– Вставая, чтобы уйти, я неожиданно почувствовал, что уже старею и перестаю понимать молодежь.– Подожди! – бросил Сергей и, подойдя к двери, плотно прикрыл ее. – Опусти-ка вон ту занавеску.Потянув за шнур с кисточкой на конце, краем глаза я заметил этого молодца в редакционной комнате: он сидел за столом, но не тюкал на машинке, а оживленно болтал по телефону. Интересно, о чем и с кем? В этот момент я услышал за собой стеклянный звон. Сергей достал из серванта бутылку водки и пару стаканов. «Столичная», что ли? Хотя водку в Москве в ту пору достать было легче, чем мясо и свежие овощи, правительство все равно лучшие сорта приберегало на экспорт и в продажу не пускало.– Никогда не пей на троих, Николаша, – усмехнулся Сергей, разливая водку. – Потому как не узнаешь, кто тебя заложил, – повторил он известную шутку.– Но только не тот из двоих, кто приносит с собой «Столичную».– Разумеется. Он достает эту водку на черном рынке и тем самым нарушает закон. Стало быть, с милицией он не дружит. Значит, остается другой.– Совсем не обязательно… – Я еще ниже опустил занавеску на стеклянной стенке, отделяющей нас от общей комнаты. – Возможно, что тот, кто нарушает закон, уже на крючке у милиции и закладывает других.Сергей ухмыльнулся и согласно кивнул.– Ну, будь здоров, – сказал он, чокаясь со мной.Осушив стакан, он вытер губы ладонью и посмотрел на меня с любопытством: с чего это я тяну резину и не пью?И я шлепнул свой стакан тоже. Черт возьми, меня же никто сюда не тащил. Что я жду? Одобрения от Веры? Может быть. На встрече с московскими алкоголиками, бросающими пить, настаивала она. Где же она сейчас, когда я так в ней нуждаюсь?Я уже ехал домой, был в метро, как вдруг запищал мой бипер. Слава Богу, значит, она жива и не сидит на Лубянке, в Лефортово или в лагере ГУЛАГа. Поднимаясь по лестнице в свою квартиру, я уже на полпути уловил тонкий запах ее духов.– Вера! – крикнул я и стремительно ринулся к двери, которая оказалась незапертой.Как я и представлял себе накануне вечером, Вера свернулась калачиком на софе и читала. Ее светлые волосы мягко легли на одно плечо, нош были укутаны одеялом, но вместо книги она читала копию моего репортажа.– Что случилось? С тобой все в порядке?– Подонки хреновы! – с горечью воскликнула она, отложив страницы в сторону и протянув мне руки, чтобы обнять. Лицо ее порозовело от гнева.– О ком это ты?– О Шевченко и его подонках. Двое его болванов без стука вломились сюда и уволокли с собой.– Шевченко? Что это с ним?– Ему не понравилось, что я сообщаю тебе кое-что.– Тебя похитили? Да как он посмел! Мы же…– Забавного тут ничего нет.– А я и не шучу. Мы же с ним договорились. Он предоставляет мне эксклюзивное право, а я, так сказать, содействую его продвижению по службе.– Начальник следственного управления Шевченко, – по слогам, с чувством произнесла Вера. И, показав пальцем на страницы, лежащие на софе, добавила: – Если они не помогут, то и все другое пойдет коту под хвост.– Написано ведь неплохо, правда?– Здорово, черт возьми. – Она глубоко вздохнула и в недоумении пожала плечами. – Но я чего-то не понимаю.– Я полагаю, Шевченко убежден, что мне известен человек, в кого стреляли, и что я об этом напишу.– Ты всегда говорил, что у тебя есть обязанности, которые мне не по нраву. Теперь я убеждаюсь, что это действительно так.– Он что, устроил все, чтобы тебя выгнали с работы?– Нет. Но за два дня прогула мне не заплатят ни копейки.– А я метался, звонил тебе домой, в милицию. Звонил даже в этот чертов КГБ.– В директорат безопасности, – поправила она.– Да как бы эту контору ни называли, для меня она всегда КГБ.– И то, что меня арестовали, нигде не зафиксировано? Верно?– Верно.– Они запрятали меня в медвытрезвитель.Это тоже была «примета» времени. Чтобы показать, как расширилась сфера личных свобод, изменилась прежняя государственная политика в лечении психических заболеваний, у милиции Москвы отобрали медицинские вытрезвители. Они сразу же стали идеальным местом, куда можно упрятать граждан и нигде не записывать, что они фактически пребывают под стражей.– После бессонной ночи, когда у меня на глазах подонки общества выблевывали свои мозги, Шевченко битых два часа читал мне нотации по поводу того, что я не имею права раскрывать информацию посторонним лицам.