Они продвигались по берегу и крестили по дороге каждого ребенка, до которого успевали дотянуться. В итоге отец Фра Хуниперо Серра учредил к северу от Сан-Диего двадцать одну миссию. Большинство прилежащих земель было присвоено этими миссиями, но некоторые земли были пожалованы частным лицам, главным образом старым солдатам, которые хорошо проявили себя на службе.Джез бросила незаметный взгляд на Кейси. Если он не проходил этого в школе, то она – да. Историю Хуниперо Серра не могли пропустить даже самые беспечные туристы, если, конечно, они не были из числа тех, кто, кроме Диснейленда, и шага никуда не сделает.– Вот тут-то мы и подошли к самому неприятному. Ха! В 1821 году Испания уступила Калифорнию Мексике. Местные поселенцы, так называемые «калифорнио», помесь испанцев с мексиканцами, постепенно вырвали власть из рук францисканцев. На период между 1833 и 1840 годами приходится самое большое количество землезахватов. Каждый за себя, вот как это происходило, можете мне поверить. Если же у вас уже было земельное владение, как, скажем, у семьи Валенсия, то надлежало подать петицию, чтобы подтвердить право собственности, для чего необходимо было предстать в суде перед лицом мексиканского губернатора, подать прошение на имя губернатора, доказать, что у вас не менее двух тысяч голов скота и дом, и представить все мыслимые основания для продления первоначального акта пожалования. Хотите верьте, хотите нет, но каждая такая тяжба тянулась не меньше тридцати лет, а что в результате? Ничего хорошего! Большинство прежних хозяев лишилось и земли и денег еще до того, как процесс завершался, зато вместо них появилось множество новых владельцев, в основном со связями в политических кругах.– Но ведь семья Валенсия сохранила свои земли! – воскликнула Джез. – Иначе она не смогла бы продать их Килкулленам!– Совершенно верно, моя милая, они были в числе нескольких упорных счастливцев. В их деле – оно называлось «экспедиенте», – должно быть, находились петиция губернатору, грубая топографическая карта под названием «дизеньо» и копия под названием «баррадор». Само «экспедиенте» должно было храниться в архиве провинции. Все официально и настолько аккуратно, насколько это было возможно в те времена.– А где это «экспедиенте» может быть сейчас? – спросил Кейси.– Представления не имею, молодой человек. У меня нет никакой зацепки, – сказал он мягко. – В любом случае толку от этого «экспедиенте» оказалось немного, ибо не успели Валенсия успокоиться, что владеют своей землей на законных основаниях, как явились Соединенные Штаты и объявили войну Мексике. Это было в 1846 году. Война была не так чтобы очень серьезная – «калифорниос» сдали весь штат в январе 1847 года, как раз перед золотой лихорадкой сорок восьмого года – на редкость непродолжительная борьба, как я всегда считал. Или наоборот – удивительно удачная, смотря на какой вы стороне. Ха!– Если «калифорниос» сдали весь штат, то как удалось Валенсия сохранить свои владения? – спросил Кейси ровным голосом.Описывая ужасы процессов по делу о землевладении, мистер Уайт продемонстрировал некоторую бесчувственность, казалось, он получал удовольствие, разбивая вдребезги их наивные надежды.– Им снова пришлось предстать перед судом, в соответствии с законом конгрессмена Гвина 1851 года, который предусматривал урегулирование земельных исков комиссией из трех уполномоченных. В течение двух лет все единоличные пожалования – всего числом около восьмисот – должны были быть представлены этой комиссии – хотите верьте, хотите нет, но эти иски касались двенадцати миллионов акров земли! Хаос, полный хаос, дорогая Джез. Могу себе это отлично представить.Генри Уайт замолчал и сидел, качая головой, как если бы он от души радовался тому, что ему не довелось пережить этот период калифорнийской истории.– Но, мистер Уайт, Валенсия продали землю Килкулленам в 1865 году, – настаивал Кейси. – Сделка наверняка была оформлена по закону.– О, в этом я не сомневаюсь. Нет, конечно, Килкуллены не стали бы платить без официального оформления купчей... Они были не дураки, я полагаю. Чтобы удовлетворить повторные слушания в суде США, им надо было подтвердить мексиканское пожалование еще одной петицией, еще одним, более полным «дизеньо», подтвержденным американским генеральным инспектором, как и всякую самую ничтожную бумажку, которую они только могли представить в поддержку своих притязаний на землю. А потом, после удовлетворения иска, все эти бумаги должны были составить новое «экспедиенте». Оно должно было быть скопировано на кальку, и служащий из конторы генерального инспектора должен был бы скрепить оригинал подписью и печатью.