Открылась дверь кабины, и я увидел узкое лицо Валерия Шевченко.Однажды я как-то подначивал его, утверждая, что фамилию свою он позаимствовал у великого поэта, выступавшего за независимость Украины от России, и у высокопоставленного советского дипломата в ООН, попросившего политического убежища в США. Шутку он не принял и недовольно ответил, что без такого несчастливого совпадения он уже давно бы стал начальником следственного управления. По моим источникам, его не назначали на столь высокий пост, потому что не хотели лишаться толкового оперативного работника. К тому же он был из правдолюбцев и не умел подлизываться к начальству. Думаю, именно из-за последней черты характера он и не стал начальником.– Ну и что вам нужно, Катков? – нетерпеливо выкрикнул он.– Да неплохо бы немного поработать вместе с вами.– Сдается мне, вы уже кое-что знаете.– Лучше начнем сначала. Мне же нужно заработать себе на хлеб.Он сердито глянул на меня, потом повернулся к сержанту, который уже отодвинул заграждение, и сказал:– Благодарю за службу. Мы не можем допускать неаккредитованных журналистов к месту происшествия, не так ли? – Затем, шагнув вперед и выждав секунду-другую, заметил: – Разумеется, не можем допускать без контроля.Кивнув мне, чтобы я следовал за ним, он пошел через стоянку автомашин прямо к массивному зданию, к окнам которого прильнули любопытствующие жильцы. Луч прожектора, скользнув по его лицу, высветил морщины и оттенил впалые щеки. Шевченко явно был измотан.Он подошел к «Волге», милиционеры около нее расступились, и он направил фонарик внутрь кабины.Лучик света от открытой двери водителя побежал к замку зажигания, в котором все еще торчал ключ, затем осветил переднее стекло, стекла дверей, крышу и заднее стекло. Все было забрызгано кровью, кусочками плоти и чем-то серым. Затем лучик двинулся в обратном направлении, осветив предметы, лежащие на заднем сиденье, – иностранные сигареты, лезвия для бритвы, пустые магнитофонные кассеты, – и уперся в землю около двери. Я увидел изрядную лужу крови, от которой через тротуар тянулась мрачная дорожка. Шевченко пошел вдоль нее к стене дома, где фонарик осветил фигуру человека в пальто, лежащего на спине. Голова его, резко откинутая вправо, покоилась в ледяном крошеве лужицы, окрашенной кровью.Шевченко присел, разглядывая детали. На левой щеке человека зияла огромная дыра с ожогами по краям – явный признак того, что стреляли в упор из крупнокалиберного пистолета. Открытые глаза убитого закатились вправо, будто застыв от вида дыры сбоку черепа. Пошитое по индивидуальному заказу пальто и спортивный пиджак распахнуты, видны свежая белая рубашка и шелковый галстук.Закончив осмотр, Шевченко выпрямился и медленно зашагал к машине, размышляя вслух:– Убийца поджидал его в темноте, бросился вперед, распахнул дверь и выстрелил. – Говорил он тихим голосом, дополняя размышления скупыми жестами рук. – Затем, вместо того чтобы быстро сматываться, вытащил тело из машины и поволок к стене…Милиционеры согласно кивали головами, словно свора преданных собак.– Почему?Сердце у меня екнуло. Это он меня спрашивает? Если меня, то я лучше помолчу.– Хотите найти ответ? – спросил я, в свою очередь, приготовившись записать: мотив – ограбление.– Нет. А вы что думаете на этот счет?Он знал, что мне нужно, но не отказал себе в удовольствии посмотреть, как я беспомощно барахтаюсь.– Ну что ж. Возможно, убийца не хотел, чтобы его застукали, когда он начнет обшаривать карманы этого бедолаги.– Он? – усмехнулся Шевченко. – Вы что, нашли что-то такое, что исключает женщину?– Да нет, конечно. Просто это явствует из ваших рассуждений. А у вас были основания строить их таким образом?Шевченко самодовольно улыбнулся, оттого что вертел мною, как хотел, или же я считал, что он так хочет, пока он не осветил фонариком левое запястье трупа. Сверкнул блеск металла.– Сержант!Наклонившись над трупом, сержант расстегнул манжет рубашки, снял с руки убитого золотые часы и вложил их в пластиковый пакет, заклеив его липучей лентой. После этого он проверил карманы – из одного вынул пачку денег, из другого – кожаный бумажник, который передал Шевченко.