И.Катковым. Мои родители гордились тем, что он учил лицеистов согласно демократическим принципам, а однажды даже совершил путешествие в Америку. Маленьким у себя дома я часами просиживал у окна и смотрел на проплывающие речные трамвайчики. В это время года их не увидишь. Лед на Москве-реке запер их в зимних затонах и будет держать там в плену до поздней весны.Холодный ветер пробирал меня до самых костей, когда я ступил на подвесной Крымский мост. Так скорее можно добраться пешком до дома на набережной. Вот и он сам. Я торопливо прошел по вестибюлю со знакомыми шумами и запахами и вошел в лифт.Дверь квартиры Taни Чуркиной открыла семилетняя девчушка с куклой Барби в руках. Она впустила меня и провела в кабинет Воронцова, где Таня, забравшись на стремянку, передавала вниз разные предметы бледнолицему мальчику, стоявшему среди стопок книг, бумаг, фотографий и бесчисленных коробочек. Он был немного старше сестры и посмотрел на меня с явным подозрением…– Простите меня, ради Бога. Я не думал, что попаду в такое неурочное время, – сказал я Чуркиной, когда она спустилась вниз, чтобы поздороваться со мной. – Не знал, что вы переезжаете.– Да нет же, не переезжаем. – По ее тону я понял, что у нее и мысли не было о переезде. – Просто нет сил заходить сюда. А дети вдвоем в маленькой комнатке. Теперь у каждого будет своя комната. Мой муж, я хотела сказать, бывший муж, должен был заняться этим. Но… – Она сердито насупилась и смолкла.– Понимаю ваши трудности.– У вас есть что мне сказать?Я печально кивнул.– Он умер. Мне нужно было сразу везти его в больницу.– Пожалуйста, не надо, – запротестовала она. – У меня и без того достаточно горя. Меня интересуют папины награды. И ничего больше.– На рынке их не продавали.Она замолчала, держа книги в руках и глядя на меня с надеждой и в то же время с неверием в глазах.– Значит ли это, что вы нашли ордена и медали?– Нет. Это значит, что я уже тогда был прав. На черном рынке они не выплывали. И никогда не появятся.– Почему не появятся? Для чего же тогда надо было их воровать?– Чтобы представить убийство вашего отца как простой грабеж.– Это что, новые домыслы? – возмутилась она и в сердцах бросила книги на пол. – Или у вас появились доказательства, что он был замешан в этом… как его… скандале, о котором вы упомянули?– Нет, доказательств у меня пока нет. Но я готов спорить на что угодно, что он был замешан. Другое дело, на чьей стороне он находился.– А что вы сами думаете, товарищ Катков?– Что ваш отец либо урывал куски у государства, либо собирался разоблачить того, кто крал.– Уверяю вас, скорее всего, второе.– Это пусть милиция решает.– Тогда, стало быть, больше и говорить нам не о чем, – заключила она и принялась разбирать и складывать книги и бумаги.– И по-моему, не о чем, – ответил я, хитро подморгнув детям, которые не поняли, о чем разговаривает мама с незнакомцем, и на всякий случай стояли подальше в сторонке.Уже уходя, я заметил на полу около письменного стола портфель. Точь-в-точь такой же, какой взял тогда Шевченко, чтобы унести к себе на службу документы Воронцова. У меня даже сердце забилось – а вдруг в нем что-то есть?– Это что, милиция вернула портфель вашего отца?– Да, когда я забирала его вещи.– А вы открывали его?Она лишь мотнула головой – нет, мол.– Не возражаете, если я взгляну?Таня внимательно посмотрела на меня, решая, как быть, а потом пожала плечами – делай, дескать, что хочешь.Поставив портфель на стол и открыв его, я увидел толстый конверт из желтой плотной бумаги, в которых милиция обычно хранит вещдоки. В конверте лежали часы, бумажник, обручальное кольцо, деньги, монеты, чековая книжка, ключи, карандаши и авторучки, пачка сигарет, книжка в мягкой обложке и какие-то деловые письма – все, кроме нужных мне документов.Затем я стал внимательно осматривать сам портфель. Отделения и карманчики оказались пустыми, ничего не было и в кожаных ячейках для авторучек. Но вместе с тем одна из них на ощупь была вроде твердой, словно в ней остался колпачок от шариковой ручки. Я запустил палец до самого дна и попытался вытащить колпачок. Сперва он не поддавался, но вот я подковырнул его и он вылетел из ячейки, словно маленький снаряд. Вылетел и покатился по лаковому паркету.