.. ну, не знаю, – поцеловать меня, что ли? Прикоснуться ко мне. Может, даже заняться чем-то... чем с другими женщинами ты еще не занимался? А уж тем более с дамами. Не было у тебя раньше подобных мыслей, признайся? Только скажи правду, дай слово военного.– Черт! Вы меня дразните, что ли? Вы помните меня мальчишкой, а вам не приходит в голову, что я уже вырос? Вам кажется забавной эта игра – ну что ж, а потом будете говорить моей матери, какие у меня грязные мысли, так ведь?– Никто, ни ты, ни я, ни словом не обмолвимся твоей маме об этой встрече. Никогда. И я не играю в игры с такими большими и рослыми мальчиками, как ты. Но все же бывали у тебя эти мысли, Сэм? Ты так мне и не ответил.– Ну... разве что потанцевать с вами, вот и все.– Вот так уж лучше, Сэм. Куда лучше.– Но я не понимаю... – пробормотал курсант, не осмеливаясь встать с края постели. Он сидел прямо, плотно поставив ноги на пол и положив руки на колени, и глядел прямо перед собой.Лучше пока его больше не трогать, решила Фернанда, хотя выглядел он восхитительно: надутый и перепуганный. Свет от лампы играл на его молодой гладкой коже, свежих детских губах, сильном затылке. Посмотрев на него глаза, чтобы видеть, какой эффект произведут ее слова, Фернанда продолжала свою атаку. Голос ее стал необыкновенно нежным и тихим, она старалась не двигаться, чтобы сохранить дистанцию между ними.– А тебе не приходило в голову, Сэм, что такая женщина, как я... вполне может... заинтересоваться молодым человеком твоего возраста? Когда ты так еще молод, Сэм, в тебе есть особая сила... какой нет у взрослых мужчин. Но в военной школе тебе просто не подвернулся случай, не так ли? На мой взгляд, это просто несправедливо. Такая сила – и все впустую.Она секунду помолчала, а затем повторила ласковым голосом:– Такая сила!Фернанда видела, что паренька бросило в дрожь и он со всей силы впился руками в колени. Какие большие руки, подумала она, руки взрослого мужчины.– Скажи же мне что-нибудь, – попросила Фернанда, томно выговаривая каждое слово и переходя на шепот, словно умоляла его доверить ей самое тайное. – У тебя когда-нибудь была женщина, Сэм? Только честно. Когда-нибудь у тебя в постели была обнаженная женщина, которая бы позволила тебе делать с ней все, что захочешь? Гм? О, по-моему, я знаю о тебе кое-что интимное, Сэм. Похоже, что в этой твоей академии каждую ночь, ложась в кровать, ты долго не мог заснуть – тебя распирало желание. Сэм, твоя плоть становилась крепкой и увеличивалась, настолько тебе нужна была женщина. И чем дольше ты думал об этом, тем сильнее становилось желание, это было невыносимо, казалось, ты можешь умереть, если не будешь обладать женщиной... Правда, Сэм?– Прекратите... – простонал паренек, – пожалуйста...Его ноги по-прежнему твердо упирались в пол, однако Фернанда видела, как под плотной тканью брюк увеличивается, распрямляясь вдоль живота, его набухшая тяжелая плоть, чуть ли не достигая ремня. Сэм все еще боялся шевельнуться, только руки нервно терзали колени; он не смел сдвинуться в ее сторону хоть на миллиметр, слишком смущенный, чтобы поднять на Фернанду глаза, прекрасно осознавая при этом то не поддающееся контролю возбуждение, которое вызывали ее слова. Он не мигая смотрел прямо перед собой в полумрак спальни, с ужасом чувствуя, что горячий жар в паху преобразуется в зримые перемены, которые невозможно не заметить. Ферн Килкуллен являлась ему в сексуальных фантазиях уже несколько лет, но сейчас он умирал от застенчивости, боясь произнести хоть слово; чтобы заговорить с нею сегодня, ему потребовалось значительное усилие. Его терзала одна мысль: если она и дальше будет продолжать в том же духе, он взорвется, прямо сейчас и в одежде.