В прошлый раз у Надин ключа не было. Но на этот раз она
может вернуться с ключом. Какая это будет горькая шутка, если первой
обязанностью Стью в качестве судебного исполнителя окажется арест его
собственной жены за незаконное проникновение.
- Этот? - спросил Ларри, указывая пальцем.
- Да. Поторопись.
- Так или иначе, скорее всего, он его перепрятал. Гарольд
действительно перепрятал дневник. Но Надин положила его на старое место.
Ларри и Фрэн ничего об этом не знали. Когда Ларри приподнял кирпич, в
открывшемся углублении они увидели толстую тетрадь.
- Ну что, - спросил Ларри. - Долго мы будем на нее смотреть?
- Бери ты, - сказала Фрэн. - Я даже не хочу к ней прикасаться.
Ларри взял тетрадь и стер пыль с обложки. Он пролистал несколько
страниц. Гарольд писал тонким фломастером. Почерк у него был очень мелким.
Абзацев не было.
- Нам потребуется три дня, чтобы все это прочитать, - сказал Ларри и
стал перелистывать дневник.
- Подожди, - сказала Фрэн и протянула руку, чтобы вернуться обратно
на пару страниц. Там непрерывный поток слов прерывался смело очерченным
треугольником. Внутри было написано нечто вроде девиза:
"Следовать своей звезде - это значит подчиняться воле более великой
Силы, воле Провидения; но это не исключает того, что сам акт следования
этой воле является стержневым корнем еще более могущественной Силы. Твой
БОГ, твой ДЬЯВОЛ владеет ключами от маяка; я так долго мучился этим в
последние два месяца; но каждому из нас он дал возможность отправиться в
ПЛАВАНЬЕ.
ГАРОЛЬД ЭМЕРИ ЛАУДЕР."
- Извини, - сказал Ларри. - Это за пределами моего понимания. Ты
что-нибудь уловила?
Фрэн медленно покачала головой.
- По-моему, Гарольд хочет сказать, что быть ведомым может оказаться
настолько же почетно, как и быть ведущим.
Ларри снова начал листать тетрадь, наткнувшись еще на четыре или пять
обрамленных в рамку максим, под каждой из которых большими буквами было
написано полное имя Гарольда.
- Ну и ну, - воскликнул Ларри. - Посмотри-ка на эту, Фрэнни!
"Утверждают, что гордость и ненависть - два основных человеческих
греха. Но так ли это? Я предпочитаю думать о них, как о двух основных
добродетелях. Отказаться от гордости и ненависти означает согласиться с
тем, что ты должен измениться во имя мира. Сохранить же их в себе - куда
более благородно; это означает, что мир должен измениться во имя тебя. Я
пустился в великую авантюру.
ГАРОЛЬД ЭМЕРИ ЛАУДЕР."
- Эта мысль могла родиться только в очень неспокойной душе, - сказала
Фрэн. Ей стало холодно.
- Это как раз тот тип мышления, который и вверг нас во всю эту
катастрофу, - сказал Ларри. Он быстро перелистнул страницы на начало. - Не
будем терять времени. Посмотрим, что мы можем из этого извлечь.
Они прочли первое предложение, положив дневник между собой, как дети
на уроке пения. Изо рта у Фрэн вырвался приглушенный возглас. Она подалась
назад и прикрыла рот рукой.
- Фрэн, мы должны взять это с собой, - сказал Ларри.
- Да...
- И показать Стью. Не знаю, прав ли Лео насчет того, что они перешли
на сторону темного человека, но нет никаких сомнений в том, что Гарольд
опасно возбужден. Ты и сама это видишь.
- Да, - повторила она. Она почувствовала себя на грани обморока. Так
вот как заканчиваются эти истории с дневниками. Она словно знала об этом с
того самого момента, когда увидела в своем дневнике шоколадный отпечаток.
Только не потерять сознания, - повторяла она про себя.
- Фрэнни? С тобой все в порядке?
Голос Ларри. Откуда-то издалека.
Первое предложение дневника Гарольда:
"Самым большим наслаждением для меня в это восхитительное
пост-апокалиптическое лето станет убийство мистера Стюарта Мудозвона
Редмана; может быть, ее я тоже убью."
Никто не ответил ей на стук, но ведь внутри мог оказаться этот
глухонемой. Ты можешь барабанить в дверь хоть до посинения, но он все
равно тебя не услышит. Придав своему лицу приятное выражение и заготовив
извинительную фразу, Надин вошла в дом.
Она поднялась по лестнице. Гарольд сказал ей, что скорее всего они
соберутся в гостиной. В южной части этой огромной комнаты она нашла то,
что искала, - большой шкаф, который Ральф не успел еще разобрать. Рядами
висят пальто на вешалках, а сзади все завалено обувью, перчатками и
зимними шерстяными вещами.
