Жалюзи были опущены и защищали комнату от солнца, горничная уже сняла с кровати пикейное покрывало и подготовила ее для отдыха – сиесты Лидди. Шелковое вышитое постельное белье меняли на свежий комплект каждое утро. Кремово-охристые блики мерцали в углах комнаты, отражая капли солнечного света, которые собирались в лужицы на терракотовом полу; во всей остальной комнате царил полумрак, почти такой же, как ночью. В этой уединенной комнате никогда не было слишком жарко или слишком холодно. Лилии и жасмины наполняли воздух ароматом.Темные волосы Лидди были подстрижены по-мальчишески коротко, но на ней всегда было надето одно из прекрасно сделанных, скромного покроя ночных одеяний, состоящих из атласа и кружев, которые она заказывала в Мадриде. Впустив Димса после первого легкого стука в дверь, она надежно запирала ее.Не произнося ни слова, без каких-либо объяснений, они вдвоем забирались в открытую постель. На Димсе не было ничего, кроме традиционной униформы для гостей, состоящей из пляжных трусов. Обычно их вполне устраивало полежать в таком близком-близком переплетении, мечтая о чем-то удивительно схожем. Лидди прятала свое лицо на шее у Димса, он прикасался к ее гладким, коротко подстриженным волосам, и оба они не желали ничего более, кроме такого интимного контакта тело к телу, дыхание в дыхание.Дома, в Сан-Клементе, Димс Уайт имел привычку несколько раз в неделю покидать свою контору среди дня, давая одно из сотни самых резонных и не поддающихся проверке объяснений, и гнать машину в Сан-Диего. Там, в глубине темных, грязных забегаловок возле порта, он быстро выбирал и приглашал какого-нибудь неизвестного молодого матроса с морской базы. За немалые деньги матрос соглашался следовать за ним в один из дешевых отелей, где Димс, возбужденный опасностью, неистово и сильно овладевал им, испытывая острое наслаждение. Он оставался с матросом так долго, как только смел. Частые поездки в близлежащий порт были абсолютно необходимы для Димса, чтобы дать выход его тайной страсти, которую он прятал от людей всю свою жизнь.А теперь, когда он уже несколько дней не склонялся над послушным его прихоти парнем, теперь, когда он был гостем у Лидди, теперь, когда он лежал в ее постели, в совершенной безопасности от мира, ощущая твердые тренированные мышцы ее ягодиц и силу ног, он вдруг чувствовал иногда, как его пенис поднимается и наполняется силой. Они целомудренно держали друг друга в объятиях, и Димс ждал, пока у него не возникала уверенность, что эрекция наступила и не пройдет. И когда им полностью овладевала свирепая нетерпеливость, он стягивал с себя пляжные трусы.Заметив, что он снимает пляжные трусы, Лидди отворачивала голову и никогда не глядела вниз. Молча, только прикосновением руки, Димс давал ей понять, что он хочет, чтобы Лидди повернулась в кровати спиной к нему, и поднимал подол ночного одеяния, обнажая ее до талии. Она двигалась элегантно, не торопясь, по-спортивному легко, поднимая одну из своих длинных и гладких ног для того, чтобы открыться достаточно и принять его пенис. С закрытыми глазами, с почти неучащенным дыханием, она удерживалась от малейшего движения, которое могло бы означать, что она ожидает от него чего-то другого, кроме этого молчаливого, медленного и сладкого вторжения. Иногда он просто оставался внутри ее – долго-долго и совсем без движения, обхватив ее сзади обеими руками. Расслабляясь, она подвигалась ближе к нему со вздохом удовольствия, но никогда не двигала ягодицами, что возбудило бы в нем предположение, будто от него хотят каких-нибудь других действий. Иногда они засыпали в таком положении и просыпались потом с чувством невероятного счастья.Но порой, хотя Лидди сохраняла неподвижность в таком положении, не требуя ничего другого, Димс опускал руку и подымал край ее одеяния так, чтобы ласкать между ног, притрагиваясь к телу мягко, без всякой агрессии, почти рассеянно, так долго и с такой деликатностью, что она бывала не в состоянии сдержаться и кончала – бесшумно, с утонченным наслаждением. Это было то, чего Майк Килкуллен никогда не мог добиться от нее.