– Ты знаешь, о чем я думаю, Сэм? – кокетливо спросила Фернанда голосом маленькой девочки, готовой поведать заветное. – Я думаю, что в школе, лежа в кровати, ты не раз представлял себе женщину, на которой нет ничего, кроме крошечных трусиков, настолько прозрачных, что ты мог бы разглядеть под ними таинственный треугольник волос. Почти мог – но все же не видел. А потом ты представлял себе, как эта женщина снимает с себя трусики, медленно, нарочито медленно, так чтобы ты успел как следует разглядеть прелестную поросль волос, светлых и мягких, как у меня, уводящих к таинственной развилине ног. И ты разгорался все больше и больше и уже не мог сдерживаться, запуская руку под одеяло и принимаясь массировать себя сначала чуть-чуть, потом все сильнее, воображая при этом, что женщина уже полностью сняла трусики, отбросив их в сторону, и теперь ничто не сковывает ее ног. Она стоит перед тобой совершенно нагая, не говоря ни слова, не издавая ни единого звука, потом просто ложится на постель, немножко раздвинув ноги и двигая ягодицами, поскольку тоже не может сдерживаться, потому что ее просто кидает в жар при мысли, что ты смотришь на нее, все более и более стремясь к ней, о-о, еще как стремясь. Ты уже готов, Сэм, ты уже совершенно не в силах продолжать игру, ты представляешь, как, протянув руку, кладешь ее на заветный треугольник, а женщина по-прежнему не говорит ни слова, она просто не может остановиться, прекратить извиваться всем телом, приподнимая бедра навстречу тебе, а затем кладет свою руку поверх твоей, медленно раздвигая ноги, чтобы ты мог видеть, что скрывается за нежными волосами... И ты понимаешь, что можешь взять ее, пронзить, войти в нее... о-о-о, небо... Сэм, я просто обязана помочь тебе, взять тебя в свои руки, иначе случится беда... Ведь правда? – прошептала Фернанда.Она быстро склонилась вперед, ловко расстегнула «молнию» на его брюках, выпуская на свободу его напряженный, болезненно набухший орган.– О, какой он большой, какой красивый, – прошептала она, забирая его в ладони.Пока она нашептывала эти слова, паренек, едва не теряя сознания от напряжения, откинулся на кровати, яростно закусив губу, чтобы удержать стон. Он взорвался немедленно, прямо ей в ладони, быстрыми, мощными струями и с каждым новым всплеском все крепче и крепче закусывал губу, чтобы не позволить ни единому звуку вырваться наружу, пока наконец не почувствовал, что опустошен. Фернанда, выпустив его, обернулась за полотенцем и насухо вытерла руки. Паренек откинулся на кровати, застегивая брюки, все еще крепко зажмурившись и тяжело, но уже облегченно дыша. Склонившись над ним, Фернанда по его лицу поняла, что он не смеет взглянуть на нее, смущенный слишком быстро наступившей развязкой.– О, Сэм, ты просто сделал то, что я хотела, только то, что я хотела, – успокоила его Фернанда. – Ты еще сможешь кончить, и не раз, пока не решишь, что выдохся. Я намерена опустошить тебя полностью.– Я не понимаю... – едва дыша и почти рыдая, проговорил Сэм. Наконец-то он открыл глаза и взглянул на нее. – Зачем вы так со мной? Вы заставили меня сделать это так быстро, все эти ваши слова, вы знали, что все так получится. Я просто не мог сдержаться. Вы обошлись со мной как с игрушкой!– Послушай, Сэм, – негромко начала Фернанда, стараясь, чтобы голос ее звучал по-прежнему чувственно. – Я покажу тебе и позволю сделать все-все, что только приходило тебе в голову в твоих фантазиях, и даже то, что не приходило. Если тебе не понравится, ты уйдешь. Мы только еще начинаем, это всего лишь пробный шаг. Ты хочешь сейчас уйти? Ведь нет же? Ты хочешь остаться здесь, быть со мной.Не прекращая говорить, Фернанда расстегнула на себе пояс, потом «молнию» на брюках из оленьей кожи, так что они наконец свободно скользнули на пол. Она стояла перед ним совершенно обнаженная, и он приподнялся на локтях, раскрыв от изумления рот и потеряв от потрясения дар речи.– А теперь, Сэм, просто смотри. Не вздумай двинуться, – предупредила Фернанда, проводя рукой по своему телу, приподнимая ладонями роскошные груди и сжимая их, сводя вместе. Затем она нежно погладила себя по округлому животу, женственным бедрам, пока рука ее, соблазнительно проведя по волосам, не скользнула вниз, заманчиво утонув в таинственном углублении. – Ну вот, я знала, что тебе нельзя доверять, – прошептала она, демонстрируя ему мягкие линии своего тела и бесстыдно лаская себя. – Ты опять уже почти готов.Она не собиралась подпускать его к себе, пока не доведет до исступления, а уж потом заставит полностью подчиниться своим желаниям. Лизнув пальцы, она принялась играть с сосками, пока они не налились и не затвердели, выделяясь нежно-палевыми бутонами на роскошных розовых грудях. Паренек заметно испытывал трудности с дыханием.