Она быстро достала из сумки консервы. Они служили камуфляжем, а под
ними лежала коробка с динамитом и радиотелефоном.
- Если я положу эту штуку в шкаф, сработает ли она, как надо? -
спросила она вчера у Гарольда. - Не будет ли взрыв слишком слабым?
- Надин, - ответил Гарольд, - если устройство сработает - а у меня
нет причин в этом сомневаться, - то оно разнесет дом, и холм, на котором
он стоит. Так что положи его в какое-нибудь укромное местечко и не забивай
себе голову всякой чепухой. Все будет, как в старой сказке о портном и
мухах. Одним махом - семерых убивахом. Только в данном случае мы имеем
дело с политическими тараканами.
Надин проделала нору в залежах обуви и шерстяных шарфов и положила
туда коробку. Ну вот. Готово.
Она быстро вышла из дома, не оглядываясь и пытаясь не обращать
внимания на голос, который приказывал ей вернуться обратно и вырвать
провода, соединяющие радиотелефон с динамитными зарядами.
Она завела мотороллер, и на обратном пути голос беспрестанно твердил
ей одно и то же: "Ты ведь не оставишь это там, правда? Ты ведь не оставишь
там эту бомбу, так?"
"В мире, где уже столько людей погибло..."
Она завернула за угол, едва различая дорогу. Слезы застилали ей
глаза.
"...самый тяжелый грех - это отнять человеческую жизнь."
А тут речь идет о семи жизнях. Да нет, больше, потому что комитет
собирается выслушать доклад нескольких подкомитетов.
Она остановилась на углу Базелайн и Бродвея, уже намереваясь
развернуться и отправиться назад. Ее всю трясло.
Позже она никак не могла объяснить Гарольду, что же с ней произошло.
Честно говоря, она и не пыталась. Это было предчувствие будущих ужасов.
Она ощутила, что зрение ее затмевается.
Казалось, перед ней медленно опускается темный занавес, слегка
развевающийся на ветру. Время от времени ветер усиливался, занавес начинал
трепыхаться сильнее, и ей удавалось разглядеть по краям небольшие участки
пустынного перекрестка.
Но вскоре занавес приблизился к ней вплотную, и она потерялась в нем.
Она ослепла, оглохла и лишилась осязания. Мыслящее "я" Надин обернулось
темным, теплым коконом.
И она почувствовала, как он входит в нее.
Из груди ее рвался дикий вопль, но у нее не было рта, чтобы
закричать.
ПРОНИКНОВЕНИЕ: ЭНТРОПИЯ.
Она не знала, что значат эти слова в таком сочетании, но она
почувствовала, что в них заключена истина. Ничего похожего ей не
приходилось испытывать за всю свою жизнь. Позже ей пришло в голову
несколько метафор, и она отвергла их одну за другой:
Ты плывешь в теплой воде и неожиданно попадаешь в яму глубокого
холода, от которого немеет все тело.
Тебе сделали укол новокаина в десну и вырвали зуб. Он вышел без
всякой боли. Ты сплевываешь кровью в эмалированный тазик. В тебе
образовалась дыра. Ты можешь ощупать языком то место, где еще секунду
назад жила часть тебя.
Ты смотришь на себя в зеркало. Смотришь очень долго. Пять минут,
десять, пятнадцать. Не моргая. С ужасом ты начинаешь замечать, как лицо
твое меняется, словно лицо Лона Чани Младшего в фильме об оборотнях. Ты
уже не знаешь себя самого и превращаешься в свой двойник, в безумного
вампира с бледной кожей и рыбьими глазами.
Ни одно из этих ощущений не было похоже на то, что она испытала, но
она почувствовала привкус каждого из них.
Темный человек вошел в нее, и ОТ НЕГО ИСХОДИЛ ХОЛОД.
Когда она открыла глаза, ей сперва показалось, что она в аду.
Ад был белизной - тезис к антитезису темного человека. Перед ней
простиралось выбеленное ничто. Белое-белое-белое. Ее окружал белый ад, и
он был повсюду.
Она уставилась на белизну (невозможно было уставиться в нее) и лишь
через несколько минут ощутила вилку мотоцикла между бедер. Краем глаза она
увидела другой цвет - зеленый.
С усилием она оторвала глаза от белой плоскости и огляделась вокруг.
Губы ее дрожали, в глазах бесновался ужас. Темный человек был в ней. Флегг
был в ней. И когда он пришел, он лишил ее всех пяти чувств, связывающих ее
с реальностью. Он прокатился на ней, как человек может прокатиться на
легковушке или на грузовике. И он привез ее... куда?
