел возле ее кровати и в отупляющем горе слушал ее шепот.
– Позаботься о Кейт, Дэниел, у нее, кроме тебя, нет никого во всем свете… и еще… я никому не говорила этого, но сейчас пришло время… – продолжала женщина таким тихим, слабым голосом, что он едва различал слова. Слова, которым боялся верить, которые раскрывали тайну, врезавшуюся в испуганную память одиннадцатилетнего мальчика одним роковым именем – Эверард Уориндер. Дэниел много лет хранил эту тайну, мысленно возвращаясь к ней время от времени и испытывая чувство холодного страха.
С тех пор, как он потерял сестру, прошло уже много лет, и Дэниел решил во что бы то ни стало поскорее отыскать ее. Маленькая Кейт была всей его семьей на огромном белом свете. С помощью Сэма Дэниел нашел тот приют, куда отдали Кейт в шестилетнем возрасте, когда ее просто-таки вырвали у него из рук, она тогда очень плакала и кричала, так что сердце разрывалось на маленькие кусочки.
Отсюда, из этого приюта, в возрасте двенадцати лет девочку отдали прислугой в один богатый дом, и в приюте тут же забыли о ее существовании.
Предчувствуя беду, Дэниел с Сэмом нашли семью, в которую Кейт была отдана, и получили резкий неприязненный ответ: «Испорченной девчонке, Кейт Хантер, пришло в голову сбежать после всей заботы и доброты, которую ей здесь оказывали. Примкнув к труппе бродячих актеров, она наотрез отказалась вернуться, а когда ей пригрозили, что вернут силой закона, вся гнилая команда ночью тайно снялась с места и уехала, забрав с собой распущенную, неблагодарную девчонку».
– Вот и все, Дэн, мальчик, – грустно глядя на него, сказал тогда Сэм, – теперь тебе ее никогда не найти, мне очень жаль. Такой народ, как бродячие актеры, разъезжает по всей стране, они могут быть где угодно, и только Богу известно, что могло с ней случиться в подобной компании.
Для простых людей, фабричных рабочих, таких, как Сэм и Пру, театры были анафемой, а те, кто в них играли, обязательно должны были попасть в ад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Мальчик хотел закрыть глаза, боясь самого страшного момента, но мать жестко, с болью в голосе, прошептала:
– Смотри, Дэниел. Смотри внимательно и никогда не забывай сегодняшний день. Они сказали, что твой отец убил человека, но это ведь жестокая ложь. Помни это, сын, и знай, что он пошел на виселицу ни за что.
Дэниел видел, как отца подвели к виселице, как на шею накинули петлю. Внезапный толчок, и конвульсии повисшего тела…
Из глубины души у Дэниела вырвался нечеловеческий крик, и он, вспотевший, подскочил с кровати. Не в состоянии избавиться совсем от ночного кошмара, весь дрожа, он постепенно стал различать очертания комнаты – вот это крошечное оконце с длинными, до пола, занавесками, деревянный стул, стоящий в углу комод, лежащие стопкой там, где он их распаковал, книги.
Облегченно вздохнув, Дэниел откинулся на подушку. Он уже очень давно не испытывал подобного кошмара по ночам. Должно быть, это из-за тяжелого вчерашнего разговора с девушкой.
Гудок на фабрике будет в пять тридцать, а сейчас еще четыре утра, значит, размышлял Дэниел, он сам себе хозяин и может понежиться в постели еще целый час. Дэниелу с трудом верилось, что он вновь в Лондоне. Вчера к вечеру он дошел до Тауэра и долго смотрел на огромную крепость, известную своей мрачной кровавой историей. За все время, что он ходил, Дэниел купил горячий пирожок и, присев на парапет у реки, съел его. Он до смерти устал, у него болела каждая клеточка тела, но он все же был здесь, в Лондоне, и при этой мысли он чувствовал свежий прилив сил.