– Как я рад, что ты ее раскрыла.Вера уже немного отошла и позволила себе удовлетворенно улыбнуться.– Тебя радует моя последняя информация, Николай?– Еще как. За ее счет смогу безбедно прожить целый год.– Ты уже успел продать ее?– Да еще с продолжениями.– Ну давай, давай, говори. Кому же?– «Правде».– Неужто «Правде»? Да быть того не может!– Не смейся. Там Серега теперь главный. Они обещали заплатить полмиллиона.– Полмиллиона? Фантастика какая-то.– Торговались упорно, – пояснил я, показав на газетную вырезку из «Нью-йорк таймс мэгэзин», приколотую к доске над столом.– Знаю я, знаю, – вскричала Вера, отбрасывая мою руку. – Указывать журналисту заранее, как писать очерк или репортаж, – бессмысленная затея. Писать по план-проспекту – тоже ничего нужного не напишешь. Научная книга – это не художественное творчество. Рассказывать людям о своей работе – это не писать книгу. Писать – значит писать. Так вроде говорил литературовед Докторов?– А ты все неплохо запомнила.– В творческом деле талдычить как попугай – толку мало.– Лучше скажи: «Коленька, давай займемся любовью», – шепнул я, прижимаясь к ее груди.– Может, и скажу.– Скажи еще: «Раздень меня, Колечка! Брр! Ну раздень». Можешь сказать?Вера засмущалась и крепко прильнула своими губами к моим. Но вдруг вывернулась из объятий, отпрянула и с укором посмотрела на меня. Черт возьми! Проклятая водка! Она-таки унюхала ее!– Ну выпил я «Столичной» у Сергея. Отказаться никак не мог.Глаза у нее сузились и сердито сверкнули, словно драгоценные камни.– Не мог же я отказаться и его обидеть. И выпил-то всего чуточку.– Да и чуточку для тебя много.– Не надо, Верунь. Сама видишь, ведь у меня ни в одном глазу.– Да что ты говоришь? – игриво возразила она, прижимаясь ко мне своими бедрами. – А тут уж позволь мне судить.И с этими словами она, запустив руки в мои волосы, заставила меня перевернуться и опрокинула навзничь на кровать, жадно ловя губами мои губы и сдергивая с меня одежду. Слава Богу, что Сергей отдал репортаж тому прыткому пареньку. Нас охватила и понесла на своих крыльях общая страсть. Мы сплелись на постели в единый клубок, словно диковинные змеи. Никогда прежде нам не было так хорошо. Нет, никогда в жизни я не ощущал ничего подобного. Никогда.Я проснулся от запаха кофе и какого-то шуршания. Сколько часов проспал – понятия не имею. Рукой попытался дотянуться до Веры, но ее рядом не оказалось. Сквозь занавески пробивался лучик света.– Вера?В ответ молчание. Наконец я увидел ее в кресле около самого окна. Ока была одета и в лихорадочном нетерпении переворачивала листы газеты.– Вера? Какого черта ты там что-то шуруешь?– Нету ее здесь.– Кого и где?– В «Правде» ничего нет. Я не дождалась почты и помчалась на улицу, к газетному киоску. Не могу найти твой материал. На первой странице его нет, вообще нигде нет.– Но ведь должен быть!Я выскочил из-под одеяла и вырвал газету у Веры из рук – как будто, если я стану искать сам, репортаж обязательно появится. Но его не было. Ни на первой полосе, ни на второй напротив колонки редактора, ни на других страницах, где печатают важные материалы. Наконец, в самом низу колонки, где обычно помещают некрологи, я увидел маленький заголовочек: «ЗЛОДЕЙСКОЕ УБИЙСТВО В.И. ВОРОНЦОВА».– Его убил злодей?! – воскликнул я в недоумении, не веря своим глазам. – Убил его не злодей, а М.И. Древний!– Кто, кто?– Заумный осел, который переписывал мой материал! – взорвался я и швырнул газету через всю комнату в угол. 5 Древний сидел за своим столом и что-то увлеченно печатал на машинке, когда я устремился к нему, угрожающе размахивая скатанной в трубку газетой.– Что это такое… твою мать! – рявкнул я.Он быстро крутанулся на вращающемся стуле и очутился прямо передо мной, лицом к лицу.– Полегче, Катков, полегче. Договорились?– Договоримся, когда объяснишь, что ты сотворил с моим репортажем.Он крутанулся в другую сторону и встал, отодвинув стул назад.– Послушайте, я, конечно, понимаю, отчего вы так обозлились, но…– Обозлился? Да меня вряд ли можно разозлить…– Эй, эй! – зарокотал сзади бас Сергея. Быстро лавируя между столами, он растолкал сотрудников, успевших столпиться вокруг нас. – Что тут, черт возьми, такое?