Она посмотрела на белую плоскость и поняла, что это был экран
открытого кинотеатра на фоне белого дождливого неба. Обернувшись, она
заметила бар. Стены его были покрашены в ярко-розовый цвет, телесного
оттенка. На фасаде было написано: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ХОЛИДЕЙ ТВИН! ЭТИМ
ВЕЧЕРОМ НАСЛАЖДАЙТЕСЬ РАЗВЛЕЧЕНИЯМИ ПОД ЗВЕЗДНЫМ НЕБОМ!
Темнота окутала ее на пересечении Базелайн и Бродвея. Теперь она
оказалась в конце Двадцать Восьмой улицы, почти за пределами города,
откуда шла дорога на... Лонгмонт, не так ли?
Вокруг нее стояли железные мачты, и на каждой из них было установлено
по два громкоговорителя. Под ногами у нее был гравий, но сквозь него росли
трава и одуванчики. Пожалуй, в "Холидей Твинс" было не слишком много
посетителей, начиная с середины июля. Неудачное лето для того, чтобы
делать деньги на развлечениях.
- Почему я здесь? - прошептала она.
Это был просто разговор с самой собой - она не ожидала никакого
ответа. Поэтому, когда ответ прозвучал, ужас сжал ей горло.
- НАДИН! - раздалось из громкоговорителей, и это был его голос. Как
она закричала! Руки ее немедленно прижались к ушам, но голос раздавался
одновременно из всех громкоговорителей, и не было опасения от его
ужасающей ликующей интонации и звучащей в нем кошмарной комической похоти.
- НАДИН, НАДИН, О, КАК Я ЛЮБЛЮ ЛЮБИТЬ НАДИН, МОЯ ЛАПОЧКА, МОЯ
КРАСАВИЦА...
- ПРЕКРАТИ! - закричала она, до предела напрягая голосовые связки, но
все равно ее голос казался ничтожным по сравнению с доносящимся из
громкоговорителей воплями великана. И тем не менее, на мгновение голос
все-таки остановился. Наступила тишина. Громкоговорители смотрели на нее,
словно фасетчатые глаза гигантских насекомых.
Надин медленно отняла руки от ушей.
"Ты сошла с ума, - успокоила она себя. - Вот и все. Напряженное
ожидание... игры Гарольда... установка бомбы... все это подвело тебя к
самому краю, дорогая, и ты сошла с ума. Ну что ж, может быть, так оно и
лучше."
Но она не сошла с ума и прекрасно знала об этом.
Все это было гораздо хуже, чем сумасшествие.
Словно в подтверждение этого громкоговорители вновь загрохотали
суровым, но вместе с тем почти жеманным голосом - голосом директора школы,
который по школьному радио упрекает своих учеников за какую-нибудь
проделку.
- НАДИН, ОНИ ЗНАЮТ.
- Они знают, - отозвалась она, как попугай. Она не была уверена в
том, кто такие они и что они знают, но ни на секунду не усомнилась в
неизбежности случившегося.
- ВЫ ВЕЛИ СЕБЯ ГЛУПО. ГЛУПОСТЬ МОЖЕТ НРАВИТСЯ БОГУ, НО НЕ МНЕ.
Глупость, - подумала она. Глупость, глупость. Я знаю, что означает
это слово. По-моему, оно означает смерть.
- ОНИ ЗНАЮТ ОБО ВСЕМ... КРОМЕ КОРОБКИ С ДИНАМИТОМ.
Громкоговорители. Повсюду.
- ОТПРАВЛЯЙТЕСЬ НА АМФИТЕАТР САНРАЙЗ. ОСТАВАЙТЕСЬ ТАМ. ДО ЗАВТРАШНЕГО
ВЕЧЕРА. ДО ТОГО, КАК ОНИ СОБЕРУТСЯ. А ПОТОМ ВЫ С ГАРОЛЬДОМ МОЖЕТЕ ПРИЙТИ.
ПРИЙТИ КО МНЕ.
Теперь Надин охватило простое, сияющее чувство благодарности. Они
вели себя глупо... но им дали право на вторую попытку. И скоро, очень
скоро она будет с ним... и тогда она сойдет с ума, она была абсолютно в
этом уверена, и ничто уже больше не будет иметь значения.
- Амфитеатр Санрайз может оказаться слишком далеко, - сказала она. Ее
голосовые связки были повреждены, и она могла только каркать. - Он может
оказаться слишком далеко для... - Для чего? Она задумалась. Ах! Точно!
Правильно! - Для радиотелефона. Для сигнала.
Ответа не последовало.
Она завела мотороллер. Эхо заставило ее вздрогнуть. Оно звучало, как
винтовочные выстрелы. Она стремилась поскорее убраться из этого ужасного
места, подальше от этих глазастых громкоговорителей.
Она _д_о_л_ж_н_а_ была убраться отсюда.