Но чаще, по мере того как дни визита близились к концу и Димс лежал так с закрытыми глазами, прижавшись к ее плотному заду, проникнув насколько возможно в ее влажное и мягкое лоно, получалось так, что он воображал, будто она – молодой матрос, очень юный и нежный матрос, в которого он погрузился намного легче, чем в большинство других, и тогда он переходил к движению, оживал внутри ее, полный упорной настойчивости, которая бы очень удивила его жену, будь она на месте Лидди. А когда в конце он изливался, улыбка полного удовольствия скользила по губам Лидии, хотя она никогда не требовала совпадения оргазмов.Но что бы ни происходило в часы сиесты в Марбелле, Лидди и Димс никогда после не говорили об этом друг с другом, так же как никогда не разжимали губ, когда целовались. И что бы ни было между ними, это было великолепно для обоих. Сама природа этого явления была бы разрушена словами, и необыкновенное чудо развеялось бы. Они всегда понимали друг друга. Теперь во время каникул в Марбелле, год за годом, они могли ежедневно ласкать друг друга так, что это полностью удовлетворяло каждого из них. Как отрадно было знать, что это будет длиться всегда, пока существует комната, в которой они могут запереться, пока Нора спит...
Одежда всегда была проблемой для Лидди Килкуллен. Те богатые европейские и американские женщины, которые стали ее ближайшими подругами, тратили огромные деньги на одежду и редко появлялись в одних и тех же нарядах дважды. Даже если они проводили дни в купальниках и теннисных костюмах, вечера требовали элегантности и большого разнообразия.Случайно Лидди Килкуллен обнаружила, что большие распродажи в универмагах Нью-Йорка открывали ей единственный путь одеваться почти так же хорошо, как и ее друзья. Так как европейская «высокая мода» была ей совершенно не по средствам, ей пришлось довольствоваться лучшими образцами готового платья в Америке. Замужние дочери помогали ей экономить на гостиничных счетах, так как она останавливалась в Нью-Йорке у них. И конечно, было более приятно повидаться с дочерьми, чем разговаривать по телефону, даже несмотря на то, что они ухитрялись иногда раздражать ее.Браки Фернанды были ужасны, но нельзя было винить ее за то, что она так привлекательна и мужчины не оставляют ее в покое. Валери была суха и догматична, но она никогда не позволит кому-либо догадаться, что в замужестве получила совсем не то, чего ожидала, а этим качеством, как точно знала Лидди, можно было только восхищаться.В любом случае она считала своим долгом жить у них в Нью-Йорке, держать глаза открытыми, внимательно слушать, нащупывать брод в потоке вокруг них и затем говорить им то, к чему дети, к несчастью, никогда не хотят прислушиваться. Но если мать не может потыкать своих дочерей носом в несколько семейных истин, то кто же это может сделать? Или кому это нужно? Все, что она говорит им, говорится только для их же блага, и в душе Лидди была уверена, что они знали об этом и воспринимали ее советы и предупреждения вполне серьезно.Одна продавщица в магазине Сакса и другая в магазине Бергдорфа знали, что нужно миссис Килкуллен и время ее визитов. Довольные и польщенные ее доверием, ибо она всегда точно информировала их, куда направлялась, кого видела, в какой одежде нуждалась и особенно какие суммы могла потратить на это, они откладывали для нее вещи, как только начинался переучет и цены на наряды последнего сезона снижались. Частенько, когда к ним попадало платье, приобретенное для магазина сгоряча, просто потому, что оно вызвало восхищение, хотя его явно будет трудно продать покупательнице среднего уровня, потому что оно для особого случая и слишком высокого стиля, они не спускали глаз с такого платья. Если его вдруг перехватывала какая-нибудь умная женщина еще до переоценки, они искренне чувствовали душевную боль. Вскоре они стали откладывать такие вещи в свой ящик с личными покупками, чтобы уберечь от других. Лидди никогда не забывала посылать письма своим двум продавщицам из Европы, писала на почтовой бумаге с рекламой местных достопримечательностей, пересказывала им последние новости и сообщала, какой успех имели ее наряды.