– Вопрос, конечно, интересный, – поддел его я.– Вот его спросите, – кивнув на меня, сказал молодой наглец. – Распсиховался тут, понимаете ли.– Ну ты, кусок дерьма! – набросился я на него, но Сергей стал между нами, свирепо зыркнув глазами. – Пойдем ко мне, разберемся.Я просто кипел от негодования, жилы на шее дергались, как пожарные шланги.Минутку я приходил в себя, затем нехотя кивнул и пошел вслед за Сергеем. Он прикрыл дверь и стоял, явно собираясь с мыслями. Л затем, словно учитель, вынужденный бранить ученика-отличника, стал выговаривать:– Николай, я недоволен тобой. Ты же ведь порядочный человек, а ведешь себя безобразно.– И ты не лучше. Ты хоть бы позвонил мне.– Да я только что звонил!– Да пошел ты на…– Вера взяла трубку. Спроси у нее. Сейчас еще нет девяти. Что же мне, будить тебя среди ночи и предупреждать: эй, Коленька, у меня плохие новости.– Какие еще новости? Воронцова угрохали, чтобы не вышел скандал с приватизацией. Откуда же выползла вся эта чепуха с ограблением?– Послушай, Коля, ты, видно, склонен полагать, что все здесь подано не так, как ты замыслил.– Ты не ответил на мой вопрос.– Этот литсотрудник – парнишка инициативный. Вчера днем он…– Какое вежливое оправдание ты подыскал!– Так вот. Вчера днем, – не обращая внимания на мое ехидное замечание, продолжал Сергей, – он позвонил дочери Воронцова, чтобы проверить кое-какие факты, но…– Его никто не просил проверять факты! Ему поручили лишь пригладить мой текст да придать ему форму, как на Западе. Помнишь ведь?– Разумеется, Коля, я все помню, – ответил Сергей, четко выговаривая каждое слово, будто увещевая упрямого ребенка. – Ну, а теперь выслушай меня до конца.Я развел руками и плюхнулся на стул напротив него, мрачно кивнув головой.– Ну вот и спасибочки, Коля. Когда Древний позвонил Чуркиной, она как раз уходила на Петровку, ей было не до нас. Ну, а парень он не промах, выдал пару звонков кому-то или куда-то и получил разрешение встретиться с ней. Стоит ли говорить, что опознание трупа отца – процедура не из приятных. Древний успокаивал ее как мог, был рядом с ней, когда она опознавала личные вещи Воронцова и заявила, что кое-что пропало.– Рассказывай, рассказывай. А я был на месте убийства и видел сам, что ничего не пропало. Его бумажник, часы, его…– Да знаю я, знаю, – перебил Сергей.– Тогда почему же в том сраном некрологе написано, что у него пропали ценные вещи?Сергей уставился в потолок, подумал, а потом решил:– Ну, наверное, для прикрытия.– Какого прикрытия? – вскочил я со стула. – Чего надо прикрывать-то?– А то, что на самом деле пропало.– Что это, игра в угадайку? Говори дальше, черт бы тебя побрал, что же украли?– Не знаю, – ответил Сергей, стараясь не глядеть мне в глаза.– Ты ставишь под сомнение мои сведения, Сергей, не раскрывая свои. Если этот парень был вместе с ней, то он знает, что пропало.Он как-то сконфуженно качнул головой, затем вздохнул и нехотя признал:– Да, ты прав. Шевченко просил нас не публиковать твой репортаж. Он не хотел будоражить тех психов, которые всегда признаются в совершении преступлений, к которым никакого отношения не имеют.– Ради Бога, расскажи все.– Да не волнуйся ты так. Учитывая сегодняшнюю обстановку, я не могу не доверять тебе. К тому же меня не интересуют уличные происшествия. Некрологи я публикую, поэтому поместил и этот, на Воронцова Лучше тебе самому поговорить с Шевченко.– Ха, с ним-то я переговорю, но сейчас говорю с тобой. У нас с ним есть уговор, Сергей. Это мой газетный материал, и я…– Нет, нет и нет, Николай. Мы не публикуем любой материал. Мой парень раскопал факты, они противоречат твоим, и я выбросил твою писанину из номера.– Но ты же должен был известить меня.– Не думал я, что тебе захочется видеть свою подпись под некрологом.– Почему же? Все зависит от того, на кого некролог.– Это что, угроза?– Думай как хочешь.Он упер руки в бока, покачал головой и глянул на меня как-то испуганно.– Ты даже не чувствуешь, когда тебе хотят сделать добро.– Зато я чувствую, когда мне дают под зад коленом.– Мне жаль, что ты так все понимаешь.– А тебе надо бы это знать.