Она поджидала Гарольда за углом рядом с автобусной остановкой. Когда
он увидел ее, лицо его застыло и побледнело.
- Надин... - прошептал он.
- Гарольд, - сказала она, - они все знают. Мы должны...
- Твои _в_о_л_о_с_ы_, Надин, о Господи, что стало с твоими
в_о_л_о_с_а_м_и_...
- СЛУШАЙ МЕНЯ!
Казалось, он немного овладел собой.
- Хо-оорошо. В чем дело?
- Они были у тебя дома и нашли твой дневник. Они унесли его с собой.
Лицо Гарольда исказилось от гнева, ужаса, стыда. Понемногу эмоции
схлынули, и, словно труп утопленника, всплывающий на поверхность, на лице
его вновь появилась неподвижная усмешка.
- Кто это был?
- Точно не знаю, да это и не важно. Фрэн Голдсмит была одной из них -
это точно. Вторым был то ли Бэйтмен, то ли Андервуд. Я не знаю. Но они
придут за тобой, Гарольд.
- Откуда ты все знаешь? - Он грубо схватил ее за плечи, вспомнив о
том, что именно она положила дневник обратно под кирпич. Он потряс ее, как
тряпичную куклу, но Надин смотрела ему в лицо без страха. В этот
длинный-длинный день ей приходилось быть лицо к лицу и с более страшными
вещами, чем Гарольд Лаудер.
- ТЫ, СУКА, ОТКУДА ТЫ ВСЕ ЭТО ЗНАЕШЬ?
- О_н_ сказал мне.
Гарольд уронил руки.
- Флегг? - спросил он шепотом. - Он сказал тебе? Он говорил с тобой?
И он сделал _э_т_о_?
- О чем ты?
Они стояли рядом с магазином электроприборов. Снова взяв ее за плечи,
Гарольд повернул ее к витрине. Надин долгим взглядом посмотрела на свое
отражение в стекле.
Ее волосы стали абсолютно белыми.
- Пошли, - сказала она. - Мы должны уйти из города.
- Сейчас?
- Когда стемнеет.
- Мы уйдем на запад?
- Пока нет. Сначала мы дождемся завтрашнего вечера.
- Может быть, я уже не хочу этого, - прошептал Гарольд.
- Слишком поздно, - ответила она.
55
- Ну, что скажешь? - спросил Ларри.
На лице Стью отразилось глубокое беспокойство. Он положил дневник
Гарольда на стол и сел.
- Я прочитал все, и теперь у меня болит голова. Не привык читать так
много.
- Гарольд болен, - сказала Фрэн.
- Да, - ответил Стью и закурил сигарету. - И опасен.
- Что мы должны предпринять? Арестовать его?
Стью легонько постучал по обложке дневника.
- Он и Надин собираются сделать нечто такое, что обеспечит им хороший
прием на западе. Но здесь не написано, что это.
- Но там упоминаются многие люди, к которым он не питает чересчур
пламенной привязанности, - сказал Ларри.
- Мы арестуем его? - снова спросила Фрэн.
- Я пока не знаю. По-моему, надо обсудить все это на заседании
комитета. Как ты думаешь, Ларри, если мы попросим Эла Банделла остаться и
расскажем ему о Гарольде, он сможет держать язык за зубами?
- Я в этом не сомневаюсь.
- Как жаль, что с нами нет Джаджа, - посетовал Стью. - Я так к нему
привязался.
На секунду они замолчали, задумавшись о том, где сейчас находится
Джадж. Снизу раздались звуки гитары. Лео играл "Систер Кейт" в версии Тома
Раша.
- У нас только две альтернативы. Мы должны изолировать общество от
них, но, черт возьми, я не хочу отправлять их в тюрьму.
- Так каков же выход? - спросил Ларри.
Фрэн ответила за Стью:
- Изгнание.
Ларри повернулся к ней. Стью медленно кивал, глядя на кончик
сигареты.
- Просто прогнать его из города? - спросил Ларри.
- И его, и ее, - сказал Стью.
- Но примет ли их Флегг в такой ситуации? - спросила Фрэнни.
Стью поднял на нее взгляд.
- Радость моя, это уже не наша проблема.
Она кивнула и подумала: "О, Гарольд, я не хотела, чтобы все так
получалось".
- Какие-нибудь предположения по поводу того, что они собираются
учинить?
Ларри пожал плечами.
- Надо поставить этот вопрос перед всем комитетом. Но кое-что я могу
назвать.
- Например?
- Электростанция. Саботаж. Попытка убить тебя и Фрэнни. Вот что
первое приходит в голову.
Фрэн выглядела бледной и испуганной.