– Наверное, ответ меня не удовлетворит, но все же – где бы могло быть это второе «экспедиенте»? – спросила Джез, пытаясь предугадать ответ по выражению его лица.– Мне действительно неприятно говорить вам об этом, моя милая, но большинство положительных решений по таким делам подлежало регистрации в Генеральной земельной конторе, которая – увы – находилась в Сан-Франциско.– И, разумеется, до землетрясения.В голосе Джез прозвучала одновременно и догадка и недоверие.– До землетрясения и, что еще хуже, до пожара. Боюсь, что бумаги погибли в огне.– Но это означает, что мы ищем несуществующую бумагу! – взорвалась от негодования Джез. – Это нечестно!– Может быть, поэтому теперь и не преподают больше историю Калифорнии, – сказал Кейси, взяв ее руки в свои. – Это было бы слишком жестоким разочарованием.– По всей видимости, когда земля переходила к другому владельцу, – добавил мистер Уайт как будто в запоздалом раздумье, – документ, устанавливающий право собственности, поступал на хранение в Окружной архив в Санта-Ане.– Что?!– О, я полагал, вам это известно, иначе я бы сказал об этом раньше. Да, да, в самом деле, купчая крепость на приобретение ранчо Монтанья-де-ла-Луна Майклом Килкулленом должна была поступить к архивариусу, чтобы вступить в законную силу. Ха! В таком случае все эти подлинные документы, о которых мы толковали, оказываются неважными, несущественными... Абсолютно несущественными...Тогда почему он не сказал об этом сразу, подумала Джез с раздражением. Зачем надо было посвящать нас во все эти малозначительные детали, вместо того чтобы просто направить нас в Санта-Ану? Но Генри Уайт еще не закончил, а рука Кейси крепко сжимала руки Джез, мешая ей вскочить и броситься к машине, чтобы ехать дальше.– С другой стороны, – размышлял Генри Уайт, снимая очки и разглядывая потолок, – свидетельства, купчие крепости, дела – зачастую главная загадка кроется не в них, не так ли? Вот почему у нас есть историки, библиотекари, хранители музеев, а не только адвокаты по недвижимости. Ха! Да, вам бы следовало наведаться еще в Банкрофтскую библиотеку, знаете, в Беркли, или в архив Исторического общества Сан-Диего, или в отдел рукописей Хантингтонского музея в Пасадене, или в Историческое общество округа Оранж, а может, даже в Историческое общество Сан-Хуана... Никогда нельзя знать, на что наткнешься... У них там хранятся всякие клочки и бумажки, старые документы, какие-то кусочки...– Благодарим вас, мистер Уайт, – твердо сказал Кейси. – Вы нам очень помогли. Мы с Джез очень вам признательны.– Всегда к вашим услугам, мистер Нельсон, в любое время. Всегда приятно преподать молодым людям маленький урок истории! Не припомню, когда мне еще доводилось так замечательно провести утро.
– А, вот вы где, все утро вас ищу, – сказала Валери раздраженно, увидев Фернанду и Джорджину, которые завтракали возле одного из бассейнов отеля «Ритц». – Могли бы оставить мне записку, а, Ферни? Я умираю с голоду, а есть одной мне не хотелось.– Извини, Вэл. Я думала, ты с Джимми уехала в Лос-Анджелес.– Я собиралась, но оказалось, что у него свидание с Джоном по какому-то другому делу, не имеющему к нам никакого отношения. Терпеть не могу, когда все разбегаются в разные стороны, не говоря мне ни слова!Валери говорила с гораздо большим негодованием, чем того заслуживал случай, но она все еще не остыла после утренней размолвки с мужем. Билли просто не желал считаться с ее новым положением богатой наследницы! Он вел себя с ней так, как со своей старушкой Валери, на которой он женат вот уже столько лет, будто бы ровным счетом ничего не произошло – просто у старушки вдруг завелись небольшие карманные деньжата.От Уильяма Малверна-младшего опять слышалось одно нытье. Кухарка увольняется, горничная ушла, холодильник не в порядке, и вместо льда – наполовину вода, у каждой из трех дочерей свои проблемы, и все они пытаются взвалить их на его плечи, ему до смерти надоело быть запасным танцором на вечеринках. Валери слишком долго болтается в своей Калифорнии, – одна глупость за другой, как если бы Валери была той же самой, что и до смерти отца.