Они знали ее размеры, которые оставались в пределах совершенной «восьмерки» на протяжении последних тридцати лет, и знали, что она не станет покупать платье, если оно предполагает дополнение в виде крупных бриллиантов. Им было известно, что миссис Килкуллен больше не желала обнажать свои предплечья или даже локти, они знали, что ее тонкая талия, великолепные плечи и маленькая грудь все еще были презентабельны, а ноги, как и раньше, оставались великолепны и что ей не надо надевать накидку на вечернее платье, потому что она могла себе позволить открывать гладкую, с хорошими мускулами спину. Лидди всегда соблюдала диету и каждый день проплывала положенные двести метров в своем бассейне. Работать с миссис Килкуллен было удовольствием, с удовлетворением замечала каждая из них, и ни одна не догадывалась о существовании другой. И обе они мечтали о предстоящей распродаже как о возможности снова сделать ей приятное.– Все же она наша мать, – в конце концов вздохнула Ферни в телефонную трубку после небольшой паузы.– Нельзя же неограниченно пользоваться правами матери, родив детей, – не такое уж это большое достижение. Даже ты смогла сделать это три раза без особенного труда.– Вэл, ты слышала что-нибудь новенькое о Рэд Эпплтон, с которой наш отец, этот старый бродяга, встречается? – продолжала Фернанда, не отвечая на замечание Валери.– Сегодня утром я разговаривала с одной знакомой из Нью-порт-Бич, и она сказала, что наткнулась на них вчера вечером в одном модном китайском ресторанчике под названием «Пять футов». Она сообщила, что они выглядели очень и даже очень довольными, – сердито заметила Валери.– Не нравится мне все это. Совсем не нравится. Со дня фиесты не проходит и недели, чтобы мы не услышали о них.– Она в два раза моложе его, – подумав, оценила Валери, – и выглядит великолепно.– И нет сомнения, что отец влюблен по уши, – заключила Фернанда недовольным тоном. – Интересно, каков он в постели?– Ну, уж это совсем отвратительно, – произнесла Валери. Фернанда всегда оставалась Фернандой.– Не могу не согласиться с тобой, Вэл, дорогая. И все же неужели это тебя совсем не интересует? Скорее всего, что нет. В тебе нет ни капли нормального любопытства! Ни капли в твоих длинных, шикарных костях, не так ли? Ну хорошо, до завтра.Валери потихоньку переключалась на приближающийся обычный обед с Билли, таким обычным Билли, красивым Билли, ничем не примечательным Билли Малверном, который всегда был хорош в постели. А вот Ферни ужом выскальзывала из супружеской постели, начав менять мужей много лет назад. По крайней мере, она не должна была связываться с этим ужасным Николини. Есть надежда, что Ферни быстро от него избавится. Правда, она сама создает себе проблемы, которые исчезнут вместе с Николини.На следующий день Валери, вооружившись слегка затененными очками в широкой черепаховой оправе, которыми она обеспечивала себе достаточную степень непроницаемости, бродила по зданию, где будет проходить выставка дизайна жилых помещений, на Мэдисон-авеню. Время от времени она бросала взгляд на перечень отведенных под выставку комнат и список декораторов, которые занимаются их оформлением, назначенных по результатам проведенного жребия – из-за невозможности для любого комитета разумно разрешить проблему выбора, не начиная при этом полномасштабных военных действий.Валери как-то однажды получила для оформления маленькую комнатку для горничной, где-то под самой крышей, в другой раз – бальный зал, а еще в какой-то год – самую трудную работу – кухню. Теперь она была довольна, ей досталась комната для оформления детской – не слишком маленькая, как комната горничной, не слишком техничная, как кухня, не чересчур большая, как бальный зал, который было кошмарно трудно заполнить. Люди всегда неразумно сентиментально настроены по отношению к детям, так что ее спальню на втором этаже посмотрят все.