– Ну что ж. Догадываюсь, что мотив у «нее» не ограбление, – пошутил я, радуясь про себя, что загадки этим не кончились.– Владимир Воронцов, – прочитал Шевченко водительское удостоверение жертвы. – Маленькое уточнение: Владимир Ильич Воронцов. Не хотелось бы, чтобы меня обвиняли в утаивании информации от прессы.Он внимательно осмотрел содержимое бумажника, с любопытством разглядывая закатанную в пластик визитную карточку, а когда я потянулся взглянуть на нее, быстро убрал.– Кто нашел-то его? – спросил Шевченко.– Да тут одна собачонка, – с ухмылкой ответил сержант. – Хозяйка вывела ее погулять после ужина. Живет она в одном подъезде с Воронцовым. Говорит, что он вдовец, а несколько месяцев назад к нему переехала дочь с внучатами.Шевченко понимающе кивнул и заторопился к зданию, саркастически бросив мне на ходу:– Приютил, стало быть, дочь с внуками. Очевидно, и новые власти не в состоянии решить жилищную проблему или сократить темпы разводов.– А вам больше по душе старая система?– При ней у меня была жизнь, – неопределенно пожал он плечами.– Жизнь?– Да, жизнь. Если бы существовал КГБ, то этим делом занимались бы его сотрудники, а я сидел бы уже дома с женой и дочерьми.– А как по-вашему, где бы я тогда был?Он сдавленно фыркнул, представив себе лагерь ГУЛАГа, и, поднимаясь по ступенькам в подъезд, ответил:– Хотите, чтобы я рассказал? Нынешний всплеск демократии поднял у нас и волну насилия, преступности. Количество преступлений в этом году уже превысило прошлогодний уровень на шестьсот тысяч случаев. Вот и пишите об этом. Да не забудьте упомянуть, что партия всегда утверждала: преступность нога в ногу шагает с капитализмом.– Продолжайте и дальше, скажите, что преступность не укладывалась в рамки официальной пропаганды, поэтому ее просто не замечали и даже скрывали.– Нет и еще раз нет, Катков. Москва была самой спокойной и безопасной столицей в мире. Все так боялись КГБ, что по струнке ходили, и вам это хорошо известно.– Ну, положим, не все так уж и ходили.– Согласен. Всегда найдутся несколько… диссидентов.Он сплюнул будто от возмущения и толкнул плечом массивную деревянную дверь.Я не бывал в этом доме уже больше двадцати пяти лет, но в нем вроде ничего не изменилось. Тот же скрип дверных петель, шипение парового отопления, тусклый свет люстр – все это до боли знакомо, и меня охватило волнение, пока я шел за Шевченко по вестибюлю к лифту. Старенький лифт медленно довез нас до третьего этажа. Шевченко подошел к нужной двери и нажал кнопку звонка. Мы увидели маленькую хрупкую женщину лет тридцати с небольшим, изящную и спокойную. Волосы у нее были аккуратно протесаны, шелковая блузка, модный костюм – сразу видно, женщина из привилегированной семьи.– Я – старший следователь Шевченко, – представился Валерий, показав удостоверение личности и свой жетон. – А это товарищ Катков, он журналист. Можно нам войти?– А зачем? Что-то случилось?– Владимир Воронцов – это ваш отец?Она кивнула, в глазах ее промелькнул испуг.– Боюсь, мы пришли с недобрыми вестями.Она едва заметно побледнела, пока вела нас в гостиную, обставленную элегантной европейской мебелью, с шелковыми портьерами на окнах, с персидскими коврами на полу. Гостиная была огромная – вся моя квартира без труда уместилась бы в ней – и очень походила на ту, в которой я играл, когда был совсем маленьким. Меня так взволновали воспоминания, что я забылся и застыл на секунду, а когда подошел к дальнему углу гостиной, Шевченко уже начал допрос.– Боже мой! – зарыдала женщина, когда Шевченко объяснил, в чем дело. – За что же, за что?– Надеюсь, вы поможете нам найти ответ на этот вопрос, гражданка…– Чуркина. Татьяна Чуркина, – ответила она, собравшись с духом. – Он опоздал. Я знала, что-то не так. Я так и знала.Шевченко сочувственно кивнул.– Так вы сказали, что он опоздал?Она скорбно покачала головой.– А возвращался он откуда?– Со встречи в одной квартире. Он снимал ее вместе с закадычными друзьями. Они там собирались, устраивали посиделки, вспоминая минувшие дни. Ну вы понимаете…– А где квартира?– В Химках-Ховрино, рядом с Дворцом спорта.– Далековато отсюда, – заметил Шевченко. – А были у вашего отца враги, как вы думаете?– Да нет, не было. Он был спокойный человек.– И не было прежней жены, знакомых женщин, брошенных любовниц?