Ей хотелось крикнуть ему: «Перебирайся жить в отель! Питайся в своих клубах! Скажи девчонкам, чтобы перестали валять дурака! И ради бога, перестань меня пилить!» Но она прикусила язык и попыталась все загладить, не обещая, однако, как он того хотел, сегодня же вернуться в Нью-Йорк.В голове у Валери созрел план, но она еще не была готова его осуществить, следовательно, не готова была и к конфронтации с мужем, ибо двадцать два года замужества научили ее ценить преимущества обладания привлекательным, покладистым мужчиной, пусть даже он и был для нее источником раздражения.Ее план предполагал сожжение мостов, сожжение каждого проклятого мостика, соединявшего отвратительный, вонючий, тесный остров Манхэттен с остальной частью Соединенных Штатов, причем сжечь их она предполагала настолько основательно, что, откажись Билли Малверн последовать за ней, он никогда больше ее не увидит. Она пока не была уверена, что к этому готова, не знала, хватит ли у нее мужества сделать этот шаг, в результате чего она бросит свою семейную жизнь и все, что казалось ей раньше важным.Но боже мой, какое это было искушение, какое глубокое, первобытное искушение – бросить все, к чему она стремилась, и бежать – так наверняка истолкуют ее поступок все, кого она знает, – бежать в Филадельфию, начать жить другими радостями, более человечными привычками, жить новой жизнью, в которой не надо будет покупать себе положение в обществе!О, если бы только это оказалось ей под силу – ей, которая сама заработала свои прочные позиции в этом жестоком городе, ей, Валери Малверн, считавшейся одной из самых долговечных фигур нью-йоркского общества, и вдруг превратиться в провинциалку! После стольких лет в самой гуще моды и блеска, в американском эквиваленте Версальского дворца в самом пике правления Людовика Шестнадцатого – не покажется ли жизнь на обочине ужасным падением? Что, если ее впечатление от Филадельфии имеет привкус романтики только лишь потому, что она там не живет и не знает повседневной реальности, совсем не такой, как при случайных визитах? Не исключено, что Нью-Йорк на самом деле притягивает куда больше, чем она себе представляет, а Филадельфия окажется такой же скучной и неинтересной, как загородное поместье для французских аристократов, изгнанных из Версаля и быстро зачахнувших в провинции.Стоит вам оставить Нью-Йорк – и вы забыты. По всей стране встречаются женщины такие же богатые, какой скоро станет она, – но кто о них слышал в Нью-Йорке? Никто их не фотографирует, никто не пишет о них – разве что в местной газетенке. Единственный незначительный взлет в их жизни происходит тогда, когда «Таун энд кантри» избирает их город для своей очередной статьи и они вдруг оказываются среди героев журнального репортажа. Если же этим женщинам случается быть в Нью-Йорке, их приезд проходит не замеченным никем, кроме нью-йоркских друзей, а едва они улетят домой, как никто в Нью-Йорке о них и не вспомнит.Валери села за столик к Джорджине и Фернанде, заказала салат из креветок и принялась за еду, не пытаясь подключиться к их беседе, которая касалась, кроме всего прочего, достоинств разных джемов и желе.Валери попыталась подвести черту под своим новым положением в городе, где последние несколько лет ей приходилось из кожи вон лезть, чтобы соответствовать в глазах общества тому уровню благосостояния, какой ей приписывался.Теперь у нее будут почти неограниченные средства. Ее фамильное состояние было ничуть не хуже, чем у какой-либо другой женщины ее круга, – нет, даже лучше, если задуматься всерьез. Что касается ее вкуса, то в нем никто не может усомниться. Деньги, имя, вкус. У нее есть все, чтобы, не ударив пальцем о палец, стать королевой Нью-Йорка.Но боже мой, до чего же острая стала конкуренция в этом обществе! Все эти избранные, которые сменяют друг друга на постоянно публикуемых снимках, – вот они щеголяют нарядами, наперебой дают деньги на благотворительность, покупают картины, развлекаются, отдыхают – и все напоказ перед всем светом, – разве ей на самом-то деле хочется быть царицей среди этих людей?Билли Малверну это, конечно, по душе, он наслаждается каждой секундой, в этом можно не сомневаться. Ему не дано увидеть суть вещей. Неужели Билли согласится на переезд? Неужели его можно заставить начать жизнь сначала?