Дэниел привел себя в порядок и через несколько часов его можно было увидеть направляющимся в Уайтчепэл. Он шел и смотрел по сторонам на высокие здания и на многолюдные улицы. Встречающиеся прохожие любопытно оглядывались на высокого загорелого деревенского парня в изношенных серых ботинках, с рюкзаком за спиной.
Вскоре Дэниел пришел в Чепэл по данному ему адресу. В маленькой церкви шла обычная утренняя служба, и молодой человек присел на заднюю скамейку, с удовольствием давая отдохнуть ногам. Голос священника звучал монотонно и усыпляюще, и Дэниел чуть не задремал, как вдруг громкие звуки гимна точно ударили его по голове, и он непроизвольно вскочил на ноги.
Черноволосый, сурового вида мистер Глоссоп, местный священник, и маленький, толстоватый мистер Браун были заранее предупреждены своими коллегами с севера о приезде хорошего парня Дэниела Хантера. И теперь они с осторожными улыбками смотрели на направляющегося к ним высокого загорелого юношу. Дело в том, что им в организованной прошлой зимой при церкви школе был необходим учитель. Священник и его спутник переглянулись, одновременно подумав, что Дэниел Хантер выглядит внушительно и, вероятно, сумеет управлять необузданными юнцами, которым совершенно не хотелось изучать грамоту, но которых, как надеялись священники, необходимо было предостеречь от неправедной и постыдной жизни.
Мистер Браун, человек семейный, пригласил Дэниела к себе домой, угостил обедом. В разговоре выяснилось, что парень умел читать и писать, знал цифры и был достаточно прогрессивных взглядов.
Конечно, Дэниел не стал рассказывать мистеру Брауну о себе всего в первый вечер. Ему не хотелось заново переживать нелегкие годы, прошедшие в приюте.
Дети порой бывают очень жестокими. Все в приюте знали о его отце. Власти позаботились об этом. Его звали Дэн-висельник, или мальчик с виселицы, или еще более дерзко. Он все терпел, даже когда на него самого набросили петлю, когда он спускался с лестницы и чуть не задохнулся, или когда еще невыносимее – подложили в постель дохлую крысу. Это сделало его грубым, жестким, молчаливым, недоверчиво относящимся к любым проявлениям доброты, считающим ее лишь очередной ловушкой. Держался Дэниел всегда особняком, ни с кем не дружил, никогда не жаловался и не показывал, что ему бывает больно и очень трудно.
Придя работать на ткацкую фабрику, ничего не умея, не зная и простейших операций, он вынужден был выполнять подсобную, малооплачиваемую работу.
Мистер Брау с женой и дочерью Илспет с интересом и пониманием выслушали рассказы Дэниела о своей жизни, о работе на фабрике, о том, как однажды, зацепив рукавом за огромный тяжеленный тюк хлопка, он повалил его на себя, как кричали женщины вокруг, как нестерпимо болела окровавленная, изломанная в нескольких местах рука, как все разбежались в страхе, а он потерял сознание. Как придя в себя, он почувствовал, что лежит на полу, а его голова – у кого-то на коленях. Как услышал, что над ним о чем-то спорили несколько человек. Постепенно сквозь туман в голове и дикую боль он различил лицо Пру Джессон, одной из лучших фабричных работниц. Хозяин фабрики был бы рад избавиться от нее еще несколько лет назад из-за того, что она не прекращала борьбу за права и привилегии женщин. Но она доказала свою ценность для фабрики и завоевала уважение среди других рабочих, а фабриканты к тому времени уже не имели той власти, как двадцать лет назад.
Этот трагичный день закончился тем, что Пру привела Дэниела к себе домой и стала заботливо ухаживать за ним, пока он полностью не выздоровел.
– Я всем обязан Пру и Сэму Джессонам, – серьезно сказал Дэниел, перегнувшись через стол, глаза его радостно сверкали, казалось, он совсем забыл об усталости. – Только благодаря им я заново научился жить.
– Да-а, задумчиво кивая, произнес мистер Браун. – Сэм всегда был добрым малым. Мы с ним, можно сказать, вместе выросли.