– Сними одежду, но только не поднимайся с постели, – приказала Фернанда. Продолжая играть с сосками, она смотрела, как Сэм быстро справляется с одеждой, отбрасывая ее в сторону; увидев худощавое, но сильное нагое тело, отметила, как участилось ее дыхание. – А теперь откинься на подушку и повторяй за мной: «Я твой раб». Повторяй громко.– Нет! – запротестовал паренек.– Если не скажешь, я уйду. Говори и поиграй с собой, пока будешь произносить эти слова. Потереби его, как делаешь, когда остаешься один. Покажи мне, как это бывает...– О господи!..– Повторяй.– Я твой раб! Я сделаю все, что хочешь, только пусти меня к себе.– Нет-нет-нет, не сейчас. Пока еще ты должен исполнять мои желания. Не думай ни о чем, просто смотри на меня, наблюдай, что делаю я, и забавляйся с собой. Я хочу видеть это. Не останавливайся, не останавливайся и не пытайся прикоснуться ко мне, что бы я ни делала.Фернанда стояла совсем рядом с распростертым на кровати пареньком, так, чтобы он мог видеть ее палец, который, лизнув, она поместила между ног. Поласкав себя, она вернула его назад, к губам, и, еще раз лизнув, вновь поместила вниз живота.– Так кто ты, Сэм?– Я твой раб, – простонал он, едва разжимая пересохшие губы, чувствуя, как наливается, восставая, его плоть.– А что я делаю?– Трогаешь... себя. О боже, да дай же мне войти, пожалуйста, ну хоть один раз.– Я уже вся мокрая внутри, но все же, Сэм, пока еще рано. Ты не должен касаться меня. Можешь смотреть, но не трогать. Продолжай заниматься собой.– Нет, – нетвердо проговорил он. – Не буду. Я не ребенок.– Тогда это сделаю я, – безжалостно сказала Фернанда, склоняясь над ним так, чтобы коснуться волосами паха.Она опять взяла его в руки и быстрыми, уверенными движениями принялась массировать, безжалостно и властно, в заданном ею темпе, пока паренек не обмяк снова, раскинувшись на постели, полностью подчиняясь ей, отдавая себя в ее власть и руки, умоляя не останавливаться, продолжать, продолжать... Он кончил через мгновенье, взорвавшись в ее руках уже не с прежней легкостью, но сильными, мощными импульсами, настолько чувственными, что он не мог сдержать в себе стон облегчения.– Отлично, Сэм, просто превосходно, – похвалила Фернанда, вытирая полотенцем руки. – Мой раб, вот кто ты. И наконец-то ты научился покоряться мне.Она легла на кровать рядом и взглянула на юношу. Курсант казался совершенно выжатым, почти бездыханным; каждый мускул, каждая точка, каждый сустав его юного тела расслаблены. Он лежал на боку, слегка отвернувшись в сторону.Да, он был ее раб – без имени и лица, ее преданный раб, о котором она столько мечтала в своих фантазиях, мечтала годами... Или почти тот, о котором мечтала. Сейчас он истощен, желания оставили его. Но через секунду она позволит ему прикоснуться к себе, опять заставит следовать малейшему желанию. Когда же он снова будет готов, она откроет ему, что нужно уметь ждать – ждать, когда будет готова она. Он уже принадлежит ей, он усвоил преподанные ему уроки, которым его обучила она. И почему только раньше ей не приходило в голову заняться с этим мальчишкой? С мальчишками-рабами, раздумывала Фернанда в полутьме, уже через секунду уносясь на волнах сна.Она проснулась от странного ощущения, что распята, придавлена на постели телом Сэма. Его плоть, очередной раз воспрявшая и набухшая с невероятной для третьего раза силой, уже касалась святая святых ее тела, готовая ворваться внутрь. Раздвинув коленями ее ноги, он простонал и грубо вонзился в нее, продвигаясь все глубже и глубже, пока не заполнил ее целиком.– Значит, я твой раб, так, что ли? А здорово я тебя трахаю, ты, подстилка... Сумел бы так твой настоящий раб? – с угрозой проговорил он. – Я покажу тебе, какой я раб...– Прекрати! Прекрати немедленно, иначе я закричу.– Да плевать я хотел... Я уже в тебе, и тебе это понравится.– Сэм, я расскажу твоей матери...– Ну да, конечно... А как я оказался в твоей комнате? Лучше молчи. Ты этого хотела, я же знаю.– Я не хотела!