– Валери, что ты молчишь? Ты не одобряешь наших планов насчет чайной? – спросила Джорджина.– Какой чайной?– Которую мы с Ферни собираемся открыть, – сказала Джорджина, скептически качая головой. – Мы только об этом и говорим.– Извини, я задумалась. Мне нужно сделать несколько звонков. – Валери торопливо поднялась.Она больше не могла выносить общество таких дур, как Джорджина с ее оформительскими делами и Ферни с ее вечными семейными проблемами, нет, больше ни одной минуты. Это уже слишком – ждать от нее, что она будет слушать какие-то дурацкие планы относительно открытия чайной.– Увидимся позже, – сказала она резко.– Я что-то не так сказала? – спросила Джорджина у Ферни. – Если да, напомни мне, чтобы я сделала это еще раз.– С Вэл это бывает. Ей утром звонил муж, после этого она сама не своя.– Эти мне мужья... – сказала Джорджина задумчиво, но с оттенком скрытого осуждения.– А ты – зачем вышла за Джимми?– Ферни, дорогая, что за вопрос!– Ну... Я только подумала, что, зная твое отношение к мужчинам в жизни женщины, ты не стала бы утруждать себя...– То есть ты хочешь сказать, что если мне не нужен мужчина для секса, то он мне не нужен вовсе? Ферни, ты просто дитя. Во-первых, Джимми такой милый, а поскольку быть замужем гораздо удобней, чем оставаться одной, то это не такой уж плохой выбор. К тому же много значили его деньги. Мой отец не так богат, скорее наоборот, а нас у него немало, и всех надо было устроить. Поэтому мои родители были просто счастливы, когда я приняла предложение Джимми. Если бы я не вышла замуж, никто бы этого просто не понял. Хуже того, все бы начали удивляться по моему поводу, а то еще и подозревать меня в чем-то. Муж – самая удобная маскировка для чего бы то ни было. А кроме того, может быть, мне захочется детей, как всякой женщине.Лицо Джорджины слегка смягчилось при мысли о детях. В самом деле, почему нет? Это было бы чудесно.– А потом, – продолжала она, – всегда существует проблема провожатого. За мной всегда увивались толпы мужиков, они таскали меня на вечеринки, были у меня на побегушках, но, естественно, каждый из них считал, что после нескольких свиданий он заслуживает большего, чем легкий прощальный поцелуй в щечку. Й мне приходилось прощаться с ними навсегда. И все это стало каким-то безнадежно предсказуемым. У меня появилась репутация бессердечной кокетки, а этого уже нельзя было терпеть, ты согласна?– А Джимми? Ему-то перепадает побольше, чем поцелуй на ночь? – спросила Фернанда с неподдельным любопытством. Она жаждала услышать ответ и одновременно боялась его.Джорджина опустила глаза и стала рассматривать скатерть, лицо ее внезапно ожесточилось и стало казаться намного старше. Кусая губы, она молчала, как будто решая, отделаться ли и на этот раз обычной для себя шуткой. Наконец она помотала головой, как человек, твердо решивший сказать всю правду, и, не поднимая глаз, проговорила:– Когда я сказала, что Джимми очень милый, я имела в виду, что он всегда очень мил со мной. Но постель... Это та цена, которую мне приходится платить. Господи, как я это ненавижу! Наверное, мне не следовало бы жаловаться, и каждый мужчина вправе ожидать такого же от своей жены, но Джимми... нет, ты даже представить себе не можешь, что это такое! Не то чтобы он когда-нибудь плохо со мной обращался, дорогая, не подумай ничего такого, он никогда не сделал мне больно, но он... он такой ненасытный. Он такой отвратительно ненасытный, меня просто тошнит, такой он настойчивый и неутомимый. Ох, не знаю, Ферни, может, они все такие. Я никогда не спала ни с кем другим, поэтому не могу сравнивать, но он никогда не бывает удовлетворен до конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– А, вот вы где, все утро вас ищу, – сказала Валери раздраженно, увидев Фернанду и Джорджину, которые завтракали возле одного из бассейнов отеля «Ритц». – Могли бы оставить мне записку, а, Ферни? Я умираю с голоду, а есть одной мне не хотелось.– Извини, Вэл. Я думала, ты с Джимми уехала в Лос-Анджелес.– Я собиралась, но оказалось, что у него свидание с Джоном по какому-то другому делу, не имеющему к нам никакого отношения. Терпеть не могу, когда все разбегаются в разные стороны, не говоря мне ни слова!