Ларри продолжил:
- Мне кажется, что он отправился на поиски Матушки Абагейл с тобой и
Ральфом, надеясь на то, что ему представится возможность убить тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
может вернуться с ключом. Какая это будет горькая шутка, если первой
обязанностью Стью в качестве судебного исполнителя окажется арест его
собственной жены за незаконное проникновение.
- Этот? - спросил Ларри, указывая пальцем.
- Да. Поторопись.
- Так или иначе, скорее всего, он его перепрятал. Гарольд
действительно перепрятал дневник. Но Надин положила его на старое место.
Ларри и Фрэн ничего об этом не знали. Когда Ларри приподнял кирпич, в
открывшемся углублении они увидели толстую тетрадь.
- Ну что, - спросил Ларри. - Долго мы будем на нее смотреть?
- Бери ты, - сказала Фрэн. - Я даже не хочу к ней прикасаться.
Ларри взял тетрадь и стер пыль с обложки. Он пролистал несколько
страниц. Гарольд писал тонким фломастером. Почерк у него был очень мелким.
Абзацев не было.
- Нам потребуется три дня, чтобы все это прочитать, - сказал Ларри и
стал перелистывать дневник.
- Подожди, - сказала Фрэн и протянула руку, чтобы вернуться обратно
на пару страниц. Там непрерывный поток слов прерывался смело очерченным
треугольником. Внутри было написано нечто вроде девиза:
"Следовать своей звезде - это значит подчиняться воле более великой
Силы, воле Провидения; но это не исключает того, что сам акт следования
этой воле является стержневым корнем еще более могущественной Силы. Твой
БОГ, твой ДЬЯВОЛ владеет ключами от маяка; я так долго мучился этим в
последние два месяца; но каждому из нас он дал возможность отправиться в
ПЛАВАНЬЕ.
ГАРОЛЬД ЭМЕРИ ЛАУДЕР."
- Извини, - сказал Ларри. - Это за пределами моего понимания. Ты
что-нибудь уловила?
Фрэн медленно покачала головой.
- По-моему, Гарольд хочет сказать, что быть ведомым может оказаться
настолько же почетно, как и быть ведущим.
Ларри снова начал листать тетрадь, наткнувшись еще на четыре или пять
обрамленных в рамку максим, под каждой из которых большими буквами было
написано полное имя Гарольда.
- Ну и ну, - воскликнул Ларри. - Посмотри-ка на эту, Фрэнни!
"Утверждают, что гордость и ненависть - два основных человеческих
греха. Но так ли это? Я предпочитаю думать о них, как о двух основных
добродетелях. Отказаться от гордости и ненависти означает согласиться с
тем, что ты должен измениться во имя мира. Сохранить же их в себе - куда
более благородно; это означает, что мир должен измениться во имя тебя. Я
пустился в великую авантюру.
ГАРОЛЬД ЭМЕРИ ЛАУДЕР."
- Эта мысль могла родиться только в очень неспокойной душе, - сказала
Фрэн. Ей стало холодно.
- Это как раз тот тип мышления, который и вверг нас во всю эту
катастрофу, - сказал Ларри. Он быстро перелистнул страницы на начало. - Не
будем терять времени. Посмотрим, что мы можем из этого извлечь.
Они прочли первое предложение, положив дневник между собой, как дети
на уроке пения. Изо рта у Фрэн вырвался приглушенный возглас. Она подалась
назад и прикрыла рот рукой.
- Фрэн, мы должны взять это с собой, - сказал Ларри.
- Да...
- И показать Стью. Не знаю, прав ли Лео насчет того, что они перешли
на сторону темного человека, но нет никаких сомнений в том, что Гарольд
опасно возбужден. Ты и сама это видишь.
- Да, - повторила она. Она почувствовала себя на грани обморока. Так
вот как заканчиваются эти истории с дневниками. Она словно знала об этом с
того самого момента, когда увидела в своем дневнике шоколадный отпечаток.
Только не потерять сознания, - повторяла она про себя.
- Фрэнни? С тобой все в порядке?
Голос Ларри. Откуда-то издалека.
Первое предложение дневника Гарольда:
"Самым большим наслаждением для меня в это восхитительное
пост-апокалиптическое лето станет убийство мистера Стюарта Мудозвона
Редмана; может быть, ее я тоже убью."
Никто не ответил ей на стук, но ведь внутри мог оказаться этот
глухонемой. Ты можешь барабанить в дверь хоть до посинения, но он все
равно тебя не услышит. Придав своему лицу приятное выражение и заготовив
извинительную фразу, Надин вошла в дом.
Она поднялась по лестнице. Гарольд сказал ей, что скорее всего они
соберутся в гостиной. В южной части этой огромной комнаты она нашла то,
что искала, - большой шкаф, который Ральф не успел еще разобрать. Рядами
висят пальто на вешалках, а сзади все завалено обувью, перчатками и
зимними шерстяными вещами.