Сэм и Пру Джессон, действительно, были хорошими, честными, трудолюбивыми людьми, преданными церкви и ведущими аскетический образ жизни, не предполагающий частые удовольствия. Сэм, как человек прогрессивный, состоял членом Ассоциации рабочих. Он брал в библиотеке Ассоциации редкие книги, приучал к чтению Дэниела и всегда имел очень неординарные взгляды на права рабочих.
– Я говорил Сэму много раз, – страстно продолжал Дэниел, забыв, очевидно, где он находится и кто с ним рядом, – что единственный для нас путь победить – это иметь своего человека в парламенте, такого, как мы, одного из нас, рабочего, а не этих джентльменов-радикалов, которые ни разу ничего не произвели своими белоснежными пухлыми ручками. Наш человек должен быть, как Сэм, проживший трудную жизнь, знающий, что такое труд на фабрике, знающий, что такое работать до изнеможения, чтобы твои дети не умерли от голода.
– Такого вроде тебя, ты это имеешь в виду, парень? – несколько сухо спросил мистер Браун.
– Ну, возможно, когда-нибудь я смог бы… – внезапно растерявшись, ответил Дэниел, несколько оробев за то, что выставил себя сейчас просто на посмешище.
– Не стесняйся признаваться в этом, Дэниел Хантер. Поверь, мы ничего бы не достигли в жизни, если бы не мечтали, верно? У меня тоже когда-то было много надежд и планов. У твоего отца их было тоже много, и за них он отправился на смерть, но ты, Дэн, многого достигнешь. Это трудная, долгая дорога, но ты сумеешь.
– Может, и так, – робко пробормотал парень, не зная, смеются ли над ним в данный момент или говорят искренне. – Но я никогда не отказывался от трудной работы.
– Послушай, Дэниел, – продолжал мистер Браун, – ты должен понять одну вещь: за последний год мы добились очень многого, и дни сражений и кровавой битвы позади; все мы сейчас стремимся к мирной жизни.
Не смотря на то, что Дэниела охватило подавляющее все чувство усталости, он не мог не поддержать разговор:
– Я скажу вам, мистер Браун, то же, что говорил Сэму. Когда придет время, а оно, я уверен, обязательно придет, когда я буду сидеть в Парламенте и защищать наши права, я надеюсь, что и вы, и Сэм, и другие, кто считал меня сумасшедшим за высказывание подобных мыслей, будете сидеть там, в зале, на балконе для гостей, и внимательно слушать мою речь.
– Конечно, я не исключаю, что такой день придет, – сказал мистер Браун, нежно кладя свою ладонь Дэниелу на плечо, будто парень был всего лишь пятилетним ребенком, – но это будет еще очень не скоро, Дэниел. А сейчас допивай чай и отправляйся спать; если у тебя такие грандиозные планы, тебе нужны силы. Дорогая, налей нам еще по чашечке, а я пока расскажу мальчику о нашей школе.
Дэниел был готов к любой работе, но предложение стать учителем в школе при церкви для беспризорных ребятишек стало для него абсолютной неожиданностью. Возможно, работа учителем смогла бы дать ему определенное положение, стать своеобразным толчком для решения тех проблем, которые его так волновали в жизни.
– Да, и еще не очень приятное для тебя известие: платить мы пока сможем немного. Илспет завтра все тебе покажет и познакомит с учениками. Не давай ответа прямо сейчас. Подумай хорошенько. А завтра скажешь, что ты решил. Ну, хватит на сегодня разговоров, парень, по-моему, мы засиделись. Уверен, что ты хочешь выспаться. Пора, пора.
Дэниел вздохнул:
– Вы так добры ко мне, мистер Браун, и вся ваша семья тоже.
Он поднялся, почувствовав только сейчас, как сильно устал. Дэниел поблагодарил миссис Браун за вкусное угощение, пожелал ей и Илспет спокойной ночи, взял свои вещи и последовал за мисс.
Мистер Браун снял ему комнату на чердаке дома, в котором жила миссис Тэйлор, женщина ростом в пять футов, худая как щепка и прославившаяся тем, что очень любила порядок в доме и всегда строго за этим следила.