Валери говорила с гораздо большим негодованием, чем того заслуживал случай, но она все еще не остыла после утренней размолвки с мужем. Билли просто не желал считаться с ее новым положением богатой наследницы! Он вел себя с ней так, как со своей старушкой Валери, на которой он женат вот уже столько лет, будто бы ровным счетом ничего не произошло – просто у старушки вдруг завелись небольшие карманные деньжата.От Уильяма Малверна-младшего опять слышалось одно нытье. Кухарка увольняется, горничная ушла, холодильник не в порядке, и вместо льда – наполовину вода, у каждой из трех дочерей свои проблемы, и все они пытаются взвалить их на его плечи, ему до смерти надоело быть запасным танцором на вечеринках. Валери слишком долго болтается в своей Калифорнии, – одна глупость за другой, как если бы Валери была той же самой, что и до смерти отца.Ей хотелось крикнуть ему: «Перебирайся жить в отель! Питайся в своих клубах! Скажи девчонкам, чтобы перестали валять дурака! И ради бога, перестань меня пилить!» Но она прикусила язык и попыталась все загладить, не обещая, однако, как он того хотел, сегодня же вернуться в Нью-Йорк.В голове у Валери созрел план, но она еще не была готова его осуществить, следовательно, не готова была и к конфронтации с мужем, ибо двадцать два года замужества научили ее ценить преимущества обладания привлекательным, покладистым мужчиной, пусть даже он и был для нее источником раздражения.Ее план предполагал сожжение мостов, сожжение каждого проклятого мостика, соединявшего отвратительный, вонючий, тесный остров Манхэттен с остальной частью Соединенных Штатов, причем сжечь их она предполагала настолько основательно, что, откажись Билли Малверн последовать за ней, он никогда больше ее не увидит. Она пока не была уверена, что к этому готова, не знала, хватит ли у нее мужества сделать этот шаг, в результате чего она бросит свою семейную жизнь и все, что казалось ей раньше важным.Но боже мой, какое это было искушение, какое глубокое, первобытное искушение – бросить все, к чему она стремилась, и бежать – так наверняка истолкуют ее поступок все, кого она знает, – бежать в Филадельфию, начать жить другими радостями, более человечными привычками, жить новой жизнью, в которой не надо будет покупать себе положение в обществе!О, если бы только это оказалось ей под силу – ей, которая сама заработала свои прочные позиции в этом жестоком городе, ей, Валери Малверн, считавшейся одной из самых долговечных фигур нью-йоркского общества, и вдруг превратиться в провинциалку! После стольких лет в самой гуще моды и блеска, в американском эквиваленте Версальского дворца в самом пике правления Людовика Шестнадцатого – не покажется ли жизнь на обочине ужасным падением? Что, если ее впечатление от Филадельфии имеет привкус романтики только лишь потому, что она там не живет и не знает повседневной реальности, совсем не такой, как при случайных визитах? Не исключено, что Нью-Йорк на самом деле притягивает куда больше, чем она себе представляет, а Филадельфия окажется такой же скучной и неинтересной, как загородное поместье для французских аристократов, изгнанных из Версаля и быстро зачахнувших в провинции.Стоит вам оставить Нью-Йорк – и вы забыты. По всей стране встречаются женщины такие же богатые, какой скоро станет она, – но кто о них слышал в Нью-Йорке? Никто их не фотографирует, никто не пишет о них – разве что в местной газетенке. Единственный незначительный взлет в их жизни происходит тогда, когда «Таун энд кантри» избирает их город для своей очередной статьи и они вдруг оказываются среди героев журнального репортажа. Если же этим женщинам случается быть в Нью-Йорке, их приезд проходит не замеченным никем, кроме нью-йоркских друзей, а едва они улетят домой, как никто в Нью-Йорке о них и не вспомнит.Валери села за столик к Джорджине и Фернанде, заказала салат из креветок и принялась за еду, не пытаясь подключиться к их беседе, которая касалась, кроме всего прочего, достоинств разных джемов и желе.Валери попыталась подвести черту под своим новым положением в городе, где последние несколько лет ей приходилось из кожи вон лезть, чтобы соответствовать в глазах общества тому уровню благосостояния, какой ей приписывался.Теперь у нее будут почти неограниченные средства. Ее фамильное состояние было ничуть не хуже, чем у какой-либо другой женщины ее круга, – нет, даже лучше, если задуматься всерьез. Что касается ее вкуса, то в нем никто не может усомниться. Деньги, имя, вкус. У нее есть все, чтобы, не ударив пальцем о палец, стать королевой Нью-Йорка.