Поскольку ее неотесанный, но потенциально полезный кузен Кейси Нельсон очень прохладно встретил ее идею декорировать детскую для маленького мальчика в стиле ковбойского Запада, Валери решила пойти по совершенно другому направлению. Она сделает комнату для девочек-двойняшек десяти лет. Десять лет – идеальный возраст, в котором дети еще сохраняются, как быстро замороженный продукт. В них нет еще ставящих в тупик проблем полового созревания, и фантазию не будет ограничивать мысль, что родителей беспокоит, как бы чего не произошло в комнате, пока они проводят свой уик-энд за городом. И потом, это позволит уйти от избитых штампов детской для маленьких.Валери продвигалась через хаос, царящий в доме, в спасительных очках. У нее было великолепное зрение, но в очках она могла спокойно изобразить, что рассматривает что-то близорукими глазами, в то время как в действительности внимательно прислушивалась к тому, что говорили люди вокруг. Не подслушивала, конечно, но слушала, чтобы получить необходимую информацию. Удивительно, до какой степени можно стать невидимой с помощью очков и еще с помощью блузы чисто бежевого цвета и юбки, не украшенных каким-нибудь красивым поясом или интересными ювелирными украшениями.Опыт в оформлении комнат для выставки научил Валери использовать момент и определять уровень конкуренции в первые же часы работы, пока никто никого не опасается. Все декораторы находились в голых, чаще всего малообещающих комнатах, и большинство из них сетовали на неудачное их расположение, неудачные размеры, количество окон, высоту потолка или какую-либо другую нежелательную особенность, с которой они вдруг столкнулись. Валери только взглянула на свою комнату на втором этаже, хотя ее ассистент, Крампет Ивз, уже была занята там измерениями. Пока есть время, она хотела собрать кое-какую информацию о своих соседях и участниках конкурса, которые могут составить конкуренцию. Много можно было также узнать и о том, каково общее мнение, что «идет» и что «не идет», ибо в мире интерьера вкусы способны измениться даже за ночь.Валери Малверн знала, что она не творческая личность. Даже если бы она вдруг захотела бы стать ею, это было бы полной абстракцией, так же как любой мужчина мог бы пожелать стать Кевином Костнером, без горечи в душе и без искры бесполезной надежды.Она утешалась тем, что в мире появилось слишком мало истинно оригинальных талантов, с тех самых дней, когда молодая американка Элси де Вольф создала новую профессию: профессию декоратора, который за деньги берется оформить весь дом целиком. До тех дней внутреннее убранство домов было в ведении модельеров мебели, архитекторов и утонченных любителей, среди которых мадам де Помпадур была первой и самой великой.Валери хорошо понимала, что в профессиональном плане она вполне компетентна до тех пор, пока клиент не захочет чего-нибудь вполне современного и абсолютно нового. Но редко попадалась такая женщина, которая могла переварить что-либо вполне современное, и еще реже такая, которая требовала бы чего-нибудь абсолютно нового.– Вот что я тебе скажу, Джон, вощеный ситец уже не пойдет. Нет, в Англии он еще в ходу, особенно если продержался в доме десятилетия и имеет выгоревший и пропыленный вид – как бы покрыт паутиной. Вощеный ситец твоей прабабушки еще приемлем, но вообще в Нью-Йорке он стал предметом для шуток. Помнишь, Ребекка Уэст сказала: «Ситец спел свою старую вульгарную песенку»? Он не выглядит сейчас нуворишем, даже если стоит баснословных денег.Валери подошла поближе к двум мужчинам, стоявшим у окна, глядя на строительство нового здания напротив, которое ставило новую проблему – как компенсировать этот неудачный вид.– Мне все равно, что ты думаешь, Никки. Из комнаты ничего не сделаешь без узорной ткани повсюду. А это значит ситец. Он не такой скучный, как узорчатый лен, который предлагает Пит, и люди пользуются им уже три сотни лет. Это тебе ни о чем не говорит? Он вне всякого времени, и не говори о том, пойдет он или не пойдет.