– Ну, неважно. Надеюсь, это не заразно. Так куда мы отправляемся ужинать? – быстро спросила Джез. Одета она вполне прилично для любого калифорнийского ресторана: белые брюки и плотный вязаный ажурный свитер.– Я подумал, а почему бы нам не пойти к тебе?– Ты это серьезно? Я живу вместе с двумя подругами. У нас найдется арахисовое масло, бананы и молоко. Надеюсь, девочки с нами поделятся. Как тебе перспектива?– Даже для завтрака маловато, – вздохнул Гэйб, пожав плечами. – Остаются таиландский, китайский, индийский, марокканский, японский и итальянский варианты. Но только не французский. Терпеть не могу французскую кухню. Все истинно цивилизованные люди ее ненавидят, и даже сами французы, предел мечтаний которых – стейк с картофелем фри, запитые двумя бутылками красного вина, вперемежку с пачкой-двумя сигарет. Конечно, еще есть пицца. А можно воздать должное самому простому варианту: остаться здесь и довольствоваться гамбургерами.– Так и поступим. Гамбургер так же естественен, как и виски, – решительно проговорила Джез.– В тебе есть что-то... необычное. Не понимаю только что. А если я не ухватываю суть чего-то, это выводит меня из себя. Никак не могу объяснить точно... Что-то особенное, не своеобразное, а... В общем, то, что никак не получается ухватить.– Еще будет время. Я никуда не денусь.Джез особым образом повела плечиком, чтобы показать этому надоеде, что его анализ ей безразличен, что она не станет менять свои привычки в угоду кому-то, однако смягчила свой жест улыбкой, столь же неуместной после этих слов, сколько соблазнительной.– Понял! Вся эта твоя смесь, испанско-ирландско-шведская, это все жульничество! Ты – Венгерка! О черт, в каком я дерьме!– Ну да? – улыбнулась Джез. – На самом деле?– Это не вопрос, – отозвался он. – Это констатация факта.
Джез знала, что раньше ни в кого еще не влюблялась. Правда, в шестом классе ей понравился один учитель, да еще как-то пришлось попереживать пару-тройку недель из-за одного паренька, игравшего вместе с ней в какой-то пьесе, – это было уже классе в восьмом. Однако церковная школа особым ассортиментом воздыхателей не отличалась, а на суровом первом курсе Центра искусств у нее времени не было даже задуматься об этом.И все же память о пережитой в средней школе буре чувств подсказывала Джез, старательно жующей, казалось бы, долгожданный гамбургер, что интерес, который вызывает в ней Тони Гэбриел, имеет некоторое отношение к ее сердцу.Когда он взял в руки прядку ее волос и, пристально рассматривая, спросил: «Как называется этот цвет? Кукуруза в кленовом сиропе?», ей показалось, что он рухнул перед ней на колени и признался, что она прекраснее Венеры Боттичелли.Она поймала себя на том, что пристально изучает две глубокие вертикальные морщинки, залегшие по обеим сторонам его рта, которые не исчезали, даже когда он улыбался: словно эти две черточки могли объяснить, почему невозможно отвести взгляд от его совершенно обычного носа, крупного, но больше ничем не примечательного, от этих ярких, умных карих глаз, опять же ничем особенным не выделяющихся среди любых других, от этого насмешливого рта – обычного мужского рта с приятной, но довольно обычной верхней губой и приятной обычной нижней, и прекрасными обычными же зубами. Ничего необычного или сверхгармоничного в его чертах не было, как их ни изучай, хоть в целом, хоть по отдельности, а уж человеческие лица Джез изучала годами. Гэйб был привлекателен, даже очень недурен собой – в общем, таких миллионы. Но красавцем, приковывающим к себе взгляды, его никак не назовешь, уговаривала себя Джез, отчаянно пытаясь вернуться на землю. Должно быть, все дело в этих залихватских вихрах!Она не могла отвести от него глаз.– С гамбургером что-то не так?– Да нет, все прекрасно. Просто... Просто я не голодна.– Я тоже, – слегка удивленно проговорил он, глядя на нетронутый бутерброд, забытый им на тарелке. – Может, попробовать чего-нибудь экзотического?– Сомневаюсь... что это поможет.Джез с трудом выдавливала из себя слова. Казалось, губы сковало холодом, а сознание отказывалось служить ей. Просто отказывалось работать.– Не голоден, – с удивлением повторил Гэйб, – хотя с утра ничего не ел.