Но боже мой, до чего же острая стала конкуренция в этом обществе! Все эти избранные, которые сменяют друг друга на постоянно публикуемых снимках, – вот они щеголяют нарядами, наперебой дают деньги на благотворительность, покупают картины, развлекаются, отдыхают – и все напоказ перед всем светом, – разве ей на самом-то деле хочется быть царицей среди этих людей?Билли Малверну это, конечно, по душе, он наслаждается каждой секундой, в этом можно не сомневаться. Ему не дано увидеть суть вещей. Неужели Билли согласится на переезд? Неужели его можно заставить начать жизнь сначала?– Валери, что ты молчишь? Ты не одобряешь наших планов насчет чайной? – спросила Джорджина.– Какой чайной?– Которую мы с Ферни собираемся открыть, – сказала Джорджина, скептически качая головой. – Мы только об этом и говорим.– Извини, я задумалась. Мне нужно сделать несколько звонков. – Валери торопливо поднялась.Она больше не могла выносить общество таких дур, как Джорджина с ее оформительскими делами и Ферни с ее вечными семейными проблемами, нет, больше ни одной минуты. Это уже слишком – ждать от нее, что она будет слушать какие-то дурацкие планы относительно открытия чайной.– Увидимся позже, – сказала она резко.– Я что-то не так сказала? – спросила Джорджина у Ферни. – Если да, напомни мне, чтобы я сделала это еще раз.– С Вэл это бывает. Ей утром звонил муж, после этого она сама не своя.– Эти мне мужья... – сказала Джорджина задумчиво, но с оттенком скрытого осуждения.– А ты – зачем вышла за Джимми?– Ферни, дорогая, что за вопрос!– Ну... Я только подумала, что, зная твое отношение к мужчинам в жизни женщины, ты не стала бы утруждать себя...– То есть ты хочешь сказать, что если мне не нужен мужчина для секса, то он мне не нужен вовсе? Ферни, ты просто дитя. Во-первых, Джимми такой милый, а поскольку быть замужем гораздо удобней, чем оставаться одной, то это не такой уж плохой выбор. К тому же много значили его деньги. Мой отец не так богат, скорее наоборот, а нас у него немало, и всех надо было устроить. Поэтому мои родители были просто счастливы, когда я приняла предложение Джимми. Если бы я не вышла замуж, никто бы этого просто не понял. Хуже того, все бы начали удивляться по моему поводу, а то еще и подозревать меня в чем-то. Муж – самая удобная маскировка для чего бы то ни было. А кроме того, может быть, мне захочется детей, как всякой женщине.Лицо Джорджины слегка смягчилось при мысли о детях. В самом деле, почему нет? Это было бы чудесно.– А потом, – продолжала она, – всегда существует проблема провожатого. За мной всегда увивались толпы мужиков, они таскали меня на вечеринки, были у меня на побегушках, но, естественно, каждый из них считал, что после нескольких свиданий он заслуживает большего, чем легкий прощальный поцелуй в щечку. Й мне приходилось прощаться с ними навсегда. И все это стало каким-то безнадежно предсказуемым. У меня появилась репутация бессердечной кокетки, а этого уже нельзя было терпеть, ты согласна?– А Джимми? Ему-то перепадает побольше, чем поцелуй на ночь? – спросила Фернанда с неподдельным любопытством. Она жаждала услышать ответ и одновременно боялась его.Джорджина опустила глаза и стала рассматривать скатерть, лицо ее внезапно ожесточилось и стало казаться намного старше. Кусая губы, она молчала, как будто решая, отделаться ли и на этот раз обычной для себя шуткой. Наконец она помотала головой, как человек, твердо решивший сказать всю правду, и, не поднимая глаз, проговорила:– Когда я сказала, что Джимми очень милый, я имела в виду, что он всегда очень мил со мной. Но постель... Это та цена, которую мне приходится платить. Господи, как я это ненавижу! Наверное, мне не следовало бы жаловаться, и каждый мужчина вправе ожидать такого же от своей жены, но Джимми... нет, ты даже представить себе не можешь, что это такое! Не то чтобы он когда-нибудь плохо со мной обращался, дорогая, не подумай ничего такого, он никогда не сделал мне больно, но он... он такой ненасытный. Он такой отвратительно ненасытный, меня просто тошнит, такой он настойчивый и неутомимый. Ох, не знаю, Ферни, может, они все такие. Я никогда не спала ни с кем другим, поэтому не могу сравнивать, но он никогда не бывает удовлетворен до конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65