Детишки весело защебетали, засмеялись и бросились к нему. Мальчуган оттолкнул сестренку локтем, схватил предмет и подал мне.Это не был колпачок от шариковой ручки – это была зажигалка, газовая зажигалка с эмблемой клуба «Парадиз». 17 Шевченко сидел за столом, обхватив ладонями чашку с чаем, и внимательно смотрел на зажигалку. Из кастрюльки на электрической плитке под окном поднимался пар. Было так холодно, что капельки воды, сгущаясь на стекле, замерзали, не достигнув подоконника.– Она действительно была в его портфеле? – задумчиво спросил он. – Я же приказал своему сотруднику тщательно осмотреть портфель.– Зажигалку нелегко было заметить, не придирайтесь к нему.– Нечего оправдывать его промахи, – отрезал Шевченко, – как по-вашему, о чем может рассказать эта зажигалка?– О том, что в тот вечер, когда его убили, Воронцов не встречался со старыми друзьями. Он сидел…– Да, не был, – перебил меня Шевченко и самоуверенно поджал губы. – Несколько закадычных приятелей подтвердили, что он не встречался с ними уже несколько месяцев.– Они говорят правду. Не знаю почему, но мне вдруг подумалось, что вместо этих встреч он ходил в клуб «Парадиз».Шевченко насупился и взял со стола зажигалку.– Значит, так думаете? Этот клуб известен, как место встречи ярых сторонников свободного рынка. Аппаратчики шастают туда на переговоры с западными бизнесменами, которые еще поят и кормят их за свой счет.– А клубом заправляет мафия.– Да, не только этим – и всеми другими клубами тоже. Но я не вижу, что это меняет в расследовании.– Стало быть, Воронцов не говорил своей дочери, где он проводил время. Но почему?– Потому что не хотел доводить до ее сведения, что он пьет дорогое шампанское и любуется на голых танцовщиц. Не исключено, что он, может, даже трахал какую-нибудь из них.– Сомневаюсь, чтобы она знала о его махинациях со строительством нефтепровода, с отмыванием грязных денег.Шевченко откинулся на спинку стула и искоса посматривал на меня.– Не сомневаюсь, что эту малозначащую подробность вы раздобыли из личных сомнительных источников.– Не малозначащую, а многозначащую, да будет вам известно, – парировал я, заранее зная, что за сим последует.– Что и говорить, агент Скотто – женщина броская, – заметил он с легкой ухмылкой. – Вчера днем она заходила ко мне и кое-что рассказала о жульничествах с нефтепроводом. Она также упомянула, что сотрудники ее ведомства перехватили ваш очерк, когда его передавало информационное агентство.– А чем вы ей ответили в порядке обмена информацией?Отвинтив пробку с фляжки, он подлил в чашку с чаем немного водки.– Почему вы вдруг решили, будто я ей что-то рассказывал?– А помните, вы говорили, что вам надо еще над чем-то поработать?– Я говорил, что нового ничего нет.– Да ладно вам. Она бы не пришла сюда просто так.– Верно, – нехотя процедил он после некоторого раздумья. – Возможно, нет ничего особенного. Но один из торговцев наградами, когда его раскололи, навел нас на одну обувную фабрику в Зюзино, которая после приватизации стала довольно-таки прибыльной. – Он помолчал немного, а потом добавил с сарказмом: – Уверен, вам, как адвокату свободного рынка, известно, как проворачиваются подобные дела.– Разумеется, известно, и я буду рад разъяснить вам, – отрезал я, подделываясь под его тон. – Дирекция предприятия, чтобы выставить его на торги, доводит производство, что называется, до ручки и отказывается от приватизации. Тогда государство выставляет предприятие на торги. Усекли? Прекрасно. А как туда смог примазаться торгаш с черного рынка наград?– А у него сестра работала на фабрике бухгалтером. Она спала с директором, пока не узнала, что тот женат. Он заставлял ее подделывать бухгалтерские документы, а рабочим запудрил мозги, представив фабрику убыточной.– Стало быть, фабрика была объявлена банкротом, рабочие отказались ее приватизировать, а на торгах ее приобрели чужаки, подкупившие директора?– Так все и произошло.– Воронцов, видимо, унюхал, откуда ветер дует, и стал шантажировать директора, а тот, не будь дураком, укокошил обличителя.– Да нет, все не так, – покачал головой Шевченко. – Нет. Все обстряпал ваш друг-приятель Рафик.От удивления я даже рот открыл.