– Ну да, как же! – Он на мгновение замолчал и, простонав, остановился, чтобы с новой безжалостной силой наброситься на нее еще раз, с той сумасшедшей, необузданной силой, которой обладают только такие юнцы. Дыхание его было неровным, он не касался ее – ни руками, ни губами, полностью поглощенный одним, и, хотя Фернанда сопротивлялась, стараясь его остановить, он снова и снова безжалостно врывался в нее. Он двигался быстрее и быстрее, сотрясая под собой кровать, настолько безразличный к ощущениям той женщины, с которой был сейчас, как будто все это произошло в публичном доме. Наконец он разрешился коротким и мучительным оргазмом и тяжело рухнул на нее, все еще заполняя ее полностью. Она принялась колотить его кулаками, и он оставил ее, отвалившись в сторону и не говоря ни слова.Фернанда вскочила, сотрясаясь от ярости и шока, кинулась к шкафу и поспешно натянула на себя халат.– Убирайся отсюда, грязный ублюдок!– Черт, да дай же мне передохнуть. Ты получила, чего добивалась, не так, что ли? Что там ни говори, а я уверен, что тебе не каждый день подобное перепадает.– Пошел вон!– Да ладно. – Он поднялся, натягивая одежду, настолько выжатый, что едва держался на ногах. – Ха, я вспоминаю о своих фантазиях – ничего даже близко похожего! Слушай, Ферн, я возьму твой джип? Надо же мне как-то добраться до своей машины.– Бери, – коротко отрезала Фернанда. – Да поторапливайся.– Иду. Слушай, не думай ты ни о чем, я никому не скажу. Да никто этому и не поверит. Во повезло тебе, а?
– Фиеста удалась на славу, – уверяла отца Джез после того, как часа в три утра последние гости гасиенды наконец-то разбрелись по кроватям. – Самая лучшая за последние годы.– Ты выглядишь так, словно тебе всю ночь прогулять нипочем, – ответил он. – Вот только платье бы хорошо сменить.– Да уж. Кузен Кейси прикончил и это. Я могла бы переодеться, но, кроме пары джинсов, у меня здесь ничего нет. А если б даже и было, кто знает, что выкинет Кейси на этот раз? Уж лучше не рисковать.– Ну, он не нарочно, – возразил Майк, удобно устроившись в одном из кресел в спальне, куда они с Джез укрылись на то время, пока кузен Кейси перетаскивал свои вещи из комнаты Джез в комнату для гостей, чтобы устроиться там на целый год.– Фрейд говорил, что случайностей не бывает, – заметила Джез, насмешливо приподняв брови.– Полная чепуха, – лениво отозвался Майк.– Ну, это ты ему скажи.– Так вы с Кейси стали друзьями?– Парень неплохо танцует. Ты это хотел сказать?– Вы протанцевали вместе весь вечер.– Ты тоже, – не без ехидства заметила Джез. – Вместе с Рэд.– Точно. Вот уж не думал, что ты заметишь.– Я все замечаю. Слушай, па, я иду спать. Завтра утром мне нужно мчаться обратно, черт бы их всех побрал.Поднявшись с кресла, Джез склонилась над отцом, чтобы поцеловать его в макушку. Повернувшись, чтобы выйти из спальни, она заметила фотографию матери: ту самую, которую она сделала еще девочкой и которая так и простояла все эти годы на столике у кровати отца. На мгновение ей показалось, что она смотрит на свою фотографию, потом портрет быстро приобрел привычные очертания, превратившись в знакомый снимок, один из первых, которые она сделала. От матери Джез унаследовала тот же разрез глаз и изгиб бровей, больше ничего, но беглый взгляд схватывал именно эти черты. Это сходство подчас отмечали и другие, однако разница в цвете волос и очертаниях рта Джез и Сильвии нередко его затмевала.Интересно, подумала Джез, бывает ли, чтобы отец засиживался перед фотографией, глядя в глаза Сильвии, или это уже просто привычка – держать в спальне одну-единственную фотографию?
Сильвия Норберг приехала в Калифорнию в январе 1959 года. Студентка одного из театральных училищ Швеции. Ей не было еще и двадцати, когда она снялась в фильме Ингмара Бергмана, после чего ее приметил Голливуд. Сильвия была единственным ребенком в семье стокгольмских интеллектуалов: отец – искусствовед, а мать – известный дизайнер. Они вели обычную для богемы бурную жизнь, центром которой была Сильвия. Родители сознательно развивали рано заявивший о себе талант дочери, поощряя в ней сильное врожденное чувство индивидуальности.Родители наделили Сильвию как бы особой силой личности, которой обладают люди, не знающие сомнений и не нуждающиеся в признании и одобрении.Сильвия обладала редким качеством: полной и безоговорочной уверенностью в правильности сделанного выбора – уверенностью, которая в зрелой женщине встречается редко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65