Он проговорил это слегка смущенно, как человек, внезапно почувствовавший, что открыл для себя что-то важное. Это он знает, только еще не разобрался, в чем дело.Джез еле слышно пробормотала что-то в ответ. Что-то о тоне, каким он сделал свое сообщение. Ей показалось, что невидимые золоченые трубы взорвались вдруг торжественными фанфарами. Он не голоден. Она не голодна. Она отметила опасную удушливую волну, нараставшую в груди, словно она вот-вот разрыдается или начнет хохотать, не в силах совладать с собой.– Не принимай это на свой счет, но ты веришь в любовь с первого взгляда? – спросил Гэйб, с выражением мучительного неверия прислушиваясь к собственным словам, которых никогда прежде не произносил и о существовании которых даже не задумывался.– Если бы ты спросил меня об этом несколько минут назад...Джез заколебалась, опустив глаза, не в силах встретить его взгляд.– Ну?..– Я бы сказала, что сомневаюсь... Но ведь всякое бывает...– Не останавливайся, – попросил Гэйб. – Говори, говори то, что приходит в голову.– Сейчас я... Я начинаю...– Что начинаешь? – торопил он, взяв ее за руки и крепко сжимая трепещущие пальцы.– Начинаю думать... – Румянец залил щеки Джез.– О чем?..– Возможно ли это... – прошептала она, захлестнутая внезапной волной застенчивости и опустив подбородок так, что взгляд ее уперся в стол.– Вообще или конкретно?– Не знаю, – затрясла головой девушка.– Для нас с тобой?– Да откуда мне знать? Почему ты считаешь, что у меня на все есть ответ? – почти крикнула Джез и вскинула голову, протестуя против этого блаженного и бесцельного допроса.– Потому что я влюблен в тебя до смерти! С той самой минуты, как увидел тебя, и это невероятно, со мной ничего подобного не случалось, так что ты должна мне все объяснить, сказать, что все это правда.– Ох, – только и выдохнула девушка, чувствуя, как сердце, которое она считала холодным и не созданным для любви, вдруг освобождается от всяких оков и пускается в пляс под торжествующие звуки фанфар, возвестивших о счастье.– Ты так и намерена сидеть здесь, вздыхая и охая? Джез кивнула, не в состоянии произнести ни слова.– Ну что ж, и это сгодится. Главное, ты не сказала «нет», ведь правда? Ты тоже чувствуешь что-то похожее? Это случилось не только со мной? Не может же быть, чтобы это испытывал только я?Джез не могла пошевелиться. Она продолжала сидеть неподвижно, зная, что с нее довольно просто слушать его и ждать. Руки его дрожали так же, как и ее, только у него они были теплыми, а у нее – ледяными.– Значит, это мы выяснили. Любовь с первого взгляда, вот что это такое. Вот что с нами произошло.Джез попыталась улыбнуться. Не вышло. Испуганная, она не знала, что делать, как ей себя вести. Ей никогда не подняться и не уйти спокойно из этой обтянутой красной кожей кабинки. Видно, весь остаток жизни придется просидеть здесь. Как она осмелилась заговорить с ним? Какая часть ее сознания породила эти слова? Но пока он не выпускает из своих ее руки, с ней ничего не произойдет.– Ты уже почувствовала это на лекции? – продолжал терзать ее Гэйб.– Не помню. Это было слишком давно. Да... Наверно... Не знаю.– Но ты собиралась уйти, Джез. А если бы я тебя не остановил?– Это невозможно.– Невозможно, – быстро согласился Гэйб. – Точно. А ты знаешь, что я тебя еще ни разу не поцеловал?– Похоже, это не имеет значения, – пробормотала Джез неуверенно.– Ты права. Мы должны сделать так, чтобы имело значение.– Но ведь никакой спешки нет... – едва выдохнула девушка.– Тебе все равно?– Вовсе нет.– И мне тоже. Давай-ка покончим с этим. Чем дольше ждешь, тем труднее, – сказал Гэйб с уверенностью и решимостью человека, вся жизнь которого – сплошной риск, ни одному нормальному человеку не ведомый. – Поедем ко мне в отель?– Хорошо. Только, пожалуйста, не выпускай мою руку. Так и держи.Гэйб отпустил руку Джез лишь в тот момент, когда вставлял ключ в замок гостиничного номера, а переступив порог, крепко обнял ее, прижавшись спиной к двери.– Теперь ты в безопасности. Ты дома, – сказал он, чувствуя, как дрожит она под плотным свитером.– Тогда не выпускай меня из рук.Голос ее прозвучал низко и жестко. Она прильнула к нему, зарывшись лицом ему в грудь.– Ты так испугана? – выдохнул он куда-то ей в затылок.– Да.Ответ прозвучал так решительно, словно она начисто отвергала любое подозрение в трусости.