Я думал, что Скотто тряхнет документами, но вместо этого она подняла руки вверх и тихо сказала:– Прикуси язык и делай все, как я велю.Таможенник поставил нас лицом к ближайшему контейнеру, приказал прижать ладони к его гофрированной стенке и широко расставить ноги, затем сунул в карман фонарик, вынул портативное радио и вызвал подмогу.Я не успел опомниться и все думал, что же предпримет Скотто, а со стороны пирса на большой скорости к нам уже мчалась автомашина с включенными фарами. И вот рядом со скрипом затормозил серенький микроавтобус, из него выскочили еще трое таможенников, один в чине сержанта, и быстро обыскали нас. Отобрали пистолет у Скотто и передали сержанту с многозначительной ухмылкой.– У меня есть удостоверение личности и разрешение на его ношение, сержант, – сказала Скотто напряженным шепотом. – Оно в правом кармане куртки.Сержант осветил фонариком лицо Скотто, затем достал и осторожно развернул ее удостоверение. В свете фонарика блеснул жетон.– А-а, так вы, оказывается, из министерства финансов?Скотто слегка кивнула.– Да, но я не намерена афишировать свою принадлежность к этому ведомству. Понимаете?– Слушаю вас, – ответил сержант с вызовом в голосе.– Мы участвуем в операции по пресечению отмывания денег. На тот случай, если те, кто намерен отмывать их, следят сейчас, сделайте вид, что вы изловили тут морячка с какой-то портовой шлюхой. Договорились?– Сомнительно. Не клюнут они на эту уловку. Место охраняется так, что тут и муха не пролетит.– В следующий раз мы не забудем постучаться. Я предпочла бы большую безопасность, чем пустой разговор.Сержант слегка покраснел и дал знак своим ребятам. Те подскочили и, бесцеремонно надев на нас наручники, затолкали в автобус. Здание таможенной службы находилось в дальнем конце грузового порта. Когда нас ввели туда и сняли наручники, мы оказались в тесной комнатушке, обставленной такой обшарпанной мебелью, что по сравнению с ней обстановка офиса СБФинП выглядела антикварной. Табличка на двери гласила: «НАЧАЛЬНИК СМЕНЫ».Старший таможенный инспектор был круглолицым мужчиной средних лет, с капитанскими нашивками на погонах, с торчащими, как у кота, усами под широким носом. Пожалуй, они были еще жестче, чем волосы на голове. Звали его, согласно надписи на табличке, мистер Агюилер. Он по-петушиному откинулся на спинку стула и смотрел на нас с каким-то озадаченным видом.– Правильно ли я понимаю, – сказал он, тщательно рассматривая наши документы, что вот этот тип – русский журналист и вы работаете вместе с ним.– Слишком долго рассказывать, – стала объяснять Скотто. – Он предоставил нам некоторые ключевые сведения, а мы решили отплатить добром за добро…– Так журналист, говорите? – перебил ее Агюилер, совершенно сбитый с толку. – Журналист предоставил нам важные сведения?– Именно так. Мы о них не знали.– Она имеет в виду, что мы работаем вместе, бок о бок.– Я имею в виду, что вы к нам примазались, – поправила меня Скотто. – А это, как говорится, две большие разницы.– А вот мне это вообще без разницы, – сердито выпалил Агюилер. – Не желаю иметь никаких дел с журналистами.Тут уж я не мог смолчать и поинтересовался:– У вас с ними случались какие-то проблемы, инспектор?– Да не проблемы, а рубцы на теле остаются. Каждый раз, когда я разговариваю с вашей братией, меня как кипятком ошпаривают. Все вы горазды врать, и ложь называете правдой, разбавляете вранье правдой, а сами чуть что – и в бега.– Но только не я. Предпочитаю удирать на самолете.Скотто лишь кратко кивнула, подтверждая мои слова. Затем вернулась к делу и кратко проинформировала Агюилера о перипетиях с контейнером № 95824.– Два миллиарда! И все наличными! – Глаза его засверкали, как светильники на станциях московского метро. – Вот это улов! Да мы с радостью все перепроверим, задержим, вообще сделаем все, что пожелаете.– Весьма признательна за предложение, инспектор, но не могу подставлять вас в этой жестокой игре, – кротко ответила она. – Мне нельзя ошибаться. Вам это дело славы не прибавит, мы же больше всего хотим предотвратить утечку информации. А вот что мне и впрямь позарез нужно, так это точные сведения, куда данный контейнер направляется. В Швейцарию? Или в Лихтенштейн? На Каймановы острова? В Панаму? А может, к какому-нибудь вашему приятелю из ближайшей прачечной?