Кипя от негодования, после Сергея я нацелился обложить берлогу, где залег медведь по имени Шевченко. От редакции «Правды» до Главного управления милиции по прямой примерно километра полтора, но поездка на городском транспорте увеличивает это расстояние втрое. Ледяной наст, сковавший за ночь мостовые, превратился в мокрую снежную кашу. Такси как не бывало. Запахнув потуже теплую куртку, я затопал пешочком к центру города, у гостиницы «Минск» свернул налево и дворами прошел к узенькому Успенскому переулку, выходящему прямо на Петровку. И вот я у здания № 38. Весь путь занял полчаса.Не знаю почему, то ли Шевченко оформил на меня пропуск, то ли краснощекому дежурному милиционеру не терпелось забраться обратно в свою теплую будку, но я миновал проходную без задержки. В вестибюле дежурный сержант объяснил, что Шевченко еще не приходил, и предложил подождать его в месте для посетителей.Стряхнув снег с куртки, я закурил сигарету и принялся расхаживать взад-вперед. Вращающиеся двери пропускали непрерывный поток продрогших сотрудников. Я выкурил уже пяток сигарет, когда наконец-то появился Шевченко. Он мельком глянул на меня и направился прямо к лифтам.– Товарищ Шевченко! – крикнул я, скачками догоняя его.– Катков? Ну чего вам?– А я думал, у нас была договоренность, – напомнил я умышленно громко, чтобы все слышали.Он остановился и недовольно оглянулся вокруг.– Ну как? Все в силе? – тихонько и с нетерпением спросил я.– Была – это слово имеет преходящее значение и действует в определенной обстановке, – проговорил он сквозь зубы, подводя меня к укромному уголку в вестибюле. – Я ведь тоже кое-что поставил в этой игре, помните?– А потом кто-то посулил вам лучшие условия.– Не так. Меня тоже послали куда подальше, как и вас, Катков. Такого нагоняя от своего шефа я еще никогда не получал.Он швырнул портфель на стол и пошел в гардероб снимать пальто.– Кто же вам посулил больше моего?– А никто. Тут был один репортер из «Правды», когда дочь Воронцова приезжала на опознание отца. Вот он…– Знаю. Его фамилия Древний. Вы бы лучше отправили его погулять.– И тем самым нарушить его права?! – с притворным возмущением воскликнул Шевченко. – Вот уж никак не ожидал от вас услышать такое. Конечно; я мог запереть его в комнате и где-нибудь затерять ключ. Но времена теперь в корне изменились. Разве не так?– Не думаю, что Вера Федоренко согласилась бы с вашим утверждением. А вы как считаете?– Федоренко… Федоренко, – повторял он, сверля меня взглядом и прикидываясь, что он не знает эту фамилию. – Нет, что-то не припоминаю. Хотите еще что-нибудь сказать?– В некрологе в «Правде» говорится, что у Воронцова украли ценности. Мы с вами знаем, что ничего не пропало. Поэтому я хочу знать, в чем тут дело?Он заиграл желваками и резко ответил:– Это оглашению не подлежит.Внутри у меня все закипело, и я переспросил:– Что значит не подлежит?– Ну, похитили его награды. Его и убили из-за них.– Его награды?– Да, да. Они из чистого золота, очень редкие и чрезвычайно ценятся на черном рынке. Там за них отвалят хороший куш. Убийца не стал срывать их с пиджака Воронцова, чтобы не повредить, поэтому он…– Он?– Кто знает, может, и она, – снисходительно согласился следователь. – Так вот, преступник подтащил тело к стене, где мог без опаски аккуратно снять ордена и медали. Такая версия выглядит довольно гладкой. А что вы скажете по этому поводу?– А как насчет расхождений во времени? Теперь там тоже стало все гладко?– Все совпадает идеально. Воронцов вовсе не час и не два ходил по магазинам и не стоял в очередях. Он купил все без всякой очереди, потому что у него висели награды на пиджаке.– Рассказывайте сказки кому-нибудь другому. У нас сейчас награды никто не носит, они ушли в прошлое. Ордена да медали уже не в почете.– Позвольте не согласиться. Вам знакомы имена Кричевский, Комарь и Усов?– Ну это те бедолаги, которых убили, когда они протестовали против путча. Да, знакомы. Я тогда был там. А вы где были? Подбадривали заговорщиков?– Дело в том, что ваш демократ Борис Ельцин, который говорил, что он не аппаратчик и выступает за свободный рынок и за демократию, он, как вы помните, посмертно присвоил им звания Героев Советского Союза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44