– Надоело, надоело, надоело! Я предлагаю оформить эту комнату как сад. Садовая мебель и шпалеры по стенам. Мы можем загородить эти окна великолепными деревьями – действительно большими. И неважно, что они погибнут без света – до закрытия выставки дотянут. Это будет воспринято как дань экологии. Ты не читал Марка Хэмптона? «Даже люди, которые не чувствуют себя способными быть естественными и близкими к природе, стремятся к интерьеру, близкому к естественной природе».– И что же, черт возьми, это означает, по твоему мнению?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Одежда всегда была проблемой для Лидди Килкуллен. Те богатые европейские и американские женщины, которые стали ее ближайшими подругами, тратили огромные деньги на одежду и редко появлялись в одних и тех же нарядах дважды. Даже если они проводили дни в купальниках и теннисных костюмах, вечера требовали элегантности и большого разнообразия.Случайно Лидди Килкуллен обнаружила, что большие распродажи в универмагах Нью-Йорка открывали ей единственный путь одеваться почти так же хорошо, как и ее друзья. Так как европейская «высокая мода» была ей совершенно не по средствам, ей пришлось довольствоваться лучшими образцами готового платья в Америке. Замужние дочери помогали ей экономить на гостиничных счетах, так как она останавливалась в Нью-Йорке у них. И конечно, было более приятно повидаться с дочерьми, чем разговаривать по телефону, даже несмотря на то, что они ухитрялись иногда раздражать ее.Браки Фернанды были ужасны, но нельзя было винить ее за то, что она так привлекательна и мужчины не оставляют ее в покое. Валери была суха и догматична, но она никогда не позволит кому-либо догадаться, что в замужестве получила совсем не то, чего ожидала, а этим качеством, как точно знала Лидди, можно было только восхищаться.В любом случае она считала своим долгом жить у них в Нью-Йорке, держать глаза открытыми, внимательно слушать, нащупывать брод в потоке вокруг них и затем говорить им то, к чему дети, к несчастью, никогда не хотят прислушиваться. Но если мать не может потыкать своих дочерей носом в несколько семейных истин, то кто же это может сделать? Или кому это нужно? Все, что она говорит им, говорится только для их же блага, и в душе Лидди была уверена, что они знали об этом и воспринимали ее советы и предупреждения вполне серьезно.Одна продавщица в магазине Сакса и другая в магазине Бергдорфа знали, что нужно миссис Килкуллен и время ее визитов. Довольные и польщенные ее доверием, ибо она всегда точно информировала их, куда направлялась, кого видела, в какой одежде нуждалась и особенно какие суммы могла потратить на это, они откладывали для нее вещи, как только начинался переучет и цены на наряды последнего сезона снижались. Частенько, когда к ним попадало платье, приобретенное для магазина сгоряча, просто потому, что оно вызвало восхищение, хотя его явно будет трудно продать покупательнице среднего уровня, потому что оно для особого случая и слишком высокого стиля, они не спускали глаз с такого платья. Если его вдруг перехватывала какая-нибудь умная женщина еще до переоценки, они искренне чувствовали душевную боль. Вскоре они стали откладывать такие вещи в свой ящик с личными покупками, чтобы уберечь от других. Лидди никогда не забывала посылать письма своим двум продавщицам из Европы, писала на почтовой бумаге с рекламой местных достопримечательностей, пересказывала им последние новости и сообщала, какой успех имели ее наряды.