– И тут меня обскакал, так, что ли? Выходит, это Рафик угрохал Воронцова?Шевченко еще раз кивнул, с таким видом, будто хотел сказать: а кто же еще?– И как же вы доперли до этого?– Сейчас покажу.Он хватил глоток своего чая, встал, подошел к сейфу и стал крутить зашифрованный диск запора.Я не знал, что и думать. Что же получалось? Директор обувной фабрики нанял Рафика? А может, его наняли пришлые, те, кто купил фабрику? У них теперь такая власть, что они запросто могут купить целую обувную фабрику. Чем больше ломал я голову, тем бессмысленнее становились мои рассуждения. Цельной картины не получалось. Лучше не буду сейчас думать, чтобы не свернуть голову. Я уже взялся за куртку, чтобы уйти, но тут в коридоре послышались чьи-то шаги. Затем мелькнуло вроде бы знакомое лицо. Через полуоткрытую дверь я увидел двух мужчин, они быстро шли по коридору и оживленно беседовали. Это же Древний, тот самый поганец из редакции «Правда», и его приятель из милиции.В этот момент со стуком и лязгом Шевченко захлопнул тяжелую дверцу сейфа.– Мы произвели обыск в комнате Рафика, – сказал он. – Правда, ничего особенного не нашли, не ясно, на кого он работал, но наткнулись вот на эти штучки.И с этими словами из пакета для хранения улик вытряхнул на регистрационный журнал его содержимое. И вот передо мной, поблескивая во всей своей красе, лежат ордена и медали Владимира Ильича Воронцова. Увидев их, я прямо-таки обалдел и забыл о своем желании поинтересоваться, к кому здесь приходит Древний. Я уставился на них как баран из новые ворота, но все еще не верил себе.– А вы уверены, они принадлежат Воронцову?Шевченко перевернул один из орденов и сунул его мне под нос.– Читайте его фамилию на оборотной стороне.– Стало быть, Рафик знал, что я разыскиваю ордена, и знал этих людей на черном рынке? Может, он сам приобрел их и затеял игру, чтобы поднять на них цену? Конечно же, он явный мошенник, а также…– Мошенник? – Шевченко иронически хмыкнул. Затем взял из папки компьютерную распечатку и положил ее передо мной. Между фотографией Рафика и отпечатками его пальцев были незаполненные графы. – По нашим данным, Рафик Оболенский – между прочим, это одна из его вымышленных фамилий – профессиональный наемный убийца, много лет выполнявший «мокрые дела» по заданию КГБ. А когда эту контору разогнали, стал «работать», как говорится, на вольных хлебах, по заказам.Меня как обухом по голове хватило, я залопотал, заикаясь:– Но… но он ведь говорил… что сидел в лагерях… ГУЛАГа… Он… это…– Да, где-то сидел. Думаю, и там его использовали как стукача и подсадную утку. – Не справившись с искушением поддеть меня, Шевченко добавил: – Вы можете подтвердить, что он был большим мастером втираться в доверие.– Об этом его умении нужно целую книгу писать.– Точно. Факты – упрямая вещь. Мы прихватили в пивном баре его пистолет. Это, кстати, 9-миллиметровый «стечкин», что навело нас на мысль произвести контрольные выстрелы из его оружия и сравнить пули с теми, которые попали в Воронцова. – Он вынул из досье фотографии и протянул их мне. Две рядом стоящие сильно увеличенные пули, из них одна немного деформирована. Стрелки и пояснения отмечают наиболее схожие места на пулях. – Как видно, характерные особенности совпадают между собой.Я лишь молча кивал, чувствуя себя болван болваном.– Они держали вас на коротком поводке, Катков. Вместо медалей вам достались бы эти пульки. Рафик был неплохим пастухом, он отменно пас вас.– Они? Вы сказали они? Кто они такие?– Пока понятия не имею. Вероятно, решив убить журналиста, который писал, что скандал может вызвать обратный эффект, они хотели придать большую достоверность его утверждениям. А когда вы не попали в расставленные сети, у них не осталось иного выбора.– Но зачем убивать нас обоих? Почему бы Рафику одному не чпокнуть меня?– А потому что он знал того, кто заказывал убийство. Они решили избавиться от него, разорвать цепочку – и концы в воду. Наибольшую опасность для заказчиков всегда представляет цепочка связей исполнителя. Кто знает, что там у них было? Может, они обозлились, что он присвоил ордена? А может, перепугались, узнав, что он собрался продать их Чуркиной? Может, даже не предполагали, что гангстера, убивающего Рафика, самого убьют? Я почему-то думаю, что не мы, а он должен был отыскать медали и ордена.