Она быстро достала из сумки консервы. Они служили камуфляжем, а под
ними лежала коробка с динамитом и радиотелефоном.
- Если я положу эту штуку в шкаф, сработает ли она, как надо? -
спросила она вчера у Гарольда. - Не будет ли взрыв слишком слабым?
- Надин, - ответил Гарольд, - если устройство сработает - а у меня
нет причин в этом сомневаться, - то оно разнесет дом, и холм, на котором
он стоит. Так что положи его в какое-нибудь укромное местечко и не забивай
себе голову всякой чепухой. Все будет, как в старой сказке о портном и
мухах. Одним махом - семерых убивахом. Только в данном случае мы имеем
дело с политическими тараканами.
Надин проделала нору в залежах обуви и шерстяных шарфов и положила
туда коробку. Ну вот. Готово.
Она быстро вышла из дома, не оглядываясь и пытаясь не обращать
внимания на голос, который приказывал ей вернуться обратно и вырвать
провода, соединяющие радиотелефон с динамитными зарядами.
Она завела мотороллер, и на обратном пути голос беспрестанно твердил
ей одно и то же: "Ты ведь не оставишь это там, правда? Ты ведь не оставишь
там эту бомбу, так?"
"В мире, где уже столько людей погибло..."
Она завернула за угол, едва различая дорогу. Слезы застилали ей
глаза.
"...самый тяжелый грех - это отнять человеческую жизнь."
А тут речь идет о семи жизнях. Да нет, больше, потому что комитет
собирается выслушать доклад нескольких подкомитетов.
Она остановилась на углу Базелайн и Бродвея, уже намереваясь
развернуться и отправиться назад. Ее всю трясло.
Позже она никак не могла объяснить Гарольду, что же с ней произошло.
Честно говоря, она и не пыталась. Это было предчувствие будущих ужасов.
Она ощутила, что зрение ее затмевается.
Казалось, перед ней медленно опускается темный занавес, слегка
развевающийся на ветру. Время от времени ветер усиливался, занавес начинал
трепыхаться сильнее, и ей удавалось разглядеть по краям небольшие участки
пустынного перекрестка.
Но вскоре занавес приблизился к ней вплотную, и она потерялась в нем.
Она ослепла, оглохла и лишилась осязания. Мыслящее "я" Надин обернулось
темным, теплым коконом.
И она почувствовала, как он входит в нее.
Из груди ее рвался дикий вопль, но у нее не было рта, чтобы
закричать.
ПРОНИКНОВЕНИЕ: ЭНТРОПИЯ.
Она не знала, что значат эти слова в таком сочетании, но она
почувствовала, что в них заключена истина. Ничего похожего ей не
приходилось испытывать за всю свою жизнь. Позже ей пришло в голову
несколько метафор, и она отвергла их одну за другой:
Ты плывешь в теплой воде и неожиданно попадаешь в яму глубокого
холода, от которого немеет все тело.
Тебе сделали укол новокаина в десну и вырвали зуб. Он вышел без
всякой боли. Ты сплевываешь кровью в эмалированный тазик. В тебе
образовалась дыра. Ты можешь ощупать языком то место, где еще секунду
назад жила часть тебя.
Ты смотришь на себя в зеркало. Смотришь очень долго. Пять минут,
десять, пятнадцать. Не моргая. С ужасом ты начинаешь замечать, как лицо
твое меняется, словно лицо Лона Чани Младшего в фильме об оборотнях. Ты
уже не знаешь себя самого и превращаешься в свой двойник, в безумного
вампира с бледной кожей и рыбьими глазами.
Ни одно из этих ощущений не было похоже на то, что она испытала, но
она почувствовала привкус каждого из них.
Темный человек вошел в нее, и ОТ НЕГО ИСХОДИЛ ХОЛОД.
Когда она открыла глаза, ей сперва показалось, что она в аду.
Ад был белизной - тезис к антитезису темного человека. Перед ней
простиралось выбеленное ничто. Белое-белое-белое. Ее окружал белый ад, и
он был повсюду.
Она уставилась на белизну (невозможно было уставиться в нее) и лишь
через несколько минут ощутила вилку мотоцикла между бедер. Краем глаза она
увидела другой цвет - зеленый.
С усилием она оторвала глаза от белой плоскости и огляделась вокруг.
Губы ее дрожали, в глазах бесновался ужас. Темный человек был в ней. Флегг
был в ней. И когда он пришел, он лишил ее всех пяти чувств, связывающих ее
с реальностью. Он прокатился на ней, как человек может прокатиться на
легковушке или на грузовике. И он привез ее... куда?