– Я тоже.– Но ты намного старше меня. Ты должен быть смелее, – запротестовала девушка упрямо-застенчиво, прячась за этой застенчивостью, будто только так всегда и поступала, хотя не смогла бы припомнить ни единой похожей ситуации.Гэйб легонько отстранил Джез, откинул назад ее голову и, мягко коснувшись пальцем ее губ, улыбнулся.– Мне пора набраться храбрости и поцеловать тебя. Склонив голову, он медленно прильнул губами к ее губам, и этот легкий, почти насмешливый поцелуй подействовал на Джез чуть успокаивающе, позволив расслабить мускулы и снять напряжение.– Я уже настолько смел, что готов целовать тебя вечность, – прошептал Гэйб, целуя ее снова и снова, чувствуя, как понемногу унимается дрожь, теплеют и поддаются его настойчивым, ищущим губам ее прохладные губы. Они еще сочнее, чем казались, подумал он, полнее, чем он мог вообразить, свежие, нежные и упругие, каких он никогда прежде не знал.Джез отозвалась с неловкой готовностью, мало-помалу отвечая поцелуем на поцелуй, словно начиная втягиваться в чудесную игру, в которой игроки не проигрывают и не выигрывают, – игру, в которую хочется играть бесконечно.– Нельзя же вот так вот простоять тут в обнимку целую вечность, – произнес наконец Гэйб между двумя поцелуями.– Почему же нельзя? – пробормотала Джез. – Кто-то может нам помешать?– Просто так неудобно. Ты не хочешь... присесть?– Я хочу того же, чего хочешь ты.Он еще не встречал девушки, думал Гэйб, хотя, видит бог, их у него перебывало достаточно, которая готова была бы целоваться, стоя всю ночь напролет, но ведь и он раньше никогда не влюблялся. Похоже, причина в этом? Все старые правила сейчас недействительны. Началась совершенно другая игра.– А что ты думаешь о кушетке? – спросил он дурашливо, чувствуя себя смешным, нелепым и подсознательно желая быть таким.– А что нужно думать о кушетке? – отозвалась Джез, целуя его в нос.– Ну, мы могли бы взглянуть на нее, поговорить о ней, просто посидеть, а можем и разложить ее.– Давай тогда просто посидим, – ответила Джез, рассмеявшись впервые с тех пор, как за ними закрылась дверь. – Разве она не для этого предназначена?Взяв ее за руку, Гэйб подвел Джез к кушетке, наблюдая, как она осторожно, почти торжественно опускается на нее.– Вот так? – спросила Джез.Она притворяется глупенькой, думал Гэйб. Его прелестная, неповторимая, светловолосая глупышка.– Если для интервью, то так. Но интервью не будет, – ответил он, шутливо тормоша девушку и заставляя откинуться на спину. – Прекрасно, и больше не шевелись! Тут, вверху, за твоим ушком, есть заветное местечко, – там, где начинаются волосы. Так вот, я думаю об этом местечке весь вечер. Мне очень хочется поцеловать его. Ты не боишься щекотки?– Только на пятках.Гэйб опустился на колени – кушетка была низкая и узкая – и склонился над Джез. Одну руку он подложил ей под голову, слегка приподняв ее, другой убрал волосы, закрывающие шею, и принялся исследовать пространство за ухом, осыпая мелкими, легкими поцелуями границу между нежной кожей и золотистыми волосами.Свет они не зажигали, и он смутно различал в полумраке ее силуэт: голова слегка повернута в сторону, чтобы облегчить ему доступ к желанной границе. Контраст между шелковистой кожей и пружинистыми корнями волос волновал почти так же, как губы, обещая тысячу новых открытий. Джез, совершенно умолкшая, чуть приоткрыла губы и закрыла глаза, упиваясь прикосновениями его жадных губ, словно вслушивалась в звучавшую в ней музыку, слишком значительную, чтобы нарушить ее зрительными впечатлениями.Губы Гэйба медленно двинулись вверх, за ухо, пересекли висок, приближаясь к глазам. Он провел кончиком языка вдоль ресниц, с трепетом обозначая границу, столь деликатную, что едва осмеливался прикоснуться к ней. Чуть-чуть поиграл языком, и Джез приглушенно вскрикнула: первый звук, сорвавшийся с ее губ с той минуты, когда они перешли на кушетку.– Тебе нравится, – пробормотал он, утверждая.Джез, словно очнувшись от забытья, обхватила его руками, притягивая к себе.– Ложись рядом, – умоляюще выдохнула она.– Но ведь здесь же негде...– Место есть на кровати...– Великолепная мысль! Как она ко мне раньше не пришла? – Гэйб восхищенно ахнул над своей прелестной глупышкой.