– Просто не верится, – пробормотал я. И тут меня озарило: – Аркадий Баркин. Я был пешкой в его руках, он вертел мною как хотел.– Может быть, и так, но я сомневаюсь, что все это дело его рук.По тону Шевченко можно было понять, что он чего-то не договаривает. Он взял сигарету и принялся в раздумье постукивать ею по столу, уминая табак в гильзе.– Почему же не может? Давайте дальше, черт возьми. Не надо играть со мной.– Ну ладно. Тогда почему ваш очерк стал для него опасным? – спросил он самого себя. – Я имею в виду то, с чем Баркин связывал его? С тем, что у Воронцова было несколько встреч в его клубе? Этого маловато, к тому же у Баркина под рукой целая банда головорезов. – Остановившись, он прикурил сигарету от газовой зажигалки Воронцова, с наслаждением выпустил через ноздри табачный дым, как-то самодовольно ухмыльнулся и сказал: – И у него не было необходимости выписывать наемного убийцу из Израиля.– Стало быть, тот малый в узком пальто – израильтянин?Шевченко многозначительно кивнул.– Он остановился в гостинице «Националь» под фамилией Голдман, но нам стало известно, что при регистрации в гостинице он предъявил поддельный паспорт – в паспортном контроле в аэропорту человек с такой фамилией не числится.– Тогда вероятно, что фальшивый и тот паспорт, который он предъявил при въезде к нам, значит, он мог приехать из любой страны.– Вполне разумный вывод. Я думал об этом, пока не получил заключение от судебно-медицинского эксперта – ее у нас Ольгой зовут Она заметила, что покойник совсем недавно подвергся обрезанию. Мои информаторы из московской еврейской общины сообщили, что этот ритуал у взрослого не совершался здесь целую вечность, но…– Не совершался с того дня, когда ваши кремлевские вожди запретили религиозные конфессии.– …но обрезание стало в некотором роде желательным для лиц мужского пола, эмигрирующих в Израиль. Эта варварская церемония служит своеобразным пропуском, если вам так угодно. – Лицо его исказилось от притворной сочувственной боли. – Ничуть не удивительно, что вы предпочли остаться здесь, а не присоединяться к эмигрантам.– Да ладно вам. Тут без меня вы бы просто пропали. Шевченко улыбнулся, радуясь, что уколол меня.– Давайте вернемся к этому незадачливому стрелку, – предложил я. – Вполне возможно, что он уже давно работал на Баркина и его привезли сюда специально чтобы было все шито-крыто. Разве не так?– Возможно все, что угодно. Как только установят его личность, так мы сразу узнаем, не из тех ли он списанных спортсменов, которых вы так обожаете?– Из спортсменов он или нет, это не столь важно. Но его, должно быть, нанимали те же самые люди, на которых работал и Рафик.Шевченко лишь вздохнул, иронически хмыкнув:– Блестяще. Таким образом, мы сузили круг подозреваемых до тех немногих, которым стал известен ваш очерк, переданный ТАСС.– Это верно, – заметил я, начиная раздражаться. – Таким образом, нужно исключить из этого круга всех замешанных в махинациях с обувной фабрикой. О ней в моем очерке нет ни слова, как ничего нет и в документах Воронцова – вы сами это говорили.– Вот видите. Потому-то я и говорил, что нет ничего нового.Шевченко натянуто улыбнулся, поежился от холода и пошел включать термообогреватель. Он вертел на нем ручки и так и сяк, пыхтел, стараясь выжать побольше тепла. Из-под клапана на радиаторе выбилось слабенькое, усталое шипение, потом там что-то неясно забулькало и заклокотало.– Так на чем мы остановились? – спросил он.– На том, как сузить круг подозреваемых. Агент Скотто упоминала фамилию Рабиноу?– Собственно говоря, называла, но никак не связывала с Воронцовым. Сказала только, что он околачивается в «Парадизе», когда бывает в Москве. А вам что-нибудь известно о нем? Раньше я никогда не слышал этой фамилии.– Я тоже, но следователь-то вы. А в документах Воронцова он упоминается?Он лишь мотнул головой – дескать, нет, и пояснил:– Я просматривал их несколько раз и не припомню, чтобы где-либо мелькнула фамилия Рабиноу или Рабинович.– А вы сказали об этом Скотто?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44