Они знали ее размеры, которые оставались в пределах совершенной «восьмерки» на протяжении последних тридцати лет, и знали, что она не станет покупать платье, если оно предполагает дополнение в виде крупных бриллиантов. Им было известно, что миссис Килкуллен больше не желала обнажать свои предплечья или даже локти, они знали, что ее тонкая талия, великолепные плечи и маленькая грудь все еще были презентабельны, а ноги, как и раньше, оставались великолепны и что ей не надо надевать накидку на вечернее платье, потому что она могла себе позволить открывать гладкую, с хорошими мускулами спину. Лидди всегда соблюдала диету и каждый день проплывала положенные двести метров в своем бассейне. Работать с миссис Килкуллен было удовольствием, с удовлетворением замечала каждая из них, и ни одна не догадывалась о существовании другой. И обе они мечтали о предстоящей распродаже как о возможности снова сделать ей приятное.– Все же она наша мать, – в конце концов вздохнула Ферни в телефонную трубку после небольшой паузы.– Нельзя же неограниченно пользоваться правами матери, родив детей, – не такое уж это большое достижение. Даже ты смогла сделать это три раза без особенного труда.– Вэл, ты слышала что-нибудь новенькое о Рэд Эпплтон, с которой наш отец, этот старый бродяга, встречается? – продолжала Фернанда, не отвечая на замечание Валери.– Сегодня утром я разговаривала с одной знакомой из Нью-порт-Бич, и она сказала, что наткнулась на них вчера вечером в одном модном китайском ресторанчике под названием «Пять футов». Она сообщила, что они выглядели очень и даже очень довольными, – сердито заметила Валери.– Не нравится мне все это. Совсем не нравится. Со дня фиесты не проходит и недели, чтобы мы не услышали о них.– Она в два раза моложе его, – подумав, оценила Валери, – и выглядит великолепно.– И нет сомнения, что отец влюблен по уши, – заключила Фернанда недовольным тоном. – Интересно, каков он в постели?– Ну, уж это совсем отвратительно, – произнесла Валери. Фернанда всегда оставалась Фернандой.– Не могу не согласиться с тобой, Вэл, дорогая. И все же неужели это тебя совсем не интересует? Скорее всего, что нет. В тебе нет ни капли нормального любопытства! Ни капли в твоих длинных, шикарных костях, не так ли? Ну хорошо, до завтра.Валери потихоньку переключалась на приближающийся обычный обед с Билли, таким обычным Билли, красивым Билли, ничем не примечательным Билли Малверном, который всегда был хорош в постели. А вот Ферни ужом выскальзывала из супружеской постели, начав менять мужей много лет назад. По крайней мере, она не должна была связываться с этим ужасным Николини. Есть надежда, что Ферни быстро от него избавится. Правда, она сама создает себе проблемы, которые исчезнут вместе с Николини.На следующий день Валери, вооружившись слегка затененными очками в широкой черепаховой оправе, которыми она обеспечивала себе достаточную степень непроницаемости, бродила по зданию, где будет проходить выставка дизайна жилых помещений, на Мэдисон-авеню. Время от времени она бросала взгляд на перечень отведенных под выставку комнат и список декораторов, которые занимаются их оформлением, назначенных по результатам проведенного жребия – из-за невозможности для любого комитета разумно разрешить проблему выбора, не начиная при этом полномасштабных военных действий.Валери как-то однажды получила для оформления маленькую комнатку для горничной, где-то под самой крышей, в другой раз – бальный зал, а еще в какой-то год – самую трудную работу – кухню. Теперь она была довольна, ей досталась комната для оформления детской – не слишком маленькая, как комната горничной, не слишком техничная, как кухня, не чересчур большая, как бальный зал, который было кошмарно трудно заполнить. Люди всегда неразумно сентиментально настроены по отношению к детям, так что ее спальню на втором этаже посмотрят все.Поскольку ее неотесанный, но потенциально полезный кузен Кейси Нельсон очень прохладно встретил ее идею декорировать детскую для маленького мальчика в стиле ковбойского Запада, Валери решила пойти по совершенно другому направлению. Она сделает комнату для девочек-двойняшек десяти лет. Десять лет – идеальный возраст, в котором дети еще сохраняются, как быстро замороженный продукт. В них нет еще ставящих в тупик проблем полового созревания, и фантазию не будет ограничивать мысль, что родителей беспокоит, как бы чего не произошло в комнате, пока они проводят свой уик-энд за городом. И потом, это позволит уйти от избитых штампов детской для маленьких.