Агюилер снова откинулся на спинку стула. Я кожей почувствовал, что он решил подшутить над ней, и ломал голову, как ее предупредить. Но он передумал шутить, согласно кивнул и с какой-то злостью в голосе прошептал:– В Гавану.– Да туда же не плавают, – быстро среагировала Скотто.– Конечно же, не плавают. Но каждый контейнер из этой запретной зоны причала будет отправлен в Га-ва-ну.– Но ведь наши корабли на Кубу не ходят, – возразила Скотто, совсем сбитая с толку. – Я же сама слышала на днях, что эмбарго еще продлили. Так что гайки в торговле с ней еще сильнее закручиваются, а вовсе не ослабляются.Агюилер снисходительно уточнил:– По сути дела, так оно и есть. Однако те, кто эти гайки закручивает, любезно прислали мне копию своей последней директивы, предписывая предпринять особые меры и сохранить в тайне отгрузку именно этого сухогруза.– А что секретное грузят-то? – быстро спросила Скотто, еще не остыв от возбуждения.Агюилер встал, принес толстую папку, присел на краешек своего рабочего стола, ловким взмахом руки вытряхнул из папки компьютерные распечатки и стал перечислять:– Туалетные столики, приставные стульчики, зеркала, трельяжи, кровати, всякие декоративные украшения и безделушки, постельное белье, драпировки и шторы, ковры, столовая и чайная посуда, письменные столы, настольные лампы, телевизоры – тысячи и тысячи всяких домашних хреновин.– Боже мой, – отозвалась Скотто, сокрушенно мотнув головой. Инспектор Агюилер лишь улыбнулся в усы. А я представил себя в «мерседесе» Баркина в то памятное утро и вспомнил его замечание насчет кубинской экономики и намерения Кастро развивать туризм на острове.– А мне думается, все это обстановка для гостиниц или для чего-то вроде этого. Разве не похоже?– Похоже, конечно, дымок тут есть, но сигар пока не видно, – съязвил Агюилер, доставая еще одну стопку бумаг из своей папки. – Грузятся также контейнеры, под крышу набитые игральными автоматами, столиками для игры в карты и рулетку, колодами карт, игральными костяшками и фишками. Продолжать дальше, а?Скотто подняла руки вверх в знак того, что сдается, и, присвистнув, спросила:– Куба снова возвращается к шорному бизнесу?Агюилер кивнул и сердито насупился.– И кто же получатель всего этого груза?– Некая компания «Туристика интернасиональ».– Никогда о такой не слышала.– Я тоже не слышал. Но за последние пару лет на Кубу уже отплыли десятки судов с самыми разными грузами. И все документы на отправку надлежащим образом оформлены, подписаны и заверены печатью правительства США.Скотто насторожилась, я поймал ее быстрый взгляд.– Сдается мне, во всем этом деле замешан ваш приятель Рабиноу.– Какое совпадение – эта мысль тоже пришла мне в голову.– А вы никогда не сталкивались с этой фамилией? – Скотто произнесла ее Агюилеру по буквам.– Так Рабиноу, говорите? – переспросил он и мотнул головой – дескать, нет.– А фамилия Рабинович тоже вам ни о чем не говорит?– Одного малого из крановщиков вроде так зовут. Хотя нет, нет, вроде не Рабинович, а Лейбович. Не знаю, что-то похожее.– Если этот малый работает крановщиком, то кранами наш Рабинович не занимается. А случайно не знаете, когда это судно отплывает?– Конечно, знаю. Стало оно на якорь сегодня утром, – начал перечислять Агюилер, – привезло грузы, их нужно разгрузить, потом новые загрузить – словом, пройдет немало времени.– Сколько? – настаивала Скотто.Агюилер подошел к компьютеру.– Ну-ка поглядим, что тут… Так, порт приписки Галифакс…– Галифакс? – переспросила Скотто. – Стало быть, судно зарегистрировано в Канаде?Агюилер согласно кивнул.Скотто перевела на меня удивленные глаза. Это было уже кое-что.– Ну, Катков?– Канада имеет дипломатические отношения как с США, так и с Кубой.– Это вы верно подметили. Кто же, по вашим данным, отправитель контейнера ИЯ 95824, а, инспектор?Агюилер вынул очередной лист из папки и повел пальцем по строчкам.– Вот он, отправитель – компания «Коппелия пейпер продактс, лимитед».Как авгуры, мы со Скотто обменялись понимающими взглядами.– Ладно. Так все-таки когда отплывает это судно со столь невинным грузом?