– Располагайтесь, но попрошу вас не курить, не пить и не водить к себе девушек, договорились? – сказала хозяйка.
– Да, миссис, – устало ответил засыпающий на ходу Дэниел.
– Вот и решили. Только поддерживайте в комнате порядок. Я не собираюсь каждый день карабкаться наверх, чтобы убирать у вас.
Новая комната была совсем небольшой, но такой чистой и уютной, кровать достаточно жестковата, но постельное белье было без единого пятнышка. После всей этой утомительной дороги Дэниел, наконец, почувствовал, что ему повезло. Усталость свалила его, и он с большим удовольствием растянулся на кровати. На следующее утро, когда ночной кошмар постепенно отпустил его, Дэниел почувствовал себя хорошо отдохнувшим и полным сил и желания начать новую жизнь.
Он подошел к окну и увидел бесконечную череду крыш и труб, а над ними вырисовывалась голубая полоска неба.
В распоряжении Дэниела были таз и кувшин с водой. Он умылся, затем надел чистое белье. Тщательно убрав за собой, Дэниел надел кожаную куртку и в кармане нашел окровавленный носовой платок. Тонкий батист, отороченный по краям белоснежным кружевом, в уголке вышита монограмма. Платок все еще хранил аромат тончайших духов. На Дэниела нахлынули воспоминания. Как она прекрасно выглядела: белое шелковое платье, что-то воздушно-розовое на плечах, в ушах бриллиантовые огоньки. А как она смеялась в тени деревьев… Смеялась над ним, Дэниелом Хантером, – дочка Эверарда Уориндера… Будь он проклят, если когда-нибудь еще вспомнит эту богачку!
Он пренебрежительно скомкал платок и поискал глазами, куда бы его выбросить. Не найдя ничего лучшего, Дэниел резким движением выдвинул ящик комода и засунул платок туда, с шумом закрыв ящик.
Идя по Райской аллее, Дэниел душой и телом осознавал, как ему повезло. Кружевные занавески закрывали окна первого этажа, ступеньки крыльца казались белыми и светились чистотой. Все это бросалось в глаза своей роскошью по сравнению с неподалеку стоящими домами, разбитые окна которых были затянуты тряпками или прикрыты коричневым картоном. В дверях не было ручек, а то и замков, возле дверей текли на дорогу грязные ручейки помоев. Дэниел привык к трущобам, но совсем не ожидал увидеть ту же нищету здесь, в Лондоне, и это наполнило его беспомощным гневом к равнодушным властям, допускающим такое.
Миссис Тэйлор, хозяйка комнаты, где он поселился, напоила его чаем и накормила кашей. Еда была несколько безвкусной, но главное – горячей и питательной, и Дэниел с благодарностью все съел. Поблагодарив миссис Тэйлор за заботу, он отправился искать овощной магазин мистера Брауна.
Дэниел вскоре без особого труда отыскал его. Когда-то маленький магазинчик, теперь он разросся почти вдвое, и на прилавках здесь можно было найти все, что душа пожелает, – от овощей и консервов до плиток ириса, которые готовились миссис Браун и Илспет дома на кухне и продавались по полпенни за плитку.
Слева в магазине торговали более дорогим товаром, и именно там Дэниел и нашел Илспет, которая аккуратно упаковывала товар в бумажные пакеты.
– Папа во дворе, помогает разгружать товар, – сказала она, робко улыбнувшись Дэниелу. Он ответил девушке тем же, тем более, похоже, что им скоро придется работать вместе. Улыбка смягчила его жесткие черты лица.
– Спасибо, я тогда пойду сразу в школу, – сказал Дэниел.
Глядя ему вслед, Илспет подумала о том, насколько же он привлекательнее предыдущего учителя.
Илспет была невысокого роста пухленькой девушкой, с пепельно-серыми кудряшками, которые ей приходилось накручивать на бумажные «бигуди» каждую ночь. Она надула в задумчивости губки и почему-то равнодушно отодвинула в сторону плитку шоколада, которым с таким удовольствием лакомилась до прихода Дэниела.