Валери продвигалась через хаос, царящий в доме, в спасительных очках. У нее было великолепное зрение, но в очках она могла спокойно изобразить, что рассматривает что-то близорукими глазами, в то время как в действительности внимательно прислушивалась к тому, что говорили люди вокруг. Не подслушивала, конечно, но слушала, чтобы получить необходимую информацию. Удивительно, до какой степени можно стать невидимой с помощью очков и еще с помощью блузы чисто бежевого цвета и юбки, не украшенных каким-нибудь красивым поясом или интересными ювелирными украшениями.Опыт в оформлении комнат для выставки научил Валери использовать момент и определять уровень конкуренции в первые же часы работы, пока никто никого не опасается. Все декораторы находились в голых, чаще всего малообещающих комнатах, и большинство из них сетовали на неудачное их расположение, неудачные размеры, количество окон, высоту потолка или какую-либо другую нежелательную особенность, с которой они вдруг столкнулись. Валери только взглянула на свою комнату на втором этаже, хотя ее ассистент, Крампет Ивз, уже была занята там измерениями. Пока есть время, она хотела собрать кое-какую информацию о своих соседях и участниках конкурса, которые могут составить конкуренцию. Много можно было также узнать и о том, каково общее мнение, что «идет» и что «не идет», ибо в мире интерьера вкусы способны измениться даже за ночь.Валери Малверн знала, что она не творческая личность. Даже если бы она вдруг захотела бы стать ею, это было бы полной абстракцией, так же как любой мужчина мог бы пожелать стать Кевином Костнером, без горечи в душе и без искры бесполезной надежды.Она утешалась тем, что в мире появилось слишком мало истинно оригинальных талантов, с тех самых дней, когда молодая американка Элси де Вольф создала новую профессию: профессию декоратора, который за деньги берется оформить весь дом целиком. До тех дней внутреннее убранство домов было в ведении модельеров мебели, архитекторов и утонченных любителей, среди которых мадам де Помпадур была первой и самой великой.Валери хорошо понимала, что в профессиональном плане она вполне компетентна до тех пор, пока клиент не захочет чего-нибудь вполне современного и абсолютно нового. Но редко попадалась такая женщина, которая могла переварить что-либо вполне современное, и еще реже такая, которая требовала бы чего-нибудь абсолютно нового.– Вот что я тебе скажу, Джон, вощеный ситец уже не пойдет. Нет, в Англии он еще в ходу, особенно если продержался в доме десятилетия и имеет выгоревший и пропыленный вид – как бы покрыт паутиной. Вощеный ситец твоей прабабушки еще приемлем, но вообще в Нью-Йорке он стал предметом для шуток. Помнишь, Ребекка Уэст сказала: «Ситец спел свою старую вульгарную песенку»? Он не выглядит сейчас нуворишем, даже если стоит баснословных денег.Валери подошла поближе к двум мужчинам, стоявшим у окна, глядя на строительство нового здания напротив, которое ставило новую проблему – как компенсировать этот неудачный вид.– Мне все равно, что ты думаешь, Никки. Из комнаты ничего не сделаешь без узорной ткани повсюду. А это значит ситец. Он не такой скучный, как узорчатый лен, который предлагает Пит, и люди пользуются им уже три сотни лет. Это тебе ни о чем не говорит? Он вне всякого времени, и не говори о том, пойдет он или не пойдет.– Надоело, надоело, надоело! Я предлагаю оформить эту комнату как сад. Садовая мебель и шпалеры по стенам. Мы можем загородить эти окна великолепными деревьями – действительно большими. И неважно, что они погибнут без света – до закрытия выставки дотянут. Это будет воспринято как дань экологии. Ты не читал Марка Хэмптона? «Даже люди, которые не чувствуют себя способными быть естественными и близкими к природе, стремятся к интерьеру, близкому к естественной природе».– И что же, черт возьми, это означает, по твоему мнению?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65