Она посмотрела на белую плоскость и поняла, что это был экран
открытого кинотеатра на фоне белого дождливого неба. Обернувшись, она
заметила бар. Стены его были покрашены в ярко-розовый цвет, телесного
оттенка. На фасаде было написано: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ХОЛИДЕЙ ТВИН! ЭТИМ
ВЕЧЕРОМ НАСЛАЖДАЙТЕСЬ РАЗВЛЕЧЕНИЯМИ ПОД ЗВЕЗДНЫМ НЕБОМ!
Темнота окутала ее на пересечении Базелайн и Бродвея. Теперь она
оказалась в конце Двадцать Восьмой улицы, почти за пределами города,
откуда шла дорога на... Лонгмонт, не так ли?
Вокруг нее стояли железные мачты, и на каждой из них было установлено
по два громкоговорителя. Под ногами у нее был гравий, но сквозь него росли
трава и одуванчики. Пожалуй, в "Холидей Твинс" было не слишком много
посетителей, начиная с середины июля. Неудачное лето для того, чтобы
делать деньги на развлечениях.
- Почему я здесь? - прошептала она.
Это был просто разговор с самой собой - она не ожидала никакого
ответа. Поэтому, когда ответ прозвучал, ужас сжал ей горло.
- НАДИН! - раздалось из громкоговорителей, и это был его голос. Как
она закричала! Руки ее немедленно прижались к ушам, но голос раздавался
одновременно из всех громкоговорителей, и не было опасения от его
ужасающей ликующей интонации и звучащей в нем кошмарной комической похоти.
- НАДИН, НАДИН, О, КАК Я ЛЮБЛЮ ЛЮБИТЬ НАДИН, МОЯ ЛАПОЧКА, МОЯ
КРАСАВИЦА...
- ПРЕКРАТИ! - закричала она, до предела напрягая голосовые связки, но
все равно ее голос казался ничтожным по сравнению с доносящимся из
громкоговорителей воплями великана. И тем не менее, на мгновение голос
все-таки остановился. Наступила тишина. Громкоговорители смотрели на нее,
словно фасетчатые глаза гигантских насекомых.
Надин медленно отняла руки от ушей.
"Ты сошла с ума, - успокоила она себя. - Вот и все. Напряженное
ожидание... игры Гарольда... установка бомбы... все это подвело тебя к
самому краю, дорогая, и ты сошла с ума. Ну что ж, может быть, так оно и
лучше."
Но она не сошла с ума и прекрасно знала об этом.
Все это было гораздо хуже, чем сумасшествие.
Словно в подтверждение этого громкоговорители вновь загрохотали
суровым, но вместе с тем почти жеманным голосом - голосом директора школы,
который по школьному радио упрекает своих учеников за какую-нибудь
проделку.
- НАДИН, ОНИ ЗНАЮТ.
- Они знают, - отозвалась она, как попугай. Она не была уверена в
том, кто такие они и что они знают, но ни на секунду не усомнилась в
неизбежности случившегося.
- ВЫ ВЕЛИ СЕБЯ ГЛУПО. ГЛУПОСТЬ МОЖЕТ НРАВИТСЯ БОГУ, НО НЕ МНЕ.
Глупость, - подумала она. Глупость, глупость. Я знаю, что означает
это слово. По-моему, оно означает смерть.
- ОНИ ЗНАЮТ ОБО ВСЕМ... КРОМЕ КОРОБКИ С ДИНАМИТОМ.
Громкоговорители. Повсюду.
- ОТПРАВЛЯЙТЕСЬ НА АМФИТЕАТР САНРАЙЗ. ОСТАВАЙТЕСЬ ТАМ. ДО ЗАВТРАШНЕГО
ВЕЧЕРА. ДО ТОГО, КАК ОНИ СОБЕРУТСЯ. А ПОТОМ ВЫ С ГАРОЛЬДОМ МОЖЕТЕ ПРИЙТИ.
ПРИЙТИ КО МНЕ.
Теперь Надин охватило простое, сияющее чувство благодарности. Они
вели себя глупо... но им дали право на вторую попытку. И скоро, очень
скоро она будет с ним... и тогда она сойдет с ума, она была абсолютно в
этом уверена, и ничто уже больше не будет иметь значения.
- Амфитеатр Санрайз может оказаться слишком далеко, - сказала она. Ее
голосовые связки были повреждены, и она могла только каркать. - Он может
оказаться слишком далеко для... - Для чего? Она задумалась. Ах! Точно!
Правильно! - Для радиотелефона. Для сигнала.
Ответа не последовало.
Она завела мотороллер. Эхо заставило ее вздрогнуть. Оно звучало, как
винтовочные выстрелы. Она стремилась поскорее убраться из этого ужасного
места, подальше от этих глазастых громкоговорителей.
Она _д_о_л_ж_н_а_ была убраться отсюда.