Снаружи здание школы выглядело неприметным. Оно было выстроено много лет назад и теперь было грязно-желтого цвета. Но что являлось, по мнению многих, самым главным, так это была чистота, поэтому учащиеся школы скоблили, мыли и чистили ее, и делали это, похоже, довольно часто.
Подойдя поближе, Дэниел увидел двух подростков, идущих ему навстречу: одного с ведром мыльной воды, а другого – со щеткой и тряпкой.
Когда он представился им, ребята устало кивнули в ответ, и в течение какой-то минуты, пока учитель и мальчики приглядывались друг к другу, умудрились опрокинуть у его ног это злополучное ведро. Брюки Дэниела были по колено в мыльной воде. Отпустив мальчишкам по затрещине, Дэниел спокойным тоном сказал, что если они уже закончили мыть пол, то могут идти отдыхать, все остальное он сделает сам.
Дэниел не знал, как он будет управляться с детьми, особенно если учесть тот факт, что среди них немало таких оболтусов. Но все же кое-какой опыт у него был. Последние два года его бывший хозяин по требованию закона вынужден был организовать при фабрике школу для детей рабочих, и Дэниел, часто назначаемый воспитателем, к своему собственному удовольствию, обнаружил в себе способности быстро находить общее детьми и поддерживать кое-какую дисциплину. Дэниел считал, что с детьми нужно часто допускать мягкость, строго не наказывать. Вот и сейчас, отпустив мальчишек, он покорно вытирал пол, то и дело отжимая воду в ведро, а сам размышлял.
Дэниел подумал, что деньги, заработанные им на ярмарке, помогут продержаться до начала занятий в школе. А еще у него будет время на поиски сестры. Занимаясь уборкой, Дэниел мыслями вернулся в тот роковой день, когда умирала его мать, а он сидел возле ее кровати и в отупляющем горе слушал ее шепот.
– Позаботься о Кейт, Дэниел, у нее, кроме тебя, нет никого во всем свете… и еще… я никому не говорила этого, но сейчас пришло время… – продолжала женщина таким тихим, слабым голосом, что он едва различал слова. Слова, которым боялся верить, которые раскрывали тайну, врезавшуюся в испуганную память одиннадцатилетнего мальчика одним роковым именем – Эверард Уориндер. Дэниел много лет хранил эту тайну, мысленно возвращаясь к ней время от времени и испытывая чувство холодного страха.
С тех пор, как он потерял сестру, прошло уже много лет, и Дэниел решил во что бы то ни стало поскорее отыскать ее. Маленькая Кейт была всей его семьей на огромном белом свете. С помощью Сэма Дэниел нашел тот приют, куда отдали Кейт в шестилетнем возрасте, когда ее просто-таки вырвали у него из рук, она тогда очень плакала и кричала, так что сердце разрывалось на маленькие кусочки.
Отсюда, из этого приюта, в возрасте двенадцати лет девочку отдали прислугой в один богатый дом, и в приюте тут же забыли о ее существовании.
Предчувствуя беду, Дэниел с Сэмом нашли семью, в которую Кейт была отдана, и получили резкий неприязненный ответ: «Испорченной девчонке, Кейт Хантер, пришло в голову сбежать после всей заботы и доброты, которую ей здесь оказывали. Примкнув к труппе бродячих актеров, она наотрез отказалась вернуться, а когда ей пригрозили, что вернут силой закона, вся гнилая команда ночью тайно снялась с места и уехала, забрав с собой распущенную, неблагодарную девчонку».
– Вот и все, Дэн, мальчик, – грустно глядя на него, сказал тогда Сэм, – теперь тебе ее никогда не найти, мне очень жаль. Такой народ, как бродячие актеры, разъезжает по всей стране, они могут быть где угодно, и только Богу известно, что могло с ней случиться в подобной компании.
Для простых людей, фабричных рабочих, таких, как Сэм и Пру, театры были анафемой, а те, кто в них играли, обязательно должны были попасть в ад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59