– Это ты выбрал кушетку, – сказала девушка, почти упрекая его, поднялась, пересекла комнату, сбросила туфли и легла на кровать.– Точно, я виноват... Больше этого не повторится. Впредь сразу же от двери – и в постель. И о чем я, дурак, только думал?..Он остановился рядом с кроватью, пристально изучая Джез.– Белые брюки и белый свитер на белой постели? Плохо. Так я тебя потеряю. Как белого зайца в заснеженном поле.– А ты целься в кончик носа, он розовый, – отозвалась Джез, усаживаясь на постели и стягивая через голову свитер.Он едва не задохнулся, увидев ее грудь. Толстый свитер не позволял даже вообразить, что под ним сокрыты такие сокровища – юная и в то же время пышная, роскошная, зрелая грудь настолько совершенной формы, что не требовала никакой поддержки, чтобы взмыть вверх, с крупными розовыми сосками, твердыми и четкими.Он лег на кровать и потянул Джез к себе так, чтобы она оказалась над ним, а ее груди – на уровне его лица. Приподнявшись на локтях, она взглянула на него сверху вниз с сосредоточенным любопытством. Простонав, он взял в ладони два нежных шара, сводя их так, чтобы одновременно коснуться губами обоих сосков, и со всей страстью и силой губ, языка и щек принялся упиваться этими горячими бутонами, словно хотел заставить их раскрыться, превратиться в цветок в глубине его рта.Долгое время он не мог оторваться от женской груди, взятой его губами в плен. Он продолжал наслаждаться ею, поддразнивая Джез легким покусыванием, одаривая наслаждением, столь безудержным, что девушка закусила губу, стараясь еще глубже упрятать грудь в жар его губ. Она плотно прижималась к нему бедрами, даже не осознавая, что делает, вторя его движениям всем телом столь интенсивно, что Гэйб понял: пора, наконец, оторваться от ее груди. Взяв Джез за плечи, он перевернул ее на спину и резко, победным движением сорвал с нее остатки одежды, целеустремленный и одержимый.Джез застыла как зачарованная, прикрытая единственным покрывалом – упавшими на плечи волосами, и не спускала с него изумленных глаз. Он поднялся, срывая с себя одежду. Не отводя взгляда, она различила в полумраке комнаты его загорелое тело. Он был худощав, как она и думала, хотя и не предполагала, что его руки, плечи и ноги окажутся такими мускулистыми, а грудь такой широкой. Природа щедро одарила его и иными достоинствами: она и представить себе не могла, что можно обладать таким мощным, тяжелым и властным орудием, страстно устремленным вперед и вверх из гущи темных волос. Джез задержала дыхание, ошеломленная, неверящая, не в силах шелохнуться, словно потрясение приковало ее к кровати.Гэйб встал коленями на постель, раздвинул ее ноги, безостановочно целуя страстные, задыхающиеся уста и бормоча какие-то слова, которые были ей непонятны. Она раскинула руки, обхватив его за шею, и неловко, но изо всех сил потянула к себе с отчаянной решимостью погибнуть, быть раздавленной им, принимая всем своим телом его тело.Гэйб откинулся назад, охваченный желанием, столь яростным, что недоставало сил и времени насладиться в полной мере ее роскошной бесстыдной наготой, и, потянувшись властной рукой прямиком к курчавому треугольнику волос, коснулся ее изучающим пальцем. Она была готова – о-о, еще как готова! – принять его. Помогая себе рукой, он резко и неумолимо ворвался в нее, погружаясь все глубже и глубже в ее тело, настолько ослепленный желанием, что не слышал даже сдавленного всхлипа, сорвавшегося с ее губ и нарушившего молчание. «А-а-ах!» – резко вскрикнула Джез, застыв на высокой ноте, но он ничего не замечал, в жгучем желании обладать ею потеряв способность слышать и понимать. Он мог бы остановиться, сбросить темп, так чтобы Джез успела догнать его, но сдерживать себя было выше его сил. Ночь впереди длинная, и он намерен любить ее еще не раз, так что она свое возьмет, о да, возьмет... Сейчас же он подчинен только одному – мощной, обжигающей волне, захлестнувшей его, устремляясь вверх, нарастая и усиливаясь, так что тело, казалось, готово вот-вот взорваться, оглушая и ослепляя, пока не прорвалась наконец в долгом и мучительно сладком всплеске огня, извергнувшегося наружу вместе с громким животным стоном радости, слетевшим с его губ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65