Заплаканные глаза ее негодующе сверкнули, и она, выпрямившись на стуле, резко отрубила:– Нет. Я что-то не пойму, к чему вы клоните.– Поверьте, я не хотел вас обидеть, но кто-то хладнокровно застрелил вашего отца. Чтобы вычислить убийцу, чрезвычайно важно докопаться до мотивов.– И все же отвечу, что он был верен матери. Она умерла год назад, и он до сих пор никак не придет в себя. Я не желаю, чтобы вы бросали тень на его доброе имя. – И, переведя взгляд на меня, добавила: – Или кто-либо еще.– Да мы вовсе не за этим сюда пришли, гражданка Чуркина, уверяю вас, – сказал Шевченко.Она понимающе кивнула, сжав губы.– Ну, а нет ли у вас на примете кого-нибудь, кто, возможно, хотел бы навредить ему? Кого-то, с кем он не ладил?– Нет. Его все любили.– А как насчет его сослуживцев? – При этих словах Шевченко покосился на меня и, достав спрятанную визитку, продолжал: – Вот здесь написано, что он работал в Министерстве внутренних дел.Брови у меня поползли вверх, а у Чуркиной, наоборот, опустились. Она печально кивнула.– Кем же он там работал?– Внешнеторговым представителем. Его постоянно посылали за границу в наши посольства, а в последнее время он работал здесь, в Москве, но не в здании министерства.– Приносил он когда-либо рабочие документы домой?– Иногда приносил. Все его дела в кабинете.Она встала и повела нас в кабинет, окна которого выходили на реку. Одну его стену от пола до потолка заняли книжные полки, другую – почетные грамоты и фотографии, свидетельствующие о долгом пребывании на важном государственном посту: на них Воронцов был сфотографирован с главами различных стран, генералами и государственными деятелями, с крупными бизнесменами; на большой групповой фотографии с Брежневым он стоял с краю, а на фотографиях с узким кругом людей – рядом с Горбачевым, Шеварднадзе, Борисом Ельциным и бывшим американским послом Страуссом.Не задерживаясь, Шевченко прямиком устремился к письменному столу, где лежали аккуратные стопки бумаг. Бегло взглянув на них, он взял портфель, стоящий рядом со столом, и вынул из него служебные документы.– Кто-то должен опознать труп, гражданка Чуркина. Вы можете сделать это сейчас или же завтра, приехав в наше управление. Полагаю, вы захотите и опознать личные вещи, найденные при нем.Видно было, как эта изысканно одетая женщина колебалась, даже дрожала, пока принимала решение.– Да, да. Думаю, лучше прийти завтра, – выдавила она наконец.– Если я вдруг понадоблюсь вам… – С этими словами Шевченко вручил ей прежнюю визитную карточку с уже непопулярной красной звездой. После чего, взяв с собой портфель, вышел из квартиры к лифту.Как только дверь за нами закрылась, он вынул из-под шинели плоскую бутылочку, отвинтил пробку и сделал порядочный глоток. Водка была без цвета, без запаха, но все равно я учуял ее, и мне страшно захотелось выпить. Шевченко заметил мой страждущий взгляд.– Да, вечерок выдался длинный, – заметил он, протягивая мне бутылочку.– Спасибо, не надо, – ответил я, хотя горло у меня не то что пересохло, а просто горело. – Но вот если бы вы меня подбросили…– Извините, но я еду к себе на Петровку.– А мне как раз туда и надо.Двери лифта открылись, он внимательно посмотрел на меня и вышел в вестибюль. Я догнал его уже на ступеньках парадного подъезда.– Не торопитесь, Шевченко, вы будете дома гораздо быстрее и сэкономите немало времени, если ответите сейчас на мои вопросы.– К сожалению, Катков, в Москве есть и другие репортеры, и пока еще я должен держать ответ и перед ними.– Нет, не должны.– Вы что, предлагаете, чтобы я беседовал только с вами?– Я полагаю, что старший следователь с двадцатилетним стажем мог бы потребовать такое право.– Не двадцатилетним, а двадцатичетырехлетним стажем.– Тем более. Разумеется, если то, что я слышал, будто у вас руки чешутся стать начальником, просто сплетни…Он открыл дверь «москвича», бросил портфель в кабину и повернулся ко мне:– Со своими проблемами я разберусь сам. У меня нет времени в бирюльки играть. До публикации своих заметок, показывайте их мне, чтобы выбросить все, что не нужно знать читателям, все, что может стать помехой для следствия. Согласны?– Согласен.– Ну и врун же ты, Катков.