Она поджидала Гарольда за углом рядом с автобусной остановкой. Когда
он увидел ее, лицо его застыло и побледнело.
- Надин... - прошептал он.
- Гарольд, - сказала она, - они все знают. Мы должны...
- Твои _в_о_л_о_с_ы_, Надин, о Господи, что стало с твоими
в_о_л_о_с_а_м_и_...
- СЛУШАЙ МЕНЯ!
Казалось, он немного овладел собой.
- Хо-оорошо. В чем дело?
- Они были у тебя дома и нашли твой дневник. Они унесли его с собой.
Лицо Гарольда исказилось от гнева, ужаса, стыда. Понемногу эмоции
схлынули, и, словно труп утопленника, всплывающий на поверхность, на лице
его вновь появилась неподвижная усмешка.
- Кто это был?
- Точно не знаю, да это и не важно. Фрэн Голдсмит была одной из них -
это точно. Вторым был то ли Бэйтмен, то ли Андервуд. Я не знаю. Но они
придут за тобой, Гарольд.
- Откуда ты все знаешь? - Он грубо схватил ее за плечи, вспомнив о
том, что именно она положила дневник обратно под кирпич. Он потряс ее, как
тряпичную куклу, но Надин смотрела ему в лицо без страха. В этот
длинный-длинный день ей приходилось быть лицо к лицу и с более страшными
вещами, чем Гарольд Лаудер.
- ТЫ, СУКА, ОТКУДА ТЫ ВСЕ ЭТО ЗНАЕШЬ?
- О_н_ сказал мне.
Гарольд уронил руки.
- Флегг? - спросил он шепотом. - Он сказал тебе? Он говорил с тобой?
И он сделал _э_т_о_?
- О чем ты?
Они стояли рядом с магазином электроприборов. Снова взяв ее за плечи,
Гарольд повернул ее к витрине. Надин долгим взглядом посмотрела на свое
отражение в стекле.
Ее волосы стали абсолютно белыми.
- Пошли, - сказала она. - Мы должны уйти из города.
- Сейчас?
- Когда стемнеет.
- Мы уйдем на запад?
- Пока нет. Сначала мы дождемся завтрашнего вечера.
- Может быть, я уже не хочу этого, - прошептал Гарольд.
- Слишком поздно, - ответила она.
55
- Ну, что скажешь? - спросил Ларри.
На лице Стью отразилось глубокое беспокойство. Он положил дневник
Гарольда на стол и сел.
- Я прочитал все, и теперь у меня болит голова. Не привык читать так
много.
- Гарольд болен, - сказала Фрэн.
- Да, - ответил Стью и закурил сигарету. - И опасен.
- Что мы должны предпринять? Арестовать его?
Стью легонько постучал по обложке дневника.
- Он и Надин собираются сделать нечто такое, что обеспечит им хороший
прием на западе. Но здесь не написано, что это.
- Но там упоминаются многие люди, к которым он не питает чересчур
пламенной привязанности, - сказал Ларри.
- Мы арестуем его? - снова спросила Фрэн.
- Я пока не знаю. По-моему, надо обсудить все это на заседании
комитета. Как ты думаешь, Ларри, если мы попросим Эла Банделла остаться и
расскажем ему о Гарольде, он сможет держать язык за зубами?
- Я в этом не сомневаюсь.
- Как жаль, что с нами нет Джаджа, - посетовал Стью. - Я так к нему
привязался.
На секунду они замолчали, задумавшись о том, где сейчас находится
Джадж. Снизу раздались звуки гитары. Лео играл "Систер Кейт" в версии Тома
Раша.
- У нас только две альтернативы. Мы должны изолировать общество от
них, но, черт возьми, я не хочу отправлять их в тюрьму.
- Так каков же выход? - спросил Ларри.
Фрэн ответила за Стью:
- Изгнание.
Ларри повернулся к ней. Стью медленно кивал, глядя на кончик
сигареты.
- Просто прогнать его из города? - спросил Ларри.
- И его, и ее, - сказал Стью.
- Но примет ли их Флегг в такой ситуации? - спросила Фрэнни.
Стью поднял на нее взгляд.
- Радость моя, это уже не наша проблема.
Она кивнула и подумала: "О, Гарольд, я не хотела, чтобы все так
получалось".
- Какие-нибудь предположения по поводу того, что они собираются
учинить?
Ларри пожал плечами.
- Надо поставить этот вопрос перед всем комитетом. Но кое-что я могу
назвать.
- Например?
- Электростанция. Саботаж. Попытка убить тебя и Фрэнни. Вот что
первое приходит в голову.
Фрэн выглядела бледной и испуганной.
Ларри продолжил:
- Мне кажется, что он отправился на поиски Матушки Абагейл с тобой и
Ральфом, надеясь на то, что ему представится возможность убить тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96