Агюилер снова обратился к компьютеру.– Так. Отплывает… отплывает… в понедельник… в восемнадцать часов тридцать минут.– Значит, через четыре дня, – облегченно вздохнула Скотто. – Стало быть, у нас есть время помыться, почиститься, перевести дух и собраться с новыми силами.– Может, я чем-нибудь могу быть полезен? – поинтересовался Агюилер.– Нам ничего не нужно, решительно ничего. Пожалуйста, ничего не предпринимайте. Договорились?– Договорились, – ответил он с видимым облегчением.– Мне только нужно воспользоваться вашим телефоном.Агюилер проводил нас в пустую комнату и вышел. Скотто быстренько набрала нужный номер.– Алло. Это Скотто. А он здесь?Она прижала было трубку к уху, но вдруг отдернула ее. Я услышал, как Банзер честил ее почем зря. Выплеснув сполна свое возмущение, он перешел на дробь вопросов.– Майами… Сухогруз… Гавана… – только и лепетала она в ответ.Как я и ожидал, последнее слово окончательно доконало его. Еще прослушав Скотто, он предложил воспользоваться данными СБФинП, чтобы установить, кто владеет компанией «Туристика интернасионалъ», а потом снова принялся честить нас.Спустя час свершилось невероятное – мы уже расположились в соседних номерах гостиницы «Бест Вестерн». Это вычурное создание невменяемой фантазии какого-то архитектора находилось в гидропарке, у самого подножия пешеходного перехода в морской вокзал.И вот я стою под горячим душем в заполненной паром ванной, за которую иные москвичи, не задумываясь, и жизнь свою положили бы. Видимо, расположена она прямо за стенкой ванной, где сейчас моется Скотто, потому что я услышал, как она туда вошла. Я внезапно отчетливо услышал ее последнее предупреждение: «Это вам приснилось, Катков. Все это вы во сне видели». Да Бог с ней, может, ей и неведомо, но здесь, за тонкой перегородкой, стоим мы напротив друг друга совершенно голые, я думаю о том, запретном.В мечтах моих разделяющая нас стена вдруг исчезла, и мы очутились с ней лицом к лицу; с волос ее струится вода, обтекая смуглое тело сицилийки, блестящее, словно влажный янтарь. Она протягивает мне кусок мыла и, забыв обо всем, гордо вскидывает голову. Я будто наяву вижу, как ложится мыльная пена на ее крепкие груди, но тут мыло вдруг выскальзывает из моей руки и куда-то падает. Я отодвигаю в сторону стеклянную дверь и ищу его. Ванная вся заполнена паром. Куска мыла нигде не видно, но теперь, к моему явному смятению, исчезла куда-то и специальный агент Скотто.…Только я закончил бритье, она тут как тут – постучала в дверь в перегородке между нашими номерами.– Катков? Эй, Катков, открывай!Я быстренько натянул брюки и впустил ее. Она пришла босая, в белых джинсах и белой накрахмаленной хлопчатобумажной рубахе, с полотенцем на голове. Мокрые нерасчесанные волосы обрамляли ее свежее лицо.– У вас в номере работает телевизор? – спросила она как ни в чем не бывало.– Заходите, пожалуйста. После того как мы столько тряслись в том вагоне, мне захотелось побыть в тишине.– Причина уважительная, только сейчас идет передача, которую вам, может, захочется посмотреть.Она неторопливо прошла по комнате, взяла сенсорный переключатель программ и включила телевизор. На экране засветилась реклама батареек для карманных фонариков – розовый механический кролик попал в перестрелку бандитов с полицией. Московская реклама выбрала бы в этом случае какую-нибудь старушку на углу улицы с пакетом батареек в одной руке и с банкой майонеза – в другой, а тут был кролик – он все бежал и стрелял. Потом появился диктор и мрачным голосом сообщил о том, что российский президент Борис Ельцин снова угрожает ввести в стране режим чрезвычайного правления. Пока я пытался осмыслить его слова, на экране появилась какая-то красивая женщина. Тепло одетая, она стояла на Красной площади перед собором Василия Блаженного с его ярко освещенными луковичными куполами и говорила:«Гневно осудив бездеятельность недавно избранной Думы, президент Ельцин заявил, что он будет управлять страной путем издания указов и что широкомасштабная приватизация земли и промышленности по-прежнему является первоочередной задачей его внутренней политики.