Он сел за руль, со стуком захлопнув за собой дверь, и, мотнув головой, пригласил меня в машину.Дом на набережной исчез в дымке, нависшей над рекой. В этот поздний час движение на улицах еле теплилось, и вскоре мы уже подъезжали к Главному управлению милиции, знаменитой Петровке, 38, зданию с узкими окнами, похожему на крепость, наискосок от сада «Эрмитаж». Дежурный милиционер у въезда, узнав Шевченко, пропустил нас, и машина без остановки вкатила во двор, вымощенный грубыми каменными брусками и без единого деревца. Возвышающееся здесь шестиэтажное здание было облицовано желтоватыми гранитными плитками.Кабинет Шевченко находился на четвертом этаже, к нему вел целый лабиринт низеньких унылых коридоров. Кабинет мало чем отличался от этих тоскливых коридоров: серые стены, тусклое освещение, подслеповатые, забрызганные дождем и снегом оконца и шершавый грубый стол, на который Шевченко поставил портфель Воронцова.– Нет мотива – нет и подозрений, – мрачно изрек он избитый афоризм, выкладывая документы из портфеля.– У вас на счету преступления воров, содержательниц притонов, вы находили исчезнувших соседей. Словом, действовали профессионально. Похоже, в данном случае можно утверждать, что здесь видна рука мафии. Успешное заказное убийство. Так ведь? – начал я.– Нет, не так.– Тогда давайте посмотрим. Жертву убили из пистолета, это во-первых.– А вы хотели бы, чтобы из ружья?– Нет, топориком. Думается, теперь это довольно распространенное орудие убийства.– Да, хотя бы потому, что огнестрельное оружие носить запрещено, да и достать его не так-то просто. Ну, а топорик всегда под рукой.– Если бы вы не были профессионалом, тогда бы… Звонок телефона не дал мне досказать.– Шевченко слушает, – утомленным голосом сказал следователь, подняв трубку. Плечи у него обвисли. – Да, я все еще здесь… Извини, как раз я и намеревался. У меня не было случая… Да, я знаю, что уже поздно. Передай им, что увижусь утром. Катя, я же стараюсь изо всех сил. Но трудно… Катя? Катя?Он вздохнул и медленно повесил трубку.– Старушка выдала вам по мозгам, а?– Занимайтесь своим делом, Катков! – свирепо зыркнул он на меня.– Хорошо. Я хотел сказать, что все факты говорят о заранее спланированном убийстве.– А я такого не утверждал, и, пожалуйста, не пиши, будто я так говорил. Я сказал лишь, что это хладнокровное убийство. Больше ничего не говорил и не говорю.– Почему же так?– Потому что все еще концы с концами не сходятся.– Имеете в виду, что труп выволокли из машины?Шевченко согласно кивнул и добавил:– И куча всякого барахла на сиденье.– Ну а в чем же тогда проблема?– Во времени. Он ушел с работы и отправился в какой-то модный универсам, где торгуют всякой импортной всячиной. Был конец рабочего дня, самое напряженное для покупок время. Он должен был выстоять в нескольких очередях, затем долгая дорога в Химки-Ховрино, выпивка, закуска, разговоры всякие с приятелями, потом дорога домой. Так что убить его могли раньше, чем без пятнадцати девять. Я все точно рассчитал. – Он замолк на минутку и взял со стола информационный бланк. – Вот и Вера Федоренко точно зафиксировала время телефонного звонка.– Я что-то не совсем понимаю, – бесцеремонно перебил я его, полагая, что этот сукин сын никогда не выпустит инициативы из рук. – Поскольку труп находился не в машине, может быть, Воронцов сам выполз из нее?– С наполовину снесенным черепом?– Чисто рефлексивно. Как курица с отрубленной головой. Что бы там ни было, я по-прежнему считаю, что кому-то нужно было заткнуть ему рот.– Обсуждать этот факт не буду, – сказал он и, внимательно читая другой документ, добавил: – До тех пор, пока точно не выясню, с кем он что-то затеял там, в Министерстве внутренних дел.– Ну что ж, раз вы работаете в этом направлении, то уверен, у вас найдутся свои пути, чтобы прояснить дело.– А я не сомневаюсь, что и у вас, Катков, найдутся свои пути. Тогда дайте знать, что вы там раскопаете.– Я сообщу, кто приобретет мой репортаж, и вы прочтете, что я раскопал.Он разозлился, но постарался сделать вид, что гневается на какую-то неточность в документе.– Не думаю, что понадобятся какие-то особые источники, чтобы выяснять, в какие дела он был замешан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44