Хотя некоторые наблюдатели считают, что Россия снова находится на краю хаоса, другие приводят в качестве доказательства устойчивого положения страны ее программу приватизации. Девяносто восемь процентов ваучеров выдано гражданам России для бесплатного приобретения выставленного на продажу государственного имущества, такого, как, например, ГУМ – огромный универсальный магазин в Москве, ЗИЛ – автомобильный гигант, Волгоградский тракторный завод и другие предприятия. Многие граждане, видимо, уже вложили в проведение реформ Ельцина значительные финансовые средства, что делает эти реформы необратимыми. Но осведомленные экономисты настаивают на том, что частные капиталовложения должны играть ключевую роль в упрочении демократии».– И что вы думаете насчет всего этого? – спросила Скотто, как только корреспондентка исчезла с экрана.– Для России это может обернуться настоящим бедствием.– Почему? Вы считаете, что коммунисты смогут вернуться к власти?– А они ее и не выпускали из рук.– Извините, я что-то не понимаю.– Вы, Скотто, упрощаете очень сложные проблемы. Судите сами. Ельцин был коммунистом, убежденным и высокопоставленным. Да не один он – все нынешние реформаторы были такими. Многие вступали в партию не по убеждениям, а в силу своих честолюбивых замыслов, исходя из того, что партия либо допускала людей до власти, либо придерживала их, либо вообще отстраняла. В условиях свободного рынка эта ее функция отпала, и коммунисты сразу же заделались капиталистами. Разве что за исключением Жириновского.– Никогда о нем не слышала.– И хорошо, что не слышали. Надеюсь, что и не услышите. Он у нас националистический психопат, расист, дожидающийся своей очереди, но не среди идеологов, а в ряду домогающихся власти… Вы помните, что произошло в Польше?– Там провалили на выборах сторонников Валенсы. Я мрачно кивнул:– Поверьте мне, приверженцы жесткого политического курса со своей линии никогда не свернут.– Да, но ведь будут и следующие выборы. И рано или поздно им дадут пинка под зад и отстранят от власти.– Может быть. Однако все это не имеет никакого отношения к качеству жизни в России, которое не просто находится на невообразимо низком уровне, но и с каждым днем все ухудшается. Безработица, инфляция, бездомные, голодные. Я уже не говорю о возрождении махрового антисемитизма.– Это напоминает Германию 30-х годов.– Удачное сравнение.– Стало быть, опасность в том, что люди свяжут свою судьбу с любым политиком, который сумеет убедить, что при нем они заживут лучшей жизнью.– Ситуация еще хуже, чем вы представляете. Опасность еще в другом: люди помнят, что при Брежневе дела шли лучше – они сами тому свидетели, – и приходят к выводу, что материальное благополучие дороже всяких свобод.– Да бросьте вы. Разве при Брежневе вы бы приехали сюда и сидели здесь, как сейчас сидите?– Разумеется, нет.– И сейчас вы можете эмигрировать куда захотите. Верно ведь?– Если бы захотел.– Будто бы вы никогда не помышляли об отъезде? Чтобы начать новую жизнь в другом месте? В Израиле, к примеру, или на Брайтон-бич…– Только об этом и мечтал!Скотто рассмеялась и пошла к себе в номер сменить полотенце на голове. А по телевизору я увидел многотысячную демонстрацию на Красной площади.Судя по фирменному знаку Си-эн-эн, это была прямая передача. Прямая ли для меня? Я находился столь далеко от Красной площади, что не ощущал себя ее участником. Все на экране пронеслось так быстро, что я не успел даже понять, что увидел. В какой-то момент меня охватило желание ринуться в ближайший аэропорт и рвануть в Москву. Но вместо этого я решил позвонить Юрию. Мне нужно было самому прикоснуться к событиям и услышать его бодрый, успокаивающий голос. Я воспользовался укрепленной на аппарате инструкцией и набрал номер его домашнего телефона в Москве. Уже через считанные секунды телефон характерно звякнул, и там, на другом конце провода, дома у Юры раздались звонки. Но к телефону никто не подходил.– Что, не отвечают? – встревожилась вернувшаяся Скотто.Я мрачно кивнул и положил трубку.– Разница во времени с Москвой восемь часов, верно? – уточнил я.Она посмотрела на часы и согласно кивнула.– Сейчас в Москве два часа ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44